Он приходит ко мне под окна, бренчит на лютне,

Так, что совестно всем соседям смотреть в глаза!

Демиургом клянется - мол, беззаветно любит,

Сегодня получила посылку с серебром за участие в осеннем Кубке Поэмбука. Огромный такой кубок) Дякую и благодарю.

Да, пять лет прошло с того замечательного январского вечера, когда какая-то случайная ссылка привела меня на ПБ. У меня было всего-то двадцать, кажется, стихов, что-то из прошлой жизни, что-то свеженькое, но... наверное, сегодня я большую их часть не разместила бы. Но я не удаляю их, пусть живут. Так вот, забрела я на ПБ, почитала и решила, что выгружу, пожалуй, свой нехитрый ассортимент, а то опять потеряю, как юношеские стихи. И каково же было мое удивление, когда заглянув сюда спустя несколько дней, я обнаружила свой стих на первой странице в Выборе! Я совсем тогда не знала этого сегмента, и поверить не могла, что можно вот так, бесплатно, случайно заглянув, оказаться на главной странице! Если бы не этот факт, может быть, все бы закончилось тогда. При всей моей эмоциональности, эмпативности, склонности к иллюзиям и прочим "романтическим" грехам, я все-таки довольно коммерчески ориентированный человек. Но эти пять лет убедили меня в том, что у человека обязательно должна быть своя территория хобби. Это параллельная жизнь, в которой есть нечто, что тебя постоянно драйвит, радует, развивает. И как же здорово найти такое место. Я провожу здесь много времени, получаю море эмоций, учусь, общаюсь, нахожу замечательных людей. И хотя есть мнение, что много времени в виртуальном пространстве проводят люди, которым нечего делать в реале, скажу, что это не так. Мне не просто есть, что делать в реале, - я постоянно пребываю то в цейтноте, то в форс-мажоре. И, возможно, именно поэтому мне здесь хорошо. Потому что здесь я не бегаю, здесь я плаваю))) Как бы пафосно это ни прозвучало, но я очень благодарна ПБ. Прежде всего за то, что мне интересно. За то, что в трудные годы, когда весь мир вокруг меня сходил с ума на политической почве, я вдруг переключилась на творчество. Это благодаря ПБ я не влезла с головой в политическую журналистику и пиар (а только окунулась), куда меня тянули за уши, потому что четко поняла: не хочу. Я вот это хочу. Или что-то мирное. И это не правда, что у нас здесь не жизнь, а ее подобие. Жизнь самая настоящая. Особенно остро я это ощутила, когда испытала настоящую боль от потерь. Помню, как тяжело восприняла уход Сергея Чарина. Я получала от него замечательные вдохновляющие письма. И я горжусь, что последнее обновление его ленты - это песня на мои стихи... И Галя Прудникова... И дружба, и поддержка, и обмен теплом - все это тоже есть. Это так здорово получать посылки от друзей, а еще знать, что на этой земле, во многих городах, где не довелось пока побывать, у тебя есть близкие люди. Спасибо, дорогие друзья! И, конечно, спасибо совершенно гениальному Андрею Найдису и замечательной КП, которая делает всё, чтобы нам здесь было нескучно и уютно! Ура! Начался заход на вторую пятилетку :)

Вот так быстро забываешь холода. И жалуешься на питерские минус 16, которые, к тому же, быстро сошли на нет. На минус 6. Но всё помнишь. Как на работу прибегаешь, а у тебя речь как после зубного врача или как у пьяницы, лицо замерзло до белых пятен. Ресницы и брови в инее, как у старушки седина. Шапка и шарф тоже постарели по дороге. В перчатках опасно. Но очень хочется быть в перчатках. Красиво же) Я делала так — сначала тоненькие вязаные, потом красивые кожаные, а сверху варежки меховые. На крыльце варежки снимаешь и входишь такая супермодель в изящных перчаточках с морозищи). Такси невозможно вызвать, мало кто на линию выезжает, правда, можно вызвать тепловую пушку для своего авто. Или ребёнок заболел, и надо тащить мочу\анализ в поликлинику - если машины нет или не завелась, бежишь бегом и в карман баночку нельзя, в лед превратится, у сердца согреваешь под шубой. Можно по пути забежать в магазины, погреться. А если ребенка в поликлинику тащить, или в детсад, то точно в машине только, а если в санках, то в виде мехового кокона и бегом! Превращаешься в лошадку на заснеженном ипподроме. А еще от человека с мороза такого, за минус 40, в помещении веет холодом метров за 5. Морозки мы все там, получается). Да, шубы… После Севера ненавижу натуральные шубы. У меня их много было за всю жизнь, но теперь с отвращением вспоминаю тяжесть одежды, запах шерсти, когда иней с мороза начинает таять, будто псинку на плечики повесили и она скулит). А шубы там у всех есть, спецодежда, в принципе, желательно норковая, не с растянутыми шкурками, потяжелее, до пят и с капюшоном. Переехала в Питер и сразу продала шубейку. А унты (торбаза) — мастхэв северный. Никакие технологии и волшебная заграничная обувь с этикеткой -70 не спасёт! Проверено на иностранных туристах). Только унты из оленя, коровы, коня, сахатого. А модницам — с норковой опушкой и вышитые бисером. Помню, купишь в отпуске самые зимние сапожки, моднючие, и стоят они потом в шкафу, до апреля, тогда в самый раз прогуляться. Продукты. Всякие фрукты/овощи зимой из маркета в экосумочке не притащишь, задубеют. А если пластиковый пакет, то задубеет пакет и лопнет, вывалится всё на тротуар. Поэтому актуальны спортивные сумки и снова быстрая ходьба. А еще помню, как ревела в ванной… Бывает так замёрзнешь, так устанешь от холода, что кажется уже, что ты холодная навсегда, не только снаружи, но и внутри всё льдом покрыто. Залезаешь в ванну с горячей водой и ревёшь. О своей судьбе несчастной(. И только летом, в отпуске где-нибудь на море оттаиваешь. Теперь-то судьба у меня счастная, потеплее ей, но реветь всё равно хочется иногда….

Когда я переехала в Казань, в первый же месяц после переезда мы отправились с Алёнкой, моей подругой, на каток. Всё детство я мечтала о коньках. Их не продавали в нашем магазине, а переданные по наследству прожили у меня три дня - ровно столько девятилетней девочке понадобилось времени, чтобы залить каток в миниатюре за баней, проехать по нему один раз и приложиться затылком об лёд до лёгкого сотрясения. В тот же вечер, после того, как мать нашла меня, припорошенную снегом, на особенно скользком месте, я наблюдала, как долгожданные коньки исчезают в глубине посылочного ящика в дар моим младшим двоюродным сёстрам. И всё, в школе я больше на коньки не вставала. В универе на физкультуре я внезапно для себя оказалась в спортгруппе. Для нас у преподавателей зимой всегда были особые развлечения. На первом курсе - каток. Во внутреннем дворе, за спиной главного здания, залили коробку, и общежитие №1 облепляло окна, выходившие на каток, в момент наших занятий. И да, это таки было весело - из тридцати двух девиц на коньках стояло семеро, и трое могли ехать. Остальные падали вдоль бортиков. Наталья и Афанасьевна стояли снаружи и периодически тоже падали, лицом в варежки, потому что не ржать было невозможно, глядя на крепких, и в основном деревенских, кобыл, поставленных на коньки. Слава богу, таких занятий было всего четыре. К концу четвертого занятия я могла, уверенно вцепившись в руки двух из трёх едущих одногруппниц, проехать полкатка и эпично завалить всю компанию. Вот и все мои навыки на момент первого посещения катка в Казани. С тех занятий прошло лет так пятнадцать, о чём я и сказала Алёнке. - Прекрасно, - бодро заявила она. - Будем вместе учиться. Поехали мы на Центральный стадион, взяли коньки напрокат, и вцепившись друг в друга, потопали долго-долго обходить здание до входа на каток. Наконец, миновав по очереди плитку, асфальт под снегом, снежную кашу на асфальте, три резиновых коврика на входе и охранника, мы доковыляли до льда. И тут я шагнула на него и поехала. После (и до сих пор) Алёнка всем (не только мне), говорила: - Она меня обманула! Ты меня обманула! - поворачиваясь ко мне. - Да откуда я знала? - защищалась я. - Я думала, что не умею. - Не умею, не умею, а сама встала и уехала! И оставила меня одну не уметь! С тех пор я много падала, немного каталась, почти научилась ехать назад, сводила на каток маму, и, наконец, купила собственные коньки. И вот настал этот светлый день, когда мы решили поставить наших дочерей на коньки (надо сказать, что наши с Алёнкой дочки родились с разницей в два месяца). Дитя весь день напевала, что она пойдёт на каток с Эммой и будет кружиться (надо меньше смотреть с ребёнком фигурное катание), потом зачёсывала ту же песню соседям в автобусе по дороге на Чёрное озеро с наших пролетарских окраин. Очередь в прокат была дикая. Пока я стояла в хвосте, оставив дитя с санками девчонкам, Эмма накаталась. Бесстрашная моя дочь дала нацепить на себя коньки, и даже не пискнула, когда я затягивала шнурки. - Смотри, стоит нормально, - сказала Юля, инициатор сегодняшних покатушек. Когда я переобувалась, дочь моя, взяв Юлю за руку, ушуршала в музыку и огни катка, даже не оглянувшись. - Генетика, - вздохнула Алёнка. - Сейчас встанет на лёд и уедет. Конечно, моя четырёхлетка великолепна, но не настолько, чтобы встать и уехать. Апогеем вечера стало не катание на коньках, а катание Эммы на санках. Эмма лежала боярыней Морозовой, только без двуперстия, а прекрасная моя Аглая радостно катала её по катку. Потом они ездили по очереди и вдвоём, спасались от акулы и веселились, разглядывая копытных на Баумана (смотри, зебра! да, конечно, это зебра!) Чёрт возьми, как же классно после пятилетнего перерыва встать снова на конёчки и везти за руку такую прекрасную деточку, а потом пойти всем вместе в Макдональдс есть вредный картофель фри, сражаться на картофельных шпагах и смеяться!

Во второй половине декабря бывают такие дни, когда может и вовсе не быть рассвета. Тогда лучше всего надеть прищепку на нос и прямо из постели позвонить на работу начальнику. Сообщить, что подхватил опасный птичий насморк и прямо сейчас впадает в кому твоя любимая канарейка, на которую ты вчера вечером чихнул. После этого завернуться в три, а лучше четыре теплых зимних сна с начесом и спать еще часа два. Проснуться, выползти из-под одеяла, опустить ноги на пол, быстро поднять их, юркнуть под одеяло и досматривать сны еще полчаса или час. Окончательно проснуться, зевнуть так, чтобы у любимой канарейки перья встали дыбом и она выпала из комы обратно, пойти на кухню пить кофе с колбасой и долго смотреть в окно на ползущую между многоэтажными домами по заснеженной темноте, мигающую сотнями светящихся глаз, дорогу. Потом еще дольше смотреть на дорогу без кофе и без колбасы. Насмотревшись, еще раз зевнуть и принести с обледенелого балкона перевязанную бечевкой елку. Развязать её, отряхнуть от снега и кухонным ножом аккуратно обстругать нижний конец ствола, чтобы вставить его в железный треножник, который папа еще в шестидесятых годах прошлого века сварил у себя в цехе на военном заводе. Завинтить болты из какой-то очень твердой ракетной стали, которым на роду было написано стоять на боевом дежурстве в Индийском или в Северном Ледовитом, или в Тихом океане и от этого заржаветь до смерти, а потом полезть на антресоли за пыльными коробками из-под обуви, в которых хранятся елочные игрушки. Раскрыть первую коробку, достать плоского, облупленного зеленого картонного зайца с выцветшей желтой морковкой и надолго задуматься, вспоминая то время, когда елки были большим, а ты маленьким, когда «Голубой огонек» был каждую субботу, когда Тарапунька и Штепсель, когда космонавты Гагарин и Титов, когда Ирина Бржевская пела про московских окон негасимый свет, когда у Кобзона были свои курчавые волосы, когда диктор Анна Шилова с такой фигурой… Папин сослуживец Михаил Аронович был от Шиловой и ее фигуры без ума и, приходя к нам в гости, обнимал наш маленький телевизор «Рубин» вместе с ними обеими внутри. Жена Михаила Ароновича, солидная женщина, которая и не во всякий современный телевизор могла бы уместиться, снисходительно смотрела на эти невинные шалости. Потом они уехали в Германию к детям, которые уехали еще раньше. Потом Михаил Аронович писал письма, а потом перестал. Вот китайская гирлянда с разноцветными лампочками. Лампочки мелкие, как крупные семечки. Они назывались «конский зуб» и были полосатыми. Стакан стоил пять копеек. Дедушка покупал мне два маленьких стакана и насыпал в оба кармана пальто. Можно было бы в кулек из газеты, но тогда их увидела бы бабушка. Она считала, что семечки перебивают аппетит. Их нельзя есть перед обедом, а после обеда их нельзя есть потому, что они засоряют аппендикс и все кончится перитонитом и срочной операцией. Пятьдесят лет назад семечки стоили пять копеек маленький стакан. С тех пор цены на семечки выросли, а лампочки на гирляндах измельчали. В моем детстве они были крупнее и часто перегорали. Папа каждый год впаивал новые. У нас были запасные лампочки к фильмоскопу. Они как раз подходили для гирлянд. Их можно было достать только в Москве. В Столешниковом переулке был магазин, где продавали диафильмы, фильмоскопы и лампочки к ним. Новые лампочки мы красили в разные цвета, и они пахли краской, когда горели. Вот маленький ватный Дед Мороз – такой старый, что уже, наверное, прадед, с красными, апоплексическими щечками… Когда он вошел к нам в квартиру, огромный, с рыжими усами и белой бородой, шумный и очень веселый, то сразу закричал: «Борисыч!» и бросился обнимать и целовать моего папу и поздравлять его с новым годом. Наверное, думал, что папа ему расскажет стихотворение «Мойдодыр» или сыграет на пианино собачий вальс, который я разучил к его приходу. Папа стихотворения не выучил, и вообще ему не понравилось обниматься с Дедом Морозом. И еще ему не понравилось, что Дед Мороз не смог развязать мешок с подарками. Он, конечно, старался изо всех сил так, что даже пальцы у него перепутались, и мама с папой, видя эту путаницу, отпутали его от мешка, расплели ему пальцы, развязали мешок и сами искали паровоз, который я просил подарить Деда Мороза. Кстати, паровоза там не оказалось, а вместо него оказалась новая зимняя шапка, которая мне совсем не понравилась. Мама сказала, что шапка теплее любого паровоза и вообще она из натуральной цигейки и Дед Мороз с большим трудом ее достал, но я собирался возить за собой на веревке паровоз, а вовсе не меховую шапку, и она мне не нравится и не понравится никогда. Зато Деду Морозу у нас понравилось, и он даже хотел остаться немного поспать, но мама сказала, что его ждут дети и Снегурочка звонила и велела передать, что она за себя не ручается. Дед Мороз уже ничего не слышал и храпел так, что сто моих «Мойдодыров» и собачьих вальсов не могли его разбудить, и папа тут же, у спящего тела Деда Мороза поклялся маме, что больше никогда ни за что он не пригласит его без Снегурочки. Мама сказала, что ей с самого начала было ясно, что от Деда Мороза из папиного сварочного цеха ничего хорошего ожидать и нельзя было, а вот Дед Мороз из конструкторского бюро с самого утра ходит с мешком как заведенный и еще не разу даже не споткнулся, не говоря о том, чтобы упасть и заснуть… И тут к нам пришла Снегурочка, которая за себя не ручалась. Я обрадовался и подошел к ней сказать, что произошла ошибка, что вместо паровоза в мешке оказалась зимняя шапка и хоть бы она сто раз была из натуральной цигейки… Темнота за окном становится темнее. В доме напротив, в ресторане на первом этаже, новогодний корпоратив достигает своего апофеоза, и взрослые люди с детскими криками и бенгальскими огнями в руках выбегают на улицу водить хоровод вокруг высокого железного сварного конуса, увитого мигающими зелеными, красными и белыми лампочками. Кто-то от полноты чувств кричит, и подбрасывает вверх шапку. Может, и цигейковую. Из окна не разобрать. *Рисунок Марии Двоскиной

Зима, как ,впрочем, и каждое время года, несёт в себе уникальные запахи, вкусы и звуки. Это особенные ощущения, переносящие даже взрослых чопорных людей куда-то в далёкое, беззаботное детство, и заставляющие дышать и жить полной грудью. Каждый помнит манящий запах трескучего свежего мороза, мандарина и душистой хвои. На фоне их, даже с закрытыми глазами, возникают гулкие пения бубенцов, звон хрустальных бокалов, стук курантов...И вот сквозь сжатые веки просачивается пестрая картинка любимого всеми семейного праздника! Новогоднее чудо рождается в сознании каждого в такой момент... Запахи зимы...запахи детства...Для меня всю палитру зимних запахов раскрыл мой дорогой папа. Спасибо, дорогой ты мой человек, за то, что "зайчик", живущий на берегу реки, на которой ты ловил рыбу, каждую зиму приносил мне облепиховый чай...Он пахнет сказкой, я помню, пап! Бывало, бежишь к порогу встречать, целуешь раскрасневшуюся на морозе щеку, хватаешь холодный термос, пахнущий рыбой, открываешь его и...морозно-горячий, сладковато-облепиховый пар врезается в лицо! А какой вкус у этого чая! Ммм... А запах зимнего леса? Отсыревшая кора берёз, местами полураздетая сыроватая земля, стыдливо прикрывающаяся слоем потемневшего снега, мокроватый лишайник, захвативший собой начинающие гнить стволы упавших деревьев, мокрые от снега рукавицы - всё это издаёт несравнимый ни с чем запах зимнего приключения по густой берёзовой роще. Переходишь рощицу - и перед тобой широкая, кристально-чистая река. Ай-да на коньки, и катайся-не хочу! А рядом папа: большой, сильный и в своих тёплых рыбацких варежках - ни лёд не страшен, ни холод! А коньки звонко лязгают по льду - лязг-лязг!- и в этом звуке победный крик долгожданных зимних каникул... А ещё, дорогие, треск дров в голландке и лёгкий запах дымкА! Сижу в своей маленькой даче и улыбаюсь, как ребёнок, тому, что на улице снег и мороз, а я в домике! В домике! Так и хочется состроить смешную гримасу старику-Морозу в окно, только жаль...я выросла...

Звуки… Зима. В наших краях она всегда непредсказуема и капризна. Иногда жестока. И всегда — разная. Тогда, в детстве, она, конечно, была более снежной, и более длинной, и более белой, и более морозной. Морозы тогда трещали. Ветер за окнами гудел. Печка дарила тепло и бросала алые блики на стены, над ней сушились вещи после горки и сосульки на штанах, превращаясь в капли, долетали до плиты, шипя, испарялись… Валенки были подшиты и стареньки, они упирались подошвами в дверку короба и дремали, у них была одна задача — просохнуть хоть самую малость. Ибо через час-полтора ватага ребят уже кричали с улицы: - Тоооооомаааа!!! Выходи. Мы на горку, ты с нами? Запахи… Самый главный — запах свежеиспеченного хлеба. Слова? Их нет у меня. Есть только запах, который я не могу забыть до сих пор. Формы вытаскивала мама из короба (он же — духовка), встроенного в лоно печи, я замирала, румяность и зажаристость горбушек манила. А его, хлеб, должно было выставить в рядок на столе и непременно накрыть рушником. Рушник был льняным с вышивкой «крестиком» красными нитками мулине по самому краю. Снегири и кисти диковинных не круглых ягод и листики… Хлеб «дозревал». Нужно было ждать. Я ждала. Но потом… Ах! Это корявая золотистая корочка. Не так запомнился вкус. Запах. Аромат. Такого хлеба теперь нет. Есть разный. Сама пеку. Того — нет. И не будет никогда. Вкусы… В районе организовали ёлку. Не для всех. Из нашего села едут десять человек. Я еду. И, не веря своему счастью, начинаю примерять платье из марли. Украшенное «снежком» и «дождиком», и корону из картонки, густо сдобренную битыми и толчёнными в ступке отслужившими своё ёлочными игрушками. Красота. Белобрысая я. Эх… И волосёнки пряменькие, не как у принцесс и царевен из сказок и книжек. Грущу. Мама улыбается. Готовит сахарный сироп и бигуди. Разноцветные . Это раньше был журнал «Крестьянка». Порезали на прямоугольные полосочки, и свернули в трубочку. Внутри — завязочка. Вот вам (мне) и бигуди. Три часа мама крутила/накручивала мои волосёнки на бывшую «Крестьянку», уморилась я сидеть на стуле ровно. Но!!! Утром, когда бывшую «Крестьянку» сняли с моей белобрысой головушки, все ахнули: тётя Нина, дядя Жора, соседки Рая и Маруся, Витька Горбанёв, Юрка Сорокин, а Любка и Светка, подруги, надулись на меня, как мышь на крупу. Я не знала про мышь, это мама так сказала! Я не надулась. Я глянула в зеркало. Ах… раскудрявая я… Красота какая… И что вы думаете? На районную ёлку мы не попали по причине гололёда и гололедицы. Не выпустили автобус. Я плакала. А когда мы шли всей ватагой из правления колхоза, и понимали, что не видать нам праздника, как моих ушей под моими же локонами, ветер с ледяным дождём сделал всё, что мог. Локоны намокли и потекли. И сладкая вода, смешиваясь со слезами, текла по лицу, я облизывала губы… Вкус? На тот момент — горя, от несбыточности мечт. Дома нам накрыли стол — фрукты, печенье, конфеты и … мандарины. Дом наполнился детским смехом и горой пальто, шапок, шарфиков и валенок. Горе отступило. Праздник? Наступил. Я вышла из зала (ну, это комната такая, без печки) в марлевом платье и короне. И поняла, что праздник — он всегда рядом. Жизнь удалась. И несла в себе звуки, ароматы и вкусы детства. Помню. PS. Хлебушек? Авторский. В чаше мультиварки в духовке испечён. Пахнет? Да. Но ... не так как тот, мамкин... Не так.

Принял эстафету от Лии Зорич ============================================ В каком году это было?.. Теперь уже точно и не вспомню. Лет 8-10 мне было, наверное. Зимы у нас раньше были метельные и снежные, не то что сейчас. Дорогу чистил гусеничный трактор, такие "противотанковые рвы" получались, что было нам, пацанятам, где в войнушку поиграть. А играли мы до посинения в прямом смысле слова. Когда поздно вечером возвращались домой, одежду можно было поставить у стенки. Какие мы строили снежные крепости... А потом штурмовали их и без сожаления ломали. А какие норы выкапывали в снегу, куда там вьетнамским партизанам... Неподалёку от моего дома раньше находилось картофелехранилище, здоровенное кирпично-бетонное сооружение. В нашей местности оно являлось ещё и бомбоубежищем на случай нападения потенциального врага. В ту зиму снега намело так много, что по сугробу у одной стены можно было без труда забраться на крышу этого хранилища. Там мы любили играть в снежки и салочки. Родители нам это запрещали, высоковато всё-таки, но ощущение опасности нас только подбадривало. Как-то раз налепили мы в оттепель целую кучу снежков. Ночью подморозило. А на следующий день мы вздумали ими бросаться. Ох и больно же было... А как-то раз мы очень увлеклись игрой в милиционеров и бандитов. Я попал в команду злодеев и убегал по крыше от двух "милицейских" сразу. Конечно, шансов убежать или спрятаться на крыше не было. И тогда я решил спрыгнуть с крыши. Маленький глупый мальчик подумал, что снегу-то много и ему ничто не угрожает. Короткое ощущение полёта - и я по пояс в снегу внизу. Сверху улюлюкают "милиционеры", но прыгать не решаются. Я, пытаясь встать, разгребаю перед собой снег и вижу - борона зубьями кверху. Видно летом или осенью её оставили здесь за ненадобностью. Ещё бы 10 сантиметров и я бы приземлился точно на неё... Перепугался я тогда, аж в жар бросило. Зачерпнув пригоршню снега, я бросил его себе в лицо. С тех пор я помню запах снега, даже летом. А ещё в тот зимний день моего детства я ощутил и понял, что такое вкус жизни. Вот такая выдалась тогда зима, с запахом снега и вкусом жизни.

Было мне шесть лет без четырёх месяцев. Зимы были знатные, снежные, морозные, стёкла сам великий Художник разрисовывал. Эх, как мечталось мне о кисточках тех волшебных. Стих первый и родился тогда про волшебство это, да снеговика в саду, алмазами в свете луны сверкающем. А днём всё великолепие волшебного сезона было в нашем распоряжении. И мы умели им распоряжаться. Утром надевая байковые(байк-мото, оговорюсь сразу тут ни при чём) штаны с начёсом внутри и натягивая резинки этих штанов на валенки(это такая универсальная зимняя обувь, свалянная мастерицами из овечьей шерсти, без которой те зимы и не выдержать было, тридцать с минусом нормальное дело, а бывало и от сорока до пятидесяти градусов мороза, что нас не останавливало). Кроме этих штанов мамки-бабушки строго контролировали, чтоб дитёнок был одет, как капуста, послойно, и слоёв этих с десяток, надо сказать сильно ограничивал свободу дитятки. Поверх пальтишка или шубейки обязательно завязывалась шаль, оренбуржская, крест–накрест узлом за спиной,   который развязать могло только опытное старшее партизанское поколение. Шаль та же предусмотрительно обволакивала и прятала лицо дитёныша, оставляя только узенькую щель. В результате всех этих приготовлений в двери протискивался партизан-колобок с глазами, выглядывающими из бункерно - шалевой щели, озорно и весело. – Держись, Мороз! Я иду! И мороз держался. Сколько мог. Кусался и щипался для острастки. Да ситуация для него патовая – кусать было странно нечего, шаль была везде. А это равносильно бабушке с черпаком, идущей против стаи гусей,  пытающихся обидеть её дитёночка. Ни один самый смелый гусак не взлетит. И мороз притворялся добрым и брался ковать мосты через речку. В тот день я вышла с санками. Кому не знакома ситуация? Конечно, лизнула. А как иначе? Дикий рёв взорвал веселый детский шум на снежных пригорках. И я с удивлением помчалась, бережно неся санки двумя руками и языком. Жизнь мелькала картинками перед глазами, рядом бежал мальчик, в которого я была тайно влюблена. И я радовалась, что ему не всё равно. Дома санки отогрелись и язык отклеился сам собой. И наступило время гомерического смеха. Влипнуть, нет, прилипнуть, казалось так глупо и смешно. А самое главное, мир снова стал разноцветным и добрым и впереди целая жизнь. А зима оказалась металлического вкуса)))

Для меня самый зимний запах — это запах моря. Непередаваемый и неописуемый словами, в нём столько разных оттенков: озона, соли, йода, немного — рыбы и водорослей. Весной, летом и ранней осенью морской букет почти неощутим — слишком много других, более сильных ароматов витают в воздухе. А вот предзимье и зима, промытые дождями до какой-то сероватой прозрачности и невесомости, наполнены дыханием несильных, но частых штормов. Воздух, пропитанный эманациями морской воды, порывами ветра, дующего почти постоянно, разносится от побережья по всему городу. Даже в центре, где господствует амбре автомобильных выхлопов, витают эти еле уловимые оттенки. А уж на набережных и пляжах они царят. Почти каждый вечер нахожу возможность для свидания с морем, бесконечной и вечной моей любовью. Стою на пирсе, ощущая лёгкие холодные поцелуи брызг, брожу по влажному и оттого невязкому песку. Вдыхаю живительную свежесть, от которой проходят, словно бы стекают и растворяются в небытие дневные усталость и мелкие неприятности. В мысли и чувства приходит покой, почти нирвана. Счастье, что когда-то, в незапамятные времена, кто-то придумал море. И двукратное… нет, десятикратное счастье, что мне было назначено родиться и жить рядом с ним.