Стихи о женщине

***

Ни солнца. Ни чудес. Один мороз.

Молчит и вряд ли дремлет друг прелестный.

Уже и зиму проживаем врозь.

 

 

Боялась Клава высоты, а угодила в крановщицы.

Ребёнок, бабка и коты хотели есть. Пришлось решиться.

Она приходила, бросала на стул пальто,

Ложилась, ёжилась, думала: «Всё не то:

Не клеится день, и вечер, и нет идей…»

 

Ходят мимо.

Заглядывают через высокий забор.

Думают — я не вижу.

А самим

Вот обычная квартирка в домике на Неве.

Свет в окошке тусклый и занавески неброские…

Она лупит его увесистым томиком по голове,

Приговаривая: Бродский - Бог! Понимаешь ты?

У тебя ль глазищи сини,

Шитый пояс и серьга,

Для тебя ль, лесной княгини,

Даже жизнь не дорога?

Л.К.

 

«Не медли. Просто перекрой вот этот клапан…»

Будет тихо.

Здравствуй, Алиса, с другой стороны зеркал

Все изменилось, но кто же об этом – вслух?

Знаешь, порою такая возьмет тоска – 

Хочется выть на луну и тиранить слуг,

Всё не так, а иначе нельзя... 

Посидеть бы сейчас у воды, 

А чтоб нас не настигли друзья, 

Замести и запутать следы. 

Потрескивая, жглись внутри меня

сухие расщепленные поленья.

Она на корточках сидела у огня,

чуть разведя открытые колени.

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Продолговатый и твердый овал,Черного платья раструбы...Юная бабушка! Кто целовалВаши надменные губы?Руки, которые в залах дворцаВальсы Шопена играли...По сторонам ледяного лицаЛоконы, в виде спирали.Темный, прямой и взыскательный взгляд.Взгляд, к обороне готовый.Юные женщины так не глядят.Юная бабушка, кто вы?Сколько возможностей вы унесли,И невозможностей - сколько? -В ненасытимую прорву земли,Двадцатилетняя полька!День был невинен, и ветер был свеж.Темные звезды погасли.- Бабушка! - Этот жестокий мятежВ сердце моем - не от вас ли?..

 

Люблю тебя сейчас

Не тайно — напоказ.

Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю.

Навзрыд или смеясь,

Моя любимая стирала.Ходили плечи у нее.Худые руки простирала,Сырое вешая белье.Искала крохотный обмылок,А он был у нее в руках.Как жалок был ее затылокВ смешных и нежных завитках!Моя любимая стирала.Чтоб пеной лба не замарать,Неловко, локтем, убиралаНа лоб спустившуюся прядь.То плечи опустив,родная,Смотрела в забытьи в окно,То пела тоненько, не зная,Что я слежу за ней давно.Заката древние красотыСтояли в глубине окна.От мыла, щелока и содыВ досаде щурилась она.Прекрасней нет на целом свете,—Все города пройди подряд!—Чем руки худенькие эти,Чем грустный, грустный этот взгляд.1957

 

Характер всех любимых одинаков!Веселые, они вдруг загрустят,Отревновав, отмучившись, отплакав,Они угомонятся и простят,И зацелуют. Не дадут покою!Руками шею крепко обовьют.Взглянув в глаза, к щеке прильнут щекою,Затормошат. Любимым — назовут!Но лишь попробуй встретить их сурово,Лишь руку осторожно отстрани,Скажи: «Сейчас мне некогда!» — и сноваНа целый день надуются они....Нет трогательней в мире беспорядкаВолос их мягких в тот рассветный час,Когда они доверчиво и сладкоСпят, разметавшись, на руке у нас.Любимые!Когда мы уезжали,Нас, юных, мешковатых и худых,Они одни средь ночи провожалиПо черным лужам в туфельках худых.Мы строго шли вперед. Что нам, героям,Смятенье их,— дорога далека!Они бежали за поющим строем,Стирая слезы кончиком платка.Они в ночи стояли вдоль перрона,Рыдая,с непокрытой головой,Пока фонарь последнего вагонаНе потухал за хмарью дождевой.И в час, когда на тротуарах наледь,Возвышенных достойные судеб,Они стояли, чтобы отоваритьМукою серой карточки на хлеб.И снилось нам в огне чужого края:Их комнатка — два метра в ширину,—Как, платье через голову снимая,Они стоят, готовятся ко сну.Любимых, как известно, не балуют —Два-три письма за столько лет и зим!Они прижмут к груди и зацелуютТе десять строк, что мы напишем им.Они в товарниках, по первопуткамК нам добирались в тот далекий год.С убогим узелком, они по суткамТолкались у казарменных ворот.А часовой глядел на них сурово.Любимые,не зная про устав,Молили их пустить и часовогоВ отчаянье хватали за рукав.Они стоять могли бы так веками,В платках тяжелых, в легких пальтецах,От частых стирок с красными руками,С любовью беспредельною в сердцах.

 

По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.Вдали над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.Над озером скрипят уключиныИ раздается женский визг,А в небе, ко всему приученныйБесмысленно кривится диск.И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственнойКак я, смирен и оглушен.А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!» кричат.И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, однаДыша духами и туманами,Она садится у окна.И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.И странной близостью закованный,Смотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.В моей душе лежит сокровище,И ключ поручен только мне!Ты право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.24 апреля 1906, Озерки

 

Движется нахмуренная туча,Обложив полнеба вдалеке,Движется, огромна и тягуча,С фонарем в приподнятой руке.Сколько раз она меня ловила,Сколько раз, сверкая серебром,Сломанными молниями била,Каменный выкатывала гром!Сколько раз, ее увидев в поле,Замедлял я робкие шагиИ стоял, сливаясь поневолеС белым блеском вольтовой дуги!Вот он - кедр у нашего балкона.Надвое громами расщеплен,Он стоит, и мертвая коронаПодпирает темный небосклон.Сквозь живое сердце древесиныПролегает рана от огня,Иглы почерневшие с вершиныОсыпают звездами меня.Пой мне песню, дерево печали!Я, как ты, ворвался в высоту,Но меня лишь молнии встречалиИ огнем сжигали на лету.Почему же, надвое расколот,Я, как ты, не умер у крыльца,И в душе все тот же лютый голод,И любовь, и песни до конца!1957

 

О, женщина, дитя, привыкшее игратьИ взором нежных глаз, и лаской поцелуя,Я должен бы тебя всем сердцем презирать,А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,Для прихоти твоей я душу погублю,Все, все возьми себе - за взгляд очей прекрасных,За слово лживое, что истины нежней,За сладкую тоску восторженных мучений!Ты, море странных снов, и звуков, и огней!Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!1894

 

В храме всё — как прежде было.Слышен тихий взмах кадил.«Я смеялся, я шутил.Неужели ты любила?»Дымен смутный трепет свеч,На иконах свет заемный.Каждый хочет в церкви темнойОт свечи свечу зажечь.В храме будет так, как было.Слышен тихий звон кадил.«А, неверный! Ты шутил.Горе! Горе! Я любила».* До бесконечности (лат.). — Ред.1900

 

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Потому, что я с севера, что ли,Я готов рассказать тебе поле,Про волнистую рожь при луне.Шаганэ ты моя, Шаганэ.Потому, что я с севера, что ли,Что луна там огромней в сто раз,Как бы ни был красив Шираз,Он не лучше рязанских раздолий.Потому, что я с севера, что ли.Я готов рассказать тебе поле,Эти волосы взял я у ржи,Если хочешь, на палец вяжи -Я нисколько не чувствую боли.Я готов рассказать тебе поле.Про волнистую рожь при лунеПо кудрям ты моим догадайся.Дорогая, шути, улыбайся,Не буди только память во мнеПро волнистую рожь при луне.Шаганэ ты моя, Шаганэ!Там, на севере, девушка тоже,На тебя она страшно похожа,Может, думает обо мне...Шаганэ ты моя, Шаганэ.1924

 

Вы помните,

Вы всё, конечно, помните,

Как я стоял,

Приблизившись к стене,

Мне грустно на тебя смотреть,Какая боль, какая жалость!Знать, только ивовая медьНам в сентябре с тобой осталась.Чужие губы разнеслиТвое тепло и трепет тела.Как будто дождик мороситС души, немного омертвелой.Ну что ж! Я не боюсь его.Иная радость мне открылась.Ведь не осталось ничего,Как только желтый тлен и сырость.Ведь и себя я не сберегДля тихой жизни, для улыбок.Так мало пройдено дорог,Так много сделано ошибок.Смешная жизнь, смешной разлад.Так было и так будет после.Как кладбище, усеян садВ берез изглоданные кости.Вот так же отцветем и мыИ отшумим, как гости сада...Коль нет цветов среди зимы,Так и грустить о них не надо.1923

 

Всю ночь шел дождь. В сверканье белых молнийОн бился в стекла, брызгами пыля.И, запахом всю комнату заполнив,Отряхивали крылья тополя.А ты спала, как сказочная птица,Прозрачная и легкая, как пух.Какие сны могли тебе присниться,Какие песни радовали слух?Был сладок сон. И были, словно листья,Закрыты полукружия ресниц.Но утро шло все в щебете и свисте,Все в щелканье невыдуманных птиц.Казалось, мир в том щебете затонет,Его затопит этот звонкий гам.И мне хотелось взять тебя в ладониИ, словно птицу, поднести к губам.

 

Тетраптих

 

(вступление)

 

Годами голодаю по тебе.С мольбой о недоступном засыпаю,Проснусь - и в затухающей мольбеПрислушиваюсь к петухам и к лаю.А в этих звуках столько безразличья,Такая трезвость мира за окном,Что кажется - немыслимо разлитьсяМоей тоске со всем ее огнем.А ты мелькаешь в этом трезвом мире,Ты счастлива среди простых забот,Встаешь к семи, обедаешь в четыре -Олений зов тебя не позовет.Но иногда, самой иконы строже,Ты взглянешь исподлобья в стороне -И на секунду жутко мне до дрожи:Не ты ль сама тоскуешь обо мне?1959