Альбом
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
15 ноября 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Гузель Яхина
«Дети мои»
|роман, 2018|
«Внутри каждого человека живет что-то одно, главное, что самую суть его составляет и всем остальным руководит. Вынь это главное - и кончится прежний человек, а останется одно пустое тело, будто мякоть сливовая без косточки. Кто ненавистью живет, кто - тоской, кто - похотью любовной. Старик немец жил - страхом…»
Г. Яхина
Её дебютный роман «Зулейха открывает глаза» был опубликован с большим трудом, так как издательства, в которые она обращалась, отказывали ей практически досрочно. К слову, я считаю, что если суждено чему-то быть (не важно, явлению или произведению), то, к счастью, этого не миновать. В «Редакции Елены Шубиной» роман приняли, отредактировали и опубликовали. Потом уже случились премии, издание тиражом более 200 тыс. экз., переводом романа на более чем 30 языков мира и… экранизация «Зулейхи» — многосерийного художественного фильма, премьера которого состоится в 2019 году. Теперь уже автор двух романов «Зулейха открывает глаза» и «Дети мои» (о котором и пойдет сегодня речь) Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков Казанского государственного педагогического института и сценарный факультет Московской школы кино. Ранее публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни» и «Октябрь». Теперь же — Писатель, автор двух романов-бестселлеров.
Из аннотации к роману «Дети мои»:
«… Поволжье, 1920-1930-е годы. Якоб Бах - российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность. Новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий «Большая книга» и «Ясная Поляна» за бестселлер «Зулейха открывает глаза». «Дети мои» – необыкновенный роман, продолжающий любимую автором тему удивительного сплетения этносов, культур, народов, людских судеб. Если в книге «Зулейха открывает глаза», как метко подметила писатель и переводчик Елена Костюкович, автор «швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас», то в новом романе пришло время другого исследования – трагических судеб, причудливого фольклора и жизненного уклада поволжских немцев, впоследствии разрушенного депортацией 1941 года…»
После прочтения «Зулейхи» (по-моему, даже есть выпуск Литературной Гостиной по этому роману в 2016 году), я искренне переживала, что Гузель так и останется в истории литературы автором одного романа, так как сценарное образование, скажем честно, сыграло не очень добрую службу, но… история Зулейхи, сама по себе, просто кладезь. И вот, «Дети мои» — роман уже Писателя, а не сценариста. По словам Гузель, она просто «хотела рассказать о мире немецкого Поволжья — ярком, самобытном, живом — о мире, когда-то созданном пришлыми людьми в чужой стране, а сегодня затерянном в прошлом, но это еще и история о том, как большая любовь порождает страхи в нашем сердце и одновременно помогает их превозмочь». Удалось? Да.
«… Дети не боялись ничего. В их доверчивых взорах и открытых лицах Бах узнавал то же бесстрашие, что наблюдал с рождения в глазах Анче. Голоса детей были полны веры и страсти, а улыбки - любви и надежд. Движения их были свободны, радостны, и они несли эту радость и эту свободу с собой - на покровские улицы, в тесные пространства местных рабочих клубов, театров, читален. Детей не пугали рыбьи и мышиные морды взрослых - возможно, дети их попросту не замечали: они проходили сквозь чужие страхи - как через мелкий брод, оставаясь при этом сухими. Мир распадался надвое: мир испуганных взрослых и мир бесстрашных детей существовали рядом и не пересекались…»
https://www.youtube.com/watch?v=z17_hhFg6Wg
Что касается, любви к Толкиену и стремлению вплести в сюжет тончайшую нить чудесного мира, как средства ухода от страшной реальности — почему бы и нет? Многие именитые литературоведы осуждают автора за это. Я не буду. Вопрос другой — смогла ли я проникнуться этой идеей в целом? Нет. Но, кто я такая, чтобы советовать автору двух бестселлеров, перечитать всё же произведения Толкиена. Ведь, настолько «полна коробочка» «Детей моих» аллюзиями к творчеству Его Величества, Короля фэнтезийного жанра, а это уже, как минимум, обязывает.
«… Сомнений быть не могло: написанное – сбывалось. Начертанное карандашом Баха на дрянной волокнистой бумаге – происходило в Гнадентале. Иногда напрямую воплощаясь в реальность, иногда лишь мимолетно отражаясь в ней – но происходило непременно, неминуемо. И жизнь предъявляла новые тому доказательства. Стоило Баху сочинить легенду о волшебных вишнях, охраняемых заклинанием от червей и сухоты, – и вишневые деревья в гнадентальских садах ломились от обилия и тяжести ягод, а каждая ягода была размером с доброе яблоко. Стоило написать про бобовый росток, доросший до неба, – и огороды в Гнадентале распирало от внезапного буйства зелени: турецкий горох и персидский огурец, кунжут, репа, сурепица и лен, чечевица, подсолнух и картофельная ботва – все выстреливало из земли с поразительной мощью, грозя не то достигнуть размера деревьев, а не то и правда упереться в облака. Стоило рассказать о найденном бедняками разбойничьем кладе драгоценных камней – и бахчи вздувались от обилия плодов: гигантские изумрудные тела арбузов разбухали, лопаясь на жаре и предъявляя свое рубиновое нутро; громоздившиеся одна поверх другой дыни блистали на солнце ослепительно, напоминая одновременно и огромные топазы, и слитки необработанного золота…
Этот удивительный год, тысяча девятьсот двадцать шестой, можно было назвать только Годом Небывалого Урожая – и никак иначе. Именно так Бах его и назвал. О, что это был за год! Рожала земля – щедро, невиданно. Никто – ни говорливый Гофман, ни дебелый Дитрих, ни прочие селяне – никто не знал об истинных причинах этого плодородия. И никто не знал, чего стоило Баху это жаркое лето. Едва осознав, что написанные им строки могут воздействовать на реальную жизнь, он стал писать с небывалой пылкостью, иногда – по две сказки за ночь. Выискивал в памяти все самое богатое, спелое, урожайное – и выплескивал на бумагу: великаны пасли бескрайние стада овец, носили на плечах амбары с зерном, мололи горы муки; черти строили по ночам мосты и дамбы, заставляли плуги пахать без лошадей и открывали крестьянам секреты грядущей жатвы; деревья покрывались плодами, вкусив которые, счастливцы могли познать бессмертие…»
https://www.youtube.com/watch?v=AKvwNcldeHQ
Для меня сказки не случилось. Случился Бах.
И, наконец, читать или не читать роман? Нет вопроса для меня. Безусловно, читать. Но повторит ли история Баха успех Зулейхи? По-моему, нет.
P.S: Хороших книг нам)
25 серебряных монет лучшему комментарию или вопросу, по-прежнему.
Около рифм
Рубрика Влада Южакова
Формы несвободы
В 1999-м году Россия широко отмечала двухсотлетний юбилей Пушкина. Впрочем, сказать «широко» – это не сказать ничего. От Москвы до самых до окраин, от детских садов и школ до министерств и ведомств люди озаботились вопросом прославления великого поэта. Всяк это делал в меру своих возможностей и способностей – проводились собрания, устраивались чтения, издавались книги, устанавливались монументы, чеканились памятные монеты… Помимо всего этого, каждый субъект Федерации старался найти на своей территории что-то, имеющее непосредственное отношение к «нашему всему». Но если у Москвы и Питера в этом плане проблем и раньше не было, то провинциям пришлось сложнее – не в каждой области есть Михайловское или Болдино.
Не знаю, как в этом вопросе обстояли дела в Бурятии и Ямало-Ненецком автономном округе, но Самарская область, в которой я имел честь на тот момент проживать, в преддверии празднования великой даты фактом наличия следов Пушкина на своей земле была явно озабочена. Потому что ну обидно же – все кругом памятники ставят, даже в соседнем заштатном Оренбурге Пушкин бывал, а у нас чего? И это притом, что населения в Самаре в три раза больше, чем в том же Оренбурге! Не говоря уж об уровне жизни и успехах в ракето-, авиа-, авто- и многочегоещестроении…
В общем, начали искать. Подключили местных историков и краеведов. Местные литераторы (куда же без них?) в качестве наблюдателей подключились сами. И вот, спустя энное количество времени, потраченного на копание в архивах, случается чудо – был! Проезжал! По пути в Оренбург пересекал территорию Самарской области в ее нынешних административных границах!!! И не просто проезжал, а даже делал остановку в одной из деревень! И не просто останавливался, но оставил запись в своей дорожной записной книжке!!!
То есть, величайший поэт России был у нас.
Стоял своими ногами на нашей земле.
И более того – формулировал мысли!
Осознание этого факта было подобно фейерверку, неожиданно затрещавшему под окнами среди ночи. Я помню эту эйфорию в местной литературной среде, когда писатели с мокрыми глазами восторженно выдвигали идеи: «Памятный знак! На этом месте обязательно нужен памятный знак!... Нет, стелу! Надо установить стелу!... Да что стелу – памятник! И золотыми буквами высечь на нем слова Александра Сергеича, написанные на нашей земле!... Давайте составим обращение к губернатору! Пусть срочно выделит средства!».
Казалось, еще немного, и название скромной самарской деревни торжественно внесут в список пушкинских мест… Михайловское, Болдино и Старая Бинарадка… Ну, шикарно-же!
Однако сбыться мечтам литераторов помешали те же самые историки и краеведы, благодаря которым эти мечты появились. Потому что историки и краеведы – люди дотошные, пунктуальные, предпочитающие факты всяческим литературным измышлениям. Они-то и огласили ту самую запись, сделанную Пушкиным. 16 сентября 1833 года, пребывая на территории Самарской губернии, он написал следующее: «Нынче калмыки так обрусели, что готовы с живого шкуру содрать. Слова мордвина».
Увы и ах… О памятнике и золотых буквах пришлось забыть – на выделение бюджетных средств содержание записи явно не тянуло. Набор мероприятий, посвященных Пушкину, был в том юбилейном году в Самарской области таким же, как у многих – ничего сверхординарного. А как хорошо все начиналось…
Эта история стала для меня одним из образцов формального отношения к Пушкину, да и не только к нему. Потому что главное для некоторых ее участников заключалось не в том, чтобы отдать дань памяти гению, а в том, чтобы соответствовать определенным стандартам – «чтобы у нас было не хуже, чем у других». К самому Пушкину это уже никакого отношения не имеет, это имеет отношение к обществу, к тем клише, к тем формам несвободы, которые оно создает и которыми потом с удовольствием пользуется.
На мой взгляд, своим творчеством Пушкин говорил современникам следующее: «Ребята, не бойтесь выходить за рамки, очерченные прошлым, отказывайтесь от догм, станьте свободными». И эта его мысль изменила мир – эффект от того, что он создал, был подобен взрыву, последствием которого стало рождение такого явления, которое теперь называется русской литературой.
Трудно найти более свободного поэта, чем Пушкин. Но увы, усилиями общества сам Александр Сергеевич с годами превратился для достаточно большой категории людей в некую скрижаль, догму, в нечто вроде Устава гарнизонной и караульной службы, в котором всякая строка написана кровью и не исполнять который смерти подобно.
И вроде XXI век на дворе, а граждане, навсегда застрявшие во временах Николая I, продолжают писать à la Пушкинъ, не выходя за пределы используемых им стихотворных размеров и на полном серьезе употребляя формы слов, давно ушедшие из живого языка – «соитье», «звездою», «пчелою», «путеводною», «простудною» и др. и пр. И создается такое ощущение, что под руками у них не какой-нибудь Dell или HewlettPackard, а пергамент и гусиное перо. А почему? А потому что так писал Пушкин. И если Пушкин так писал, то в их понимании это норма для всех и навсегда – вне зависимости от изменений в мире и языке. Но жить как-то надо, и реагировать на перемены скрепя сердце приходится. И тогда в языке «адептов» появляются совсем уж странные сочетания типа «виртуальною сетью». То есть, «адепты» наличие современности вынуждены признать, но все равно упрямо пользуются инструментарием, который современность давно отторгла. И это, на мой взгляд, еще один образец формального отношения к Пушкину.
Объяснять этим людям, что вся современная поэзия тоже родом из Пушкина, бессмысленно. Поэзия, хоть на йоту отличающаяся своей формой от пушкинской, вызывает у них отторжение. Дабы показать несостоятельность современного стихосложения, они всегда приводят в пример Александра Сергеевича. Например, язвительно сообщают, как им кажется, крамольную мысль: «Если бы Пушкин жил сегодня, он бы проиграл в ваших литературных конкурсах!». Однако думается мне, что если бы Пушкин жил сегодня, то он вполне соответствовал бы сегодняшнему дню абсолютно так же, как он соответствовал своему времени. Потому что, помимо того, что он был гением, он был еще и вменяемым, адекватным, очень современным человеком. И не сомневаюсь, что сегодня он точно не использовал бы ни в разговорной речи, ни в литературных произведениях такие конструкции, как «не стыдно ль вам», «света иль тьмы», «чрез расстоянья» и т.д. Хотя бы просто потому что люди сегодня говорят на языке двадцать первого, а не девятнадцатого века.
Не сомневаюсь, что найдутся люди, которые посчитают, что я имею какие-то претензии к Пушкину. Нет, это не так. Впрочем, я не имею претензий и к обществу, которое с огромным желанием любую свободную мысль стремится если не уничтожить, то закатать в бронзу, обездвижить ее своим поклонением, ограничить ее способность к развитию упаковыванием в школьную учебную программу. Потому что общество, выбирая между тем, что «не хуже, чем у других», и тем, чего «нет ни у кого», всегда выбирает первое, и мне это очень хорошо известно. У меня есть претензии к тем, что считают себя поэтами, но крепко сидят на чужом багаже и уверены, что это самый надежный ход.
Потому что для меня поэт – это свобода.
А свобода – это не бездумное копирование того, кто свободен, но поиск собственного пути.
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
8 ноября 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Олег Радзинский
«Случайные жизни»
|автобиографический роман, 2018 г.|
«… Москва 70-х годов — золотой поры советского застоя — жила удивительно богатой и насыщенной жизнью. По крайней мере, так казалось населявшим её детям известных родителей. Моя фамилия вызывала безошибочное узнавание, и путь в эту увлекательную жизнь оказался мне открыт. Мы все были чьими-то дочерями и сыновьями и — за неимением других достоинств — старательно пользовались своими фамилиями. Больше-то у нас ничего не было…»
О. Радзинский
Пьесами его отца — Эдварда Станиславовича — я зачитывалась пару лет назад, открывая для себя совершенно другого Радзинского. Не того, кто исключительно об истории России, а того, кто о любви, преданности, предательстве и, конечно, смерти. Познакомила меня с писателем чудесная киноистория «Небо. Самолет. Девушка» (2002 г.) — экранизация пьесы Эдварда Радзинского «104 страницы про любовь» (1964 г.) с Ренатой Литвиновой в главной роли. А позже я узнала, что его пьеса была уже экранизирована в 1968 г., и блистала в этой картине жена Эдварда Станиславовича — удивительная Татьяна Доронина. Но речь сегодня пойдет не о нём и его литературных произведениях, а о выходе в октябре этого года нового романа его сына — Олега Радзинского. По-моему, его «Случайные жизни» совсем не случайны в нашем пространстве сейчас. Кто-то сравнивает их повествование с Довлатовским стилем, кто-то узрел аллюзии к Солженицыну, для меня же это одна жизнь Олега Радзинского, сотканная из исторических лоскутов таких разных миров самого Олега Эдвардовича.
Из аннотации к роману:
«… Лучшая книга, которую я читал за последние годы. Борис Акунин
Каждый человек живет свою жизнь. Некоторым, впрочем, выпадает прожить несколько жизней — как автору книги Олегу Радзинскому. Советское привилегированное детство в писательской семье со знаменитой фамилией и антисоветская мятежная юность, тюрьма и ссылка, лесоповал в Сибири и путешествия по джунглям Южной Америки, работа учителя в московской школе и карьера банкира на Уолл-стрит в Нью-Йорке — такого хватило бы на многих людей. Олег Радзинский прожил эти жизни один, и теперь читатели могут прожить их вместе с ним…»
Олег Радзинский не впервые публикуется в России. Именно здесь были изданы сборники его рассказов «Посещение» и «Иванова свобода». Фантастические романы «Суринам» и «Агафонкин и время». И все они (вполне заслуженно) считаются достойными литературными произведениями современности. В одном из интервью Дмитрий Львович Быков говорил про «Агафонкина», что эта книга «на редкость увлекательная, при правильном прочтении может даже свести читателя с ума — абсолютной реальностью путешествий во времени, да и значительной пластичностью при их описании», а про «Случайные жизни» Быков не просто стал рассуждать вслух перед аудиторией, он пригласил Олега Радзинского к диалогу в свой цикл передач «Литература про меня».
https://www.youtube.com/watch?v=Hw6gZOb0lBc
«… Я был чужим среди своих, никогда, впрочем, не став своим среди чужих. Я мог сойти за своего, но им не был. Эта отдельность от окружения, нетождественность ему стали парадигмой всей моей жизни: мое черкесское младенчество отдалило меня от детсадовского литературного окружения, мое дегунинское школьное детство воспитало меня по иным законам, чем законы московских элитных школ, и дальше я жил и продолжаю жить отдельно от окружающего меня мира. Уже больше тридцати лет я живу в чужих странах, живу жизнью этих стран, оставаясь чужим — вечным приезжим. Я говорю на чужом языке, ставшим мне вторым родным, и мои дети, родившиеся и выросшие в этих странах, выросли под чужие колыбельные и считались под чужие считалки… Моей страны больше нет. На месте моей страны, занимая большую её часть, лежит другая страна — Россия. Иногда — изредка — я приезжаю туда и, как обычно, чувствую себя чужим. Я говорю на том же языке, но говорю о другом. Я не пережил с этой новой страной весь ее путь перемен, развалов, вставаний с колен и оттого не могу быть таким, как друзья моего детства и моей юности, прожившие и продолжающие проживать со своей страной все перемены, измены, горести и радости. У них есть Родина — такая, сякая, но в ней они дома, как были дома в своих «центровых» языковых школах и в своих «центровых» ведомственных домах. Они были и остаются тождественны своей жизни. Я же не был дома ни тогда, ни потом — чужой среди почти своих. Не свой среди совсем чужих. Я привык. Даже нравится…»
https://www.youtube.com/watch?v=YNdfTcj958I
Как вы уже поняли, аудиокнигу озвучил автор романа. Это было идеей издателей, которая, безусловно, мне понравилась. Но я уже слышала голос Олега Эдуардовича, поэтому для меня эта запись стала закономерностью. И ещё. Думаю, что экранизация его романа тоже «не за горами». Но в России ли? Вряд ли. Что касается слога (стиля) писателя Олега Радзинского — могу вас уверить, что «природа на сыне не отдохнула», а посему «Случайные жизни» прочитаны будут легко, но с тяжестью осознания (я так часто себя ловила на этом ощущении…), что это всё не «Фантазии Фарятьева», а самая, что ни на есть, настоящая жизнь настоящего Человека. Талантливого. Сильного. Слабого. Интеллигентного. И… не считающего себя писателем.
https://www.youtube.com/watch?v=rbmQckZX7M4
P.S: Зима, как ни одно время года, располагает к чтению, друзья, поэтому смело добавляйте в ваш литературный play-лист «Суринам», «Агафонкина и время» и, конечно, «Случайные жизни» Олега Радзинского.
Да, по-прежнему, 25 серебряных монет лучшему комментарию (вопросу).
И только хорошего вам чтения!
Около рифм
Пропеллер Карлсона
Рубрика Влада Южакова
Кубок можно организовывать по-разному – с внешним или внутренним жюри, с общим голосованием или без такового, с новыми или старыми стихами, анонимно или открыто. Но у любого Кубка есть одна общая черта: участников, расстроенных его результатами, всегда больше, чем тех, кто ими доволен. Что делать, таково устройство любого конкурса – победителей много не бывает. И если победители всегда ведут себя примерно одинаково, то поведение тех, кто не попал в число таковых, имеет вариации.
Большинство не попавших в финал нынешнего Кубка повели себя достойно – они знали условия, видели список жюри, понимали, на что идут, и поэтому спокойно приняли результаты первого этапа.
Но была группа граждан, которым их отсутствие в финале не давало покоя. Этот факт стал их главной болью, мозолью на пятке. Основное их переживание сразу после окончания отборочного тура можно сформулировать словами Карлсона: «Малыш, а как же я?! Ведь я же лучше собаки!».
А с началом финальной части Кубка недоумение от собственного фиаско переросло в возмущение авторами, попавшими в финал, в результате чего родилось глубокое, мощное чувство, озвученное тем же мультипликационным героем: «Потелевизорупоказываютжуликов... Нучемяхуже?!».
Пребывать в этом состоянии и никак не высказаться, не выплеснуть страдание на ближнего, для них не представлялось возможным. А посему неудовлетворенность собственным результатом обильно излилась на страницы сайта в самых разных формах – от недовольства Кубком как таковым до гадостей под стихами финалистов. Но если, скажем, в Зимнем Кубке 2017 года подобные комментаторы пакостили брутально, без обиняков, то нынешний режим нулевой толерантности заставил их, дабы не улететь в бан, искать новые подходы. Поэтому нынче недовольство личным местом в Кубке формулировалось, в основном, с помощью приличных выражений – оскорбляли вежливо. В остальном же нынешний Кубок своими любителями подпортить настроение финалистам ничем не отличался от прошедших.
Попробую классифицировать тех, для кого непопадание в финалы кубков является поводом для троллинга и выражения общего недовольства положением дел. На мой взгляд, таких комментаторов, кои кочуют из Кубка в Кубок, можно разделить на три устойчивые категории.
Первые (и самые скучные) пребывают во вселенской тоске. Паря где-то в околоземном пространстве, они мучительно глядят вниз и в отчаянии отворачивают скорбное лицо: «Опять этот Кубок… И опять ничего, кроме боли…». И побеждают опять те же, и стихи слабее, чем ожидалось, и Кубок себя в который раз изжил, и опять ничего нового, и снова никто не удивил – вот примерный набор тезисов, которыми перманентно пользуются тоскующие. Однако стихи финалистов при этом читают вполне внимательно и даже отмечают среди них хорошие. Карлсон в таких случаях говорил примерно следующее: «Попадешь к вам в дом — научишься есть всякую гадость… Ну, тащи сюда свою колбасу».
Вторые (самые громкие) всегда возмущены. Возмущены всем, что происходит, но в первую очередь, качеством стихов. И как такое пропустили в финал, и это аморально, и это полная галиматья, и автор не уважает читателя, и стихи непонятно о чем, и др. и пр. Публично такие комментаторы вроде бы транслируют мысль о том, что, мол, тянулись к прекрасному, а приходится читать нечто оскорбляющее нежную душу. Как у Карлсона: «Ты что, с ума сошел?! Дорогой друг издалека прилетает на минуточку – а у вас нет торта!». Но на самом деле граждане этого типа таким замысловатым образом заочно обращаются к судьям отборочного этапа – мол, господа, ну вы же сами виноваты… Поставили низкие оценки, не пропустили мой стих в финал – вот теперь и пожинайте ваши гнилые плоды.
Третьи (самые высокопарные) предлагают себя в роли мэтров. Указывают на недопустимые обороты речи. Ищут опечатки. Делают неуклюжие попытки разбора. А после отечески похлопывают по плечу как бы юного, но таки имеющего потенциал финалиста, и тихим голосом усталого мастера произносят что-то типа: «Ну ничего, ничего… Не все так плохо… В следующий раз что-нибудь и у вас получится…». Смысл таких комментариев прост – хоть на краткий промежуток времени почувствовать себя значительным. Чтобы хотя бы в мыслях произнести сакраментальное: «Я умный, красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!». Потому что уж слишком свербит и зудит, а хочется, чтобы не свербело и не зудело.
И вроде бы всем понятно, что попытки унизить участников Кубка они пытаются использовать в качестве пропеллера вышеозначенного сказочного персонажа, дабы самим хоть ненадолго попробовать приподняться чуть выше. И они сами вроде бы в курсе, что их комментарии и их оценки никак не влияют на конечное распределение мест. Но почему-то ни в какую не хотят замечать, что это именно у них молоко убежало. Поэтому не сомневаюсь, что весной они появятся вновь. Как там говорила Фрекен Бок? «Он улетел… Но он обещал вернуться. Милый! Милый!».
Новые имена в Клубе Поэтов
Дорогие друзья,
По итогам Кубка 10 новыми именами пополнился Клуб Поэтов:
Поздравляем новичков Клуба!
Несмотря на то, что пъедестал Кубка в этот раз оказался полностью мужским, в случае с пополнением Клуба ситуация ровнее - 5 из 10 новичков - представтельницы прекрасной половины.
Мы продолжаем раздавать кубковые награды. Ну а тем временем мораторий на проведение конкурсов на сайте завершен и некоторые организаторы уже воспользовались своим правом. Так что конкурсная жизнь Поэмбука продолжается!
Кубок завершён!
Дамы и господа,
Кубок Поэмбука осеннего сезона 2018 завершён!
Поздравляем всех участников Финала!
Отдельно поздравляем ПОБЕДИТЕЛЕЙ:
1 место: Тенников Михаил
2 место: Виталий Мамай
3 место: Леонид Демиховский.
Кстати, расклад сил по версии народного голосования очень сильно отличается от мнения жюри.
В народном голосовании победителями стали: Влад Южаков, Елена Скачко, Алена Воскобойник.
Мнение рядового читателя - важно, поздравляем "народных героев"!
Также, спасибо всем, кто голосовал в Кубке, поддерживал авторов, обсуждал кубковые события.
На этом - всё. Следующий Кубок состоится весной 2019 года.
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
25 октября 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Элизабет Гилберт
«Происхождение всех вещей»
«… Сколько даров, должно быть, несет вам столь пристальное изучение мира, — заговорил он. — Слишком многие чересчур поспешно отворачиваются от маленьких чудес. Детали обладают неизмеримо большей силой, чем перспектива, однако большинство людей неспособны приучить себя быть упорными и наблюдательными…»
Э. Гилберт
Элизабет Гилберт. Писательница. Эссеист. Биограф. Даже в те времена, когда её имя было для меня чужим (и совершенно незнакомым), её истории уже дарили мне оптимистичную уверенность в реализации ещё не задуманного мною и, соответственно, на тот момент невоплощенного. Но рассказать вам о романе «Происхождение всех вещей» меня побудило не это. А несколько иных вещей (простите за уместную тавтологию). Во-первых, искренний восторг от начала чтения, вызывающий непреодолимое желание поделиться с ближним кругом (прочитав 2/3 текста, желание не исчезло!). Во-вторых, ассоциативный ряд образов (образчиков), которые отмечаются иногда и в нашем с вами пространстве, и создают все условия для того, чтобы вызывать у нас определенные реакции. Там есть ответы – как вести с ними диалог? вести ли? и стоит ли, в принципе, давать реакцию на их появление в вашем коммуникативном пространстве? И, в-третьих, история в историях. Выдуманные и реальные. Интересные и странные. Длящиеся на протяжении века. И… рождающие в вас закономерные вопросы. Но не всегда следующим действом будет получение ответов на них. К сожалению.
Из аннотации к роману:
«… Время действия: конец XVIII — конец XIX веков. Место действия: Лондон и Перу, Филадельфия и Таити, Амстердам и самые отдаленные уголки земли. Мудрый, глубокий и захватывающий роман о времени, когда ботаника была наукой, требовавшей самопожертвования и азарта, отваги и готовности рисковать жизнью, когда ученый был авантюристом и первооткрывателем, дельцом и романтиком, когда люди любили не менее страстно, чем сейчас, но сдержанность считалась хорошим тоном. «Происхождение всех вещей» — это огромный труд, прекрасно подготовленный и воплощенный. В центре повествования жизнь Альмы Уиттакер, дочери ботаника и одного из богатейших бизнесменов Филадельфии. Переплетаясь с многолетними исследованиями растений, события жизни Альмы приводят её к формулированию эволюционной теории, предваряющей теорию Дарвина…»
Роман Элизабет Гилберт условно разделила на три периода. Первый — детство главной героини Альмы Уиттакер, наполненное духом эпохи Просвещения и такой закономерной для маленькой девочки жаждой знаний. И в начало начал, по-моему, изумительно вплетена в повествование история отца Альмы. (Признаюсь вам, я перечитывала ту часть, где юный Генри Уиттакер отправляется в плавание с капитаном Куком). Второй период — история Альмы и Амброуза. Ей уже 48. Он — молодой талантливый художник. Тот, кто откроет Альме её настоящность, ведь именно с ним она будет «идти против ветра ради удовольствия». И заключительный период — это пребывание Альмы на острове Таити, где ученая переживет события, которые, вкупе с многолетними исследованиями мха, наведут её на мысли об эволюционной теории.
«… — Но почему бы Богу не быть ботаником? — спросил Амброуз. — А кем бы ты хотела видеть своё верховное божество?
— Математиком, пожалуй, — решила Альма. — Тем, кто зачёркивает и стирает. Складывает и вычитает. Умножает и делит. Забавляется с теориями и новыми вычислениями. Избавляется от прошлых ошибок. Это кажется мне более разумным.
— Но никому из знакомых мне математиков, Альма, несвойственно особое сочувствие, и они не лелеют жизнь.
— Вот именно, — отвечала она. — Это бы убедительно объяснило страдания человечества и случайную природу наших судеб — всё это происходит, когда Бог складывает и вычитает нас, делит и стирает…»
Для размышления. Названием романа Элизабет Гилберт послужили рассуждения из произведений немецкого мистика XVI–XVII веков Якоба Бёме. Он жил в шестнадцатом веке, и слыл немецким сапожником, которому являлись мистические видения о растениях. Кстати, многие считали его родоначальником Ботаники. По словам Гилберт в самом романе, старый сапожник верил в нечто, что называл «обозначением всех существ», а именно полагал, что в строение каждого цветка, листа, плода и дерева на Земле Бог запрятал подсказки, способные помочь усовершенствовать человечество. Бёме утверждал, что природный мир не что иное, как Божественный шифр, содержащий доказательство любви нашего Создателя. Именно поэтому многие лекарственные растения напоминали болезни, с которыми боролись, или органы, для лечения которых использовались.
«… Ключ к выживанию во всех ситуациях был один — терпеть жизненные испытания как можно дольше. Шансы выжить были невыносимо малы, ибо мир представлял собой не что иное, как череду бедствий и нескончаемый, пылающий костер страданий. Но те, кому удавалось противостоять этому миру, формировали его облик — и в то же время под влиянием этого мира меняли свой... Эта жизнь — сложный эксперимент, где все познается на опыте. Иногда страдания заканчиваются победой, но ничего нельзя гарантировать. Самые изящные и красивые особи не всегда оказываются самыми жизнеспособными. В природных войнах господствует не зло, а абсолютный и беспристрастный закон, который гласит, что форм жизни слишком много, а ресурсов, необходимых им всем для выживания, недостаточно…»
История женщины-ученой из такого далекого (и уже эфемерного для нас с вами) мира не просто наводит на размышления о Бытие человека, о зарождении жизни на нашей планете, и, конечно, о роли науки Ботаники в человеческой цивилизации, она является мостом к прошлому и к будущему человечества одновременно. Парадокс? Да. Но как здорово, что в нашем мире есть место этому явлению. Роман Элизабет Гилберт был издан в 2013 году. Получил неоднозначные рецензии. Её и ругали, и восхищались, но однозначно то, что равнодушным этот роман не оставил ни одного читателя. А это ли не победа писателя? Колоссальный труд Гилберт, исследующей непростую историю ушедших XVIII и XIX веков с позиции учёного мира, задает, по-моему, один из главных вопросов для истории человечества — оправдано ли бытие человека на Земле?
«… В интеллекте и эмоциях, наделенных столь острой чувствительностью, нет никакой эволюционной необходимости. Нет практической необходимости иметь такой ум, как у нас. Нам не нужен ум, способный играть в шахматы, мисс Уиттакер. Не нужен ум, способный придумывать религии и спорить о нашем же происхождении. Не нужны привязанность и любовь — уж точно не в той степени, в которой мы их испытываем. Наши эмоции скорее обременяют нас, ведь именно из-за них мы испытываем такие невероятные муки. Нам не нужно быть философами. Всё это не продиктовано эволюционной необходимостью!..»
P.S: Друзья, а вы как считаете?
Автору лучшего вопроса или комментария 25 серебряных монет от меценатов рубрики. И, по-прежнему, хорошего вам чтения!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
18 октября 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Друзья,
сегодня я завершаю публикацию эссе из намедни прошедших Чтений «Экранизация». В номинации «Выбор Литературной Гостиной» вам были представлены и современные литературные произведения/экранизации, и, конечно, те, которые уже стали классическими. Жаль расставаться с чудесным явлением — Синематографом, но время неумолимо приближает нас уже к следующим Чтениям. Их я планирую провести в декабре. Сразу скажу – с темой их я пока не определилась, но идея есть (и, к счастью, не одна!). И ещё, помимо возможности чтения представленных эссе, уже по традиции в конце декабря будет объявлен победитель в номинации «Эссеист года». Если есть пожелания касаемо темы Чтений – пишите мне в лс или в комментарии по ссылке:
https://poembook.ru/poem/1963148-temy-dlya-chtenij-idei-i-predlozheniya
А сейчас вашему вниманию, в завершении цикла эссе об экранизациях, история воплощения на экране любимых всеми нами произведений сэра Артура Конан Дойла о гениальном Шерлоке Холмсе.
Юрий Гречин
«Уотсон, Холмс и все-все-все…»
|эссе|
Вначале немножко предыстории, которая, смею надеяться, не слишком утомит читателя. Первая книга о Шерлоке Холмсе — повесть «Этюд в багровых тонах» («A Study in Scarlet») — была опубликована в 1887 году, в русском переводе она была издана одиннадцать лет спустя. Всего же знаменитый сыщик появляется на страницах 4 повестей и 56 рассказов, написанных сэром Артуром Конан Дойлом (1859—1930), не считая бесчисленного множества творений последователей, подражателей и пародистов. Оригинальные (родные конандойловские) рассказы и повести о Холмсе и его бессменном спутнике докторе Джоне Уотсоне (Dr John H. Watson) охватывают период более тридцати лет: примерно, с 1880 г. по 1914 г. Столь же растянута во времени (и богата на события) история экранизаций произведения, начиная с короткометражки Артура Марви«Озадаченный Шерлок Холмс» («Sherlock Holmes Baffled»), отснятой в США в 1900 году, и заканчивая, пожалуй, январем 2017 года, в котором вышел на экраны третий эпизод английского сериала«Шерлок» — «Последнее дело» («The Final Problem»), режиссёра Бенджамина Карона, что транслирует телеканал BBC. Более поздние версии экранизаций мне, к сожалению, пока неизвестны.
Первую книгу о Шерлоке мне преподнесла в подарок ко дню десятилетия моя мама. К слову, все более или менее значимые книжки в моей жизни появлялись в моей библиотеке только благодаря ей, ибо мой отец (военный до мозга костей) мог подарить, разве что «Устав караульной службы». Как я не старался напрягать первые скромные ростки моей детской фантазии, у меня никак не вырисовывались цельные образы главных героев. И лишь только шедевр кинорежиссёра Игоря Масленникова «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей» с Василием Ливановым и Виталием Соломиным в главных ролях, придал весьма полюбившейся книжице, ясные очертания. И уж не знаю, то ли впалые бледные щёки Ливанова (Шерлок Холмс), не выпускающего трубку изо рта; то ли идеально сидевший котелок на голове Соломина (Доктор Уотсон); то ли смешные усы и кошлатая кепка Борислава Брондукова (Инспектор Лестрейд); а, может быть, серебряный поднос с кофейником в руках Рины Зеленой (Миссис Хадсон); равно как, и истинно-английская трость Евгения Стеблова (Доктор Мортимер) — сразу заставили поверить в настоящее английское действо, происходящее на экране.
Интересно, что сам Артур Конан Дойл не считал истории о Шерлоке Холмсе вершиной своего творчества и не раз порывался отделаться от надоевшего ему героя, устроив тому преждевременную кончину. Однако популярность детектива была столь высока (до сих пор пятая часть читателей уверена, что Шерлок Холмс существовал на самом деле), что отчаявшиеся читатели забрасывали автора и издательство мешками писем, в которых требовали вернуть полюбившегося всем героя!
Сколько «расследований» было проведено по бесчисленным дворам с друзьями в детстве. И не передать всего. Мамин, стащенный из шкафа, выходной плащ, клетчатая панама, шарф из лоскута белой скатерти и бездна фантазии — мгновенно превращали любого мальчишку в знаменитого сыщика, лишь только дело касалось потерянной девичьей сумочки с игрушками или, не дай Бог, личного дневника, утерянного вместе со всеми записанными туда тайнами. И совершенно не важно, что поиски не всегда были успешными. Но само перевоплощение, попытки применения знаменитого метода и прочие приятности стоили того.
«Самый лучший Шерлок Холмс — советский!». Такой вердикт вынесли англичане в 1982 году, когда фильм с Василием Ливановым в главной роли впервые транслировали по каналу BBC. Все: от премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер до простого лондонского булочника — приняли образ старой доброй Англии, который создали в фильме. Впоследствии, королева Елизавета Вторая пожаловала актеру Василию Ливанову Орден Британской империи за создание самого верного образа легендарного сыщика. Церемония награждения проходила в Москве, в посольстве Великобритании. Мой читатель в эту минуту может подумать, что я уж слишком предвзят и не беру в расчёт иные киноверсии. О нет, поверьте. Я пересмотрел многие. Но ни немцу Ричарду Освальду, снявшему свою версию еще в 1914 году, а затем в 1929 снова вернувшемуся к ней; ни британцу Лесли Хаскоту, отснявшему целую серию фильмов о Холмсе в 1931, 1932 и 1935 годах, а, равно как и американцу, Рою Уильяму Нейлу, отснявшему с 1942 по 1946 год одиннадцать рассказов (кои, к слову, я все посмотрел), на мой взгляд, не удалось и близко приблизится к нашему, советскому варианту. И дело, наверное, всё в том, что из фильма в фильм режиссёры находились в поиске образа главного героя, которые иногда даже в рамках одной версии были представлены у них разными актерами. И, уж тем более, не стоит брать в расчет попытку Карла Ламача, снявшего в 1936 году версию «Собаки Баскервилей» с Брюно Гюнтером в главной роли для личного просмотра Гитлера; или же весьма забавную костюмированную версию Боба Кларка, снятую им в Канаде в 1979 году: все персонажи в цветастых фраках, песочных пальто и украшенных цветами чепчиках, скорее из времени Евгения Онегина. Но заслуживает внимания весьма достойная попытка Йена Маккензи и Алекса Николаса, вышедшая в Австралии в 1983 году. Запомнился мне и веселый аниме-сериал японца Хаяо Миядзаки «Великий детектив Холмс» («Sherlock Hound. Flag of Japan»), продефилировавший по экранам в 1984. А ведь были еще итальянцы (Бил Коркоран, 1991), французы (Питер Сэсди, 1992) и даже Люксембург отметился (Питер Рейнольдс-Лонг, 1993). Не будем сбрасывать со счетов и попытки наших соотечественников: Александра Бубнова в 2005 и 2012 годах, и вариант Андрея Кавуна 2013 года.
Вполне вероятно, что Шерлок Холмс, так и не появился бы на свет, если бы в 1877 году юный Артур Конан Дойл не познакомился с Джозефом Беллом, уважаемым хирургом и профессором Эдинбургского Университета (University of Edinburgh), ассистентом которого Дойл впоследствии работал в Королевской больнице Эдинбурга — Royal Infirmary of Edinburgh. Как и Холмс, доктор Белл отличался редкой проницательностью и способностью делать верные выводы из самых крошечных наблюдений. Конечно, Беллу было известно, что он послужил источником вдохновения при создании образа Холмса, и он даже немного гордился этим.
Сегодня истории о Шерлоке Холмсе стали одними из самых экранизируемых литературных произведений в мире. На настоящее время было снято более 210 кинокартин и телесериалов. Но почему именно российские актеры сыграли англичан лучше самих же англичан? Василий Ливанов во многих интервью объясняет это просто — они придерживались авторского текста! Не пытались женить Шерлока Холмса, не пытались наделить его эмоциями, которыми он не обладал. Зато доктора Ватсона, которого все всегда представляли «тряпкой», впервые сделали равнозначным с Холмсом персонажем. И в результате получился лучший гимн английскому джентльменству.
«Шерлок Холмс — наш!», — уверены в Англии.
«Шерлок Холмс — наш!», — с гордостью думают в России.
Я же убежден, что правы и те, и другие. Это же так очевидно, что не нужен и дедуктивный метод:
— Элементарно, Ватсон!
Эссе «Уотсон, Холмс и все-все-все…» в Чтениях «Экранизация»
«Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», 1979 – 1986 г.г.
https://www.youtube.com/watch?v=rbW2SJ0Kf8I
P.S: Друзья, автору самого интересного вопроса или комментария к выпуску я с удовольствием вручу 25 серебряных монет от меценатов рубрики! А кому именно — выбор за Юрием.
Хорошего чтения и просмотра!
