Альбом
Я так думаю
20.11.2019
Я так думаю
Кубковые баталии оттеснили дневниковый позитив на задний план.
Исправим ситуацию?)
Стартуем с очередным выпуском "Я так думаю".
Тема. Осенний день высок и тих (с)
Предлагаем вам описать один осенний день, который вы будете вспоминать с теплом в завьюженные зимние вечера.
От вас – пару и больше абзацев в прозе и, по желанию, несколько поэтических строк об осени (авторских или из классиков). Авторское фото/видео приветствуются)
Текст нужно разместить в своем дневнике.
Название дневниковой записи начните словами "Я так думаю", чтобы мы могли идентифицировать нужные записи.
Время для публикации — до вечера воскресенья, 24 ноября.
Подведение итогов — в понедельник, 25 ноября.
Самые интересные работы будут проанонсированы в рубрике "Выбор Поэмбука".
Ждём Ваших историй!
Литературная Гостиная
17.11.2019
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
17 ноября 2019
Автор рубрики: Иванна Дунец
Друзья,
с радостью продолжаю, ставшую традицией, публикацию эссе членов Жюри на ранее озвученную тему Чтений — «Литература в лицах». Сегодня с нами в Литературной Гостиной поэт и эссеист Тимур Дамир. Встречайте!
И добро пожаловать в Чтения с 17.11 по 27.11!
Damir Timur
«Mateo Falcone»
|эссе|
Думал об этом персонаже много, возвращался в мыслях, задавал вопросы, на которые далеко не всегда мог ответить себе. Кто он? Автор говорит, что «довольно богатый человек по тамошним местам; он жил честно, то есть, ничего не делая, на доходы от своих многочисленных стад, которые пастухи-кочевники пасли в горах, перегоняя с места на место». Крепкий, коренастый немолодой мужчина, меткий стрелок, щедрый человек, живущий в мире со всеми, добрый друг и опасный враг. Образ человека, невольно вызывающего уважение? Наверное.
Вот только слова о том, что человек жил честно, то есть ничего не делая, отдают сарказмом. Нет, это не насмешка — как можно! Слишком непрост и грозен герой, чтобы безнаказанно посмеяться на его счёт. Даже история его женитьбы начинается с того, что ружейный выстрел настиг соперника. Потом историю замяли, наш герой женился, жена родила ему трёх дочерей, что приводило его в ярость. В патриархальном мире рождение дочери не просто незначащее, а ещё и досадное событие. Нет продолжателя, наследника рода. Есть позорное прозвище делателя дочек, которых вдобавок ко всему надо выгодно пристроить замуж, каждой дать приданое. А пользоваться этим сомнительным семейным достоянием будут другие. Твои дочери будут работать в чужих семьях, умножать чужие богатства, рожать детей чужим мужчинам. То ли дело сын! Но, наконец, жена родила и сына.
«Дочери были удачно выданы замуж: в случае чего отец мог рассчитывать на кинжалы и карабины зятьёв. Сыну исполнилось только десять лет, но он подавал уже большие надежды…»
Кажется, чего ещё желать? Жизнь удалась! И на этом можно было бы поставить точку. История скучная, обыденная, банальная донельзя. Всё остальное — мелочи, интересные только для конкретной семьи, ничего не значащие частности. Но частности иногда имеют не совсем ожидаемые нюансы и продолжения.
Вернёмся к самому началу истории. Дело происходило на Корсике более ста лет назад, имя мужчины Матео Фальконе. Корсиканский горец имел свои очень чёткие понятия о семье, чести и о жизни в целом. Сын Матео — Фортунато — спрятал во дворе дома раненого бандита, за которым гнались вольтижёры. Родителей дома не было, и решение пришлось принимать самому. Истинный корсиканец всегда будет против властей, навязанных Францией, захватившей Корсику, и поможет тому, кто против властей. Для корсиканца это благое дело. Причины противостояния не особенно важны, важно то, что человека — корсиканца — преследуют представители французской власти — враги, душители корсиканской свободы и независимости. Но маленький вроде бы нюанс: Фортунато спрятал беглеца не просто так, а за серебряную монетку. А очень скоро выдал его преследователям, и тоже не от страха и не просто так — за серебряные часы. Мальчик и правда был способным и подавал большие надежды, точно рассудил, что часы подороже монетки будут. Ни в первом, ни во втором случае, десятилетка особенно не задумывался о моральной стороне сделанного. Были, были терзания, сомнения, но очень уж хотелось сначала денег, а потом часов. Поволновался и решился. А тут и родители вернулись.
Описание возвращения Матео Фальконе домой даёт читателю столько деталей о Матео, что портрет почти завершён. Сам Фальконе несёт в руках ружьё, второе — за спиной, а его жена идёт с трудом, сгибается под тяжестью большого мешка с каштанами. Для современного человека картина более чем странная. Женщина несёт тяжесть, как вьючное животное, мужчина гордо выступает впереди с единственно достойной для него ношей — оружием. Дико? Не по-мужски, не по-человечески! Это слышится даже во вроде бы бесстрастном описании Мериме. Да верно же!
Но снова нюанс. Это Корсика. И я говорю не о национальном менталитете или обычаях, вызывающих оторопь у цивилизованного человека. Это территория, где всегда было опасно передвигаться, где до закона далеко, не видно и не слышно, но каждый защитник, надежда сам себе и своей семье. Чтобы быть защитником в таких условиях, надо поступать именно так — нести только оружие. Скажу вещь очевидную и вполне выполнимую. Тяжёлую ношу можно было погрузить на осла или лошадь, а не на собственную жену. Значит, речь всё-таки не о рациональности, а о достоинстве с точки зрения Матео. А вот теперь ещё о правильности и рациональности. Это становится совершенно ясно после следующей сцены.
«Он был, что называется, благонамеренным обывателем, но в то же время корсиканцем и горцем, а кто из корсиканцев-горцев, хорошенько порывшись в памяти, не найдёт у себя в прошлом какого-нибудь грешка: ружейного выстрела, удара кинжалом или тому подобного пустячка. Совесть Матео была чище, чем у кого-либо, ибо вот уже десять лет, как он не направлял дула своего ружья на человека, но всё же он был настороже и приготовился стойко защищаться, если это понадобится.
— Жена! — сказал он Джузеппе. — Положи мешок и будь наготове.
Она тотчас же повиновалась. Он передал ей ружьё, которое висело у него за спиной и могло ему помешать. Второе ружьё он взял на прицел и стал медленно приближаться к дому, держась ближе к деревьям, окаймлявшим дорогу, готовый при малейшем враждебном действии укрыться за самый толстый ствол, откуда он мог бы стрелять из-за прикрытия. Джузеппа шла за ним следом, держа второе ружьё и патронташ. Долг хорошей жены — во время боя заряжать ружьё для своего мужа…»
Долг хорошей жены — во время боя заряжать ружьё для своего мужа. И слушаться его беспрекословно. Вот теперь всё правильно и картина ясна? Но никто и не собирался вредить Матео или его семье. Сержант вольтижёров рассказал обо всём, что произошло, о том, как малыш Фортунато выдал бандита. И если Джузеппа радостно восклицает: «Слава богу! На прошлой неделе он увёл у нас дойную козу». То Матео уже понял, насколько всё плохо. Презрительный плевок и оскорбление от арестованного бандита — «дом предателя» — он принимает молча, прикрывая лоб рукой, как человек, убитый горем. А дальше были часы (плата за предательство), разбитые о камень, ужас и настоящее горе. «Этот ребёнок первый в нашем роду стал предателем». Предатель в роду — немыслимое; несмываемый позор. Десятилетний мальчик, совсем ещё ребенок, поздний, долгожданный, последний, единственный сын, наследник и продолжатель рода. Давайте прочитаем об этом.
«Рыдания и всхлипывания Фортунато усилились, а Фальконе по-прежнему не сводил с него своих рысьих глаз. Наконец он стукнул прикладом о землю и, вскинув ружьё на плечо, пошёл по дороге в маки, приказав Фортунато следовать за ним. Мальчик повиновался. Между тем Фальконе, пройдя шагов двести по тропинке, спустился в небольшой овраг. Попробовав землю прикладом, он убедился, что земля рыхлая и что копать её будет легко. Место показалось ему пригодным для исполнения его замысла.
— Фортунато! Стань у того большого камня.
Исполнив его приказание, Фортунато упал на колени.
— Молись!
— Отец! Отец! Не убивай меня!
— Молись! — повторил Матео грозно.
Запинаясь и плача, мальчик прочитал «Отче наш» и «Верую». Отец в конце каждой молитвы твёрдо произносил «аминь».
— Больше ты не знаешь молитв?
— Отец! Я знаю ещё «Богородицу» и литанию, которой научила меня тётя.
— Она очень длинная… Ну всё равно, читай.
Литанию мальчик договорил совсем беззвучно.
— Ты кончил?
— Отец, пощади! Прости меня! Я никогда больше не буду! Я попрошу дядю капрала, чтобы Джаннетто помиловали!
Он лепетал ещё что-то; Матео вскинул ружьё и, прицелившись, сказал:
— Да простит тебя бог!
Фортунато сделал отчаянное усилие, чтобы встать и припасть к ногам отца, но не успел. Матео выстрелил, и мальчик упал мёртвый.
Даже не взглянув на труп, Матео пошёл по тропинке к дому за лопатой, чтобы закопать сына. Не успел он пройти и нескольких шагов, как увидел Джузеппу: она бежала, встревоженная выстрелом.
— Что ты сделал? — воскликнула она.
— Совершил правосудие.
— Где он?
— В овраге. Я сейчас похороню его. Он умер христианином. Я закажу по нём панихиду. Надо сказать зятю, Теодору Бьянки, чтобы он переехал к нам жить…»
Дурной сон, бред, кошмар, шок — ни одно из этих понятий даже близко не стояло рядом с тем, что произошло. И если текст новеллы, на мой взгляд, слишком, по-книжному, не окрашен эмоционально, то представление ситуации, когда отец расстреливает десятилетнего сына, не оставляет возможности отреагировать на это спокойно. Матео понял, что произошло, и практически сразу решил, что будет делать.
После фразы «проклятие!», в этом нет сомнений.
Проклятие, сын предатель.
Проклятие, позор рода.
Проклятие, скрыть это невозможно.
Проклятие, единственное, чем можно тут помочь, это казнить предателя самому, быстро, безжалостно и не рассуждая. Не пытаться оправдать, объяснить, потому что это не имеет смысла. Потому что, кроме семьи, близких, есть другие люди — вся Корсика. Скидок на возраст не будет. Никому даже в голову не придёт объяснять или оправдывать то, что сделал Фортунато. У Матео нет выбора. Сбежать с острова? Бросить свою землю, родину, опозорить имя ещё и бегством? Никогда. Проклятие, у Матео нет, и больше не будет сыновей. Род исчезнет с лица земли, продолжить его некому. А потом? Надо позвать зятя. Кому-то оставить землю, наследство. Хоть какая-то родня, муж дочери. Ну и… Сын умер христианином. Утешение слабое, но Матео хотя бы это смог обеспечить.
«Когда я увидел его два года спустя после того происшествия, ему нельзя было дать более пятидесяти лет. Представьте себе человека небольшого роста, но крепкого, с вьющимися чёрными, как смоль, волосами, орлиным носом, тонкими губами, большими живыми глазами и лицом цвета невыделанной кожи…»
Что было, то было. Он, по-прежнему, уважаемый человек, меткий стрелок, хороший друг и опасный враг. Ничего не изменилось. Просто у Матео нет больше сына.
Бюронаходок
12.11.2019
Бюронаходок
Рубрика Андрея Мансветова
Проще простого
Первый голос. Если Вы - такая умная, что Вам неинтересно то, что понятно любому, то для чего (по-Вашему) нужна поэзия?
Второй голос. Я считаю, что поэзия должна…
Да, ни словечка в простоте, моя прекрасная!
Какая чушь, зато хоть тема безопасная…
М. Щербаков
Говорят, простота хуже воровства. А ещё: будь проще, и к тебе потянутся. А ещё пастеризовано цитируют Тургенева (друг Аркадий, не говори красиво). Этот список можно продолжать, и продолжать, и продолжать.
А если ближе к нашим баранам, то: «писать для народа, или непонятно для кого». Иногда для иллюстрации приводят вот такую историю:
«У нас недавно в районе выступал поэт-самоучка, правда в каком-то союзе он состоит. Всё как всегда: читал свои стихи, немного коснулся современной поэзии, сетевой. Потом отвечал на вопросы. Одна шустрая старшеклассница задала вопрос. А у Вас, говорит, есть такое стихотворение, прочитав которое и профессор, который разбирается в поэзии, и простой работяга дядя Вася скажут "Вот это да!" Поэт помялся, говорит, читайте классику, она всем нравится. Девчонка пристаёт опять, вот, чтобы всем-всем понравилось. Он отвечает, нет, я ещё такого не написал».
Надо ли говорить, что эта история про профессора и работягу отнюдь не уникальна, и что она всегда ложь. Да еще и по нескольким позициям. Во-первых, потому, что эти два социальных статуса не антагонистичны. Если конечно не иметь в виду под работягой абстрактного люмпен-пролетария, сиречь неквалифицированного рабочего. Ну так он, люмпен, стихов не читает. А читающий стихи рабочий, точно также, а иногда и поболе (есть у меня перед глазами такие примеры) интегрирован в культуру, обладает развитым художественным вкусом и чутьем.
Во-вторых, имеет место примитивная ловушка. Если автор поведётся – провокатор говорит: пф… а мне не нравится. И всё.
К тому же, по дурости, или по умыслу, провокатор умалчивает, что даже одному и тому же человеку в разном возрасте нравятся разные стихи, что не бывает стихотворения для всех и на все времена, ибо восприятие стихов ещё и от настроения зависит, как не бывает универсальной формулы всего, сколько б её не пытались найти учёные, как невозможно соблюсти чистоту эксперимента.
Пример, конечно, не совсем про простоту, но в ту же степь, в какую раздаются вопли про длинную строку, пресловутый верлибр, дольник и прочее, чего нам не заповедовал великий Пушкин. Но если копнуть за первый слой, месседж приведённого примера в том, что сложное может разобрать только пальцегнутый филолог, а простое съедобно для всех, включая глухих, ленивых, тупых и иже.
Кстати, ленивые – это вообще отдельная категория. Ленивые – это те, кому «мешает» отличная от словарной за шестой класс пунктуация. Тоже ложь, безусловно. Семантические связи большинства фраз русского языка позволяют безошибочно расставлять акценты, и даже если двоечтение возможно, - часто это обогащает высказывание (художественное, о прочих не говорим).
Ещё ленивым мешает «неправильное» количество слогов и прочие отступления от формального идеала. Непривычное – значит плохое. Вот лозунг. Их бешенство обращается на всех, кто покушается на… право на лень. Агрессивная косность мышления – один из древнейших косяков рода человеческого. Как результат – гигатонны однояйцевой рифмованной писанины, совпадающей до полной обезличенности.
А копья продолжают ломаться. Одни предлагают писать «современным языком», выкинуть «устаревшие слова», «архаику» из своего поэтического словаря… Другие возмущаются этим. Кто тут на стороне простоты, кто сложности, - размыто.
Для кого-то «Не лепо ли ны бяшеть, братие, начати старыми словесы…» - органическая часть личной речевой практики, для других – бессмысленное мычание. И дело не в «архаике» как таковой, а в органичности речи в устах говорящего. Простота, соответственно, - не говорить в лирике языком, которым не владеешь.
Энное время назад мне с апломбом, достойным лучшего применения доказывали оправданность образа «бескрайняя дорога». На попытку возразить, мол, вот же они, края, обочиной называются, ответили, что дорога имелась в философском смысле, а значит, всё в порядке.
И это – тоже простота. Простота выдать себе ту или иную индульгенцию. Я прав, потому что в словаре есть такое значение слова, прав, потому что философская лирика, потому что я так вижу, и мне никто не указ, потому что как Пушкин… Здесь прокатывает и лазоревая синь, и алеющий красным закат. Но самый опасный вид индульгенции – в ответ на ту или иную претензию, сказать: да ладно, это же просто хобби, с чего бы мне нести ответственность за слово изречённое. И не возразишь, это действительно проще.
Но вернёмся к нашим профессорам и люмпенам. «Красота. Понятное умным не интересно…», - пафосно восклицают.
«Есть творчество для широкой аудитории, для массовой, есть для узкой. Автор ВСЕГДА должен учитывать своего реципиента, иначе это простой снобизм», - это уже более аналитически. – «Общедоступное – это не обязательно тупое, незатейливое... хорошего качества общедоступное ВСЕГДА сделано не менее мастерски».
Можно и согласиться, въедливо уточнив разве, что речь здесь стоит вести не о творчестве, а о продукте оного.
А можно и не согласиться, поскольку массовое (читай, попса), вообще не относится к оппозиции простое-сложное. Это количественная характеристика. Притянутая за уши через рассуждение: раз «зашло» так многим, значит простое.
В попсу мне бы углубляться не хотелось. Хотя бы потому, что там отсутствует прямой, один на один, разговор между автором и читателем-зрителем-слушателем.
Попса технологична. Спецэффекты для привлечения внимания и штампы-стереотипы по возможности массового поражения. Акт и феномен творчества здесь связан только и исключительно с технологией. Сама задача – зацепить как можно больше «рецепиентов». Не важно чем, не важно как. У попсы нет автора, нет и героя, который может стать ориентиром, оппонентом, собеседником. Простота если и есть, то простота прямого копирования. Та, которая хоть и не хуже воровства, но отнюдь не в сонме человеческих добродетелей.
Возвращаясь конкретно к поэзии… тут грань тоньше. Когда читатель присваивает себе взгляд автора (верно или неверно, неважно) – это поэзия. Когда приучено возбуждается на красивые слова-якоря – я лично считаю, что нет. Это рефлекс собачки Павлова, у которой при чтении «вечность-бесконечность» (утрированный пример, но так понятнее) начинает выделяться слюна. Рефлекс проще переживания. Он – самое простое, что у нас есть. Оттого-то и цветут повсюду виньетки ложной сути, а скованные одной цепью конформисты указывают нам, какую литературу писать, чтобы им было красиво, чуть-чуть волнительно, но не дай бог не потребовало выхода за пределы уютного личного мирка.
И вот ещё. Это не про стихи, конечно, и мысль не новая, но мне почему-то захотелось закончить именно ей:
"НАДО БЫТЬ ОПТИМИСТОМ. Как бы ПЛОХО ни написали вы свою повесть, у нее обязательно найдутся читатели – многие тысячи читателей, которые сочтут эту повесть без малого шедевром.
В то же время НАДО БЫТЬ СКЕПТИКОМ. Как бы ХОРОШО вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, многие тысячи читателей, которые будут искренне полагать, что у вас получилось сущее барахло.
И, наконец, НАДО БЫТЬ ПРОСТО РЕАЛИСТОМ. Как бы ХОРОШО, как бы ПЛОХО ни написали вы вашу повесть, всегда обнаружатся м и л л и о н ы людей, которые останутся к ней совершенно равнодушны, им будет попросту безразлично – написали вы ее или даже не начинали вовсе."
Борис Стругацкий. Комментарии к пройденному.
КУБОК ПОЭМБУКА. ОСЕННИЙ СЕЗОН 2019. ИТОГИ.
11.11.2019
КУБОК ПОЭМБУКА. ОСЕННИЙ СЕЗОН 2019. ИТОГИ.
Кубок: интервью с Михаилом Стрельцовым
08.11.2019
Кубок: интервью с Михаилом Стрельцовым
Литературная Гостиная
03.11.2019
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
03 ноября 2019
Автор рубрики: Иванна Дунец
Друзья,
в преддверии Чтений «Литература в лицах» я с радостью продолжу, ставшую традицией, публикацию эссе членов Жюри на ранее озвученную тему. Сегодня с нами в Литературной Гостиной поэт, музыкант и эссеист Игорь Филатов. Встречайте!
Подробнее о предстоящих Чтениях вы можете прочесть здесь
Игорь Филатов
«Доброе сердце»
|эссе|
«Литература в лицах». Казалось бы, — раздолье тема! Однако сижу перед чистой страницей уже полчаса и никак не могу определиться. Даже к книжным полкам подошёл, пробежался по корешкам — не помогло. Перелистал читательский дневник, заброшенный много лет назад, улыбнулся себе молодому и наивному, но так и не ничего решил. Слишком много их, героев, созданных волшебниками-писателями, — тех, что были моими друзьями, служили примером, открывали секреты, учили жить. Подумалось, если бы можно было собрать воедино всех персонажей литературных произведений, которые я прочёл, — какая огромная и разноликая толпа бы получилась!
Непутёвый Незнайка со товарищи, вихрастые мальчишки Гайдара, краснокожие Фенимора Купера и красавицы-креолки Майн Рида, капитан Немо и капитан Сильвер, Квазимодо и Жорж Дюруа, отец Сергий и Неточка Незванова, Дориан Грэй и лейтенант Синцов. Представляю себе эти лица и глаза, глядящие на меня: кто добродушно, кто с мольбой, а кто и с холодным презрением, — и теряюсь. О ком же написать?
Может, не о любимцах, а о тех, которые с первого прочтения так ударили по сердцу, что ему и теперь больно? Вон они стоят рядом — корсиканец Маттео Фальконе и казак Тарас Бульба — сыноубийцы, непостижимые железные люди, которые не просто обескуражили меня в своё время, а словно что-то отняли. Слово «честь» застлало им глаза, как дым, и заменило всё, в том числе и родительскую любовь. До сих пор не могу уложить в себе их поступки: не могу простить, но и судить не вправе, потому что понимаю, что души их — пучина, которая для меня слишком глубока. И поневоле приходят мысли, от которых не по себе. Думаешь: а мой отец? Он бы смог убить меня, если бы я? Тьфу, чёрт! Только не это! А дальше ещё страшнее: я ведь и сам отец. А если мои дети? Нет-нет, я даже допустить этого не могу, потому что боюсь найти в себе хоть что-то от этих двоих. Я просто закрываю глаза и не хочу об этом думать.
А когда открываю, вижу мальчишку, стоящего неподалёку. На нём прорванная в нескольких местах соломенная шляпа, старый пиджак с чужого плеча, а в руках — глядите-ка! — дохлая кошка. Босой, чумазый, он смотрит на меня с улыбкой, шмыгает носом и подмигивает. Я говорю ему:
— Привет, Гек! Вот о тебе-то я и напишу. Тебя никто не воспитывал, у тебя не было отца, который бы объяснил тебя высокое слово «честь». Точнее, отец-то бывал, но редко — когда возвращался после очередного запоя. И убить он мог, но просто так, ни за что — в приступе белой горячки. Знаешь, именно ты, оборвыш, с которым мальчикам из приличных семей строго-настрого запрещено водиться, живущий в разбитой бочке и питающийся объедками с помойки, никому не нужный и никем не воспитанный, преподал мне урок такой высокой доброты, с которой не сравниться никакая честь и никакая доблесть. Решено, я напишу о тебе. Ты не против?
Мальчик пожимает плечами:
— Ну, пишите, коли охота есть. Мистер Марк Твен и так уж меня разукрасил — от читателей отбоя нет. А что я такого сделал?
— Ты знаменитый персонаж, хочешь или не хочешь. И действительно, большой молодец! Помнишь, как ты разорвал письмо для мисс Уотсон, в котором написал про Джима?
Гек вздыхает и скребёт затылок:
— Да-а. Страшно было! Но по-другому я не мог.
— Об этом и речь.
— Послушайте, а про кого-нибудь другого нельзя?
— Ничего-ничего, потерпи, сегодня ты — мой герой!
Мне трудно представить, что кто-нибудь не читал «Приключения Гекльберри Финна», поэтому давайте сразу откроем 31-ю главу. Она называется «Молитва не от чистого сердца».
Только что два мерзавца тайком от Гека продали беглого негра Джима, с которым тот проплыл на плоту пол-Америки. Страшный удар для Гека: путешествие сделало их настоящими друзьями. Но главное, он уверен, что это божий промысел, кара за ужасное преступление — помощь беглому негру. В том, что, помогая Джиму, он совершает преступление, Гек не сомневался с самого начала. И вот пришла расплата.
«… Я даже подумал, что для Джима было бы в тысячу раз лучше оставаться рабом у себя на родине, где у него есть семья, если уж ему на роду написано быть рабом. А моё-то положение! Всем будет известно, что Гек помог негру освободиться; и если я только увижу кого-нибудь из нашего города, то, должно быть, со стыда готов буду сапоги ему лизать. Это уж всегда так: сделает человек подлость, и отвечать за неё не хочет. Думает: никто этого не знает, так и стыдиться нечего. Вот мне и показали, что есть такое всевидящее око и оно не потерпит нечестивого поседения и положит ему конец. Ну, я всё-таки постарался найти себе оправдание; думаю: ничему хорошему меня не учили — значит, я уж не так виноват; но что-то твердило мне: «На то есть воскресная школа — и почему же ты в неё не ходил? Там бы тебя научили, что если кто поможет негру бежать, то за это будет вечно гореть в аду. Меня просто в дрожь бросило…»
Попытка помолиться не выходит — слова не идут с языка. Чтобы заслужить прощение и обрести чистую совесть, надо поправить дело. И Гек пишет письмо мисс Уотсон, хозяйке Джима, в котором рассказывает, где его найти. Груз сваливается с его души.
«… Мне стало так хорошо, и я почувствовал, что первый раз в жизни очистился от греха и что теперь смогу молиться… А то ведь чуть-чуть не погубил свою душу и не отправился в ад…»
Но потом Гек стал вспоминать путешествие по реке вместе с Джимом:
«… То вижу — он стоит вместо меня на вахте, после того как отстоял свою и не будит меня, чтоб я выспался; то вижу, как он радуется, когда я вернулся на плот после тумана; …и как он называл меня «голубчиком» и «сынком»; …и как он говорил, что лучше меня нет у него друга на свете, и что теперь я один остался у него друг…»
И вот, наступает самое главное! Следующий абзац, наверное, надо бы выделить красным. Потому что мальчик, который не прочёл ни одной книжки, которого никто не учил и не воспитывал, делает такой ВЫБОР, который не под силу большинству взрослых, умных и сильных духом людей.
«… И тут я нечаянно оглянулся и увидел своё письмо. Оно лежало совсем близко. Я взял его и подержал в руке. Меня даже в дрожь бросило, потому что тут надо было раз навсегда решиться, выбрать что-нибудь одно, — это я понимал. Я подумал с минутку, даже как будто дышать перестал и говорю себе:
— Ну что ж делать, придётся гореть в аду.
Взял и разорвал письмо…»
Эта фраза — «Ну что ж делать, придётся гореть в аду» — многими считается лучшей во всей американской литературе. Когда я читал «Приключения» в первый раз, я почти не обратил на неё внимания, но в какой-то дцатый (я обожаю эту книгу) — содрогнулся. И только много позже узнал, что это «летучая» фраза, что она знаменита и даже где-то там высечена.
А теперь представьте чашу весов, которая колебалась в Геке. Вспомните, что он ещё ребёнок и верит не так, как взрослые, он ещё не дорос до претензий к всевышнему и философских «отмазок». У него всё просто и честно: заработал — получи. А то, что он считает белое чёрным и наоборот, — не его вина. Подавляющее большинство белых людей в его стране, молясь милосердному Богу, считает нормальным лишать прав и продавать, как вещи, людей чёрных на том основании, что они «как бы не люди»; а государство и религия закрепляют и освящают этот порядок вещей. Между прочим, так было всего лишь около ста пятидесяти лет назад. А всего лишь семьдесят лет назад в той же Америке, наскоро уравнявшей в правах своих граждан, независимо от цвета кожи, мистер Нийл Кингсблад, голубоглазый и розовощёкий блондин, в попытках проследить свою родословную до англо-саксонских королей по ходу дела обнаружил, что его прадед — на четверть негр, то есть он сам — на 1/32. Нет бы, смолчать! А он не захотел. Хотите узнать, что с ним стало? Прочитайте роман Синклера Льюиса «Кингсблад, потомок королей». Он потерял всё: семью, работу, уважение и чуть не потерял жизнь. Зато многое понял.
(Кстати, очень хороший во всех отношениях роман! Рекомендую).
Так что Гек Финн, будучи стопроцентным американцем, освобождая негра, совершал страшный грех. Что же заставило его пренебречь правилами, нарушить закон, пойти, как он думал, против совести, и в итоге обречь себя на вечные муки? Получилось вот что — сердце в нём победило ум. Он не смог причинить зло другу даже в обмен на вечное блаженство. И каков характер! Вот что он решил потом: «Страшно было думать об этом, страшно говорить такие слова, но я их всё-таки сказал. А уж что сказано, то сказано — больше и не думал, чтобы мне исправиться. Просто выкинул всё это дело из головы; так и сказал себе, что буду опять грешить по-старому — всё равно, такая уж моя судьба, раз меня ничему хорошему не учили. И для начала не пожалею трудов — опять выкраду Джима из рабства; а если придумаю ещё что-нибудь хуже этого, то и хуже сделаю; раз уж мне пропадать, то пускай уж не зря».
Ну, а потом начинается освобождение Джима. Это, конечно, песня! Твен неподражаем, только он так умеет. Если кто подзабыл, советую перечитать — получите редкое удовольствие! Джима освобождали с шиком и помпой — это само собой, если за дело берётся Том Сойер. На самом деле, выкрасть Джима было нечего делать. Не тут-то было.
«… Ну, это же так просто, как «раз-два — кружева, три-четыре — прицепили», и так же легко, как не учить уроки. По-моему, мы могли бы придумать способ хоть немного посложней, Гек Финн» — сказал Том Сойер…»
И Джиму пришлось вести дневник узника, разумеется, своей кровью (при том, что писать он не умел); делить кровать с пауками и крысами (узнику так положено); ломать зубы о спрятанные в лепёшках предметы; отпиливать ножку кровати вместо того, чтобы приподнять её и снять цепь (а опилки — все знаменитости так делают! — глотать); переодеваться в женское платье и многое, многое другое. А мальчикам — делать подкоп (ножами); запекать в пирог верёвочную лестницу; морочить голову тёте Салли; писать подмётные письма, чтобы поднять на ноги весь городок. В итоге сбежавшего Джима снова поймали, а Том Сойер получил пулю в ногу. И поделом!
А теперь давайте сравним мотивации двух друзей, делающих одно и то же! Том просто развлекался. Он ничем не рисковал, освобождая Джима, так как знал, что мисс Уотсон уже дала Джиму вольную. Он просто играл в приключения. Забава и впрямь получилась великолепная! Мне кажется, в этой книге ТАКОЙ Том понадобился Твену именно для того, чтобы оттенить карикатурным романтизмом неброскую отвагу Гека.
«… Том Сойер столько хлопотал и возился, для того чтобы освободить свободного негра! А я-то никак не мог понять… как это он, при таком воспитании, — и вдруг помогает освобождать негра!..»
А у Гека ставка была больше, чем жизнь, но он не мог поступить иначе.
Цитата, кажется, из Сомерсета Моэма: «Мы не те, кем хотим быть, а те, кем не можем не быть».
Гек Финн очень хотел быть честным: перед Богом, перед законом, перед людьми, которых он почитал, — но сердце не позволило. Таким уж он уродился, с сердцем, добрым от природы. Мало кто испытал столько невзгод, мало кого столько обижали, а сердце его не огрубело. Не может оно быть иным, гены у Гека такие. От кого? Может, от матери, которой он сроду не знал; а может, в нём капля крови благородного краснокожего вождя, давным-давно сгнившего в резервации. Но мне кажется, скорее всего, природа сама в рандомном порядке генерирует подобных людей, забрасывая геном доброты то в одного, то в другого. Их немного, но достаточно для того, чтобы мы знали: доброта есть, — и верили в неё. Ведь, в конечном счёте, только это помогает нам выживать.
Ну, а о чести — в другой раз…
«Приключения Гекльберри Финна» — книга на все времена! И для детей, и для взрослых. Наверное, даже больше для взрослых. Книга, в которой общечеловеческие ценности так легко и ненавязчиво, с таким непревзойдённым юмором, с таким тонким лиризмом противопоставляются общечеловеческим же порокам, пошлости и ханжеству, что остаётся только удивляться таланту Марка Твена и его смелости. Об этой книге можно написать много разных эссе: об изумительном языке; о лихо закрученном, сверхнасыщенном событиями сюжете; о редкой познавательности — глубинка Америки зримо предстаёт перед нами, так что многое об этой удивительной стране становится понятнее; один только юмор Твена заслуживает исследований, диссертаций и, конечно, цитирования.
Я выбрал то, что мне показалось самым важным.
Литературная Гостиная
27.10.2019
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
27 октября 2019
Автор рубрики: Иванна Дунец
Дайан Китон
«Кое-что ещё…»
|англ. «Then Again», мемуары, 2011|
«Интересно, как бы изменилась наша жизнь, получи мама титул “Миссис Америка”? Стала бы она выступать на телевидении, как Бесс Майерсон? Или ездить с лекциями, рассказывая о прелестях бытовой техники Philco? Или писать колонки в журнал McCall? И что бы стало с моими мечтами о славе, если бы реализовались мамины мечты? Тогда титул достался чьей-то ещё маме, но меня это мало волновало: я просто радовалась, что мне не придется делить маму с остальным миром…»
Д. Китон
Жизнь каждого человека начинается с трёх главных моментов. Первая боль — вдох. Первый крик — наши реакция и стремление сказать окружающему миру, что нам больно. Первые взгляд и прикосновение мамы — рождение надежды, что её любовь будет самым стойким и вечным обезболивающим средством в данной реальности. Таинство этих трёх незыблемых вещей — бесценно. Мы можем не помнить их, мы можем никогда и не задуматься о них, но на протяжении всей нашей, такой сиюминутной в планетарных масштабах, жизни они будут иметь огромное значение для нас самих.
Я люблю читать мемуары. Мне интересна история жизни человека. Интересно слышать человека. Интересно интерпретировать и отражать в зеркале бытия одну миллиардную чуда творения личности. Но при этом я очень редко пишу обзоры на книги подобного жанра. Почему? Не знаю. Можно, конечно, создавать, своего рода, play (book) листы людей мира. Можно. Возможно, обзором мемуаров «Then Again» Дайан Китон им будет положено начало. Время покажет.
Из аннотации к книге:
«У Дайан Китон репутация самой умной женщины в Голливуде. В этом можно легко убедиться, прочитав её мемуары. В них отразилась Америка 60-90-х годов с её иллюзиями, тщеславием и депрессиями. И все же самое интересное - это сама Дайан. Переменчивая, смешная, ироничная, неотразимая, экстравагантная. Именно такой её полюбил и запечатлел в своих ранних комедиях Вуди Аллен. Даже если бы она ничего больше не сыграла, кроме Энни Холл, она все равно бы вошла в историю кино. Но после была еще целая жизнь и много других ролей, принесших Дайан Китон мировую славу. И только одна роль, как ей кажется, удалась не совсем - роль любящей дочери. Собственно, об этом и написана её книга “Кое-что ещё…”.
Сергей Николаевич, главный редактор журнала “Сноб”»
Дайан Китон. Талантливая актриса. Умная женщина. Сильная. Открытая и закрытая, одновременно. Муза Вуди Аллена, Аль Пачино и Уоррена Битти. Я люблю её фильмы. Люблю её образы. Все эти несуразные шляпы в попытке спрятать своё лицо (себя) от этого мира. Все эти странные «унисекс» брючные костюмы и галстуки. Невероятно красивую улыбку. Такую искреннюю и открытую, что становится неловко от того, что ты не улыбаешься в ответ. Сказать, что мне было не интересно увидеть её путь и размышления во время оного — неправда. Меня всегда восхищала её история. Но, как она сама её трактует? Вот в чём вопрос. Её зазеркалье, думала я, должно быть нестандартным. Не 90-60-90. А более сложное и настоящее. Знаете, Дайан Китон у меня всегда ассоциировалась со стойким оловянным солдатиком Андерсена, почему-то. (Открою вам секрет, девчонки тоже могут им быть). Но, только прочитав её книгу, я поняла, что невольно угадала её настоящую. Так бывает.
«…Мое первое воспоминание – тени на стене, складывающиеся в узор. Лежа в кроватке, сквозь прутья я вижу женщину с длинными волосами. Она загадочная и непонятная – даже когда склоняется надо мной и берет на руки. Мне кажется, я уже тогда знала, что жизнь в этом мире будет странной и неоднозначной, но притягательно прекрасной. И на протяжении всей этой жизни я буду пытаться понять свою маму. Было ли оно так на самом деле или я это придумала уже сейчас, сложно сказать…»
Я прочла её историю за два вечера. Но сказать, что это была её история — слукавить. Это её дар памяти человеку, который до конца своей жизни был для Дайан тем самым обезболивающим. Мама. Дороти Диэнн Китон Холл. Человек, который научил Дайан видеть. Человек, который верил в неё. Как никто другой. Никто! История мамы. История жизни одной из мам в нашей реальности, отраженная дневниками и коллажами. Тайна жизни Дороти, рассказанная миллионам людей, чтобы хотя бы на миг вернуть её самой Дайан.
«…Однажды, когда в середине семидесятых я как-то приехала домой, во время проявки фотографий Атлантик-сити в темной комнате я наткнулась на кое-что совершенно неожиданное: что-то вроде блокнота, вместо обложки у которого был коллаж из семейных снимков. На блокноте виднелась надпись: “Важен процесс, а не результат”. Внутри обнаружились еще коллажи из фотографий и журнальных вырезок, но большая часть страниц были заполнены убористым почерком. Этот блокнот был не похож на все остальные мамины записные книжки с вклеенными внутрь черно-белыми снимками, разрисованными салфетками из кафе “У Клифтона” и моими позорными табелями с оценками. Этот блокнот оказался настоящим дневником.
Запись от 2 августа 1976 года гласила:
Если ты, читатель моих записок из будущего, добрался досюда – БУДЬ ОСТОРОЖЕН! На этих страницах я пишу только то, что думаю. В настоящий момент я вне себя от злости. Причина этому – Джек и все те скверные слова, что он сказал мне. Я НЕ простила и НЕ забыла их – и в этом, похоже, все дело. “Чертов ублюдок”, – это уже мои слова, прочувствованные на все сто. За кого он вообще себя принимает?
Тут я и остановилась – это было уже чересчур. Я не хотела знать подробности личной жизни родителей, особенно те, что могли разрушить мою веру в искренность их любви. Так что я убрала дневник к остальным восьмидесяти пяти блокнотам, вышла из темной комнаты и не открывала их вплоть до маминой смерти спустя тридцать лет. Но, как бы я ни пыталась делать вид, что дневников не существует, они то и дело попадались мне на глаза: на книжных полках, в кухонных ящиках и на тумбочках. Однажды, просматривая новый фотоальбом “Сто один цветок”, в нем я нашла дневник, озаглавленный “Кто сказал, что ты безнадежен?”. Он словно нашептывал мне: “Открой меня, Дайан. Прочти меня, Дайан”. Ну, уж нет, второй раз я на это не решусь. Хотя, надо сказать, меня восхищало мамино упорство – она продолжала писать, будучи абсолютно уверенной, что ее творчество никто и никогда не прочтет…»
Но, когда вы начнёте читать, то увидите, что и Дайан не обделена голосом в этой книге. Она не только пытается услышать Дороти Холл, но и сама пытается сказать всё-всё недосказанное где-то когда-то кому-то. Маме. Папе. Брату. Сёстрам. Детям. Вуди. Алу. Уоррену. Киноиндустрии. Лос-Анджелесу. Америке. Людям. Планете.
Откровения. Смелость, с которой она идет на человеческую «голгофу» достойна уважения. Так искренно обо всём. Летяще. С юмором. С болью. С какой-то невероятной энергией счастья быть самой собой. Несмотря ни на что. Не отрекаясь от себя во благо кому-то или чему-то. И знаете, я стойко-оловянно уверена, что её приемные дети — тот самый космос Дайан — счастливы быть рядом с ней. И, возможно, когда-то Декстер нам расскажет свою историю. Вернее, историю своей мамы. Дайан Китон.
Дайан Холл Китон.
Девочка, считающая всю жизнь себя некрасивой, — одна из самых прекрасных людей.
Долгих и, по-прежнему, настоящих ей лет!
P.S: Жизнь каждого человека завершается только одним главным моментом.
Последний выдох.
Мы исчезаем?
«Так почему же я решила написать эту книгу? Потому что мама ещё не ушла до конца. Потому что она сама пыталась запечатлеть историю нашей семьи в своих записках. Потому что мне понадобилось несколько десятков лет, чтобы понять: прелесть мамы была в её непонятной, неоднозначной натуре. И потому что я не хочу, чтобы она исчезла без следа – хотя это уже и произошло…»
Итоги Финала отборочного этапа
23.10.2019
Итоги Финала отборочного этапа
Правила Альбома
Альбом – место для общения пользователей Поэмбук.
Поэмбук – открытый и демократичный, но – главное – поэтический ресурс.
Ниже перечислены простые правила Альбома.
В Альбоме запрещено:
- Публиковать стихи;
- Рекламировать (себя, других, любые сторонние события, товары, услуги);
- Использовать ненормативную лексику;
- Публиковать записи, не имеющие смысловой нагрузки, не представляющие интереса других пользователей;
- Создавать записи с техническими вопросами. Для этих целей используйте, пожалуйста, разделы "Помощь" и/или "Контакты";
- Оскорблять пользователей (в том числе намеренно дискредитировать религиозным, национальным признакам);
- Публиковать записи политического содержания, равно как и устраивать политические дискуссии в комментариях к записям. Администрация будет трактовать понятие «политическая запись» в широком смысле этого слова;
- Публиковать записи, нарушающие действующее законодательство Российской Федерации.
Администрация сайта будет удалять записи Альбома, нарушающие эти простые правила, без предварительного уведомления и дополнительных дискуссий.
Администрация оставляет за собой право блокировать аккаунты нарушителей в тех случаях, когда сочтет это необходимым и на срок, который посчитает адекватным для каждого конкретного случая.
В Альбоме можно:
- Всё, что не запрещено выше
В Альбоме приветствуются дискуссии на темы, связанные с поэзией, литературой, искусством, творчеством.
Администрация может закреплять отдельные записи в шапке Альбома на своё усмотрение.
Если вы хотите закрепить свою запись в шапке Альбома, воспользуйтесь опцией «Закрепить запись».
