Альбом

Друзья,

С сегодняшнего дня изменись шкалы для голосования в конкурсах и дуэлях. 

Ранее в конкурсах шкала для голосования (не у жюри) выглядела так: 1, 2, 3, 4, 5.

Теперь членам Клуба Поэтов на постоянной основе доступны супер-голоса: к обычной шкале добавлены еще 3 оценки: 7, 9, 11.

Это делает голосование членов Клуба гораздо более весомым.

Авторы вне клуба также имеют возможность поставить эти повышенные оценки, однако, эта опция платная.

В дуэлях члены Клуба теперь могут поставить двойной голос (то есть своим голосованием добавить к счету дуэли не +1, а +2).

Также сохранена возможность поставить +1.

Авторы вне Клуба также могут воспользоваться новой дуэльной опцией (оплатив услугу монетками).

Литературная Гостиная

15 ноября 2018

Ведущая рубрики: Иванна Дунец

Гузель Яхина

«Дети мои»

|роман, 2018|

«Внутри каждого человека живет что-то одно, главное, что самую суть его составляет и всем остальным руководит. Вынь это главное - и кончится прежний человек, а останется одно пустое тело, будто мякоть сливовая без косточки. Кто ненавистью живет, кто - тоской, кто - похотью любовной. Старик немец жил - страхом…»

Г. Яхина

Её дебютный роман «Зулейха открывает глаза»  был опубликован с большим трудом, так как издательства, в которые она обращалась, отказывали ей практически досрочно.  К слову, я считаю, что если суждено чему-то быть (не важно, явлению или произведению), то, к счастью, этого не миновать. В «Редакции Елены Шубиной» роман приняли, отредактировали и опубликовали. Потом уже случились премии, издание тиражом более 200 тыс. экз., переводом романа на более чем 30 языков мира и… экранизация «Зулейхи» — многосерийного художественного фильма, премьера которого состоится в 2019 году. Теперь уже автор двух романов «Зулейха открывает глаза» и «Дети мои» (о котором и пойдет сегодня речь) Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков Казанского государственного педагогического института и  сценарный факультет Московской школы кино. Ранее публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни» и «Октябрь». Теперь же — Писатель, автор двух романов-бестселлеров.

Из аннотации к роману «Дети мои»:

«… Поволжье, 1920-1930-е годы. Якоб Бах - российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность. Новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий «Большая книга» и «Ясная Поляна» за бестселлер «Зулейха открывает глаза». «Дети мои» – необыкновенный роман, продолжающий любимую автором тему удивительного сплетения этносов, культур, народов, людских судеб. Если в книге «Зулейха открывает глаза», как метко подметила писатель и переводчик Елена Костюкович, автор «швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас», то в новом романе пришло время другого исследования – трагических судеб, причудливого фольклора и жизненного уклада поволжских немцев, впоследствии разрушенного депортацией 1941 года…»

После прочтения «Зулейхи» (по-моему, даже есть выпуск Литературной Гостиной по этому роману в 2016 году), я искренне переживала, что Гузель так и останется в истории литературы автором одного романа, так как сценарное образование, скажем честно, сыграло не очень добрую службу, но… история Зулейхи, сама по себе, просто кладезь. И вот, «Дети мои» — роман уже Писателя, а не сценариста. По словам Гузель, она просто «хотела рассказать о мире немецкого Поволжья — ярком, самобытном, живом — о мире, когда-то созданном пришлыми людьми в чужой стране, а сегодня затерянном в прошлом, но это еще и история о том, как большая любовь порождает страхи в нашем сердце и одновременно помогает их превозмочь». Удалось? Да.

«… Дети не боялись ничего. В их доверчивых взорах и открытых лицах Бах узнавал то же бесстрашие, что наблюдал с рождения в глазах Анче. Голоса детей были полны веры и страсти, а улыбки - любви и надежд. Движения их были свободны, радостны, и они несли эту радость и эту свободу с собой - на покровские улицы, в тесные пространства местных рабочих клубов, театров, читален. Детей не пугали рыбьи и мышиные морды взрослых - возможно, дети их попросту не замечали: они проходили сквозь чужие страхи - как через мелкий брод, оставаясь при этом сухими. Мир распадался надвое: мир испуганных взрослых и мир бесстрашных детей существовали рядом и не пересекались…»

https://www.youtube.com/watch?v=z17_hhFg6Wg

Что касается, любви к Толкиену и стремлению вплести в сюжет тончайшую нить чудесного мира, как средства ухода от страшной реальности — почему бы и нет? Многие именитые литературоведы осуждают автора за это. Я не буду. Вопрос другой — смогла ли я проникнуться этой идеей в целом? Нет. Но, кто я такая, чтобы советовать автору двух бестселлеров, перечитать всё же произведения Толкиена. Ведь, настолько «полна коробочка» «Детей моих» аллюзиями к творчеству Его Величества, Короля фэнтезийного жанра, а это уже, как минимум, обязывает.

«… Сомнений быть не могло: написанное – сбывалось. Начертанное карандашом Баха на дрянной волокнистой бумаге – происходило в Гнадентале. Иногда напрямую воплощаясь в реальность, иногда лишь мимолетно отражаясь в ней – но происходило непременно, неминуемо. И жизнь предъявляла новые тому доказательства. Стоило Баху сочинить легенду о волшебных вишнях, охраняемых заклинанием от червей и сухоты, – и вишневые деревья в гнадентальских садах ломились от обилия и тяжести ягод, а каждая ягода была размером с доброе яблоко. Стоило написать про бобовый росток, доросший до неба, – и огороды в Гнадентале распирало от внезапного буйства зелени: турецкий горох и персидский огурец, кунжут, репа, сурепица и лен, чечевица, подсолнух и картофельная ботва – все выстреливало из земли с поразительной мощью, грозя не то достигнуть размера деревьев, а не то и правда упереться в облака. Стоило рассказать о найденном бедняками разбойничьем кладе драгоценных камней – и бахчи вздувались от обилия плодов: гигантские изумрудные тела арбузов разбухали, лопаясь на жаре и предъявляя свое рубиновое нутро; громоздившиеся одна поверх другой дыни блистали на солнце ослепительно, напоминая одновременно и огромные топазы, и слитки необработанного золота…

Этот удивительный год, тысяча девятьсот двадцать шестой, можно было назвать только Годом Небывалого Урожая – и никак иначе. Именно так Бах его и назвал. О, что это был за год! Рожала земля – щедро, невиданно. Никто – ни говорливый Гофман, ни дебелый Дитрих, ни прочие селяне – никто не знал об истинных причинах этого плодородия. И никто не знал, чего стоило Баху это жаркое лето. Едва осознав, что написанные им строки могут воздействовать на реальную жизнь, он стал писать с небывалой пылкостью, иногда – по две сказки за ночь. Выискивал в памяти все самое богатое, спелое, урожайное – и выплескивал на бумагу: великаны пасли бескрайние стада овец, носили на плечах амбары с зерном, мололи горы муки; черти строили по ночам мосты и дамбы, заставляли плуги пахать без лошадей и открывали крестьянам секреты грядущей жатвы; деревья покрывались плодами, вкусив которые, счастливцы могли познать бессмертие…»

https://www.youtube.com/watch?v=AKvwNcldeHQ

Для меня сказки не случилось. Случился Бах.

И, наконец, читать или не читать роман? Нет вопроса для меня. Безусловно, читать. Но повторит ли история Баха успех Зулейхи? По-моему, нет.

P.S: Хороших книг нам)

25 серебряных монет лучшему комментарию или вопросу, по-прежнему.

Рубрика Влада Южакова

Формы несвободы

В 1999-м году Россия широко отмечала двухсотлетний юбилей Пушкина. Впрочем, сказать «широко» – это не сказать ничего. От Москвы до самых до окраин, от детских садов и школ до министерств и ведомств люди озаботились вопросом прославления великого поэта. Всяк это делал в меру своих возможностей и способностей – проводились собрания, устраивались чтения, издавались книги, устанавливались монументы, чеканились памятные монеты… Помимо всего этого, каждый субъект Федерации старался найти на своей территории что-то, имеющее непосредственное отношение к «нашему всему». Но если у Москвы и Питера в этом плане проблем и раньше не было, то провинциям пришлось сложнее – не в каждой области есть Михайловское или Болдино.

Не знаю, как в этом вопросе обстояли дела в Бурятии и Ямало-Ненецком автономном округе, но Самарская область, в которой я имел честь на тот момент проживать, в преддверии празднования великой даты фактом наличия следов Пушкина на своей земле была явно озабочена. Потому что ну обидно же – все кругом памятники ставят, даже в соседнем заштатном Оренбурге Пушкин бывал, а у нас чего? И это притом, что населения в Самаре в три раза больше, чем в том же Оренбурге! Не говоря уж об уровне жизни и успехах в ракето-, авиа-, авто- и многочегоещестроении…

В общем, начали искать. Подключили местных историков и краеведов. Местные литераторы (куда же без них?) в качестве наблюдателей подключились сами. И вот, спустя энное количество времени, потраченного на копание в архивах, случается чудо – был! Проезжал! По пути в Оренбург пересекал территорию Самарской области в ее нынешних административных границах!!! И не просто проезжал, а даже делал остановку в одной из деревень! И не просто останавливался, но оставил запись в своей дорожной записной книжке!!!

То есть, величайший поэт России был у нас.

Стоял своими ногами на нашей земле.

И более того – формулировал мысли!

Осознание этого факта было подобно фейерверку, неожиданно затрещавшему под окнами среди ночи. Я помню эту эйфорию в местной литературной среде, когда писатели с мокрыми глазами восторженно выдвигали идеи: «Памятный знак! На этом месте обязательно нужен памятный знак!... Нет, стелу! Надо установить стелу!... Да что стелу – памятник! И золотыми буквами высечь на нем слова Александра Сергеича, написанные на нашей земле!... Давайте составим обращение к губернатору! Пусть срочно выделит средства!».

Казалось, еще немного, и название скромной самарской деревни торжественно внесут в список пушкинских мест… Михайловское, Болдино и Старая Бинарадка… Ну, шикарно-же!

Однако сбыться мечтам литераторов помешали те же самые историки и краеведы, благодаря которым эти мечты появились. Потому что историки и краеведы – люди дотошные, пунктуальные, предпочитающие факты всяческим литературным измышлениям. Они-то и огласили ту самую запись, сделанную Пушкиным. 16 сентября 1833 года, пребывая на территории Самарской губернии, он написал следующее: «Нынче калмыки так обрусели, что готовы с живого шкуру содрать. Слова мордвина».

Увы и ах… О памятнике и золотых буквах пришлось забыть – на выделение бюджетных средств содержание записи явно не тянуло. Набор мероприятий, посвященных Пушкину, был в том юбилейном году в Самарской области таким же, как у многих – ничего сверхординарного. А как хорошо все начиналось…

Эта история стала для меня одним из образцов формального отношения к Пушкину, да и не только к нему. Потому что главное для некоторых ее участников заключалось не в том, чтобы отдать дань памяти гению, а в том, чтобы соответствовать определенным стандартам – «чтобы у нас было не хуже, чем у других». К самому Пушкину это уже никакого отношения не имеет, это имеет отношение к обществу, к тем клише, к тем формам несвободы, которые оно создает и которыми потом с удовольствием пользуется.

На мой взгляд, своим творчеством Пушкин говорил современникам следующее: «Ребята, не бойтесь выходить за рамки, очерченные прошлым, отказывайтесь от догм, станьте свободными». И эта его мысль изменила мир – эффект от того, что он создал, был подобен взрыву, последствием которого стало рождение такого явления, которое теперь называется русской литературой.

Трудно найти более свободного поэта, чем Пушкин. Но увы, усилиями общества сам Александр Сергеевич с годами превратился для достаточно большой категории людей в некую скрижаль, догму, в нечто вроде Устава гарнизонной и караульной службы, в котором всякая строка написана кровью и не исполнять который смерти подобно.

И вроде XXI век на дворе, а граждане, навсегда застрявшие во временах Николая I, продолжают писать à la Пушкинъ, не выходя за пределы используемых им стихотворных размеров и на полном серьезе употребляя формы слов, давно ушедшие из живого языка – «соитье», «звездою», «пчелою», «путеводною», «простудною» и др. и пр. И создается такое ощущение, что под руками у них не какой-нибудь Dell или HewlettPackard, а пергамент и гусиное перо. А почему? А потому что так писал Пушкин. И если Пушкин так писал, то в их понимании это норма для всех и навсегда – вне зависимости от изменений в мире и языке. Но жить как-то надо, и реагировать на перемены скрепя сердце приходится. И тогда в языке «адептов» появляются совсем уж странные сочетания типа «виртуальною сетью». То есть, «адепты» наличие современности вынуждены признать, но все равно упрямо пользуются инструментарием, который современность давно отторгла. И это, на мой взгляд, еще один образец формального отношения к Пушкину.

Объяснять этим людям, что вся современная поэзия тоже родом из Пушкина, бессмысленно. Поэзия, хоть на йоту отличающаяся своей формой от пушкинской, вызывает у них отторжение. Дабы показать несостоятельность современного стихосложения, они всегда приводят в пример Александра Сергеевича. Например, язвительно сообщают, как им кажется, крамольную мысль: «Если бы Пушкин жил сегодня, он бы проиграл в ваших литературных конкурсах!». Однако думается мне, что если бы Пушкин жил сегодня, то он вполне соответствовал бы сегодняшнему дню абсолютно так же, как он соответствовал своему времени. Потому что, помимо того, что он был гением, он был еще и вменяемым, адекватным, очень современным человеком. И не сомневаюсь, что сегодня он точно не использовал бы ни в разговорной речи, ни в литературных произведениях такие конструкции, как «не стыдно ль вам», «света иль тьмы», «чрез расстоянья» и т.д. Хотя бы просто потому что люди сегодня говорят на языке двадцать первого, а не девятнадцатого века.

Не сомневаюсь, что найдутся люди, которые посчитают, что я имею какие-то претензии к Пушкину. Нет, это не так. Впрочем, я не имею претензий и к обществу, которое с огромным желанием любую свободную мысль стремится если не уничтожить, то закатать в бронзу, обездвижить ее своим поклонением, ограничить ее способность к развитию упаковыванием в школьную учебную программу. Потому что общество, выбирая между тем, что «не хуже, чем у других», и тем, чего «нет ни у кого», всегда выбирает первое, и мне это очень хорошо известно. У меня есть претензии к тем, что считают себя поэтами, но крепко сидят на чужом багаже и уверены, что это самый надежный ход.

Потому что для меня поэт – это свобода.

А свобода – это не бездумное копирование того, кто свободен, но поиск собственного пути.

Литературная Гостиная

8 ноября 2018

Ведущая рубрики: Иванна Дунец

Олег Радзинский

«Случайные жизни»

|автобиографический роман, 2018 г.|

«… Москва 70-х годов — золотой поры советского застоя — жила удивительно богатой и насыщенной жизнью. По крайней мере, так казалось населявшим её детям известных родителей. Моя фамилия вызывала безошибочное узнавание, и путь в эту увлекательную жизнь оказался мне открыт. Мы все были чьими-то дочерями и сыновьями и — за неимением других достоинств — старательно пользовались своими фамилиями. Больше-то у нас ничего не было…»

О. Радзинский

Пьесами его отца — Эдварда Станиславовича — я зачитывалась пару лет назад, открывая для себя совершенно другого Радзинского. Не того, кто исключительно об истории России, а того, кто о любви, преданности, предательстве и, конечно, смерти. Познакомила меня с писателем чудесная киноистория «Небо. Самолет. Девушка» (2002 г.) — экранизация пьесы Эдварда Радзинского «104 страницы про любовь» (1964 г.) с Ренатой Литвиновой в главной роли. А позже я узнала, что его пьеса была уже экранизирована в 1968 г., и блистала в этой картине жена Эдварда Станиславовича — удивительная Татьяна Доронина. Но речь сегодня пойдет не о нём и его литературных произведениях, а о выходе в октябре этого года нового романа его сына — Олега Радзинского. По-моему, его «Случайные жизни» совсем не случайны в нашем пространстве сейчас. Кто-то сравнивает их повествование с Довлатовским стилем,  кто-то узрел аллюзии к Солженицыну, для меня же это одна жизнь Олега Радзинского, сотканная из исторических лоскутов таких разных миров самого Олега Эдвардовича. 

Из аннотации к роману: 

«… Лучшая книга, которую я читал за последние годы. Борис Акунин

Каждый человек живет свою жизнь. Некоторым, впрочем, выпадает прожить несколько жизней — как автору книги Олегу Радзинскому. Советское привилегированное детство в писательской семье со знаменитой фамилией и антисоветская мятежная юность, тюрьма и ссылка, лесоповал в Сибири и путешествия по джунглям Южной Америки, работа учителя в московской школе и карьера банкира на Уолл-стрит в Нью-Йорке — такого хватило бы на многих людей. Олег Радзинский прожил эти жизни один, и теперь читатели могут прожить их вместе с ним…»

Олег Радзинский не впервые публикуется в России. Именно здесь были изданы сборники его рассказов «Посещение» и «Иванова свобода». Фантастические романы «Суринам» и «Агафонкин и время». И все они (вполне заслуженно) считаются достойными литературными произведениями современности. В одном из интервью Дмитрий Львович Быков говорил про «Агафонкина», что эта книга «на редкость увлекательная, при правильном прочтении может даже свести читателя с ума — абсолютной реальностью путешествий во времени, да и значительной пластичностью при их описании», а про «Случайные жизни» Быков не просто стал рассуждать вслух перед аудиторией, он пригласил Олега Радзинского к диалогу в свой цикл передач  «Литература про меня».  

https://www.youtube.com/watch?v=Hw6gZOb0lBc

«… Я был чужим среди своих, никогда, впрочем, не став своим среди чужих. Я мог сойти за своего, но им не был. Эта отдельность от окружения, нетождественность ему стали парадигмой всей моей жизни: мое черкесское младенчество отдалило меня от детсадовского литературного окружения, мое дегунинское школьное детство воспитало меня по иным законам, чем законы московских элитных школ, и дальше я жил и продолжаю жить отдельно от окружающего меня мира. Уже больше тридцати лет я живу в чужих странах, живу жизнью этих стран, оставаясь чужим — вечным приезжим. Я говорю на чужом языке, ставшим мне вторым родным, и мои дети, родившиеся и выросшие в этих странах, выросли под чужие колыбельные и считались под чужие считалки… Моей страны больше нет. На месте моей страны, занимая большую её часть, лежит другая страна — Россия. Иногда — изредка — я приезжаю туда и, как обычно, чувствую себя чужим. Я говорю на том же языке, но говорю о другом. Я не пережил с этой новой страной весь ее путь перемен, развалов, вставаний с колен и оттого не могу быть таким, как друзья моего детства и моей юности, прожившие и продолжающие проживать со своей страной все перемены, измены, горести и радости. У них есть Родина — такая, сякая, но в ней они дома, как были дома в своих «центровых» языковых школах и в своих «центровых» ведомственных домах. Они были и остаются тождественны своей жизни. Я же не был дома ни тогда, ни потом — чужой среди почти своих. Не свой среди совсем чужих. Я привык. Даже нравится…»

https://www.youtube.com/watch?v=YNdfTcj958I

Как вы уже поняли, аудиокнигу озвучил автор романа. Это было идеей издателей, которая, безусловно, мне понравилась. Но я уже слышала голос Олега Эдуардовича, поэтому для меня эта запись стала закономерностью. И ещё. Думаю, что экранизация его романа тоже «не за горами». Но в России ли? Вряд ли. Что касается слога (стиля) писателя Олега Радзинского — могу вас уверить, что «природа на сыне не отдохнула», а посему «Случайные жизни» прочитаны будут легко, но с тяжестью осознания (я так часто себя ловила на этом ощущении…), что это всё не «Фантазии Фарятьева», а самая, что ни на есть, настоящая жизнь настоящего Человека. Талантливого. Сильного. Слабого. Интеллигентного. И… не считающего себя писателем.

https://www.youtube.com/watch?v=rbmQckZX7M4

P.S: Зима, как ни одно время года, располагает к чтению, друзья, поэтому смело добавляйте в ваш литературный play-лист «Суринам», «Агафонкина и время» и, конечно, «Случайные жизни» Олега Радзинского.
Да, по-прежнему, 25 серебряных монет лучшему комментарию (вопросу).

И только хорошего вам чтения!

БЮРОНАХОДОК

Рубрика Андрея Мансветова

Предваряя возможные комментарии, многабукф, мол, сообщаю, что букв в дальнейшем тексте, включая знаки препинания, - восемь тысяч двести девять, и читать или не читать их, риск сугубо индивидуальный. 

…а как народ

Корни горестного восклицания «а судьи кто?!» уходят в тёмную глубь веков. Собственно, как только появились судьи, появились и те, кто мучительно задавался вопросом, «а почему не я, уж я-то точно рассудил бы как надо…». Правда, в те тёмные века судил обычно обладатель самого крепкого кулака и самого длинного атрибута. В дальнейшей истории право сильного мутировало в право хитрого (при поддержке сильного), а к нынешним временам победившей демократии все запуталось окончательно. Зато пришла мода на развенчание всех и всяческих авторитетов, сбрасывания всего подряд с корабля современности.

Правда, на этой почве почему-то прекрасно приживаются всевозможные самопроизвольные пророки, элиты и эксперты. А почему бы и нет, думает обыватель с гаджетом. Я знаю все, Википедия мне в помощь!  Я поэт! – думает индивид, отфильтрованный только по способности зарегистрироваться на ресурсе с бесплатной публикацией, и мощно радуется, видя свои строки на экране монитора. Осталось стать крутым. Ну, учебник стихосложения в помощь, учимся считать слоги и отличать дактиль от анапеста. А ну-ка, чего там классики наваяли? Ах, Пушкин, ах сукин сын! Да у него же ошибка на ошибке! Эй, Маяковский, а чё, в строчку как все люди писать - не?..

Кроме шуток, я с таким сталкивался десятки и сотни раз. И не только с таким. Не скажу, что половина, но заметная часть сетевого флуда качественно ничем не отличается от замечательного произведения русской литературы «Письмо учёному соседу».

Вот вам весьма распространённое в сегодняшней блогосфере мнение:

Книги несут огромный вред для развития человека... Вы начинаете мыслить монотонно так как мыслите так, как мыслил автор... Книги угасают и что б их хоть кто то читал... В народе пустили слух что они развивают лучше чем фильмы или диалог с каким нибудь профессором... Все это бред... Если вы пообщаетесь за день с хотя бы одним человеком более развитым чем вы, вы получите больше информации чем из книги... И еще... В конце концов- любой книголюб становится просто бесполезным так как от него нельзя получить никакой новой информации которой не было бы в книге!

К этому обычно добавляют, что если вам совсем приспичило, найдите нормальный канал, и там специально подготовленный человек быстро и качественно объяснит вам все, что надо, и не придётся читать эти нудные двести триста страниц.  

Или вот, пример рефлексии некоего Игоря  Ткачева (https://shkolazhizni.ru/culture/articles/78045/), имеющей такое заключение:

«…у многих пока еще здоровых детей-школьников, как и всего здорового крестьянского люда, явные насмешки и неприятие «свинцовой задницы русской души» Толстого и всего лишь неплохого детективописателя и душековырятеля своего времени Достоевского, да и ко всем прочим такое же отношение. Читают они мало, живут реальной, а не вымышленной жизнью. Поэтому что они здоровее нас с вами, любителей и ценителей «настоящей литературы», так этим заболеванием гордящихся».

Вы спросите, какое отношение это имеет к народному (обсуждение https://poembook.ru/blog/35149) голосованию?  Да самое прямое. Потому что мнение, мол, никаких экспертов-судей-арбитров нам не надо, народ знает лучше, звучит вокруг любых сетевых литературных конкурсов постоянно. И оно, НА САМОМ ДЕЛЕ, из той же серии.  Это, конечно, не помянутое выше «Письмо». Более того, на индивидуальном уровне, говорящий может быть и опытным читателем, и автором приличным. Даже хорошим автором может быть, чем черт не шутит. Но судит-то человек по себе, умному, начитанному и с во-от такими (!) рифмами.   А уж как ему на душе легчает от истинно народной поддержки: «Да! Экспертов на мыло! Сами разберёмся!» Лестно народу. самоидентификация растёт - о-го-го.

Вот только народ неоднороден. И на одного ценителя и поэта, считающего, что народ в его лице вполне без экспертов обойдётся (и не факт, что это не так) придётся три, пять, двадцать… сто… других. Каждый со своей эстетической концепцией, со своим видением того, что - «не стихи».  Именно «не», иначе бы не звучали после любого литературного конкурса множественные голоса, что на пьедестале обосновались случайные авторы, которым там точно не место.

С точки зрения «народа», кстати, эти голоса абсолютно правы. Учёная наука социология сей феномен давно разложила по полочке и успокоилась на том, что народ никогда не бывает прогрессивной силой, инертен, не приемлет нового. В поэтическом смысле это означает, что текст не укладывающийся в рамки комфортного, сколь бы он не был гениален, одобрения не вызовет, и точка. Зато вероятность обретения пальмы первенства у какой-нибудь махровой сентиментальной лирики ни в эстетическом, ни в историческом аспекте ценности не имеющей, возрастает многократно.

А все потому, что кто-то умный, начитанный и с во-от такими рифмами решил эгоцентрически, что он – народ. Вот и Елена Скачко говорит:

«Как бы ни хотелось думать иначе, но реально влияет на социум все равно массовый продукт, меняет, развивает или... "опускает" его. Поэтому и думать глобально нужно не о том, какое кино лучше - артхаус или народная комедия, а о том, как поднять уровень массовой культуры (простите за официоз)».

И это интересное для меня лично замечание. Дело в том, что в нынешнем мире победившей толерантности произошло серьёзное смещение понятий. Даже не смещение, а подмена. В первую очередь подмена элит. Место культурной и научной, каковые ещё в начале ХХ столетия действительно были «властителями дум», заняла попсово-разбогатевшая. «Элитарное искусство», соответственно теперь политкорректно называть «артхаусом». Демократия же, какие, нахрен, элиты…

И никого не парит, что этим самым хаусом с тем же успехом именуют и выплески мутировавшего поп-арта, которые массовый пипл хавать, все же, отказывается.

Ладно хоть ревизию культурологических трудов в угоду толерантности пока не начали. А там чёрным по белому - «элитарное» (высокое) и «массовое»… искусства. И культуры соответствующие. Просто последняя думает, что победила. 

 «Массовый человек, - пишет Хосе Ортега-и-Гассет, - ощутив свою победу, ощутив своё большинство, ощущает себя совершенным». Это означает, что если вся предыдущая культура старалась преодолеть архаические черты, заложенные в при­роде человека, возвысить и одухотворить их, то в уже в XX веке вся архаика попёрла наружу. Как оно обстоит в нашем XXI, думаю, и так понятно. Архаические черты, живущие в глубине чело­века, празднуют свою победу в феномене массового искусства.  Если брать нашу локальную ситуацию, то у борьбы с длиной строкой, модерном и постмодерном ноги растут отсюда же.

В то же время «высокое и массовое» - часть одного процесса. Как отмечал, кажется, Юрий Лотман, бывают исторические периоды, когда они сближаются или даже растворяются одно в другом, и периоды, когда полярны, в смысле, предельно удалены друг от друга.

Я всю эту философию привожу к тому, что народ (народное голосование) эффективно в рамках только своего сегмента. И в этих рамках, рамках, если так выразиться, «среднего арифметического» как математической метафоры демократии, побеждает всегда беллетристика.

Ну, проведите мысленный «батл» между, допустим, «Медным всадником», которого автор (наше всё, солнце русской словесности и т.д.) считал вершиной своего творчества, и «Балладой о рыжей дворняге» Асадова. Что-то мне подсказывает, что победа останется не за Пушкиным.

Но значит ли это, что народному мнению цена копейка? Тоже нет. Продолжая цитировать Елену Скачко:

…если не интересует читательское мнение, то зачем вообще ходить в сеть? Можно писать в стол, выступать в узких кругах, отправлять стихи исключительно на конкурсы с типа профессиональным жюри и в толстые журналы.

Ответ на это «зачем» прост. Для автора, будь он сто раз гений, герметичность всегда губительна. Даже простейшие «круто», «здорово», «автор, пиши ещё!» положительно влияют на творческий процесс. В то же время из обиды и непонятости ничего хорошего, как правило, не вырастает.

Сеть с её многогранностью и глобальностью облегчает поиск собеседника, слушателя, оппонента, сторонника. Даже последний тролль, с его «да это вообще хрень какая-то!», помогает автору. Помогает легче реагировать на критику, внимательнее относиться к себе, оппонируя гаду, хотя бы мысленно, и тем развиваться. Довольный собой автор – мёртвый автор, по-другому, увы, не бывает. 

И народное голосование точно не бесполезно. После подведения итогов можно посмотреть, кто как голосовал и, как минимум (по высоким оценкам), найти тех, кто с вами на одной волне мыслит и чувствует. По низким – кто чувствует категорически не так, ознакомиться с творчеством «не оценивших» и тоже сделать для себя какие-то выводы. Например, если творчество представителя этой категории вам интересно и близко, можно поинтересоваться у него, что в вашем неоценом творении не так, и взять на заметку.

Это куда проще, чем трое суток (как сделал один мой знакомый поэт) караулить на улице Вознесенского, чтобы пять минут в такси читать ему свои стихи и две минуты выслушивать пустую вежливую реакцию. На седьмой минуте мэтр доехал, куда собирался. 

Вот, собственно, и всё. Хотя примеров, для чего годится народное голосование, можно привести ещё немало. Но все они будут в рамках уже обозначенного вектора.

Главное, не зацикливаться на циферках оценок. Циферки к литературе особого отношения не имеют. Страницы с главами нумеровать, разве что.

В заключение, пара слов о беллетристике. Известно, что писатель Тургенев любил почитывать беллетриста Жюль Верна, а «Война и Мир» некогда считалась чтивом для гимназисток.

Ссылка на дальнейшее

Критические разборы, разговоры о направлениях современной поэзии и ответы на вопросы по теории и практике стиха, читайте в моем дневнике в режиме реального времени. 

Пропеллер Карлсона

Рубрика Влада Южакова

Кубок можно организовывать по-разному – с внешним или внутренним жюри, с общим голосованием или без такового, с новыми или старыми стихами, анонимно или открыто. Но у любого Кубка есть одна общая черта: участников, расстроенных его результатами, всегда больше, чем тех, кто ими доволен. Что делать, таково устройство любого конкурса – победителей много не бывает. И если победители всегда ведут себя примерно одинаково, то поведение тех, кто не попал в число таковых, имеет вариации.

Большинство не попавших в финал нынешнего Кубка повели себя достойно – они знали условия, видели список жюри, понимали, на что идут, и поэтому спокойно приняли результаты первого этапа.

Но была группа граждан, которым их отсутствие в финале не давало покоя. Этот факт стал их главной болью, мозолью на пятке. Основное их переживание сразу после окончания отборочного тура можно сформулировать словами Карлсона: «Малыш, а как же я?! Ведь я же лучше собаки!».

А с началом финальной части Кубка недоумение от собственного фиаско переросло в возмущение авторами, попавшими в финал, в результате чего родилось глубокое, мощное чувство, озвученное тем же мультипликационным героем: «Потелевизорупоказываютжуликов... Нучемяхуже?!».

Пребывать в этом состоянии и никак не высказаться, не выплеснуть страдание на ближнего, для них не представлялось возможным. А посему неудовлетворенность собственным результатом обильно излилась на страницы сайта в самых разных формах – от недовольства Кубком как таковым до гадостей под стихами финалистов. Но если, скажем, в Зимнем Кубке 2017 года подобные комментаторы пакостили брутально, без обиняков, то нынешний режим нулевой толерантности заставил их, дабы не улететь в бан, искать новые подходы. Поэтому нынче недовольство личным местом в Кубке формулировалось, в основном, с помощью приличных выражений – оскорбляли вежливо. В остальном же нынешний Кубок своими любителями подпортить настроение финалистам ничем не отличался от прошедших.

Попробую классифицировать тех, для кого непопадание в финалы кубков является поводом для троллинга и выражения общего недовольства положением дел. На мой взгляд, таких комментаторов, кои кочуют из Кубка в Кубок, можно разделить на три устойчивые категории.

Первые (и самые скучные) пребывают во вселенской тоске. Паря где-то в околоземном пространстве, они мучительно глядят вниз и в отчаянии отворачивают скорбное лицо: «Опять этот Кубок… И опять ничего, кроме боли…». И побеждают опять те же, и стихи слабее, чем ожидалось, и Кубок себя в который раз изжил, и опять ничего нового, и снова никто не удивил – вот примерный набор тезисов, которыми перманентно пользуются тоскующие. Однако стихи финалистов при этом читают вполне внимательно и даже отмечают среди них хорошие. Карлсон в таких случаях говорил примерно следующее: «Попадешь к вам в дом — научишься есть всякую гадость… Ну, тащи сюда свою колбасу».

Вторые (самые громкие) всегда возмущены. Возмущены всем, что происходит, но в первую очередь, качеством стихов. И как такое пропустили в финал, и это аморально, и это полная галиматья, и автор не уважает читателя, и стихи непонятно о чем, и др. и пр. Публично такие комментаторы вроде бы транслируют мысль о том, что, мол, тянулись к прекрасному, а приходится читать нечто оскорбляющее нежную душу. Как у Карлсона: «Ты что, с ума сошел?! Дорогой друг издалека прилетает на минуточку – а у вас нет торта!». Но на самом деле граждане этого типа таким замысловатым образом заочно обращаются к судьям отборочного этапа – мол, господа, ну вы же сами виноваты… Поставили низкие оценки, не пропустили мой стих в финал – вот теперь и пожинайте ваши гнилые плоды.

Третьи (самые высокопарные) предлагают себя в роли мэтров. Указывают на недопустимые обороты речи. Ищут опечатки. Делают неуклюжие попытки разбора. А после отечески похлопывают по плечу как бы юного, но таки имеющего потенциал финалиста, и тихим голосом усталого мастера произносят что-то типа: «Ну ничего, ничего… Не все так плохо… В следующий раз что-нибудь и у вас получится…». Смысл таких комментариев прост – хоть на краткий промежуток времени почувствовать себя значительным. Чтобы хотя бы в мыслях произнести сакраментальное: «Я умный, красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!». Потому что уж слишком свербит и зудит, а хочется, чтобы не свербело и не зудело.

И вроде бы всем понятно, что попытки унизить участников Кубка они пытаются использовать в качестве пропеллера вышеозначенного сказочного персонажа, дабы самим хоть ненадолго попробовать приподняться чуть выше. И они сами вроде бы в курсе, что их комментарии и их оценки никак не влияют на конечное распределение мест. Но почему-то ни в какую не хотят замечать, что это именно у них молоко убежало. Поэтому не сомневаюсь, что весной они появятся вновь. Как там говорила Фрекен Бок? «Он улетел… Но он обещал вернуться. Милый! Милый!».