Альбом

Автор рубрики: Иванна Дунец

12июля 2020

Райнер Мария Рильке

«Поздняя осень в Венеции»

|стихотворения, 2018|

Внутри всё то, что близко. Дальность вне.

Всё внутреннее сжато, но пространно,

и переполнено, и несказанно,

а остров – лишь звезда наедине

с пространством, угрожающим ему,

хотя не знает этого мирка

оно, бесследно двигаясь во тьму,

пока,

в небытии найдя себе препону,

всё это не исчезнет насовсем

в отличьи от космических систем,

и солнц, и звёзд, блуждавших по закону…

Р.М. Рильке,

Остров. Северное море

Июль. Жара. Парад каких-то там планет. Очередные предсказания, предположения и измышления. Новостные ленты полны улыбающимися людьми, восхищающихся русским словом по просьбе. И даже поэзией. Поэзия. Мир, который не статичен, несмотря на то, что тех, кто его наполнял, уже давно нет в нашем времени. Могли ли они представить то, в каком мире мы сейчас? Вряд ли. Могли ли они в подобном мире сотворить то, что сотворили до него? Вопрос. Я заметила, что сейчас стала больше обращаться к поэзии. Бродский, Элюар, Пушкин, Пастернак. Ищу ответы? Нет. Наполняю себя искренним СЛОВОм. Вспомнила, как в школе нам говорили, что поэзия – лекарь. Тогда не понимала. А в настоящем, видимо, интуитивно тянется рука к незамысловатым томикам на книжной полке.

Среди них стоит и «Поздняя осень в Венеции». По иронии купила сборник стихотворений Райнера М. Рильке вместе с собранием сочинений Бродского. Венеция у меня уже стойко ассоциируется с Иосифом Александровичем.  А теперь её часть подарена и Рильке. Венеции, к слову, там мало. Но сам сборник замечательный. Избранного моего до этого у Рильке в него попало очень приличное количество. Итак, Райнер Мария Рильке. 1875 – 1926. Очень нежный. Ранимый. Прекрасный слогом. Такой близкий. Где-то прочла о нём эпитет – словно ангел. Да, похож. И даже внешне. Люблю его в переводе Владимира Борисовича Микушевича. «Позднюю осень в Венеции» купила, даже не задумываясь. Так редко можно встретить его издания в наших книжных магазинах. К сожалению.

Из аннотации к сборнику стихотворений:

«Райнер Мария Рильке – один из крупнейших поэтов XX столетия. В его стихах нашлось место самым разнообразным мыслям, чувствам, фантазиям: это и «одиночество среди толпы», и скитания по Европе, любовь женщин, чтение волшебных историй, мир искусства, античные мифы и старинные легенды, воспоминания о детстве, сновидения, мечты, религиозные прозрения. Уроженец Праги, писавший по-немецки, он глубоко ощущал свою причастность к европейской культуре и твердо верил, что «внутренний мир человека есть ценность, он полон сокровенных, одному ему понятных значений и смыслов». В настоящем издании собраны самые значительные поэтические книги Рильке в блестящих переводах Владимира Микушевича...»

Особняком с его стихотворениями для меня – история переписки трёх великих поэтов и одного художника. Когда я читала их переписку, не верила. Как возможно подобное стечение обстоятельств, чтобы такие талантливые, но разные и далекие по расстоянию Творцы смогли бы не просто читать друг друга в переводах, но и писать друг другу письма? Шансов один на миллион, наверное? Но это случилось. И уникальная переписка Л. Пастернак–Рильке – Б. Пастернак – Цветаева для нас теперь в общем доступе.

Б. ПАСТЕРНАК — РИЛЬКЕ

12 апреля 1926, Москва

Великий обожаемый поэт!

Я не знаю, где окончилось бы это письмо и чем бы оно отличалось от жизни, позволь я заговорить в полный голос чувствам любви, удивления и признательности, которые испытываю вот уже двадцать лет. Я обязан Вам основными чертами моего характера, всем складом духовной жизни. Они созданы Вами. Я говорю с Вами, как говорят о давно прошедшем, которое впоследствии считают истоком происходящего, словно оно взяло оттуда свое начало. Я вне себя от радости, что стал Вам известен как поэт, — мне так же трудно представить себе это, как если бы речь шла о Пушкине или Эсхиле. Чувство невообразимости такого сцепления судеб, своей щемящей невозможностью пронизывающего меня, когда я пишу эти строки, не поддается выражению…

РИЛЬКЕ — ЦВЕТАЕВОЙ

3 мая 1926, Валь-Мон, Глион сюр Территэ (Во)

Швейцария

Дорогая поэтесса,

сейчас я получил бесконечно потрясшее меня письмо от Бориса Пастернака, переполненное радостью и самыми бурными излияниями чувств. Волнение и благодарность — все то, что всколыхнуло во мне его послание, — должны идти от меня (так понял я из его строк) сначала к Вам, а затем, через Ваше посредничество, дальше — к нему! Две книги (последнее, что я опубликовал), которые отправятся вслед за этим письмом, предназначены для Вас, Ваша собственность (прим. ниже памятная надпись на одной из книг):

Касаемся друг друга. Чем? Крылами.

Издалека свое ведем родство.

Поэт один. И тот, кто нес его,

встречается с НЕСУЩИМ временами.

За ними, если только у меня остались экземпляры, последуют еще две: их надо будет переслать Борису Пастернаку; надеюсь, цензура их пропустит. Я так потрясен силой и глубиной его слов, обращенных ко мне, что сегодня не могу больше ничего сказать… Во время моего прошлогоднего почти восьмимесячного пребывания в Париже я возобновил знакомство со своими русскими друзьями, которых не видел двадцать пять лет. Но почему — спрашиваю я себя — почему не довелось мне встретиться с Вами, Марина Ивановна Цветаева? Теперь, после письма Бориса Пастернака, я верю, что эта встреча принесла бы нам обоим глубочайшую сокровенную радость. Удастся ли нам когда-либо это исправить?!.

Я ниже дам ссылки, не поленитесь, почитайте переписку. Там все они, включая Рильке, для вас предстанут такими живыми! До мурашек. И там много есть про Россию. Ту, которую мы с вами почти не знаем.

Письма Рильке

Стихи Рильке

Из архива ЛГ:

Райнер Мария Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге»

P.S: Друзья, Литературная Гостиная уходит в отпуск до сентября. Вам желаю только здоровья! И пусть ваш отпуск будет отличным! И, конечно, в компании хороших книг!
Берегите себя и своих близких!

А в сентябре всё-таки попробуем реализовать Гоголевские Чтения. Да?

Дух летних дней, блаженный жар святыни,

воскресная хвала;

курчавым лозам в запахе полыни

слышней колокола.

Пыль на дороге или Вознесенье:

земные облака

в безоблачном краю, где воскресенье

придёт наверняка…

Р.М. Рильке,

Валезанские катрены

Друзья!

Жарко) Поделимся освежающими стихами?

Предлагаем вам написать у себя в дневнике пост-размышление о любимых стихах поэмбуковцев о родниковой воде, прохладном море, тенистом лесе, долгожданном дожде...

От вас — несколько стихотворений (название/особо впечатлившие строки/автор) + ссылки на публикации. И несколько слов о том, почему, чем именно эти стихи вам нравятся.

Текст нужно разместить в своём дневнике. Название дневниковой записи начните словами "Я стал богаче…", чтобы мы могли идентифицировать нужные записи.

Подведение итогов — 12 июля.

Администрация сайта премирует авторов лучших работ.

Хороших нам стихов!

Автор рубрики: Иванна Дунец

28 июня 2020 

Маргарет Этвуд

Рассказ служанки  || TheHandmaid'sTale

|роман, 1985|

«Я рассказываю, следовательно, вы существуете!»

Offred

Я люблю аллюзии. Кто их не любит в современных реалиях? Но более всего я люблю открытые рассуждения. В литературе нужно быть смелым, даже отважным, чтобы говорить без аллюзивных намёков о существующих проблемах общества. Маргарет Этвуд, по-моему, одна из таких писателей. Рожденная в далёком 1939 году в столице Канады, могла ли та девочка предчувствовать, что её голос станет крепким, отважным и таким, по-женски, настойчивым? Не в первый раз я убеждаюсь, что личность писателя, его убеждения (принципы) и жизненный опыт являются определяющими составляющими продукта, который впоследствии нами и потребляется. Не было бы, к примеру, того Рональда Толкина, произведения которого любят огромное количество людей на планете, если бы не история его непростого детства (ранняя смерть отца и матери; опекунство духовника матери Отца Френсиса Моргана, священника из ордена Ораторианцев, к примеру) и борьбы Рональда за право любить и быть любимым. Прочитав о Маргарет Этвуд достаточно много материала, я ещё раз уверилась в своём убеждении.

Из биографии писателя Маргарет Этвуд:
«Маргарет Элеанор Этвуд (Margaret Eleanor Atwood) — канадская писательница и поэтесса, одна из главных фигур на мировой литературной арене, современный классик, переведённый на десятки языков. Удостоена множества престижных наград (более полусотни) — в их числе испанская Премия принца Астурийского и французский Орден искусств и литературы; первый лауреат Премии Артура Кларка, семикратный финалист и дважды лауреат Премии генерал-губернатора (высшая литературная награда Канады), пятикратный финалист Букеровской премии — и её лауреат за роман «Слепой убийца». Также её произведения номинировались на Небьюлу, Мифопоэтическую премию, Премию Дж. Кэмпбела, Локус, Премию Дж. Типтри и прочие.

Родилась Маргарет Этвуд 18 ноября 1939 года в Оттаве (Канада). В 1961 году получила степень бакалавра в Торонтском университете, а в 1962 – степень магистра в Колледже Рэдклифф в Кэмбридже (штат Массачусетс, США). Позже мисс Этвуд преподавала в разных университетах Канады и США. Работа отца, энтомолога по профессии, вынуждала семью Этвуд забираться в самые глухие, необитаемые районы канадского Севера, что оказало определяющее влияние на творчество будущей писательницы. В ранних поэтических сборниках Этвуд открыто осуждает приверженность материальным интересам. В начале 1970-х годов Этвуд активно участвовала в возрождении канадской литературы, будучи редактором издательства «Ананси пресс» и политическим карикатуристом в левом журнале «Зис мэгэзин». Общественно-политическая деятельности Этвуд на посту вице-председателя Канадской ассоциации писателей (1980), президента англо-канадского национального ПЕН-центра (1984–1986) и члена организации «Международная амнистия» обусловила её участие в 1980-е годы в борьбе с тоталитаризмом и цензурой на международном уровне. В 1985 вышел из печати самый знаменитый роман Этвуд «Рассказ служанки». Отклики прессы были единодушно восторженными. Подобно романам «О дивный новый мир» и «1984», книга стала классикой современной антиутопии.Маргарет Этвуд талантливый фотограф и художник-акварелист. Её рисунки служат своего рода иллюстрациями к её литературным произведениям, часто она сама придумывает обложки своих книг. В конце прошлого года она праздновала юбилей – ей исполнилось 80 лет...»

http://margaretatwood.ca/

Книгу «Рассказ Служанки» я приметила довольно давно. Но. Девушка в красном на обложке нисколько не мотивировала меня её прочесть. Честно. Я даже не хотела читать аннотацию к роману, знала, что Этвуд номинант Букера (об этом кричат все обложки её книг), что её романы достойны внимания, но история служанки? Вы серьёзно? Я предполагала, что это продукт банальной беллетристической истории. И девушка в красном оставалась для меня особой, не заслуживающей читательского внимания: «нет, я точно не хочу читать о любви/нелюбви служанки к мужу хозяйки, даже если это Этвуд», - думала я. Что изменилось? Всемирная изоляция. Совершенно случайным образом в одном из on-line кинотеатров я наткнулась на девушку в красном. Трейлера к сериалу от Hulu не было, и я решила посмотреть пару минут первой серии, чтобы убедиться в своей категоричной правоте (читать не стоит, смотреть, тем более). И… посмотрела, почти не отрываясь, весь первый сезон. В последующие несколько дней были второй и третий. И в заключение – прочтение книги Маргарет Этвуд за один (!) вечер.  

Из предисловия Анастасии Грызуновой к русскому изданию романа:

«Маргарет Этвуд в середине 1980-х годов уже заняла заслуженное место в пантеоне современной мировой литературы — живой классик, романист, поэт и публицист. Но мало того — после выхода в свет романа «Рассказ Служанки» Этвуд едва ли не канонизировали борцы за права человека, вообще, и за права женщин, в частности: книга оказалась созвучна с настроением правозащитников всего мира. «Рассказ Служанки» можно объявить фантастикой — если упрощать. Но роман этот бежит от определений и ускользает из жанровых рамок: Этвуд воссоздала жуткий портрет общества, истоки которого стали навязчиво наглядны после прихода в США к власти администрации Рейгана, — нетерпимой, ханжеской, репрессивной. Тогда страна пришла в себя довольно быстро — по меркам истории, разумеется. Однако привычка к тоталитаризму так просто не умирает. Прошло больше двадцати лет, и вот «Рассказ Служанки», книга-предупреждение, ставшая во всем мире бестселлером и блистательно экранизированная Фолькером Шлёндорффом, выходит в России. Казалось бы, что нам за дело до былых и будущих битв сознания в совершенно иной стране, которой, может, и существовать не будет вовсе? Но роман этот никогда еще не звучал в нашей части света так остро и актуально. В стране победившего коммунизм православия, церковь вновь смыкается с государством, в школах насаждают преподавание закона божьего, священники благословляют шпану на бесчинства и запрещают прокат отдельных фильмов в отдельно взятых городах, а организаторов антиклерикальных художественных выставок отдают под суд. Что дальше? Включи телевизор — и с хорошей точностью через десять минут непременно увидишь Республику Галаад в действии. Всё это называется «светское государство» и «свобода совести», но думаете, я поверю вам после стольких лет лжи? Предсказания Маргарет Этвуд, похоже, начинают сбываться. Нам грозит моно теократия. В общем, вы предупреждены. А теперь — читайте книгу. Пока вам это ещё позволено…»

Книга-открытие/потрясение. Помните, в нашем недавнем совместном выпуске Литературной Гостиной, я вам рассказывала, что книг подобных для меня за период всеобщей изоляции было несколько. Писатели Юваль Ной Харари (о его книгах я тоже напишу) и Маргарет Этвуд заслуженно на моем изоляционном пьедестале. Итак, дамы вперёд. Роман «Рассказ Служанки». Так что же в нём такое? Почему весь мир с содроганием читает, а потом и завороженно смотрит экранизацию? Знаете, в разговоре о книге Этвуд я опираюсь не только на свои ощущения (субъективное восприятие), а ещё и на рассуждения ученых. Да-да. Вы не ослышались. Психологи, филологи и искусствоведы публикуют статьи о романе Этвуд, как о культурном феномене. Они находят практически невидимые читателям аллюзии, а психологи говорят, что мы эту почти невидимость считываем подсознательно, благодаря опыту предыдущих поколений.

С 1985 (год первого издания) принято считать, что Этвуд написала роман-антиутопию. Фантастический жанр, куда кажется проще? Но в романе Этвуд, к сожалению, почти нет выдумки. Она сама не раз признавалась читателям, что старалась намеренно описывать явления, которые не вкупе, но присутствуют в том или ином виде в наше время в реальных странах. «Рассказ Служанки» – это история храброй девушки, жены и матери в одном лице, которая в силу сложившихся обстоятельств не просто пытается выжить в новоявленной миру республике Галаад – она пытается остаться человеком. Не жертвой, не сдавшейся, не героем или героиней, а ЧЕЛОВЕКОМ. Через всё повествование Маргарет Этвуд проводит страшную психологическую параллель: люди / нелюди. Так что делает нас людьми? Воспитание, образование, вероисповедание или атеизм, наконец, среда, в которой мы вырастаем? Нет. Людьми нас делают люди. Парадокс, но это так. Мы все социализированы. Мы, конечно, можем изолироваться или дистанцироваться от общества, существовать каждый в своей скорлупе, но именно сейчас, после такого опыта всемирной изоляции, мы поняли главное. Общество – это, прежде всего, наше общение друг с другом, взаимодействие и взаимовлияние.

Знаете, так много хочется после прочтения этой истории понять. О нас. О том, что есть человечность? О тех, кто нас окружает, а соответственно со-творяет нас. О свободе выбора каждого человека. О влиянии одних на других. История, которую рассказывает служанка Offred (Фредова), конечно, жуткая. Утрирована до мурашек. Их общество практически утрачивает способность к самовоспроизводству. Дети рождаются в единичных семьях, людей способных к деторождению практически не осталось. Люди в панике. Что делать? Решение приходит в извращенные умы «великих командоров», которые уже изменили завоеванную страну (один из штатов США) до неузнаваемости. Они решают отобрать всех девушек и женщин, так называемых, фертильных, и использовать их «дар» на благо новой республики Галаад. А далее? Вы же знаете, спойлеры повествований я никогда не допускаю. Всё, что уже рассказала, изложено в аннотации к роману, и цитату, которую я приведу ниже, использует Маргарет Этвуд в роли эпиграфа. (Кстати, я нашла её в Библии, странная история бедной (по мнению мужчин) Рахиль действительно там описана). 

«И увидела Рахиль, что она не рождает детей Иакову, и позавидовала Рахиль сестре своей, и сказала Иакову: дай мне детей, а если не так, я умираю.

Иаков разгневался на Рахиль и сказал: разве я Бог, который не дал тебе плода чрева?

Она сказала: вот служанка моя Валла; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей от неё…»

Бытие, 30:1–3

То, что проживает и описывает Offred (Фредова), было в истории человеческой цивилизации. А где-то есть до сих пор. В некоторых странах женщинам, к примеру, по-прежнему, не дано получать образование, и не дано право выбора от слова НИЧЕГО, включая любимых людей. Роль их сводится к рождению детей и почитанию традиций предков. Про повсеместную гомофобию тоже вы наверняка наслышаны? И про рабство статистика, по-прежнему, говорит страшные вещи. Люди, это и правда, 21 век? До сих пор ВСЁ ЭТО есть. А то, что нелюди творили перед и во время Великой Отечественной Войны, организовывая на завоеванных территориях концентрационные лагеря? Ужас, страх и непонимание, как это вообще было возможно? Как? История человеческой цивилизации пещрит подобными явлениями. И когда глобально погружаешься во всё это после прочтения маленькой истории маленькой девушки, становится страшно. И вновь рождается вечный вопрос.

Так что же нас делает ЛЮДЬМИ?  

«Свобода бывает разная, говорила Тетка Лидия. Свобода ДЛЯ и свобода ОТ. Во времена анархии была свобода ДЛЯ. Теперь вам дарована свобода ОТ. Не стоит её недооценивать…»

P.S: В 2019 году издан новый роман Маргарет Этвуд. Гудридс и Букер уже сделали его своим лауреатом. Заветы || The Testaments. История Служанки требовала продолжения. И получила её. Почти тридцать пять лет спустя. В России он появился совсем недавно, во время повсеместной изоляции-2020. Роман перевела Анастасия Грызунова.

Из аннотации к роману Маргарет Этвуд «Заветы»:

«Больше пятнадцати лет прошло с момента событий «Рассказа Служанки», республика Галаад с её теократическим режимом, по-прежнему, удерживает власть, но появляются первые признаки внутреннего разложения. В это важное время судьбы трёх очень разных женщин сплетаются – и результаты их союза сулят взрыв. Две из них принадлежат первому поколению, выросшему при новом порядке. К их голосам присоединяется третий – голос Тетки Лидии. Её непростое прошлое и смутное будущее таят в себе множество загадок. В «Заветах» Маргарет Этвуд приподнимает пелену над внутренними механизмами Галаада, и в свете открывшихся истин каждая героиня должна понять, кто она, и решить, как далеко она готова пойти в борьбе за то, во что верит...»

Ждём ответов? Да.

В конкурсе "Есть идея". Конкурс организаторов  у одного из членов жюри принимал участие близкий родственник,  нам стало об этом известно, и было принято решение об удалении члена жюри и его оценок из конкурса с пересчётом результатов.

По итогам следующие пользователи получили возможность проводить конкурсы на нашем сайте:

- любительский + экспертный уровень:

Shifer_dark

Кравчина Пётр

Юрий Митченко

- любительский  уровень:

Андрианова Юлия 

Яковлев Андрей

Аня Санина

СВЕТЛАНА  (совпадение баллов)

Симба   (совпадение баллов)

Илатовская Ирина  (совпадение баллов)

Цветков Цветик  (совпадение баллов)

И снова поздравляем новых организаторов и желаем им успешных конкурсов, которые подарят жизнь хорошим стихам и откроют нам  интересных авторов!

Друзья!

Завершился Конкурс для организаторов конкурсов.

По итогам этого отборочного состязания следующие пользователи получили возможность проводить конкурсы на нашем сайте:

- любительский + экспертный уровень:

Shifer_dark

Симба

Андрианова Юлия

- любительский  уровень:

Яковлев Андрей

Кравчина Пётр

Юрий Митченко

Илатовская Ирина

Поздравляем новых организаторов и желаем им успешных конкурсов, которые подарят жизнь хорошим стихам и откроют нам  интересных авторов!

№4 («Слышу топот…»)

Предыдущие выпуски: №1, №2, №3

Гость рубрики  —  Лидия Кондратюк

Ведущий — Илья Рейм

Вас обманули. Вам дали гораздо лучший мех. Это шанхайские барсы. Ну да! Барсы! Я узнаю их по оттенку. Видите, как мех играет на солнце!.. Изумруд! Изумруд!
Остап Бендер

Часто случается, что некий мозгосломный текст комментируется автором — и комментарий оказывается сложнее текста. Объясняется огромное количество культурных контекстов, привлекаются ссылки на крупных поэтов и литературоведов, возводятся сложные интеллектуальные построения. Нет, разумеется, эта деятельность ни в коем случае мне не представляется ни пустой, ни ущербной. Более того, всю эту эквилибристику можно даже любить, потому что при кажущейся оторванности от реальности (во всяком случае, иногда) она действительно раскрывает, что автор думает. Но сложности с эквилибристикой бывают, конечно, далеко не всегда. И не всегда должны, по моему мнению.

Другой вариант — когда стихотворение внешне кажется простым, автор тоже комментирует его достаточно понятным образом, но ты отчётливо ощущаешь в тексте второе (а также третье, четвёртое и т. д.) дно. Иногда это ощущение оказывается настолько сильным, что ты в первую минуту начинаешь спрашивать себя: что это и о чём это вообще? Ну просто не может быть, чтобы это общее ощущение рельефности и внутренней глубины текста родилось из простых его смыслов!

Так проявляет себя одно из основных свойств любого хорошего поэтического текста — его многомерность. Иногда оно присуще текстам сложным, а иногда — и совсем, казалось бы, простым. Я бы даже сказал, что это вообще не очень коррелирует с внешней сложностью текста. В том, собственно, и шутка, что глубоким и содержательным может оказаться любой текст. Но именно появление в тексте глубины, некой уловимой, но далеко не всегда объяснимой загадки, и делает стихи Поэзией. И так уж выходит, что принадлежность текста к Поэзии абсолютно не связана с какими-либо внешними признаками. Да, глубина текста может быть убита недостатком техники, но это случай особый. В остальном же ничто внешнее — ни стилевая и жанровая принадлежность, ни короткая или длинная строка, ни что-либо ещё подобное не гарантирует и не исключает наличия глубины.

Наверное, вам уже хочется спросить — а к чему был такой странный эпиграф? Подождите, придёт время и для этого. А у нас сегодня стихотворение, замеченное мною в финале весеннего кубка Поэмбука 2020. Простое оно или сложное — решать каждому на свой манер, но глубины, мне кажется, тут не отнять.

Лидия Кондратюк, «Слышу топот…»

Время в азиатской тюбетейке
Вычистит столичные дворы
И сыграет русская жалейка
Песни узкоглазой детворы.

Ночь — в ознобе ледяного пота,
А уснёшь — приснится вновь кошмар:
Мчит Орда Могола на охоту
И пылает роковой Стожар.

Слышу топот... Ближе, ближе кони...
Всадники отпустят удила...
И меня через века догонит
Меч или татарская стрела.

Когда я в первый раз прочитал это стихотворение в кубковой подборке автора, то в первую секунду ничего не понял. Кроме одного: это Поэзия. Смысл слов от меня ускользнул совершенно, и я перечитал ещё раз. А потом ещё раз. В этот момент что-то начало вырисовываться. В принципе, сложного в стихотворении вроде бы ничего и нет, но из-за ощущения той самой глубины текста, некого взгляда, охватывающего века, мерещится некая бездонность и всё время возникает мысль: «В этом есть что-то ещё, всё это не может быть так просто». Послушаем же автора…

Стихотворение было написано для короткой программы конкурса «Горячий лёд», где в условиях были жесткие ограничительные моменты — конкретная, хоть и достаточно широкая тема («Охота») и определённое количество знаков. Поэтому хотелось лаконично и ярко обозначить некое интуитивное ощущение, связанное с таким широким понятием.

Как подходила к теме?

Охоту в традиционном современном понимании (как развлечение) — отбросила сразу же. А вот древнейшее значение этого слова — способ существования и условия жизни — сразу вызвало ассоциацию с всадником, и возник колоритный образ азиата с мечом и луком на приземистой лошадке. Тут же где-то в подсознании мелькнула мысль — из Орды. Так связь «Орда и добыча» зафиксировалась как основа для размышлений. Несколько дней возникали какие-то отголоски и пересечения с проблемами современности, и постепенно я пришла к выводу, что мы все — добыча времени, а оно — главный охотник Вечности.

Так что же этот охотник делает с расами, нациями, народами? Замелькали в сознании картинки: хиджабы на улицах Парижа, дискуссии о волне иммиграции в Европе, узбеки и таджики с метлами в московских дворах и т.п. Остановилась и обратилась к демографическим статьям, чтобы не городить на пустом месте и из области своих домыслов, почитала мнения ученых… и вот как-то осозналось, что сегодня происходит демографическое замещение белой расы, что мы свидетели и жертвы этого кризиса. И сразу появились две строки, которые стали началом и определили всю идею стихотворения:

Время в азиатской тюбетейке
Вычистит столичные дворы

Сказано то, что сказано - и не больше! Образ времени в тюбетейке стал зримым, хищным. Однако, к сожалению, некоторые читатели увидели в этой детали отсутствие политкорректности, упустив ключевой момент: здесь самодостаточно время, а не тюбетейка.

Две последующие строки должны были показать логическое развитие ситуации:

И сыграет русская жалейка
Песни узкоглазой детворы.

Воображение заработало, явилась и конкретика: ребятишки разных национальностей играют вместе в наших дворах, а дворники-азиаты (уже типичное явление) метут эти дворы, потихоньку приспосабливаясь, приживаясь и укореняясь в новой жизненной среде, ассимилируясь с нами в нетрадиционной для них жизни.

Естественно, мысль повела от конкретики к обобщению. Все мы - кто осознанно, кто подсознательно, знаем или догадываемся об этом процессе, задумываемся, а то и ставим вопросы:

Ночь - в ознобе ледяного пота,
А уснёшь - приснится вновь кошмар:
Мчит орда Могола на охоту
И пылает огненный Стожар.

Это память на генетическом уровне срабатывает, и при этом происходит как бы глобализация проблемы. Ведь нам как славянам нападение легко представить в образе несущихся всадников Великого Могола (Тамерлана). А следом огнём беды загорается Стожар, и тоже не случайно — это уже связано с верованиями древних славян, они считали Русь НЕБЕСНЫМ ВОИНСТВОМ, которое пришло на Землю из неких более высоких миров после какой-то большой и, к сожалению, проигранной битвы. Эти картинки слились в одну и спроецировались на сегодняшний день:

Слышу топот... Ближе, ближе кони...
Всадники отпустят удила...
И меня через века догонит
Меч или татарская стрела.

То есть, финал — это некое предощущение поражения, ощущение себя добычей времени и новой расы-доминанты.

Могу только порадоваться, что некоторые судьи и многие читатели услышали эту «перекличку времен» и считали эту авторскую тревогу: «Ох, догонит…. Из самой глубины генетики…». Но тема открылась мне с такой болезненной, видимо, стороны, что кто-то увидел в стихотворении вместо искреннего волнения — агрессию, даже «призыв гнать всех метлой», что несколько озадачило и расстроило. В связи с этим сразу вспоминается мудрое Тютчевское «Нам не дано предугадать…».

Таким образом, стихотворение стало необходимым для меня и вполне честным отражением некоего предчувствия надвигающихся серьёзных перемен в окружающем мире, которые, к сожалению, никак не зависят от нашей доброй воли, но - абсолютно, убийственно неизбежны.

Время для интервью.

Здесь обычно я задаю вопрос о том, рассчитывает ли автор, что такие сложные смыслы, которые упомянуты в авторском разборе, будут прочитаны читателем. Но сегодня случай чуть другой — насколько тебе кажется, что всё действительно сводится к простым смыслам? Нет ли тут некоторой доли авторского лукавства?

Я всегда считала, что в основе любого сложного явления или события лежат простые вещи, пока невидимые нашему глазу или уму в силу незнания, непонимания или сознательного сокрытия деталей, будь то материальный мир или социальный. Исключения делаю лишь для тонкого мира души — он поистине непостижим!

Но чтобы прийти от сложного к простому, надо проделать иногда титаническую работу. Не могу назвать мой скромный труд титаническим, но чтобы написать всего двенадцать строк, мне пришлось изрядно потрудиться, обо всём уже сказано выше и повторяться не хочу, как и претендовать на истину в последней инстанции.

Я уже давно живу в Крыму, и у меня перед глазами близкие примеры, косвенно подтверждающие эти выводы. Но это уже из сферы демографии и социума.

Было ли обвинение в «неполиткорректности»? Многие ли высказывали что-то подобное?

Да, были комментарии и о расизме, и призывы к политкорректности. Думаю, что не все читатели просто поняли суть метафоры — это не мы кого-то «вычистим», а нас — в силу объективных изменений демографической ситуации, в частности, катастрофического падения рождаемости. Жаль, что эти вопросы возникают в области острых сторон идейной направленности, что всё это далековато от поэзии... Хотя, пожалуй, здесь поэзия гражданская и такие вопросы закономерны.

Насколько именно этот текст для тебя значим? Что бы ещё хотелось написать, что ещё не написано?

Для любого автора, думаю, значимы его тексты. Как и то, что есть «любимчики» у каждого. На каком-то подсознательном(генетическом?) уровне меня привлекает эта тема. Не случайно её появление в ряде моих стихотворений:

«...И столетья тянулась погоня,
В пыль копытами вбив города,
И неслись низкорослые кони
И краснела речная вода.
Ну откуда бесовская сила
В этой грязной и пыльной комете?
И плодились на землях России
Узкоглазые смуглые дети» («Я подобна комете Галлея»);

«...Но правда — вещь святая
Под солнцем и луной:
На каждого Мамая
Находится Донской!» («На каждого Мамая...»)

Откуда в любовной лирике появились эти строки:

«...Где ты мой далекий бывший, самый
Беспощадный золотой Чингиз?
Где твои степные кобылицы?
Брошенная под ноги орда?
Солнцем обозначенные лица
Мне теперь лишь снятся иногда...» («Золотая орда»)

«...Не ветра гудят — стрелы острые!
Прирастает Русь лишь погостами.
Снова степь дрожит под подковами,
так чего ты ждёшь, Куликовое?
Где вы, братушки, где соколики?
Надо брать мечи, а вы молитесь.
Помогает Бог,
тем, кто сам неплох!» («На Руси ли быть духу вражьему?»)

Такие вот «игры разума».

Что бы ещё хотелось написать?.. Как ни странно, для меня это сложный вопрос. Наверно, у меня сейчас такой возраст, когда воспоминаний больше, чем желаний... Всё боюсь подступиться к прозе — а хотелось бы (очерковые зарисовки о родне), есть наброски «Русского поля» (мини-поэмы). Залежалось много разбросанных по разным тетрадям (архаично в наш век, согласна!) четверостиший — думаю собрать их в «Осколки», хотя некоторые и самодостаточны. Но жизнь — превосходный и редактор, и корректор, посмотрим...

Насколько ты понимаешь суть своих стихов заранее, а насколько — объясняешь себе уже задним числом?

Насколько я понимаю суть своих стихов? Мне кажется, что любой автор, приступая к работе, представляет в общих чертах то, о чем он будет писать. Хотя бывает и так, что всё становится непредсказуемым. У меня, как и у всех — что-то гладко, как под диктовку, что-то буквально «в муках рождённое», а есть и такие (ну, очень редко!), что представляют ребус и для тебя самого. Потом или считываешь смыслы, или так и остаются посланием на бумаге...

По Фрейду

Клубок теней, сгорающих дотла —
Рожденье нового. Там пепел и зола —
Оттенки серого — до чистоты ножа:
Две острых кромки у души —
добра и зла.

Здесь я нашла смысл по Фрейду (я-эго-ид) — так и назвала сей опус.

Есть одно, разбудившее меня ночью, заставившее записать эти строки, которых я не понимаю и даже не пытаюсь это сделать.

Когда на золотом и белом
Проступит вязь священных слов
И слово, молвленное в дело,
Впечатает сургуч веков,
Когда вскипят обиды кровью
И вскроют вход в священный град,
Что клеветой и суесловьем
Был заклеймен и виноват,
Когда с небес польются реки
Земного злобного огня,
Откроет сомкнутые веки
Тот, кто придет судить меня...

У тебя были опасения, что разбор окажется слишком простым (хотя я думаю, это как раз не признак проблемы). А почему тебе казалось нужным, чтобы разбор был именно сложным?

Не совсем так. У меня были и есть опасения в том, что мои рассуждения о стихотворчестве покажутся кому-то скучными и неинтересными (возможно, даже наивно вторичными). Я не привыкла к общению на таком уровне и творчество своё никоим образом не переоцениваю. Люблю в стихах прежде всего искренность и эмоциональность, образность (но не перенасыщение ими в ущерб эмоциональности и смыслу), стремление к той простоте изложения, которая делает их совершенными. Однако допускаю, что есть и такие милые огрехи и шероховатости, благодаря которым они наполняются воздухом и светом, затрагивая при этом самые сокровенные уголки души.

«Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.» (А. Пушкин)

Что ж, автор высказалась. Должен сказать, что я немного настаивал на обсуждении данного стихотворения в рубрике. Автору казалось, что её мысли просты и понятны. Автор, честное слово, я считаю, что Вас обманули! Вам действительно дали гораздо лучший мех. Была некая тема, было достаточно долгое её обдумывание-вынашивание. Постепенно она обрастала плотью слов, но важно, что за стихотворением стоит достаточно развёрнутый творческий процесс. Разумеется, вся подноготная этого процесса в текст напрямую не попала (и не могла попасть — в короткой лирике для долгих рассуждений и описаний места нет). Но некая выжимка смыслов, которые пропустил через себя автор, запечатлена. И отчасти благодаря этому возникает то странное ощущение глубины, чувство, что в словах содержится гораздо больше, нежели сказано напрямую.

Ждём вопросов.

16 июня стартует конкурс для желающих стать организатором конкурсов на сайте Поэмбук.

Вот несколько вопросов, на которые вы можете готовить ответы уже сейчас:

1. Пожалуйста, придумайте и изложите идею вашего будущего конкурса. В этом задании нужно предложить необычную тему конкурса и грамотно ее сформулировать. Жюри будет оценивать оригинальность, не стоит предлагать варианты конкурсов, которые уже есть, или похожих. Подумайте о том, чего нет.

2. Перечислите в порядке убывания важности ваши личные критерии оценивания стихотворений.

3. Почему вы хотите стать организатором конкурсов на Поэмбуке? Зачем вам это нужно?

На этапе модерации кандидатам в организаторы будет предложен квалификационный тест и несколько стихов для оценивания.

Ждём вас с интересными идеями.

Автор рубрики: Иванна Дунец

7 июня 2020 

Книга-открытие,

или о том, что я/ты/мы прочли в изоляции. 

Друзья,

прошло два месяца с выпуска Литературной Гостиной о книгах, которые мы только  планировали прочесть в изоляции. Отклик на подобный формат был. И был он, скажу я вам, классным! По итогам определился не один победитель, а пятеро. Спасибо вам за активность и готовность делиться читательским опытом. Сегодня же я предлагаю поделиться друг с другом книгами, которые в этот непростой период всё-таки были нами прочитаны. Подведём итоги нескольких месяцев читательской изоляции?

Это НАШ с вами общий выпуск. Вновь можно рассказать о книге, которая стала для вас, в буквальном смысле, открытием месяца/года/жизни. Или о любимой книжке, которую вы прочли своим детям. Или о перечитанной классике. Выбор, как всегда, только за вами.

Формат. Как и в первом изоляционном выпуске, вы в комментарии к этому выпуску рассказываете читателям Литературной Гостиной о вашей Книге. В ветке к ней вы общаетесь с читателями исключительно о своём выборе. В других ветках вы можете спрашивать/полемизировать/оценивать истории о прочитанных книгах других авторов. По итогам выпуска рассказ одного из вас о книге, который более всего получит откликов читателей и #нравится, удостоится Приза от администрации Поэмбука (а какой – вновь сюрприз!).

Друзья, будьте здоровы!

И, по-прежнему, берегите себя и своих близких.

Начнём вашу Литературную Гостиную?

№3 («Каннельярви»)

Предыдущие выпуски: №1, №2

Гость рубрики — Михаил Тенников

Ведущий — Илья Рейм

Уже не в первый раз мы говорим в этой рубрике о любопытных стихах, и авторы объясняют, как сами они воспринимают эти стихи, что в стихи вложено, давая возможность читателю сравнить собственное видение с авторским. И, глядя на авторский разбор, нельзя не заметить обилие каких-то моментов, которые тебе как читателю никогда бы в голову не пришли, которых ты не видишь и в возможность разглядеть которые без слов автора и не веришь. Может быть, у кого-то даже сложилось впечатление, что в этой рубрике идёт своего рода агитация за то, чтобы читатель ставил себе целью считать всё, видимое самим автором, а неспособность это сделать полагается признаком низкой читательской квалификации.

Но реальность несколько сложнее. Безусловно, понятие читательской квалификации — не пустой звук. Умение читать — тоже навык, но этот навык заключается в том, чтобы увидеть глубину там, где она есть (и отсутствие глубины там, где её нет), не отвергая читаемое из-за внешней непонятности (или простоты, что тоже иногда бывает). Полная расшифровка всего, что видит в стихах сам автор (или того, что автор туда сознательно вложил), обычно совершенно не требуется, особенно для текста сложного и не до конца однозначного.

В конце концов, подавляющее большинство сколько-нибудь интересных стихов не конструируется в голове. Рождение стиха — процесс таинственный, обычно отнюдь не рационалистический. Не знаю, пишет ли кто-то стихи, логически обдумывая всё, что он туда хотел вложить, и загоняя это в форму. Для серьёзных стихов я в такое скорее не верю. Мысль, вокруг которой стихотворение родилось, может быть и до самого стихотворения, но облик стихотворения возникает обычно достаточно чудесным образом. Поэзия всё-таки во многом остаётся искусством бессознательного — детищем тех слоёв нашего существа, которые отнюдь не тождественны бодрствующему уму.

Именно поэтому моё восприятие авторского видения текста таково: автор никогда не может рассказать, как читателю надо воспринимать текст. Автор рассказывает о своём личном видении, выступая больше как первый читатель стихотворения. В этом есть ещё интереснейший аспект: каждое стихотворение есть продукт определённого культурного контекста, или, если хотите, авторского контекста. В этот контекст входят способы мышления и чувствования автора, всё, им за жизнь передуманное, прочувствованное, прочитанное и написанное, да и вообще всё его мировоззрение в самом широком смысле. Авторский разбор текста приоткрывает нам дверь в тот контекст, из которого стихи родились, на творческую кухню автора, иногда высвечивая не только какие-то рациональные мысли, но и гораздо более тонкие вещи. По сути, творческая кухня автора — это его внутренний мир, мир, в котором оформляются в слова его стихи. Именно об этой кухне данная рубрика.

Да, саму тайну рождения стихов автор никогда открыть не сможет (скорее, впрочем, в меру сил он делает это текстом стихотворения, но не объяснениями). Как и расшифровать присутствующую в любых хороших стихах сильную суггестивную составляющую — иррациональное внушение самой вибрацией звуков и слов внутренних состояний и переживаний, схожих с авторскими. Или, может быть, просто предоставление читателю некоторого ключика, позволяющего вспомнить что-то в своём опыте, адекватное опыту автора. Мне всегда была близка мысль, что любое стихотворение — ключ в те слои сознания, из которых оно рождалось. Стихи в этом случае становятся своего рода «дверью между мирами», порталом в иную реальность. И наиболее ценны стихи, источником которых являются слои, имеющие надличностную ценность. Даже если такие стихи «растут из сора» и описывают вещи вполне бытовые, суть их — не во внешнем смысле. А в чём именно — это и есть одна из величайших тайн Поэзии, на вопрос о которой каждому из нас в итоге приходится отвечать самостоятельно.

Михаил Тенников, «Каннельярви»

..одноколейки душная смола
за просто так заимствовать смогла
хвои сосновой, нитку муравьёв —
набор судьбы, как будто — в до краёв
наполненном сферическом сосуде.
Состав уплыл. Остыл тугой металл.
И снова мир неистовый настал –
бесчеловечен, нем и неподсуден;

от сих – запоминай и хорони
пустые дни, отрывистые дни
в бесценной тишине, где взор твой – остр,
и крикни вслед путейной фистуле, 
что сам есть – чёлн, лежащий на земле,
или прибоем выброшенный монстр…

Начнём с небольшой географической справки, для кого-то, возможно, нелишней. Каннельярви (ярви — озеро, каннель — видимо, гуслеобразный музыкальный инструмент, похожий на это озеро по форме) — станция и посёлок на ветке железной дороги, идущей из Питера в Выборг, расположенные часах в полутора езды от Финляндского вокзала. Сам путь в районе Каннельярви не одноколейный, но, вероятно, речь об одном из ответвлений от основной магистрали. Это, собственно, о внешних фактах и странном нерусском названии.

Пейзажный пласт текста достаточно очевиден, и его нет смысла комментировать. Как тему стихотворения я воспринимаю размышление об отделённости человека от природы, которая неистова, бесчеловечна, нема и неподсудна, и о том, как переживает это человек, оказавшись с природой лицом к лицу, о «бесценной тишине».

В сущности, о взгляде извне я не так много могу добавить. Нарисовано всё очень зримо, образы весомы. Само звучание стиха — нарочито тяжёлое, в нём много жизни и мало полированной гладкости (хотя размер — традиционнейший пятистопный ямб с преимущественно мужскими окончаниями, разве что схема рифмовки не самая частая). Финальная рифмопара, в которой второе слово имеет аж четыре согласных звука на конце — апофеоз (круче только слово «монстрство» и ему подобные). Но ведь смотрю — и думаю: а прав автор, тут так и надо, есть ощущение рисунка грубыми линиями! В этом и некая индивидуальность, и дополнительная иллюстрация к теме — не считаю, что головой придуманная, но от этого не менее ценная.

Это взгляд мой. А теперь — авторский.

 ...Вы полностью повторили мысль беспокойного старика  Иммануила <…> Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное  шестое доказательство!
М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Едва ли не самое неблагодарное дело – разбирать, препарировать стихи. Их исподнее, усталость пера, капризные кнопки лэптопа – разница несущественна! А каково представить себя единицей, решившей открыть твой вербальный бисер? Катастрофа, иначе не скажешь. С другой стороны, не исключаю – это уникальная возможность поговорить с читателем на его языке, подарить ключ к работам, смысл, поэтика которых оставались непонятными, чуждыми, излишними. Впрочем, я ни в коем случае не навязываю себя в качестве литератора или собеседника. Лишь – приглашаю.

К «Каннельярви» – путь был долог. Как, в принципе, к любому короткому, но ёмкому, и – с точки зрения автора, – вполне зрелому тексту. Секрета нет – в жизни, и в литературе мне близка индукция. Понятие «суггестивность» зримо становится основной частью сочинений, к которым я проявляю интерес. И сам, будучи не чужд опыта, охотно пользуюсь этим средством в собственной практике. «Каннельярви» – из обоймы крайних доказательств.

Возможно то, что я ниже изложу, одним покажется чрезмерной накруткой, искусственным взрывом поэтической почвы с целью угодить в несуществующую яму метафор, тропов, аллюзий и проча. Другим, полагаю, напротив – чем-то лёгким, считываемым с первого раза, прозрачным во всех отношениях. И, раз уж я заговорил о суггестивности, попробую рассмотреть «Каннельярви» последовательно в разных проекциях. Итак…

            На первый взгляд – стихотворение чисто описательное, эдакая слегка заострённая экзистенцией пейзажная лирика. Здесь не последнюю роль играет открывающее текст перечисление фрагментов природы (к нему я ещё вернусь); «макросъёмка» капель смолы на шпале, в которых и муравьи и сосновая хвоя преображаются в слепок времени, выдавливаются из него, оказываются вне его. При этом – описание строится тактильно, объёмно, с помощью специально подобранного прилагательного. Смола именно «душная» – лето, жара, неповторимый запах тёплого дерева, остывающей стали, аромат свежего озёрного бриза, шумящего сосняка. Этот объём перерастает в более крупную систему – сферический сосуд, сосуд вечности. Далее – всё внезапно, стремительно расширяется, разворачивается картиной уплывшего вдаль поезда (его не видно, упоминается вскользь, но для пейзажа в целом, он – очень важная составляющая.) И настаёт тишина – неистовая и немая. Человек уходит из неё, не оставляя от себя ничего. Или, как вариант – тишина поглощает человека. Здесь стихотворение переходит рубикон. Вторая часть отдаётся на откуп гностике. С наступлением божественного молчания лирическому герою предстоит совершить акт принятия, осознания собственной чужеродности в этом прекрасном и самодостаточном мирке. Его острый взор вылавливает кадры, сканирует их, пропуская через мозг, затем – дух и отпускает на волю; что-то энтомологическое, осторожное есть в созерцании тишины. Наконец, финал; ЛГ должен означить себя словом (слово было в начале, как известно). Этот акт чрезвычайно символичен; здесь суть он – код рождения. И неважно, кем означается герой – мёртвым рукотворным чёлном на берегу или выброшенной на сушу божьей тварью. Тем самым индукция – глобальный переход от осмысления детали к осмыслению пространства, заключившего деталь – выдерживается полностью.

            Впрочем, если посмотреть немного глубже, «Каннельярви» можно разделить на символические кластеры. Железнодорожная одноколейка символизирует путь без возврата, конец, необратимость. В ткани текста же – она схожа с приоткрытой входной дверью. Что за нею – читателю предстоит узнать. А кажется сперва, за дверью этой ничего особенного нет – смола, попавшие в её недобрый плен муравьи, сосновая хвоя. Ничего необычного. Но именно малые фрагменты позволяют оттолкнуться от их фокуса ради укрупнения плана. Они, подобно элементарным частицам стиха, суммой своей выводят на следующий уровень. Такой «набор судьбы» считывается как высшая закономерность. Вечная и неизменная. Сравнение с наполненным сферическим сосудом отсылает воображение к эпохам торжества алхимии (если, конечно, таковые были). И это уже совсем иной масштаб. Время, вне всякого сомнения – один из главных героев «Каннельярви», ускоряясь, стремится к пику синусоиды; после заполнения сосуда начинает обратное скольжение – оно замедляется… Образуется лакуна – символ оплодотворённого женского начала. Следующий кластер – кластер рефлексии. Символов здесь много меньше – собственно их два: чёлн и монстр. Но становится ли струна повествования оттого слабее? Нет. Подход к этим крайним архетипам построен опять-таки – через ускорение времени. Через неосознанное желание установить катарсис на вышей точке графика. Автор осознанно допускает такой «болевой приём», предвосхищая гнев и недоумение части читателей. Как бы то ни было – из песни слова не выкинешь… Чёлн и монстр. Первый, будучи на земле – символизирует мужское оскопление. Утратив привычную стихию, чёлн, разве что – парафраз с самого себя, тогда как выброшенный на сушу монстр – символ жертвы, принесённой ради гармонии. Не зря автор заострял внимание на описаниях природы в первой части текста. Логическим итогом, послевкусием работы может стать внезапный возврат читателя, после крайней строки – в дебют стихотворения. К описанию миниатюрных, совершенно бессмысленных объектов. Капель, насекомых, сосновых игл… Всё это, так или иначе, предлагает отряхнуть с себя вредную заумь и понять – природное начало есть высший судья и… высший художник.

Незаметно настаёт черёд эпиграфа к моему грешному сочинению. Слов будет совсем немного – не тот случай для вербальных излияний. Смельчаки и герои, что стерпели вакханалию букв – да простят меня за нежданный финал… В своей нобелевской лекции Иосиф Бродский заключил помимо всего – следующее: «Пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или просто диктует   следующую строчку.  Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается, очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда   будущее языка   вмешивается в его настоящее.»

            Простите автору его незлобный обман, а также читайте классиков – много и разных. Уверен – качество стихотворных текстов напрямую зависит от количества чужого поглощённого поэтического материла. И не заботьтесь о вечности, ибо что есть биография – тридцать процентов, максимум – облапанный зад фортуны, остальное – Божий промысел.

Должен сказать, что авторский разбор в некотором смысле превзошёл все мои ожидания. Чем? Тем, что, с одной стороны, прекрасно иллюстрирует высказанную во вступлении мысль: авторский разбор есть прежде всего описание культурного контекста (если хотите, авторского контекста), в котором изначально родилось стихотворение. И экскурсия в мир автора лично мне интересна крайне (думаю, она большинству пишущих может быть интересна). Но этот разбор — никоим образом не предписание способа чтения, остающегося всегда делом читателя. Любое стихотворение примеряется читателем на себя и живёт именно в мире читателя.

Перейдём к традиционному уже небольшому интервью с автором.

Честно говоря, для меня как стороннего читателя большая часть того, что упомянуто в твоём разборе, осталась при прочтении совершенно за границами восприятия: очень немногое из того, что там есть, я мог бы из текста вычитать. Впрочем, в этом случае я готов воспринимать авторский анализ не столько как эталонное прочтение, сколько как рассказ о культурном контексте, породившем текст. Но всё же — много ли было из описанного в разборе ясно тебе ещё на этапе замысла и в процессе его написания?

Конечно, нет. Самая большая ложь мастера (здесь я не говорю о превосходной степени труженика, но о труженике как таковом, сию минуту и на факте конкретного текста) – утверждение, мол всё так и было задумано сразу. К примеру, когда футболист условного воронежского «Факела» из подвала ФНЛ (второй по силе российской лиги) кладя нерабочей ногой мяч в девятку с сорока ярдов утверждает, дескать всё исполнено по плану – шанс на то, что он говорит правду, мягко говоря – невелик. Истинная поэзия, как искусный удар – товар штучный. Изначально, я думал, работа будет длиннее. Но, некоторые лексические находки позволили уложится, скажем, в пространство философской миниатюры. Идея финальной строки появилась далеко не сразу. Вообще «Каннельярви» рождался долго. Когда мир идей всё же снизошел до мира вещей – началась доводка: менялись отдельные слова, расставлялись нужные знаки препинания и проча, и проча… Определённо, как говаривал Лец – в действительности всё не так, как на самом деле.

И, кстати, насколько ты ожидаешь понимания читателем того, что в разборе написано?

В разборе я уже извинился перед многими за многое. Ты прав, мой взгляд на «Каннельярви» скорее – культурный контекст, нежели эталонное прочтение. Вот на такой взгляд читателя я надеюсь. Если вникать буквально в суть написанного, взяв его за основу – никакого стиха не останется. Я не даром привёл Булгаковский эпиграф: разрушив одни опоры, грех не возвести свою. Может, кому стоит заглянуть в него и тем ограничиться. (Шучу, конечно). Да, это хулиганство, но хулиганство, более побуждающее к созиданию, чем к разрушению.

Ты говоришь о суггестивности текста. Это очень интересная тема и очень близкая мне мысль, но что именно для тебя эта суггестивность значит?

Суггестивностью я вижу не столько литературный термин, сколько обоюдное состояние души: моё и читательское. Ключей для достижения подобного симбиоза – множество. Скажем, Джон Эшбери, один из крупнейших американских поэтов, пытался вывести читателя на одну с собою волну через придание сюрреалистических черт окружающей повседневности. Целан (ещё один поэт в моём «бессмертном литературном полку») – тот вовсе расщеплял мир на ничтожные фрагменты, жестоко расщеплял, дабы читатель собирал их вновь, совсем уже в иное, собственное целое… Ключей – в достатке. Если же говорить о своём… Я недостаточно мудр и умён, чтобы считать мир бесконечным. В моей парадигме – он конечен. Но границу его я стараюсь отодвинуть посредством образа и эмоции – двух нарезных сторон моего суггестивного ригеля. И, мне кажется, даже если в своей глупости я окажусь прав – крайнее слово всё равно останется за моим читателем. И это справедливо.

Фрагмент из нобелевской лекции Бродского говорит о некотором внеличностном источнике, выражающемся через поэта. Бродский говорит, что это язык. А как бы назвал этот источник ты? Так же? Или как-то по-своему? Или даже не назвал, но хотя бы описал?

Я бы не назвал язык внеличностным источником. Скорее, язык для поэта – одна из базовых составляющих личности, наряду с категориями вроде мировосприятия, рефлективности, анализа. Да, безусловно выводы Бродского мне близки. Хотя бы потому, что часто, вопреки моему авторскому желанию они обнаруживают стопроцентную доказательность. Разница в том, что Бродский возводит язык до положения демиурга, тогда как, мне кажется, язык, при всей своей безусловной гибкости, живучести, способности мутировать, совершенствоваться и прочая – остаётся человеческим инструментом. И это его замечательное качество позволяет поэту именоваться поэтом.

Что бы ты хотел написать из ещё тобою не написанного?

Хотелось больше времени уделить поэтической крупной форме. Есть задумки, кое-что уже перекочевало на бумагу. Но вряд ли это дела ближайшего будущего. Сегодня я делаю то, что делаю, и порою мне это нравится. Не исключаю, впрочем, и прозаические пробы, хотя и не питаю серьёзных иллюзий на сей счёт. Будущее покажет.

Задавайте в комментариях вопросы. По возможности будем пытаться отвечать.

Автор рубрики: Иванна Дунец

31 мая 2020 

Зыбин Илья

«Человек в футляре», или Двойное дно»

|эссе| 

«А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр?..»

Сложно говорить о творчестве Антона Павловича Чехова без должного уважения. Несомненно, этот человек является одним из самых узнаваемых писателей русской классической литературы наряду с Толстым, Достоевским и Пушкиным. По крайней мере, его фамилию я узнаю в любой ситуации, а моё отношение к нему всегда останется глубоко уважительным. Для меня именно Чехов в своих сатирических рассказах, через насмешки и гротескные образы, умудряется передать мысли отнюдь не забавные, а те, которые запускают «моторчики» где-то внутри головы, которые вынуждают мозг думать и размышлять. Размышлять о людях, о жизни, о любви, о чинах, о чести и благородстве –  и нередко всё это есть в одном только произведении. «Человек в футляре» пример именно такого комплексного рассказа, в котором активно и органично синергируют темы людских пороков; описывается диковинный характер человека, за каждым углом поджидающего опасность; и поднимаются весьма философские вопросы о человечестве. И даже в нём нашлось место для любви.

(Делая небольшое отступление перед основной частью, хотелось бы сказать, что я не ко всем произведениям классики отношусь так, как это обычно принято. Понимаете, полностью признавая самобытность и художественную ценность известнейших классических романов, пьес и поэм, гениальность некоторых, по-моему, можно было бы и оспорить. Но это ни в коем случае не призыв НЕ любить и НЕ уважать известных, и даже признанных классиками, писателей и их творчество. Наоборот, всё они – отличное отражение той эпохи, «историческое зеркало», состоящее из сотен и тысяч осколков. И каждый осколок, как часть целого, но, в то же время, обособленная от него часть, может показать истинное лицо того времени с разных ракурсов).

По-моему, Антон Павлович Чехов писал иначе, нежели присуще большинству классиков. В его творчестве нередко во главу угла встает СМЕХ. Показывая, к примеру, тех же жадных, порочных чиновников, которые обычно в романах только мешают жить, он их непременно выставляет нам на посмешище. Те же пороки, но вместо желания «удавить» мерзавца, ты хочешь просто показать на него пальцем, пока свободной рукой «держишься за живот». И хотя такую реакцию чаще называют «смех сквозь слезы», мы с вами не тратим нервы на ненависть к самодурам, а просто насмехаемся над ними вместе с писателем. И я уверен, что, если бы образы такого чиновничества можно было возродить в наши дни, для них подобное было бы гораздо оскорбительнее и обиднее, нежели наш праведный гнев и скрежет зубов.

Тем не менее, не одной только сатирой известен Чехов. Есть у него и рассказы, где юмор уступает психологии персонажей и глубокой философии. Тот же «Ионыч», к примеру. Он, безусловно, может блеснуть своим гротеском, но поднимаемая тема там не вызовет читательской улыбки. Однако в названии моего эссе заявлено другое произведение. «Человек в футляре». Рассказ о замкнутом учителе греческого языка, живущем, как подчеркнуто в названии, в абстрактном «футляре» и о людях, которые с ним пытаются ужиться. Но только ли об этом рассказывает нам Чехов? Определенно, нет.

В первую очередь, в своём повествовании Антон Павлович не ограничивается сатирой над образом «необычной личности». Он не останавливается на высмеивании замкнутого Беликова, а пытается раскрыть его как человека, обреченного на бесконечные страх и тревогу. И затеивает он всё таким интересным образом, чтобы, вероятно, ещё и пристыдить читателя, смеющегося над «человеком в футляре» вместе с Буркиным. После рассказа соседа Беликова, почти в самом финале, через персонажа Ивана Ивановича Чехов освещает нам вторую сторону ситуации. Даёт альтернативное мнение, касательно таких людей, как несчастный «футлярный человек». И даёт его под самый занавес повествования, когда на протяжении всего рассказа нам приоткрывают только точку зрения рассказчика, который отзывался о Беликове как о простом забавном «чудаке».

Не исключено, что итоговой целью Чехова была именно насмешка над пороком закрытости, подозрительности, страха за каждую следующую секунду, однако, по-моему, в произведении есть почва для гораздо более глубоких рассуждений.

Казалось бы, учитель греческого языка, придерживающийся в любую погоду и время года одной моды – меховое пальто, тёмные очки, зонт и калоши; сидящий в своей квартире за замками, с закрытыми ставнями на окнах; трясущийся по ночам, как бы его не убил собственный повар Афанасий – идеальный пример персонажа для чеховских «упражнений» в юморе. Он пугает коллег, и каким-то неведомым образом заставляет их потакать своим параноидальным мыслям и предложениям; весь город знает о Беликове и опасается такой чрезвычайно странной и страшной личности.

На самом деле, для людей, у кого чувство эмпатии развито сильнее, чем желание посмеяться над кем-либо, подобный герой произведения одной только своей характеристикой может в каком-то смысле вызвать сочувствие и сожаление. Таким читателем являюсь и я. Ставя себя на место Беликова, можно представить состояние человека, ведущего подобный образ жизни. Бесконечный страх неизвестного, подозрительность и ОЖИДАНИЕ УЖАСНОГО, которое не покидает тебя ни на секунду – настоящее проклятие. Но в рассказе упор делается именно на комичность героя, на то, как он контрастирует с остальными. И я убежден, что единственная причина этого в том, что история Беликова рассказана как раз одним из его соседей, обычным сторонним наблюдателем. С другой стороны, нельзя отрицать, что Беликов действительно совершает поступки, назвать адекватными которые не получится никому. И почему бы, в таком случае, вдоволь не посмеяться над чудаковатым гражданином, осуждающим такие банальные вещи? Но здесь всё не так просто.

Особенности характера Беликова действительно создают комичные ситуации. Например, когда его сильно взволновала езда Вареньки и Коваленко на велосипедах. Очевидно, что подобное – перебор и глупость. Но здесь как раз всплывает один момент, который полностью переворачивает как смысл рассказа, так и его жанр в принципе. Антон Павлович Чехов как врач, вполне вероятно знал или слышал об обсессивно-компульсивном расстройстве (ОКР), или хотя бы о схожем психическом заболевании. Болезнь эта подразумевает приступы подозрительности, навязчивых мыслей, мешающих повседневным делам. Моя теория состоит в том, что писатель наделил персонажа именно этим расстройством. Иными словами, Беликов мог быть просто-напросто болен.

И если смотреть на «Человека в футляре» с этой позиции, становится уже не так смешно и забавно. Теперь это не комическое произведение, а полу-трагический философский рассказ про психически нездорового человека, которого, вместо лечения и терапии, пытаются женить и влезают в его жизнь. А в итоге ещё и вздыхают с облегчением, когда Беликов умирает. Уже не так комично выглядит человек, которому мало было просто всю жизнь чувствовать себя «не в своей тарелке», и каждую секунду переживать за свою жизнь, так ещё которого втайне недолюбливают и все окружающие в городе? Только подумайте, каким ударом должна была бы стать для этого человека карикатура от незнакомца? И самое ужасное. Смех невесты, которая увидела Беликова в самом унизительном положении. Когда его коронная фраза «как бы чего не началось» воплотилась для её хозяина в самой страшной форме: что-то действительно началось и случилось. Неудивительно, что Беликов (банально) не выдержал такого стресса, ведь за короткое время, описываемое в рассказе, он пережил немало волнительных явлений, хотя по натуре своей предпочитал вообще не высовываться из квартиры, кроме походов к коллегам с целью «поддержать дружбу».

В любом случае, всё это не больше, чем моя теория, но выглядит это правда, как хитрое Двойное дно, которое рискует для многих остаться незамеченным.

И даже если это всё не так, рассказ не теряет своей главной идеи и всё ещё его мораль остается крепкой и внятной. Иван Иванович, собеседник и скромный слушатель Буркина, в конце произносит важную фразу, которая переворачивает всё ранее сказанное – она же является и эпиграфом моего эссе:

«А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр?..»

На этой фразе читатель, который успел, как должно проникнуться рассказом, может задуматься: «А ведь, и правда. Свободных людей не существует. Каждый ограничен законами, нормами морали, запретами родителей. А есть и те, чьи границы установлены их телесной оболочкой — в то время как у простых людей зона комфорта может простираться от дома до двора, улицы или даже целого города, у некоторых людей её просто нет. Даже под одеялом в собственной кровати тревога не отпустит их. От этого невозможно скрыться».

Таким человеком и был Беликов.

Но заслуживают ли такие люди, как Беликов, глумления? Заслужили ли они карикатуры, одну из которых он получил? Заслуживают ли они того, чтобы земский врач писал про них рассказы только с целью «поиздеваться»? Или, может быть, между грамотных строк скрывается нечто большее? И много ли таких людей живет среди нас, которые вынуждены терпеть общество людей, каждый раз судорожно вытирая пот со лба? У каждого из нас есть границы дозволенного. Каждый из нас, по-своему, «связан по рукам и ногам». И если читатель задался такими вопросами, смог задуматься хоть на секунду, так ли сильно он сам отличается от бедолаги Беликова, можно будет считать, что Антон Павлович прекрасно справился с главной задачей рассказа; я думаю, что именно в этом и состояла основная идея чеховского повествования.

Все мы, в какой-то степени, Беликовы. Все мы, в какой-то степени, психи и паникёры. Просто наши стены сомкнуты вокруг нас не так тесно; наш футляр не так сдавлен, как у него. Каждый человек чего-нибудь боится. Каждый опасается за собственное благополучие, за светлость завтрашнего дня. Беликов просто воплощение оного, доведённое до абсурда. Беликов – это гротескная версия каждого из нас.

Так стоит ли смеяться над таким человеком?

Смеяться над ним = смеяться над самим собой?

Чеховские Чтения

Эссе «Человек в футляре» или Двойное дно в Чеховских Чтениях

Итоги Чеховских Чтений