Альбом
Литературная Гостиная.
Литературная Гостиная
12 октября 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец.
Anji
«По краю. О Борисе Поплавском»
|эссе|
Всё было так, всё было не напрасно...
Борис Поплавский
Перебирая свои записные книжки, я вспоминаю разных поэтов, разбросанных во времени, которые оказали влияние на меня и моё творчество… Иногда я выписываю интересные тексты, читая книги и литературные журналы — теперь у меня целая коллекция цитат и стихов. А ещё, я брожу по лабиринтам on-line библиотек до полуночи, ощущая с поэзией чувство родства. «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется…», — писал Даниил Иванович Хармс. Именно такое впечатление производит на меня поэзия Бориса Поплавского.
Как страшно уставать.
Вся жизнь течет навстречу,
А ты не в силах жить
Вернись в закуток свой.
Таись, учись скрывать,
И слушай там весь вечер,
Как мелкий лист дрожит
Под каплей дождевой…
Молчи и слушай дождь.
Не в истине, не в чуде
А в жалости твой Бог,
Все остальное ложь…
С творчеством поэта, который стал одним из любимых, а томик его стихов — настольной книгой, я пересеклась случайно, прочитав когда-то небольшую подборку в газете. Стихи его доверительны, словно откровение, образны и современны, как будто написаны вчера. Бориса Поплавского называли «первым и последним русским сюрреалистом» и «продолжателем традиций русской метафизической лирики».
Китайский вечер безразлично тих
Он как стихи пробормотал и стих
Он трогает тебя едва касаясь
Так путешественника лапой трогал заяц
«Поэзия Поплавского – это погружение в другой, астральный мир небытия, «уход в себя», стихи его необычны, они похожи на сон или бред, он обладает каким-то мистическим опытом проникновения в иные реальности» — напишет современный поэт и переводчик Елена Дубровина в одном из своих очерков. При жизни у автора вышел всего один сборник. Когда обнаружилась совершенно неизвестная часть его архива, стало ясно, что поэт успел сделать очень многое за свою короткую, драматичную и творчески насыщенную жизнь. Борис Юлианович Поплавский умер в возрасте 32 лет. До сих пор остаются неразобранными более двадцати тетрадей, включающие — дневниковые записи, наброски, незаконченные тексты, мысли о прочитанных книгах и философские вещи.
Снижался день, он бесконечно чах
И перст дождя вертел прозрачный глобус
Бог звал меня, но я не отвечал
Стеснялись мы и проклинали робость
Борис Поплавский из плеяды серебряного века, его судьбу, как и судьбы многих литераторов, изменила послереволюционная эмиграция. Французский был его вторым родным языком. И вначале в Париже он посещает Художественную академию, увлекается работой над портретами, пробует себя в кубизме и пишет супрематистские картины. Поэт часами бродит по живописным улочкам, рисует с натуры, пишет стихи. В то же время, изредка печатается в литературных журналах русской эмиграции и посещает авангардистские «левые» объединения. Там, в самом сердце Франции, Поплавский встречается с Кришнамурти — об этой встрече, сыгравшей решающую роль в его духовной жизни, он расскажет в дневнике.
Париж становится для поэта второй родиной. Он занимается всем, торопясь жить, работать, мечтать. Так же выступает перед русской аудиторией в литературных кафе, параллельно посещая занятия в Сорбонне. Позже университетом для него становится библиотека, где он самостоятельно изучает работы немецких мистиков, древних, философию и мировую литературу. Кроме литературных занятий он посещает церковные службы, становится вегетарианцем. Позже, в Берлине Поплавский встречается со многими видными литераторами и художниками, и именно там он оставляет карьеру художника и окончательно выбирает стихотворное ремесло.
Поэт любит бродить по ночному Парижу или долго сидеть на скамейке парка, прислушиваясь к ночной тишине.
Там в снежном замке солнце умирает
Благословляя желтою рукой
Как холодно здесь осенью бывает
Какой покой
Как далеко один здесь от другого
Кричи маши так только снег пойдет
По дороге домой он покупает табак и полые французские свечи, вероятно, чтобы работать по ночам. Из дневника Поплавского: «Кто знает, какую храбрость одинокую надо иметь, чтобы еще писать без ответа и складывать перед порогом на разнос ветру...»
Как тяжело катить стеклянный шар:
В нем жизнь прошла наедине с собою.
Мизерного пособия от Синдиката французских художников, в котором состоит Борис Поплавский, хватает только на полунищенское существование. Внешние успехи оказываются весьма эфемерны, его личная жизнь, в силу обстоятельств, не складывается и та внутренняя одинокость, которую он ощущает от неустроенности, безнадежности и обособленности пронизывает все его творчество — «по-прежнему без аудитории, без жены, без страны, без друзей» (из дневников). Возможно, для поэта, смерть была неким избавлением от страданий, выходом из того тупика, в который его загнала эмиграция.
Зачем вставать? Я думать не умею.
Встречать друзей? О чем нам говорить?
Среди теней поломанных скамеек
Еще фонарь оставленный горит.
До вечера шары стучат в трактире,
Смотрю на них, часы назад идут.
Я не участвую, не существую в мире,
Живу в кафе, как пьяницы живут.
Темнеет день, зажегся газ над сквером.
Часы стоят. Не трогайте меня,
Над лицеистом, ищущим Венеру,
Темнеет, голубея, призрак дня.
Я опоздал, я слышу кто-то где-то
Меня зовет, но победивши страх,
Под фонарем вечернюю газету
Душа читает в мокрых башмаках.
«Долгие, белые дни без храбрости, без счастья, без сил, совершенно без благодати над недостроенными развалинами потерянной, недооцененной, небрежением проигранной, не доигранной внешней жизни, проклятие раскаленной дороги» — запишет он в дневнике. «Поэт всегда казался иностранцем — в любой среде, в которую попадал; он всегда был точно возвращающимся из фантастического путешествия, изначально был чужим» — вспоминал о Поплавском Гайто Газданов. «Его литературная обреченность стала еще очевиднее, еще трагичнее — у него в жизни не было ничего, кроме искусства и холодного, не высказываемого понимания того, что это никому не нужно. Но вне искусства он не мог жить. И когда оно стало окончательно бессмысленно и невозможно, он умер».
Спать. Уснуть. Как страшно одиноким.
Я не в силах. Отхожу во сны.
Оставляю этот мир жестоким,
Ярким, жадным, грубым, остальным.
«Ему досталась смерть по жребию» — путь поэта оборвался от передозировки наркотиков в 1935 году в Париже. Было ли это самоубийство, убийство или случайная смерть – так и осталось неясным.
Там ножницами щелкали вдали
Ночные птицы, отрезая нити,
Которыми касались короли
Иных миров. Что делать Вам? Умрите.
Попробуйте молиться в мире снов.
Но кто-то плакал на дворе вдали:
Он собирал лоскутья и обрезки
Позднее окажется, что кроме мифа о жизни и творчестве Поплавского, сложились мифы и о его смерти. И честнее всех поступила Анна Присманова, поэтесса первой волны эмиграции, посвятившая Борису Поплавскому не вымышленную главу в книге воспоминаний, а простое искреннее стихотворение:
Любил он снежный падающий цвет,
ночное завыванье парохода...
Он видел то, чего на свете нет.
Он стал добро: прими его, природа.
Как в лес носил видения небес
он с бледными котлетами из риса...
Ты листьями верни, о, жёлтый лес,
оставшимся — сияние Бориса…
P.S: Друзья, автор самого интересного вопроса или комментария к данному эссе, получит 15 золотых монет. А решение, кому именно, будет принимать автор эссе — Anji.
Хорошего чтения!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
5 октября 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Timur Damir
«Мацуо Дзинситиро (Басё)»
|эссе|
Для меня он прост и велик. Кто другой смог бы превратить народные комические короткие стишки в поэзию, не усложняя ничего, и в то же время — придать им небывалое изящество и глубокий смысл? Смогу ли я рассказать о том, чьи строки читал только в переводе? Сомнения велики, но я попробую.
Говорят, что его любили все, среди почитателей были и крестьяне, и самураи. Псевдоним Басё значит «банан» (дерево), одно это заставляет думать о нём: случайное имя, прозвище, самоирония, что-то другое? Поэт и философ, государственный чиновник, обладающий многими знаниями и умениями. Человек, который вёл жизнь монаха и мог рассказать о мире обычными словами так, что каждым его творением хочется любоваться и перечитывать, находить что-то новое и ещё, и ещё…
из сердцевины пиона
медленно выползает пчела
о с какой неохотой
Вот он — цветок, вот маленькая круглая пчела с пушистым брюшком, вся в пыльце, отяжелевшая от добычи. Лето. Тепло. Вдохни воздух напитанный свежестью и сладостью, закрой глаза… Мелькают мысли и неясные образы. Тягучие капли мёда. Чай в тонком стакане. Смех-колокольчик. Руки. Касания…
А всего-то три строки — хокку Басё.
Смотри, а вот совсем другое:
снег согнул бамбук
словно мир вокруг него
перевернулся
Куда уж проще? Снег выпал, ветви согнулись. Помнишь, маленькими мы старались извернуться так, чтобы голова оказалась внизу? Всё становилось необычным, другим, мир не просто переворачивался, он менялся резко и неожиданно. Мы выросли, но иногда наш мир переворачивается вдруг, и чтобы увидеть его привычным взглядом, надо встать на голову. А Басё несколькими словами мог рассказать целую историю.
хочется хоть раз
в праздник сходить на базар
купить табаку
Всего-то и хочется человеку. У всех праздник, а ему хотя бы на базар сходить, среди людей побыть, почувствовать радость, и маленький подарок себе — табаку купить. Жизнь бедная и одинокая, но человек находит радости в малом. Жалко старика, и глаза мои подозрительно блестят и чешутся. Ты что, я не плачу! Я даже смеюсь. Потому что читаю про кота.
вконец отощавший кот
одну ячменную кашу ест,
а еще и любовь
Не может кот забыть про любовь, даже если «одну ячменную кашу ест».
И не только кот. Ну, вот, и ты смеёшься.
Тщедушный и болезненный Мацуо Басё писал обо всём без злобы и раздражения, потому что любил этот мир. Одинокий, но не томящийся своим одиночеством, нищий, но не горюющий о своей нищете, человек с изрядной долей самоиронии. Он с удовольствием принимал гостей в своем бедном домике и щедро делился с ними всем, чем мог, даже если это была просто беседа или стихи.
в саду где раскрылись ирисы
беседовать с старым другом своим
какая награда путнику
А разве не так? С дороги надо и помыть, и накормить, и спать уложить, всё как полагается. Но к другу мы идём за беседой, общением, это радость, это цель и смысл путешествия. Об этом написал великий хайдзин.
Он покоряет этой мнимой простотой, гармонией и глубиной смысла, выраженными столь малым количеством слов. Конечно, после него остались стихи, дневники, письма, литературные сборники с произведениями его учеников и цитатами знаменитых поэтов. И, конечно, его труды определили пути развития японской поэзии. И, наверное, это очень важно и для японской, и для мировой культуры. Но для меня, а может быть, и для кого-то ещё, Басё значит — Совершенство и Красота!
P.S: Друзья, на изображении портрет Мацуо Басё (1644—1694) работы великого японского поэта и художника Ёсы Бусона (1716—1783). Не удивляйтесь, поэзия и живопись в японской традиции всегда были тесно связаны друг с другом — поэты очень часто были одновременно и мастерами живописи! :)
За самый интересный вопрос или комментарий к данному эссе одному из Вас причитается 15 золотых монет. А решение, кому именно, будет принимать автор эссе — Timur Damir.
Хорошего чтения!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
28 сентября 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Светлана Батаева
«Зинаида Гиппиус: музыка, которую я больше не слышу»
|эссе|
Одна случайная строка
Порой зацепит глаз —
Когда творца простыл и след —
Сильна зараза фраз —
И через целые века,
Быть может, ты вдохнёшь —
Того отчаянья туман —
Той малярии дрожь.
Эмили Дикинсон
(Перевод Григория Кружкова)
У меня тоже была такая Встреча. Мне было лет 19-20, я плохо ещё тогда знала творчество поэтов Серебряного века, но искренне старалась наверстать это упущение. Как-то я купила тоненькую книжечку стихов неизвестного автора, ею оказалась Зинаида Гиппиус. А дальше случилось странное. Я пришла домой, отложила книгу в сторону и решила, что почитаю её завтра, с утра, на свежую голову. А утром открыла и увидела:
Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат как змея.
В полном недоумении я прочитала стихотворение до конца. Потом прочитала следующее. Потом ещё одно. И ещё. И подумала: «Что за ерунда? Когда я успела это написать?»! Потом закрыла книгу и посмотрела на обложку. Там стояло чужое имя. Да там и не должно было стоять моё имя! От осознания этого факта мне стало страшно. Было ощущение, что я попала в какую-то ловушку, что я стала читать книгу и уснула, и что мне теперь снится странный и непонятный сон. А может быть я и не просыпалась? Не завтракала и не читала эту новую книгу? Может быть, я ещё сплю?
Никогда — ни до, ни после этого случая — я не испытывала такого чувства страха перед близостью безумия. Да и как было не заподозрить себя в том, что я схожу с ума, если чужие стихи казались мне такими родными, будто их написала я сама, но только об этом почему-то забыла. Наверное, если бы я верила в Реинкарнацию, то решила бы, что Зинаида Гиппиус и я — одна сущность, блуждающая во Вселенной и во Времени. Но я не верила в Реинкарнацию, и поэтому поверила в другое: в то, что в этом мире действительно можно встретить родственную душу, и не обязательно при этом, чтобы временные рамки существования обоих странников благополучно пересекались. Конечно же, мне стало интересно, что это за человек, как у неё сложилась судьба, что её тревожило, что радовало... Я стала искать статьи, посвящённые её биографии, а когда нашла — испытала шок.
«Белая дьяволица», «кривляка», «ведьма», «сатанесса», «декадентская мадонна», «петербургская Сафо» — вот как называли её современники! Описывали её эксцентричные поступки, упрекали в манерности, высокомерии, капризности и абсолютном отсутствии скромности... Неприятный образ, если выразится деликатно. Но как сочетать это с тем, что я увидела в её стихах? С искренностью, открытостью, поисками Истины, болью за судьбу Родины...
Я не понимала! Я стала искать другие источники и вскоре узнала, что не я одна заметила это противоречие: многие люди, которые её знали, и почти все серьёзные биографы обращали внимание на этот парадокс. Только вот причину этой не состыковки объясняли по-разному. Большинство склонялось к старой сказке о ранимости души поэта, для которой обязательно нужна защитная оболочка. Были и такие, которые считали, что эксцентричным поведением Зинаида Николаевна боролась со своей природной застенчивостью. Но более всего меня поразили два автора: Георгий Адамович и П.А. Флоренский.
Первый писал: «Она хотела казаться тем, чем в действительности не была. Она прежде всего хотела именно казаться. Помимо редкой душевной прихотливости тут сыграли роль веяния времени, стиль и склад эпохи, когда чуть ли не все принимали позы, а она этим веяниям не только поддавалась, но в большой мере сама их создавала». И это после того, как он сам цитирует Блока и соглашается с ним: «Да, единственность Зинаиды Гиппиус. Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, и есть другие, как бы "ручной работы", — и такой была Гиппиус».
Ну и как Единственность сочетается с модой принимать позы? Ведь мода — это следование образцам, которые создали другие люди, а вовсе не Единственность! П.А. Флоренский тоже дал странное объяснение: «Я хорошо знаю, что бывают такие люди, которые, боясь неестественности, надевают маску неестественности – такую неестественность, которая не искажает подлинную природу личности, а просто скрывает ее».
Окончательно сбитая с толку, я пришла к выводу, что никто правды не знает, а все что-то выдумывают. А ещё мне пришла в голову мысль, что самой правдоподобной версией событий была бы история о том, что Зинаида хотела в детстве стать актрисой, а позже, так и не реализовав свою заветную мечту, решила воспринимать жизнь как сцену и играть на публику всегда и везде.
И всё-таки было обидно, что я потратила столько сил, но так и не смогла раскрыть эту тайну. Но однажды я поняла, что то, что я ищу — лежит на самой поверхности, только я этого не замечаю. Когда Зинаиде было 11 лет, от туберкулёза умер её отец. А через три года заболела и она сама — и тоже туберкулёзом. Чтобы остановить болезнь, её мать решила уехать из Москвы и переселиться с детьми в Крым. Несколько лет общительной и любопытной Зинаиде пришлось прожить в захолустье и ни с кем почти, кроме родных, не общаться. Зато болезнь отступила. А потом семья переехала в шумный Тифлис, где Зинаида сразу же стала «звездой» в обществе молодых офицеров, барышень и гимназистов…
Так ЧТО же я увидела, а что не сумела, к сожалению, изначально в этой истории? Есть такое выражение «замыленность взгляда». Прочитав огромное количество биографий творческих личностей, я к двадцати годам уже точно знала, что одним из маркеров их юности и студенческих лет является ИЗОЛЯЦИЯ. Причины её могут быть разные: болезнь, проживание в глухой провинции, неприятие сверстниками, физическая ущербность, патологическая застенчивость и даже гомосексуализм… А вот результат (этой изоляции) — всегда один! В человеке просыпается жажда творчества, и все его переживания, эмоции и мысли — странным образом перетекают в слова, краски и музыку.
Поэтому, когда я впервые читала биографию Зинаиды Николаевны, я увидела там именно это: подростковый дефицит общения, который перезрел и перебродил в топливо для творчества. Но я не увидела другого! Другую историю из жизни Зинаиды, которая укрылась от моего взгляда за этой классической зарисовкой. Я не увидела историю СТРАХА. Смерть отца потрясла её, но стоило ране немного зарубцеваться, как она осознала, что больна точно такой же болезнью, и что ей тоже грозит смерть. Осознавали это и родные, поэтому страх царил везде — и в её душе и в доме. Страшнее всего было матери, и девочка это чувствовала. А хуже всего было то, что Зинаида как раз была в том возрасте, когда человек уже понимает, что такое смерть, но ещё не выработал свой механизм защиты от неё на уровне сознания и эмоций. Но рядом были взрослые и, наверное, они подсказали: «Молись!»
А когда пришло осознание выздоровления, когда «гроза» отступила — это уже была эйфория. Она победила смерть, она вырвалась из её объятий, ей хотелось кричать на весь мир: «Смотрите, я — ЖИВАЯ!» Ей хотелось танцевать — и она танцевала, ей хотелось смеяться — и она смеялась. Ей хотелось взять от жизни всё, и не просто всё, а самое лучшее. Ведь, теперь она знала цену этой жизни, знала как это важно — получать удовольствие от каждого мгновения и от каждого дня. И в тоже время — она ещё очень многого не понимала. Ей казалось (а по-другому и не могло казаться в 16 лет!), что самое большое счастье и самый большой успех для девушки — это быть самой красивой и нравиться всем мужчинам. Переезд в Тифлис открыл для неё новые возможности. И она со всем своим пылом, со всей своей страстью и упорством — стала добиваться признания. Удалось ей это легко. Она быстро научилась привлекать к себе внимание. Она блистала, провоцировала, громко смеялась и, не смущаясь, пользовалась любыми уловками... Позже она повторит это всё в Петербурге, когда будет завоёвывать литературный Олимп. Но мне почему-то кажется, что её охота за мужскими сердцами и благосклонностью важных персон — очень быстро ей надоела. В итоге эйфория прошла, отступили юношеские иллюзии, но старые «актёрские» привычки остались.
Конечно, я могу ошибаться, но если кто-нибудь меня когда-нибудь спросит, чем моя версия (появления у Гиппиус таких дурных публичных манер) отличается от царящих мнений биографов, я честно скажу: «Только одним: что она хоть как-то согласуется с её биографией, а не выдумана целиком из головы»!
Впрочем, все свои ужасные прозвища Зинаида Николаевна получила не только за своё «плохое» поведение, но и за свои взгляды и убеждения. Дело в том, что она самым активным образом была причастна к носителям «нового религиозного сознания». Именно так называли себя люди из интеллигентской среды, которым был дорог образ Христа и принцип монотеизма, но которые воспринимали образ Бога как отца, а не как строгого хозяина. Им было противно рабство, и они хотели чувствовать себя детьми Бога, а не его слугами или рабами. Конечно же, это был откат к язычеству, но именно откат, а не возвращение! Они не старались вернуть старых богов, они, наоборот, хотели сделать единого Бога ближе и роднее. Замечательные стихи Зинаиды Гиппиус иллюстрируют это мировоззрение:
Я не могу покоряться людям.
Можно ли рабства хотеть?
Целую жизнь мы друг друга судим, —
Чтобы затем — умереть.
Я не могу покоряться Богу,
Если я Бога люблю.
Он указал мне мою дорогу,
Как от нее отступлю?
Я разрываю людские сети —
Счастье, унынье и сон.
Мы не рабы, — но мы Божьи дети,
Дети свободны, как Он.
Только взываю, именем Сына,
К Богу, Творцу Бытия:
Отче, вовек да будут едино
Воля Твоя и моя!
Странно, что нашлись люди, которые увидели в этом сатанизм. Но и это не всё. Если я ещё понимаю осуждение окружающими вызывающего поведения Зинаиды Николаевны, если я ещё могу понять, что её религиозные взгляды могли вызывать возмущение у ортодоксальных христиан, то домыслы некоторых её биографов, касающихся её сексуальных пристрастий — это та капля, которая переполняет чашу моего возмущения. Эти биографы, совершенно беспочвенно или основываясь на сплетнях, разжигая читательское любопытство, величают Зинаиду Гиппиус «бесполым созданием», «гермафродитом» или «мужчиной в женском обличии». Исследуя этот вопрос, я нашла три источника этих оскорбительных домыслов.
ПЕРВЫЙ ИСТОЧНИК: она писала стихи от мужского имени или от имени лица неопределённого пола. Ну, что тут сказать... Тот, кто сформулировал своё обвинение по отношению к Зинаиде Николаевне на основании этого довода — вряд ли писал стихи сам. Иначе бы он знал, что для любого автора, прежде всего, важно донести до читателя свои мысли и чувства, а уж в какой форме и от какого лица эти мысли и чувства будут транслироваться — дело десятое. Тут также важно вспомнить особенность формы и стилистики стихов Зинаиды Николаевны. Обычно она писала их в форме исповеди, молитвы, разговора или даже спора с Богом... Когда говоришь с Богом — говорит твоя душа, а не тело. Поэтому пол отходит на второй план. Есть у меня и третий аргумент: традиции и рамки патриархата. Из-за этого лирический герой, чтобы проявлять себя активно и дерзко, должен быть мужчиной. Ведь женщине приписывалась лишь пассивная роль, а это совсем не подходило для самовыражения Зинаиды Гиппиус. И дело тут было не в её половой сущности, а в темах, за которые она бралась — поиск Истины, Бога, Веры, тревога за Родину. Можно, конечно, было бы пойти против традиции, но, видимо, эти темы были для неё важнее, чем борьба за права женщин.
ВТОРЫМ ИСТОЧНИКОМ этих странных домыслов в отношении Зинаиды Николаевны является её проза художественного характера. Некоторые биографы углядели там гомосексуальные мотивы... И это особенно забавно, так как, если следовать их логике и приписывать авторам пороки их персонажей, то можно дойти до того, что обвинить Набокова в растлении малолетних, а Агату Кристи признать серийным убийцей.
ТРЕТИЙ ИСТОЧНИК этих некрасивых утверждений — воспоминания Нины Берберовой о Гиппиус. Многие биографы считают хорошим тоном цитировать следующие её слова: «Она, несомненно, искусственно выработала в себе две внешние черты: спокойствие и женственность. Внутри она не была спокойна. И она не была женщиной». Редко, кто цитирует продолжение этой мысли: «… в Гиппиус было многое, что было и в Гертруде Стайн (в которой тоже, несомненно, был гермафродитизм)...» Но, в любом случае — биографы ей верят! И вот, что самое интересное, а подсчитывал ли кто-нибудь из них, сколько лет было Нине и сколько лет было Гиппиус, когда они встретились? Нина оказалась в Париже в 1925 году, в её книге, где она пишет о Гиппиус, фигурирует дата — 1927 год. Сама она мимолётно упоминает, что Зинаиде Николаевне в ту пору было почти 60. Итак, если их первая встреча состоялась действительно в 1927 году, то Гиппиус тогда было 58 лет, а Берберовой — 26.
«...Она не была женщиной»! И это сказано о пожилой даме в поре увядания? Разве в этом возрасте половая активность не идёт на спад? Разве в эти годы люди автоматически не переходят в разряд бесполых существ? Тогда, о чём нам здесь говорит Берберова? О старых сплетнях? О выводах, которые она сделала из книг Гиппиус?.. Не знаю, но понимаю одно — она не знала Зинаиду в молодости, не знала её и в среднем возрасте, но зато пообщалась с ней в старости, и взяла на себя право судить ту часть её жизни, которая перед её глазами не проходила. Остаётся надеяться, что время всё расставит по своим местам, и каждый получит по заслугам. Но даже если этого не случится, — останутся стихи, статьи и проза.
Последние двадцать пять лет своей жизни Гиппиус прожила в изгнании, за границей. И практически все её стихи того периода были о Родине:
Господи, дай увидеть!
Молюсь я в часы ночные.
Дай мне ещё увидеть
Родную мою Россию.
Как Симеону увидеть
Дал Ты, Господь, Мессию,
Дай мне, дай увидеть
Родную мою Россию.
Четверть века оплакивать потерянную землю… Когда я узнала об этом, я была слишком молодая, чтобы это понять. Мне казалось, что это — неправильно, что надо было перечеркнуть прошлое и пойти дальше. Став старше, я поняла! Ей было 50 лет, когда она оказалась в эмиграции. Будь она хотя бы на десять лет моложе, она бы попыталась начать всё сначала: стала бы путешествовать, нашла бы новые увлечения, поселилась бы где-нибудь в Бразилии... Во всяком случае, так думается и так хотелось бы мне... Но в пятьдесят лет начинать новую жизнь поздно или очень трудно — и она не смогла.
Что же касается меня, то я очень повзрослела с момента нашей с ней первой Встречи. Мои интересы и поиски значительно расширились и вышли за границу того, что было так важно и необходимо для Зинаиды Николаевны. Как следствие этого, я разучилась улавливать музыку её стихов. Теперь они для меня — стихи поэта Зинаиды Гиппиус, и я больше не слышу в них родных ноток. Но я до сих пор испытываю благодарность к этой женщине, и всегда буду вспоминать о ней с теплом.
P.S:Друзья, наш уважаемый меценат — администрация Поэмбука — подарит одному из Вас 15 золотых монет за самый интересный вопрос или комментарий к данному эссе. А решение, кому именно, будет принимать автор эссе — Светлана Батаева.
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
21 сентября 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Фернандо Пессоа
«Лирика»
|стихотворения|
Жизнь моя, ты откуда идёшь и куда?
Отчего мне мой путь столь неясен и таен?
Для чего я не ведаю цели труда?
Почему я влеченьям своим не хозяин?
Я размеренно двигаюсь — вверх или вниз,
И своё назначенье исполнить способен,
Но сознанье моё — неумелый эскиз:
Я подвластен ему, но ему не подобен.
Ничего не поняв ни внутри, ни вовне,
Не пытаюсь достичь понимания даже,
И не боль и не радость сопутствуют мне.
Я меняюсь душой, но изнанка всё та же…
Друзья,
в преддверии начала Чтений «Мой любимый поэт» мы, по-прежнему, будем говорить с Вами о Поэзии. У каждого из нас есть избранные поэты, чьё творчество не просто «безусловно» любимо, оно ещё и стало частью нас самих. С огромным удовольствием я прочла о них в Ваших комментариях к прошлому выпуску. И, конечно, самые удивительные открытия нас с Вами ждут завтра, после начала Чтений. На протяжении почти пяти дней мы будем иметь возможность не просто знакомиться с любимыми поэтами наших эссеистов, а с тем, какое влияние оказали на наших современников творчество и судьба их избранных гениев!
Один из поэтов, кто любим мною «безусловно» — Фернандо Пессоа. Гений, который открылся мне чудесным образом: ненавязчиво, по-домашнему, глубокомысленно и по-простому, одновременно. Словно был представлен мне в кругу близких друзей, и, посмотрев в его глаза, я поняла, что мы станем друзьями. Навсегда. Итак, знакомьтесь, Фернандо Антонио Ногейра Пессоа (1888—1935) — португальский поэт, писатель, драматург, переводчик, мыслитель, эссеист, лидер авангарда, ставший «посмертно из непризнанного одиночки символом португальской словесности нового времени». К счастью, в России его много, кто переводил — и Витковский, и Зельдович, и Гелескул, и Березкина, и Александровский, и Дубин, и Косс. Благодаря этим переводам, мы с Вами можем прочесть его строки и открыть для себя волшебный мир Пессоа! Скажу честно, что во всех переводах — я его чувствую (соответственно, нет предпочтений какого-то одного переводчика). Пессоа гениален и прост, одновременно, универсум какой-то, но безумно талантливый!
Из автобиографии Фернандо Пессоа, написанной в Лиссабоне 30 марта 1935 г.:
«… Родился в Лиссабоне, в приходе Мучеников (в настоящее время — площадь Директории) 13 июня 1888 года. Происхождение: законный сын Жоакина де Сеабра Пессоа и донны Марии Магдалены Ринейру Нугейра. По отцовской линии — внук генерала Жоакина Антониу де Араужу Пессоа, участника мигелистских войн, и донны Дионисии Сеабра; по материнской линии — внук советника Луиша Антониу Нугейры, юрисконсульта, главы Министерства Королевства и донны Магдалены Шавиер Пинейру. Профессия: наиболее подходящее название — «переводчик», наиболее точное — «ответственный за переписку с иностранными клиентами в коммерческих учреждениях». Быть поэтом и писателем — не профессия, но призвание.
Опубликованные сочинения: в основном произведения выходили не регулярно в различных журналах и случайных публикациях. К наиболее значимым книгам или брошюрам относятся: «35 сонетов» (на английском языке), 1918; «Английские поэмы I—II» и «Английские поэмы III» (также на английском языке), 1922; и книга «Послание», 1934, премированная Секретариатом Национальной Пропаганды в категории «Поэма». Брошюру (памфлет) «Междуцарствие», опубликованную в 1928 году в защиту военной диктатуры в Португалии, следует считать несуществующей. Возможно, что при более внимательном пересмотре всего этого от многого отказался бы. Был удостоен премии королевы Виктории за очерк на английском языке при вступительном экзамене в университет Мыса Доброй Надежды в 1903 году в возрасте 15 лет…»
Пессоа для меня, прежде всего, поэт-загадка! Почему, спросите Вы? Психология, друзья! Он просто кладезь для «творческих» психологов, потому что Фернандо Пессоа считается создателем огромного числа гетеронимов (по-другому, «альтер-эго»). Гетероним – это не псевдоним, он не принадлежит личности писателя, он обладает собственной индивидуальностью, его стиль также отличен от стиля автора. В настоящее время количество обнаруженных исследователями гетеронимов, полу-гетеронимов и псевдонимов Пессоа перевалило за сотню. К примеру, в списке Терезы Риты Лопеш, положившей начало исследованиям гетеронимов Пессоа в 1966 году было 18 имён. По последним данным бразильца Жозе Пауло Кавалканти Фильо список гетеронимов включает уже 127 имён! Представляете?
Helder Oliveira (один из гетеронимов Фернандо Пессоа)
Сколько душ сокрыто в теле?
Я менялся всякий миг.
Самого себя доселе
Не прозрел и не постиг.
И в душе ни на минуту
Я смирить не властен смуту, —
Умножаясь и дробясь,
Сам с собой теряю связь...
Из статьи Геннадия Клочковского «Фернанду Пессоа» (при поддержке Центра языка и культуры португалоговорящих стран):
«… Фернандо Пессоа с детства населял свой внутренний мир другими людьми и постоянно вел с ними диалоги. Эта способность с возрастом не исчезла, развилась и усовершенствовалась. Превратилась в естественное состояние духа. Трех своих главных гетеронимов он создал в 26 лет. Двое сопровождали его да конца жизни. 20 лет гетеронимы Фернандо Пессоа жили самостоятельной жизнью. Писали стихи, издавались, вели жаркую полемику в прессе, критиковали друг друга, объединялись, ссорились. Каждый имел свою внешность, характер, манеру общения; свой творческий почерк, стиль, вкус, круг интересов…
«В настоящее время у меня нет личности: сколько бы во мне не было человеческого, я всё разделил среди различных авторов, являясь при этом исполнителем их работы. Сегодня я являюсь местом встречи своего маленького человечества. Мне кажется, что я, создатель всего этого, представлял наименее значащую фигуру. Кажется, что всё произошло независимо от меня. И, кажется, что до сих пор всё так и происходит»
… 13 января 1935 года Фернандо Пессоа отправил Адолфо Казайсу Монтейро письмо, где признался: «Истоки моих гетеронимов — в глубоко истерическом складе характера». Сам факт, что эти слова оказались написаны за несколько месяцев до смерти, последовавшей 30 ноября, придал письму высочайшую авторитетность и, наконец, разрешил для многих читателей волновавшую их загадку гетеронимии поэта. К тому же, как рассказывает ниже сам автор, его с детских лет тянуло возводить рядом с собой выдуманный мир, окружать себя никогда не существовавшими друзьями и знакомыми. «Строго говоря, — добавляет Пессоа, — я не знаю, кого на самом деле не существует: их или меня. Догматизм в подобных вещах, как и во многом другом, неуместен»…»
Что это? Литературная мистификация? Иная литературная форма? Возможность проявить разные грани своего таланта? Или болезнь? А, может быть, банальное одиночество? Ведь, скромный, одинокий и болезненный поэт никогда не имел постоянного дома, зарабатывая на жизнь переводами с английского в торговых фирмах. Фернандо Пессоа часто нуждался и страдал от неуверенности в своих силах. А ещё, он всю жизнь безнадежно любил единственную женщину Офелию де Кейрош. Пессоа интересовался мистикой, масонством, астрологией, нумерологией, каббалой, розенкрейцерами. Поговаривают, что он состоял в тайном Ордене Тамплиеров. Он составил около 1500 гороскопов, среди которых личные гороскопы многих известных людей, своих гетеронимов и португальских поэтов. Пессоа астрологически определил год своей смерти. Его не стало в ноябре 1935 года. Творчество Фернандо Пессоа на тот момент было практически никому неизвестно. Но! После себя он оставил огромное поэтическое и прозаическое наследие (более 150 томов), которое до сих пор исследуется литературными деятелями и, к счастью, издаётся!
Мне сердце тихая боль саднит.
Не знаю, откуда она и чья.
Над мнимой гордыней моею — нимб
Из сонного бреда и забытья.
Крупицы страха блестят под ним,
Как звезды с неба небытия.
Мне снег безмолвия полнит слух.
Вон всадник вглядывается в дом
Белесый холод недвижен, глух,
Мертвую ночь оковало льдом.
В оцепенении никнет дух,
Тоску я сглатываю с трудом.
Мне мысль мучительна и горька.
Дрожь пробегает по коже рук,
Словно по водам, когда река
Про то, что на дне, вспоминает вдруг.
В кузнице скорби кует тоска
Холодной ковкой ночной досуг.
P.S: До встречи в Чтениях «Мой любимый поэт», друзья! Безмерно рада Вашим отзывам и комментариям, а самому-самому, как всегда, 15 золотых монет от Администрации Поэмбука!
Хорошего чтения :)
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
14 сентября 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Поль Элюар
«Любовь поэзия»
|стихотворения|
Наступает рассвет я люблю тебя в жилах моих
еще ночь
Я всю ночь смотрел на тебя
Мне так много еще предстоит угадать
Я в спасительность сумрака верю
Он вручает мне власть
Окутать любовью тебя
Разжечь в тебе жажду
Жить в глубинах моей неподвижности
Твою сущность раскрыть
Избавленье тебе принести и тебя потерять
Днем невидимо пламя…
Ты уйдешь и откроются двери в рассвет
Ты уйдешь и откроются двери в меня…
Друзья,
сегодня в Литературной Гостиной речь пойдет только о Поэзии. Я уверена, что у каждого из нас есть избранные поэты, чьё творчество не просто безусловно любимо, оно ещё и стало частью нас самих. Размышляя над темой Чтений, анализируя, какие из них уже были нами затронуты, я искренне удивилась, что до сих пор мы не рассказали друг другу о самом важном. О самом главном созвездии в нашей с Вами поэтической вселенной — о любимых поэтах. И множество тем, которые рождались в процессе, исчезли. Превратились в падающие звезды на фоне вечно сияющих светил!
Позвольте Вам представить созвездие моего поэтического космоса — Поль Элюар, Ален Боске и Фернандо Пессоа. О русско-французском поэте Алене Боско я рассказывала Вам в одном из выпусков гостиной https://poembook.ru/blog/27950, о португальском поэте Фернандо Пессоа я ещё только планирую рассказать, а о любви к французскому поэту Полю Элюару я расскажу сегодня, в преддверии Чтений «Мой любимый поэт»!
Эжен Эмиль Поль Грендель (1895-1952), всемирно известный под именем Поль Элюар — французский поэт, признанный одним из основателей дадаизма и сюрреализма — удивительных направлений в литературе и искусстве 20 века. Автор множества поэтических сборников. Основатель журнала «Пословица», который увидел свет в 1920 году и выходил с эпиграфом из Аполлинера: «О уста, человек ныне в поисках неведомого наречия, которому ничего не дадут грамматики былых времен». Лауреат Международной премии мира. Любимый муж Галы, покинутый ею ради гениального 25-летнего художника Сальвадора Дали, который был младше её на 11 лет. Друг Пабло Пикассо, Андре Бретона, Луи Арагона и Макса Эрнста. Путешественник вокруг света. Участник Первой и Второй мировых войн. Человек, который вел активную борьбу против оккупировавших Францию нацистов. Его стихотворения поддерживали дух партизан в годы Сопротивления. Листовки с текстом одного из самых знаменитых произведений Поля Элюара «Свобода» сбрасывали английские самолёты над Францией. Среди его поэтических книг – Умирать от того, что не умираешь (Mourir de ne pas mourir, 1924), Град скорби (Capitale de la douleur, 1926), Сама жизнь (La Vie immédiate, 1932), Естественный ход вещей (Cours naturel, 1938), Поэзия и правда (Poésie et vérité1942, 1943) и др. Вместе лидером сюрреалистов Анри Бретоном он выпустил исследование подсознательного под названием Непорочное зачатие (L'Immaculée conception, 1930). В 1951 г. совместно с Пабло Пикассо выпустил книгу Лик всеобщего мира, в которой литографии Пикассо сопровождались стихотворными миниатюрами Поля Элюара.
Из статьи С.И. Великовского «Поль Элюар. Вехи жизни и творчества»:
«… Элюаровской поэтике, какой она сложилась к середине двадцатых годов и оставалась без особых изменений вплоть до начала сороковых, прежде всего, чужд «классический» принцип подражания «природе» (пусть, и в широком, аристотелевском его значении). Элюар отправляется от общих эстетических представлений, утвердившихся во французской лирике со времен Рембо и Малларме, и особенно прочно возобладавших благодаря Аполлинеру. Элюар равно пренебрегает зарисовкой, рассказом, воспоминанием об однажды случившемся, внезапно подмеченном — короче, строит свою вселенную без опоры на происшествие. Его можно было бы назвать визионером, который создает своим вымыслом независимый микрокосм, подчеркнуто неприкрепленный к историческому или биографическому календарю, да и вообще обходящийся без отсылок к чему-либо вне самого себя. Плод совершенно вольного воображения вместе с тем обладает всей полнотой и насущностью бытия. «Я не изобретаю слова. Я изобретаю предметы, живые существа, события, и мои чувства способны их воспринять. Я создаю себе переживания. Я страдаю от них или испытываю счастье. Они могут быть для меня безразличны. Я храню о них воспоминания. Случается, что я их предвижу. Если бы мне пришлось усомниться в их действительности, все сделалось бы для меня сомнительным – и жизнь, и любовь, и смерть. Мой разум отказывается отвергнуть свидетельство моих чувств…»
Поля Элюара не стало в 1952 году. В последний путь его провожал Париж и весь мир. Почитатели его таланта скорбели о том, что погасла одна из ярчайших звезд мировой поэзии… Современный мир изменился. Стал умнее, прозорливее. Но и в 21 веке, веке информационных технологий, к счастью, есть место поэзии. Когда-то Поль Элюар сказал фразу, очень знаковую для стихотворцев: «Поэт следует собственной идее, но эта идея приводит его к необходимости вписать себя в кривую человеческого прогресса. И мало-помалу мир входит в него, мир поет через него…». Я рада тому, что однажды, зайдя в букинистический магазин, на одной из книжных полок я заметила маленький томик в потертой бумажной обложке. Кроме имени поэта и печатного автографа, на ней не было ничего. Открыв книгу и прочитав несколько строк, я поняла, что поэзия Поля Элюара останется со мной навсегда. Его вселенная станет частью моей…
В мире нет беспросветных ночей
Вы мне верить должны, если я говорю
Если я утверждаю
Что всегда даже в самой кромешной печали
Есть открытое настежь окно озарённое светом
В мире есть мечта начеку
Есть желанье, которое нужно исполнить
Есть голод, который нужно насытить
В мире есть благородное сердце
И пожатье надёжной руки
И внимательные глаза
И жизнь, которая хочет
Чтоб её разделили с другими.
P.S: Как Вы уже поняли, тема следующих Чтений «Мой любимый поэт». Друзья, через неделю я начну принимать эссе, посвященные Вашему самому-самому любимому поэту (следите за анонсом о начале Чтений в Альбоме). А в комментариях к этому выпуску Вы можете рассказать о Ваших личных «поэтических созвездиях»! Самому-самому — 15 золотых монет от Администрации Поэмбука :)
Космических нам Чтений!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
7 сентября 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Жан-Поль Дидьелоран
«Утренний чтец»
|«Le Liseur du 6 h 27»|
Друзья,
сегодня я расскажу Вам о «странной» книге. Её автор — французский писатель Жан-Поль Дидьелоран. Французы оценивают его как блестящего новеллиста. Он дважды был награжден Международной премией Хемингуэя. После издания его первого романа «Утренний чтец», о котором и пойдет речь, он стал известен всему миру. Критики писали о нём как о современном литературном феномене: шестидесятитысячный тираж «Утреннего чтеца» разошелся меньше чем за четыре месяца, а права на перевод его романа купили двадцать пять стран.
Из аннотации к роману:
«… Каждый день Белан Гормоль выходит из дому с небольшим портфелем, наполненным всяким барахлом, садится на пригородный поезд в 6.27 и едет на завод, где огромная машина, прозванная Тварью, перерабатывает макулатуру. Белану 36 лет, он холост, одинок и абсолютно поглощен своей серой однообразной жизнью. Единственная его радость – это страницы, не поглощенные пастью Твари, случайные отрывки из книг, погибших под зубами машины. Он читает их каждое утро в поезде и постоянные пассажиры специально стараются занять места в его вагоне, чтобы послушать странную историю, сложенную из многих кусочков совершенно разных романов. Эти двадцать минут под монотонные звуки поезда уносят их от унылых будней, заставляя забыть о предстоящей работе.
«Утренний чтец» Жан-Поля Дидьелорана сам по себе явление необычное. Это история о простых людях и их одиночестве. Молодая девушка, работающая уборщицей туалетов, превращает свою жизнь в оркестр разнообразных звуков и пересчитывает кафельные плитки. Она ведет дневник, где описывает каждый свой день. Довольно старый сторож Ивон Гримбер, речь которого похожа на александрийский двенадцатисложный стих. Бывший техник Джузеппе Карминетти, который после ужасного происшествия все старается найти свои ноги. Жан-Поль Дидьелоран не пытается привнести нечто сверхъестественное в свое произведение, а обращает внимание на повседневную жизнь простых людей с их историями…»
В романе много иронии, невероятного юмора и психологии. Для многих он, и правда, покажется странным. Помните, реакцию людей на фильм «Амели»?! Но, друзья, где та граница между странностью и обычностью? И кто её устанавливает..?
«… Прожив на свете тридцать шесть лет, он научился тушеваться, становиться невидимым, избегать взрыва хохота и насмешек, неминуемо поджидавших его, стоило ему себя обнаружить. Научился быть ни красивым, ни уродливым, ни толстым, ни тощим. Просто смутным силуэтом на границе поля зрения. Сливаться с пейзажем до самоотрицания, оставаться чужим, необитаемым островом. Все эти годы Белана Гормоля попросту не существовало; разве что здесь, на мрачном перроне, который он всю неделю топтал по утрам. Каждый день в один и тот же час он ждал электрички скоростного метро, стоя обеими ногами на белой полосе, которую запрещено переступать, чтобы не свалиться на рельсы. Немудреная черта на бетоне заключала в себе странную умиротворяющую силу. Несколько минут, до прибытия поезда, он переминался на ней, словно пытаясь в ней раствориться, прекрасно понимая, что это лишь иллюзорная отсрочка, что уйти от варварства, ожидавшего его там, за горизонтом, можно лишь одним способом: сойти с черты, на которой он, как дурак, переступал с ноги на ногу, и вернуться домой. Но в итоге он покорно стоял на белой черте, слыша, как за спиной сбивается стайка попутчиков, ощущая на затылке легкий ожог их взглядов — напоминание, что он ещё жив. С годами остальные пассажиры привыкли относиться к нему с легким снисходительным почтением, как к безобидному чудаку. Белан был дуновением, уносившим их на двадцать минут поездки за пределы монотонных будней…»
Главный герой романа — Белан Гормоль. Ему 36 лет и работает он, как Вы уже поняли, на фабрике по уничтожению книг. На этой фабрике «убивают» книги, на которые упал спрос, и книжные остатки нераспроданного тиража из магазинов. Гормоль ненавидит свою работу, но его жизнь такова. Единственное, что он считает возможным для себя сделать — это спасать «неубиенные» страницы из книг, которые застревают в агрегате, на котором он и работает. Он их сушит, распрямляет, а по утрам читает случайным людям в электричке истории с этих «воскресших» страничек.
Из рецензии на романЕкатерины Савицкой:
«… Французские газеты в своих рецензиях обещают читателю романтическую комедию, красивую историю любви, которая не оставит их равнодушными. Только вот, либо «Фигаро» и «Суар» одновременно ошибаются в своих суждениях, либо российский читатель не способен разглядеть комичное в ежедневных испытаниях, которым подвергаются герои. Здесь едва ли придется рассмеяться, скорее, печально ухмыльнуться от особенностей жизни, которые так точно подметил в своем романе Дидьелоран. Например, сколько в нашей повседневности границ, которые мы не решаемся переступить, потому что боимся пугающей реальности, скрывающейся за чертой? Как часто мы встречаем недоумение на лицах других людей, просто попадая не в то окружение? Зачем мы надеемся на что-то хорошее, если заранее знаем ответ? Нет, здесь читатель не найдет ответов, но точно получит удовольствие от ненавязчивого погружения в собственные мысли. Тем не менее, книга, правда, легко читается! Этому способствует легкий, немного ироничный стиль автора. Он не грузит читателя проблемами повседневности, а лишь обозначает их, оставляя право за последним погрузиться в долгие раздумья о психологических барьерах или же окунуться в трагичную историю друга главного героя, перевернув страницу и оставив мысли позади…»
P.S: Друзья, а в Вашем понимании — где граница между странным и обычным в мире людей и явлений? Одного из Вас ждут 15 золотых монет от нашего мецената за самый интересный комментарий :)
Хорошего чтения!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
31 августа 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Морис Метерлинк
«Синяя птица»
|феерия в шести действиях, двенадцати картинах, 1908 г.|
«Люди обычно говорят, что они этого не видят... Надо быть смелым, надо уметь различать и то, что не на виду! Странный народ эти Люди! Когда Феи вымерли, Люди ослепли, но они даже не замечают этого...»
М. Метерлинк
Друзья, а Вы счастливы?
На прошлой неделе я всем своим знакомым и друзьям задавала этот вопрос. И знаете, что меня удивило? Люди отвечали на него очень быстро, почти не задумываясь — «конечно, да!», а через несколько секунд, когда речь уже шла о чём-то привычно-бытовом, я видела, как они «зависали» где-то глубоко внутри себя… Возможно, они пытались ответить на заданный вопрос сами себе — честно и «без купюр»?
Конечно, вся литература пронизана поисками ответов на «вечные вопросы», но если они связаны с поисками счастья, мой ассоциативный ряд произведений возглавляет философская пьеса «Синяя птица» Мориса Метерлинка. Почему она, спросите Вы? Это же просто обычная детская сказка! Нет. Не обычная. И не детская. Она вне возрастов людей, она, своего рода, притча о самом главном внутри каждого из нас. И, прежде всего, она о том самом настоящем счастье «без купюр», о котором мы все — знаем всё, но почему-то вырастая — забываем.
Из статьи Александра Блока «О «Голубой птице» Метерлинка», прочитанной им перед актёрами БДТ 16.11.1920 г.:
«… Метерлинк прославился описанием едва уловимых движений души, тончайших чувств в минуты любви, смерти, разлуки, которые выражены в его стихах и в маленьких философских драмах девяностых годов. Метерлинк создал этот особый, узкий род литературы и породил массу подражателей во всех странах Европы. Особняком стоит его последняя пьеса «Голубая Птица», пьеса, которая обошла русские сцены под неверным заглавием «Синяя Птица». Совсем не педантизм с моей стороны — придираться к слову синий и передавать словом голубой французское слово Blue, но дело в том, что за пьесой-сказкой Метерлинка лежит длинная литературная традиция, которая тянется от народных сказок, сквозь их литературное преломление у французского сказочника Perrault, с одной стороны, и сквозь целую большую полосу германского романтизма, с другой. Метерлинк очень много занимался немцем Новалисом (главное произведение его есть неоконченный роман о Голубом Цветке — «Die blaue Blume»), он переводил его и как бы заново открыл для французов, тесно связав его имя с символизмом. Метерлинк — один из тех, кому мы обязаны установлением тесной литературной связи между ранними романтиками начала XIX века и символистами конца века. Пьеса-сказка Метерлинка есть символическая, или неоромантическая сказка. Нет нужды для нас сейчас утяжелять толкование пьесы и разбирать тот сложный философский фундамент, который, несомненно, подведен под неё. Это завело бы нас в очень глухие дебри, мы узнали бы очень много любопытного, но нарушили бы самую свежесть сказки. Нам необходимо подойти к пьесе с большой простотой, именно как к сказке, и тогда вся её глубина откроется сама собой, без академических изысканий. Только сказка умеет с легкостью стирать черту между обыденным и необычайным, а в этом — вся соль пьесы.
«Голубая Птица» — это сказка о счастье. Птица всегда улетает, её не поймать. Что еще улетает, как птица? Улетает счастье. Птица — символ счастья, а о счастье, как известно, давно уже не принято разговаривать. Взрослые люди разговаривают о деле, об устроении жизни на положительных началах; но о счастье, о чуде и тому подобных вещах не разговаривают никогда; это даже довольно неприлично; ведь счастье улетает, как птица; и неприятно взрослым людям гоняться за постоянно улетающей Птицей и пробовать насыпать ей соли на хвост. Как-то неудобно заниматься такими делами взрослому человеку. Иное дело — ребенку; дети могут забавляться этим; с них ведь не спрашивается серьезности и приличий. Нам совсем нет нужды и даже очень вредно углубляться в детскую психологию, чтобы понять все это. Нам нужно найти в самих себе или припомнить то состояние души, для которого во всех этих происшествиях, также как и во всех дальнейших приключениях, действительно нет ровно ничего удивительного. Право, это не удивительно для художника; потому что художником имеет право называться только тот, кто сберег в себе вечное детство. Надо только понять и припомнить первую минуту после пробуждения от сна; иногда, если сознание ещё притушено, в такие минуты всё кажется не совсем обыкновенным, немножко непохожим на вчерашнее и потому — праздничным. От не совсем обыкновенного к совсем необыкновенному только один шаг. У взрослого вспыхнувшее будничное сознание затемняет свет, исходящий из окружающих предметов. Если мы не допустим до этого будничное сознание (а дело художника — уметь вовремя не пустить сознание совершить такую часто уродливую и разрушительную работу), то увидим все окружающее нас в новом свете, увидим его простым детским зрением. Надо только не стыдиться этого, желать этого, упражняться в этом, и тогда можно найти сразу верный тон — тон особой убежденности…»
Морис Полидор Мари Бернар Метерлинк (1862 — 1949) — бельгийский поэт, писатель, драматург и философ. Он является лауреатом Нобелевской премии по литературе 1911 года за его «многостороннюю литературную деятельность и особенно — драматические произведения, отличающиеся богатством воображения и поэтической фантазией». Мистик и философ. Сказочник и историк. Известный эссеист. Граф. Человек, который не боялся рассказывать людям о наличии настоящего в людях. Многие исследователи творчества Метерлинка считают его последователем идей Шопенгауэра, который, как нам известно, был фаталистом. Но я в корне не согласна с их мнением. Ведь, человек, который верит в судьбу (фатум), не способен был бы верить в то, что Человек может преодолеть и себя, и обстоятельства, и тем самым найти себя истинного. А Морис, по-моему, верил в каждого из нас. Верил, что мы способны прозреть. Пусть даже на время, на несколько часов, читая его произведения, но способны. И то, что мы сможем разглядеть в себе и в мире, останется с нами. И, может быть, станет неотъемлемой частью нашего нового постижения бытия.
Из статьи Дмитрия Быкова «Вперед, к победе символизма!» о творчестве Мориса Метерлинка:
«… 29 августа 1862 года, в Генте родился Морис Метерлинк, нобелевский лауреат 1911 года, прозванный в критике «бельгийским Шекспиром». Более ста лет назад он передал Станиславскому право на первую постановку своей феерии 1905 года «Синяя птица», которая в переводе символиста Николая Минского и его жены Людмилы Вилькиной была впервые представлена московской публике 30 сентября 1908 года. Обратите внимание, как популярны были в СССР прочие символистские произведения — "Маленький принц" Экзюпери, написанный под явным влиянием Метерлинка, "Чайка Джонатан Ливингстон" Баха, написанная под явным влиянием Экзюпери. «Синяя птица» — это очень хорошая пьеса. Может быть, лучшая пьеса в двадцатом веке. Не только потому, что она учит верить в мечту и искать Истинные Блаженства — это как раз довольно просто (и не зря Станиславский ругал в письмах к друзьям «метерлинковские банальности»). А потому что она — как и все символистское искусство — учит правильному мировоззрению…»
P.S: Друзья, с сентября рубрика Литературная Гостиная будет по-прежнему выходить каждую неделю, но по Четвергам (ранее днём её выхода было Воскресенье). В середине сентября я планирую запустить очередные Чтения. Тему пока не буду озвучивать, но надеюсь, что она непременно Вас заинтересует. Следите за анонсами ЛГ в Альбоме.
И ещё, наш уважаемый меценат — администрация Поэмбука — подарит одному из Вас 15 золотых монет за самый интересный комментарий к выпуску ЛГ. Данное нововведение останется с нами до конца 2017 года. Хорошего Вам чтения!
И, конечно, будьте счастливы, друзья :)
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
20 августа 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Ги де Мопассан
Проза и стихотворения
Ярма условностей не знает мысль моя...
Её — со всей наивной простотою,
Со всей её наивной наготою —
В созвучья мерных строф и воплощаю я...
Наивна и проста, как без румян ланиты,
Не знавшие белил, — во всей красе своей,
С волною по ветру распущенных кудрей
Она идет в толпе, не ведая защиты...
«Моя мысль»
Ги де Мопассан
(перевод Аполлона Коринфского)
Друзья, сегодня не будет условностей. Не будет. Где Ги де Мопассан, там есть место только реальности бытия. А вот какой она станет — пессимистичной или наполненной оптимизмом, или же окрашенной равнодушием — зависит только от Вашего восприятия. Ведь, когда идёт речь о повседневности, кто, как не мы сами, и воплощаем её реалии.
Анри Рене Альбер Ги де Мопассан (1850—1893) —французский писатель, ставший одним из самых великих представителей европейского критического реализма 19 века. По словам Анатоля Франса, Мопассану всегда были свойственны строгая внутренняя художественная логика, сжатость, точность и ясность «подлинно французского языка». Гениальный творец, проживший всего лишь 42 года, оставил после себя огромное литературное наследие, включающее несколько романов, множество повестей, новелл и рассказов. И ещё (или прежде всего) он был поэтом. Его стихотворения прекрасны. А путевые очерки! «Бродячая жизнь» Мопассана — это юмор, сарказм и море мыслей, лишённых того самого «ярма условностей». Да, что там говорить. Нужно читать!
Из статьи Юрия Ивановича Данилина «Творчество Мопассана» (1958 г.):
«… «Я вошел в литературу, как метеор», —шутливо говорил Мопассан. Действительно, он стал знаменитостью на другой день после опубликования «Пышки». Но чудо остается чудом только до тех пор, пока неизвестен его механизм: мгновенной славе Мопассана предшествовала долгая и упорная учеба литературному искусству. Жизненные обстоятельства складывались необыкновенно благоприятно для того, чтобы он мог сделаться писателем. Семья его тяготела к искусству. Мать Мопассана горячо любила литературу и умела тонко ценить ее, сестра поэта-романтика Альфреда Ле Пуатвена, друга юности знаменитого французского писателя Гюстава Флобера, она тоже была знакома с Флобером и преклонялась перед его талантом. Когда Мопассан обучался в Руанском лицее, одним из его преподавателей был поэт-парнасец Луи Буйл. Почуяв в поэтических опытах Мопассана искру дарования, Буйле стал его первым литературным учителем и настойчиво старался внушить юноше, что работа в области искусства требует великого труда, терпения, усидчивости, овладения законами литературной техники.
В 70-х годах литературным учителем Мопассана стал Гюстав Флобер. «Не знаю, есть ли у вас талант, — сказал он, познакомившись с первыми произведениями Мопассана, тогда еще продолжавшего писать стихи, — в том, что вы принесли мне, обнаруживаются некоторые способности, но никогда не забывайте, молодой человек, что талант, по выражению Бюффона, —только длительное терпение. Работайте». Следуя этому совету, Мопассан работал не покладая рук. Он писал стихи, поэмы, комедии, первые повести и рассказы, написал даже романтическую драму. Суровый учитель браковал почти все и запрещал ему печататься. Стремлением Флобера, все более привязывавшегося к своему ученику, было воспитать в нем глубокое уважение к литературе, понимание ее задач, высокую требовательность к своему творчеству. Суровой школы флоберовской требовательности уже одной было бы достаточно, чтобы его послушный и способный ученик стал видным писателем-реалистом. Но Мопассану выпало редкое счастье встретить и другого великого учителя — И. С. Тургенева. Подобно Флоберу, Тургенев отнесся с большой симпатией к Мопассану, помогал ему советами, просматривал его рукописи. Периодом их наибольшего сближения было время после смерти Флобера. В эту пору Мопассан уже много печатался, но материально был еще очень стеснен. Тургенев связал его с русским журналом «Вестник Европы», содействовал появлению в этом журнале его первых переводов, горячо приветствовал его роман «Жизнь». Свою первую книгу — сборник «Стихотворения» (1880) — Мопассан посвятил Флоберу, а первый сборник рассказов — «Заведение Телье» (1881) — И. С. Тургеневу. Этими посвящениями он засвидетельствовал равную долю благодарности своим любимым учителям...»
О жанре критического реализма рассуждать не вижу смысла. Куда интересней постичь внутренний мир Ги де Мопассана, который завуалировано присутствует в каждом его произведении. Он очень тонкий психолог, не позволяющий себе судить, и открыто делать выводы о любом человеческом «явлении» — он для меня тот, кто читаем и постигаем исключительно «между строк». А примером открытости Вам могут послужить его путевые рассуждения в «Бродячей жизни». В них он не боится выглядеть уязвимым и мега чувствительным: «редкую и, пожалуй, опасную способность представляет эта нервная и болезненная возбудимость всех органов чувств — благодаря ей малейшее ощущение превращается в эмоцию, и в зависимости от температуры ветра, от запахов земли и от яркости дневного освещения вы испытываете страдание, грусть или радость, — что это, счастье или несчастье?» Что же касается реалистичности Мопассана и его приверженности к этому направлению в литературе, то кто о нём расскажет Вам лучше, как не сам автор.
Из предисловия Ги де Мопассана к роману «Пьер и Жан» (1888 г.):
«… Талант порождается оригинальностью, которая представляет собой особую манеру мыслить, видеть, понимать и оценивать. И вот вслед за литературными школами, стремившимися дать нам искаженное, сверхчеловеческое, поэтическое, трогательное, очаровательное или величественное представление о жизни, пришла школа реалистическая, или натуралистическая, которая взялась показать нам правду, только правду, всю правду до конца. Надо с одинаковым интересом относиться ко всем этим столь различным теориям искусства, а о создаваемых ими произведениях судить исключительно с точки зрения их художественной ценности, принимая a priori породившие их философские идеи.
Романисту, который переиначивает неопровержимую, грубую и неприятную ему правду ради того, чтобы извлечь из нее необыкновенное и чарующее приключение, незачем заботиться о правдоподобии; он распоряжается событиями по своему усмотрению, подготавливая и располагая их так, чтобы понравиться читателю, чтобы взволновать или растрогать его. Но романист, имеющий в виду дать нам точное изображение жизни, должен, напротив, тщательно избегать всякого сцепления обстоятельств, которое могло бы показаться необычным. Цель его вовсе не в том, чтобы рассказать нам какую-нибудь историю, позабавить или растрогать нас, но в том, чтобы заставить нас мыслить, постигнуть глубокий и скрытый смысл событий. Он столько наблюдал и размышлял, что смотрит на вселенную, на вещи, на события и на людей особым образом, который свойствен только ему одному и исходит из совокупности его глубоко продуманных наблюдений. Это личное восприятие мира он и пытается нам сообщить и воссоздать в своей книге. Чтобы взволновать нас так, как его самого взволновало зрелище жизни, он «должен воспроизвести ее перед нашими глазами, стремясь к самому тщательному сходству. Следовательно, он должен построить свое произведение при помощи таких искусных и незаметных приемов и с такой внешней простотой, чтобы невозможно было увидеть и указать, в чем заключаются замысел и намерения автора.
Итак, каждый из нас просто создает себе ту или иную иллюзию о мире, иллюзию поэтическую, сентиментальную, радостную, меланхолическую, грязную или зловещую, в зависимости от своей натуры. И у писателя нет другого назначения, кроме того, чтобы точно воспроизводить эту иллюзию всеми художественными приемами, которые он постиг и которыми располагает. Иллюзию прекрасного, которая является человеческой условностью! Иллюзию безобразного, которая является преходящим представлением! Иллюзию правды, никогда не остающуюся незыблемой! Иллюзию низости, привлекательную для столь многих! Великие художники — это те, которые внушают человечеству свою личную иллюзию.
Не будем же возмущаться ни одной теорией, поскольку каждая из них — это лишь общее выражение анализирующего себя темперамента…»
P.S: Друзья, наш уважаемый меценат — администрация Поэмбука — подарит одному из Вас 15 золотых монет за самый интересный комментарий к выпуску Литературной Гостиной. Читайте. Рассуждайте. Открывайте для себя новые имена! И помните, что постигая миры других — мы с Вами (чудесным образом) можем приблизиться к истине.
Кто созерцал уже бездушность красоты
Светил, которыми полна небес безбрежность;
Кто знает, сколько мук таят всех дней черты —
И первый жизни день и смерти неизбежность;
Кто бога не нашел и божьей доброты —
Их отрицает ум, хоть призывает нежность;
Кто гения постиг тщету и безнадежность,
Ничтожество любви — обманчивой мечты;
Кто жаждет одного: лишь в гроб сойти забвенный;
Чей взор уже знаком с изнанкою вселенной,
С приманками ее — раскрашенным холстом;
Кто знает ту тоску, что названа сомненьем, —
С дороги сходит тот, сражен изнеможеньем:
"Веселая толпа, иди своим путем!"
Ги де Мопассан
1873 г.
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
13 августа 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Мистер-твистер бывший-министер
«Любовь: вид из Космоса»
|эссе|
Если уподобить человека Космосу, то, что будет в этом бесконечном, полном неизвестности, темном пространстве считаться любовью? Конечно же, обитаемая планета – планета, на которой существует жизнь со всеми её проявлениями.
Для того чтобы охватить взглядом любовь целиком, на неё нужно посмотреть свысока — с орбиты. С такого расстояния мы увидим, что её Северный полюс многометровой коркой покрывают леденящие душу вопросы.
Может ли ребенок любить? Знает ли он, что такое любовь, понимает ли, что это значит? Сейчас он говорит своей маме, что любит, а через час бьет ее кулаками. Разве это любовь? А взрослый человек может любить? Сегодня он признается в вечной любви, но проходит некоторое время, и он уже говорит о своей ненависти – точно так же искренне. Это любовь?
На Южном полюсе климат еще суровее, ни один вопрос там не может выжить, только некоторые размышления умудряются существовать, и именно потому, что никто на них не охотится, они защищены от хищных философских вопросов холодными массами толерантности. Любовь у каждого своя, каждый из нас любит по-разному, и что для одного любовь, для другого любовью может и не быть вовсе.
Теперь переместимся на экватор, что же творится там? Стоит только ненадолго оказаться на экваторе, и вы вспотеете от высокоградусного научного знания – такая там стоит жара.
Любви как таковой не существует, это абстракция или даже химера: она существует всего лишь как способ передачи собственных генов следующему поколению, возникший в результате эволюции и необходимый для существ, размножающихся половым путем. Но каким бы суровым ни был климат, любовь всегда и везде полна жизнью и разнообразием. Но вот вопрос: что делает эту полноту и разнообразие жизни возможным?
Конечно же, огромный огненный шар, находящийся за много миллионов километров, который своими лучами согревает и освещает все пространство любви. Многие древние народы считали, что это Бог: наблюдали за этим явлением, исследовали и описывали его влияние на всё вокруг. Но нам, людям современной эпохи, мало простых наблюдений, нам хотелось бы знать более точную информацию об объекте, который так важен для всего любящего мира.
Для этого и была создана орбитальная станция «Лествица», которую ночью можно принять за скромную звезду на небосводе. Она была воплощенагениальным ученым в области духа — Иоанном Лествичником. С помощью её высокоточного оборудования мы сможем взглянуть сквозь бесконечное пространство души на интересующие нас явления – такие, казалось бы, недостижимые и, одновременно, такие близкие. Но прежде чем приступать к непосредственному созерцанию небесных объектов, целесообразно посвятить несколько слов тому, что же из себя представляет сам аппарат, с помощью которого мы будем производить наблюдение.
«Лествица» состоит из большого количества модулей, каждый из которых является системой фильтров, позволяющих очистить пространство обзора от мешающих воспринимать чистую картинку элементов, разного рода информационного и житейского мусора – страстей, привязанностей, больших и маленьких объектов соблазна. Это позволяет четче рассмотреть и любовь от полюса до полюса, и источник света, который её согревает.Информация, поступающая с «Лествицы», очень трудна для понимания, даже на её сбор и обработку может уйти не один год. Но, потратив определенное количество времени и сил, мы сможем узнать принципы действия и законы жизни человеческой Вселенной, доселе нам неизвестные.
Итак, что мы сможем увидеть с её помощью?
Если о самом гигантском светящемся огненном шаре, даже глядя на него через мощный объектив «Лествицы», нового мы можем сказать ничтожно мало, то о его воздействии на любовь можно говорить бесконечно. Там, где есть свет, любовь растет и развивается бурно и активно, но возрастает и множится она по собственным строгим законам. Конечно же, тепло, исходящее из человеческого сердца, способствует развитию любви; в тех местах, которые никогда не освещали лучи света, геотермальные источники душевной теплоты способны взрастить примитивные бактерии любви, но они никогда не смогут достичь той высоты эволюции, которой достигает любовь, согретая солнечными лучами.
Любовь же, растущая в лучах света, как уже говорилось ранее, подчиняется иным законам. Если росток любви не тянется к свету, не выходит из тени и гнета многочисленных камней суеты житейской, не преодолевает стеблем все преграды на своем пути вверх, то никакие лучи света не смогут ему помочь, он так и останется всего лишь бесплодным семенем, и со временем истлеет.
Любовь, растущая на свету, открыта для многих неблагоприятных факторов, она развивается в ежеминутном малом и большом подвиге, в преодолении препятствий и опасностей, но только таким образом она способна вырасти в любовь высокую, крепкую, устойчивую.
В конечном счете, орбитальная станция «Лествица»даёт возможность взглянуть на большое количество процессов, происходящих во внутреннем Космосе души человеческой, позволяет понять их закономерности, увидеть перспективы и возможности, оценить риски. Безусловно, человечество в ближайшем будущем создаст более совершенные станции с ультрасовременной аппаратурой для исследований, но даже тогда можно быть уверенным — «Лествица» не потеряет своей ценности и актуальности.
P.S: Друзья, наш уважаемый меценат — администрация Поэмбука — подарит одному из Вас 15 золотых монет за самый интересный вопрос или комментарий к данному эссе. А решение, кому именно, будет принимать автор эссе «Любовь: вид из Космоса» — Андрей (Мистер-твистер бывший-министер).
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
6 августа 2017
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Маша ПростоКваша
«Любовь к деньгам»
|эссе|
Любовь нельзя купить за деньги, но сами деньги можно любить — интересный курьез, не правда ли? Не следует ли отсюда, что любовь нельзя купить, но можно накопить?
Любые отношения в нашем мире определяются степенью любви или нелюбви к объекту взаимодействия. То, что любит человек — копит, а от того, что не любит — избавляется. Количество накопленной Вами любви — это капитал, который в зависимости от Ваших стремлений и планов можно вкладывать в то или иное предприятие. Но надо помнить, что жадность человеческая неутолима и,прикоснувшись к любви простой, человеку надо больше — следующий уровень — он хочет обладать любовью божественной. С деньгами точно так же, любящий деньги, в конце концов, переходит в своей любви на следующий качественный уровень — он начинает любить не сами деньги, а власть, как их естественное продолжение.
Любящее сердце желает объять весь мир, любящий власть стремится к тому же самому, он не склоняется ни перед какими трудностями и потерями, готов идти на немыслимые жертвы. А самое важное, знающий язык любви окружает себя людьми, говорящими на том же языке, язык же денег знают все, кто к ним хоть когда-то прикасался. Обладающий деньгами чувствует исходящую от них силу и даже интуитивно чувствует, как её нужно направлять, это ничем не отличается от принципов взаимодействия в любви. И еще хочется добавить, что человек искренне, беззаветно любящий, обязательно будет любим ответно (хотя бы некоторое время). Любовь, какая бы она ни была, и к чему бы она ни была, изменяет окружающий мир, а уж любовь к деньгам делает это необыкновенно заметным. В связи со своим статусом в мире материальном, являясь концептуальной вершиной материального мира, деньги естественно изменяют этот самый материальный мир вокруг человека, ими обладающего.
Именно такой любовью и обладал главный герой «Трилогии желания» американского писателя Теодора Драйзера — Фрэнк Алджернон Каупервуд. Он влюблялся в деньги постепенно. В начале, в совсем юном возрасте, его привлекает та свобода, которую,как ему казалось, несут наличные. Ситуация напоминает знакомство с симпатичной девушкой,которая согласилась прогуляться с парнем и тот,разумеется, вне себя от счастья, порхает птицей. Фрэнк очарован — любовь делает человека свободным, деньги имеют похожий признак, но это только начало. Он чувствует собственную силу, возрастающую вместе с ростом собственного капитала. Каупервуд не может устоять, у него появляются серьезные чувства, наступает тот самый момент, когда он действительно начинает верить в деньги, надеяться на них, любить. Как и всякий любящий человек, Фрэнк не смотрит на то, какие они, какое у них «лицо». Он любит их такими, какие они есть, беззаветно и всепоглощающе, с их достоинствами и недостатками.
И вот, на своем жизненном пути, постоянно стремясь к совершенству, он приходит к глубокой по своей содержательности мысли, что есть нечто большее, чем любовь к деньгам. Каупервуд видит это нечто, и определяет его как любовь к власти, стремится навстречу этой любви, спотыкается, падает, снова встает, жертвует всем, всё теряет, всё начинает заново и, до самого последнего вздоха, остается верным своему стремлению. Надо сказать, что деньги отвечали Фрэнку взаимностью, и даже в те редкие моменты, когда, казалось, они «отворачивались» от него, Каупервуд не терял веру в них, в их силу, и непременно достигал успеха на деловом поприще.
Обаяние денег навсегда покорило душу Френка, и он следовал велению сердца, никогда не сомневаясь в правильности выбранного им пути. При том, что на своем пути он не был одинок, не был несчастлив, и его жизнь была наполнена яркими событиями. Этот путь возвел Фрэнка Каупервуда на вершину финансовой империи, но, как и всякому человеку, Алджернону суждено умереть...
Что можно сказать в послесловии? Была ли его любовь к деньгам искренней? Лишил ли он себя этим любви человеческой? Не буду судить. Ответы на эти вопросы каждый человек может, и я верю, что должен дать только сам себе.
P.S: Друзья, наш уважаемый меценат — администрация Поэмбука — подарит одному из Вас 15 золотых монет за самый интересный комментарий к данному эссе. Кстати, трилогия Теодора Драйзера основана на реальной истории жизни американского миллионера Чарльза Йеркса (1837—1905). Когда он умер, то от первоначально оцениваемого состояния Йеркса в размере 22 миллионов долларов — осталось лишь менее одного миллиона долларов из-за огромного количества долгов. Вот так-то...
Любите и будьте любимы! Хорошего чтения)
