Альбом  

Благодарим авторов за интересные рассказы!

Марина Кош  https://poembook.ru/diary/43187

Юкка https://poembook.ru/diary/43190

Гвоздовский Павел https://poembook.ru/diary/43191

Cript13 https://poembook.ru/diary/43209-ya-tak-dumayu-mys-dobroj-nadezhdy

Бритвочка) https://poembook.ru/diary/43253

Прилепская Мария https://poembook.ru/diary/43210

Просто Икока https://poembook.ru/diary/43218

Елена Юшкевич https://poembook.ru/diary/43215

Сащенко Тамара https://poembook.ru/diary/43227

Третьякова Натали https://poembook.ru/diary/43226

Лара Фрол https://poembook.ru/diary/43235

Вероника https://poembook.ru/diary/43233

Перцевая Людмила https://poembook.ru/diary/43236

Ostrovityanka https://poembook.ru/diary/43240

Сергей Касатов https://poembook.ru/diary/43242

СВЕТЛАНА https://poembook.ru/diary/43244

Cript13 https://poembook.ru/diary/43245

Селезнева Елена https://poembook.ru/diary/43264

Cript13 https://poembook.ru/diary/43255

Сияша https://poembook.ru/diary/43272

Доминика https://poembook.ru/diary/43277

Добычина Таисия https://poembook.ru/diary/43310

Адусия https://poembook.ru/diary/43350

Khelga https://poembook.ru/diary/43370

Алма-lira7 https://poembook.ru/diary/43373

Вера Соколова Зарщикова https://poembook.ru/diary/43364

В Выбор ПБ будут проанонсированы самые яркие работы.

Следите за анонсами)

Рубрика Андрея Мансветова 

Ах, как мы любим мерять…

…кто лучше, кто искренен, кто брешет, кому, вообще, с таким голосом – только в сортире «занято» кричать, где стихи, почему в России растут цены на яйца и бензин. Что бы ни происходило в мире, а они, блин, растут и растут. Ещё Соснора умер.

А у меня он звучит голосом Мирзаяна.

Догорай, моя лучина, догорай!

Все, что было, все, что сплыло, догоняй.

Да цыганки, да кабак, да балаган,

только тройки - по кисельным берегам.

Только тройки - суета моя судьба,

а на тройках по три ворона сидят.

А на тройках по три ворона сидят.

На судьбу мою три ворона глядят.

Только скажет первый ворон: "У-лю-лю!

Видишь - головы оторваны, старик!"

А в отверстиях, где каркал этот клюв,

по фонарику зеленому стоит.

Ай, фонарик мой, - зеленая тоска!

Расскажи мне, дива-девица, рассказ,

как в синицу превратился таракан,

улетел на двух драконах за моря...

Скоро совсем не останется живых тех, кто был для меня учителями и ориентирами. Наверное, это уже старость, а еще совсем не хочется. Сразу вспоминается Крапивин. «Бабочка на штанге».

Редактор:

— По-моему, в этой повести нет

ничего нового. Нет о т к р ы т и я…

Автор:

— Это не открытие, а закрытие. Способ

сказать: «Всего хорошего, ребята…»

Разговор в издательстве.

Книгу, кстати, рекомендую. В первую очередь тем, кто в детстве прочел и запомнил «Мальчика со шпагой», взятого в библиотеке, или полгода ждал каждого нового номера «Пионерской правды», и злился, когда вместо очередной главы «Гранаты», на последней странице тискали какую-нибудь приличествующую случаю лабуду.  Позже в «Уральском следопыте» - «Наследники». Это, для тех, кому интересно, вторая и третья части трилогии «Острова и капитаны» - книг, на которых мы, подростки восьмидесятых учились… нет, тут не в учебе дело. Просто это были книги для нас и про нас. Как, несколько раньше, «Дикая собака Динго или повесть о первой любви» Рувима Фраермана и «Формула счастья» Олега Корякова.

Важные книги. Когда хотелось уже не про приключения боевого чебурашки в космосе, а доказательств, что бывает любовь, что нет ничего стыдного, когда заходится сердце от возможности понести портфель девочке из параллельного класса.

А взрослые читали «Гуси, гуси, га-га-га» и «Крик петуха», который тоже, кстати, выходил в «Уральском следопыте». А еще там были прекрасные иллюстрации Евгении Стерлиговой. Опять же, кому интересно.

Ну вот, набросал ссылок. Идем дальше.

Вчера в альбоме прочитал вполне здравую мысль:

Эксперт, не обязательно является человеком, который САМ умеет делать лучше. Эксперт, это человек, который знает, как это должно быть и как, это может сделать тот, кому от природы дан потенциал, чтобы делать.

Комментировать особо не буду, просто согласен, и вот, решил воспроизвести. Применительно к поэзии, мне кажется важной одна смежная мысль, а именно – нельзя научить человека поэзии. И научиться самому – тоже нельзя.

Писать стихи научить можно. Но не через преподавание каких-то норм и обычаев. Тут в комментарии к какой-то дуэли прочел, изучайте, мол, технику стихосложения, и у вас все получится.

А вот это, друзья, фигушки. Мне лично не известны яркие примеры, когда через заучивание и воспроизведение чужих норм и форм родилось что-то яркое, свое.

В контексте этой мысли, педагогическая задача сводится к избавлению ученика от необходимости изобретать все подряд велосипеды на свете и умению показать, где у него уже отсвет искры божьей, а то и сама искра.

Пламя раздуть, а не мертвить бедолагу подсчетом слогов и типами рифмовки (если ученик рифмует). Сказать ему при случае: «а вот, брат, какой замечательный у тебя анапест получился…» Вот это работает. 

И важно, конечно, не брать за единственно верную аксиому, мол, поэзия должна быть глуповатой. Манерничал сукин сын Пушкин, рисовался. И сам, уж точно, глуповатым не был. И к работе относился серьезно. В ту, освященную веками Болдинскую осень, например, поэт начинал день с холодной ванны, в которой просиживал по нескольку часов, смиряя плоть и закаляя дух. Потом писал. Тоже ничего себе рецепт.

А я, было б время, принял бы активное участие в альбомное обсуждении про Стругацких. Помню же, как спорили до хрипоты, в те еще времена, когда за окном разваливался Союз. Чуть не до драки с филологами, утверждавшими, мол, Стругацкие – это вообще не литература. А мы в ответ херачили наизусть:

«Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю — там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!»

а девочка из поэтической студии, где я занимался, у нее еще было очень интересное имя – Юля Музыкант (по паспорту так), читала монолог:

— Проснись, погляди на меня хотя бы сейчас, когда мы одни, не беспокойся, они все спят. Неужели тебе никто из нас не нужен? Или ты, может быть, не понимаешь, что это такое — нужен? Это когда нельзя обойтись без… Это когда все время думаешь о… Это когда всю жизнь стремишься к… Я не знаю, какой ты. Этого не знают даже те, кто совершенно уверен в том, что знают. Ты такой, какой ты есть, но могу же я надеяться, что ты такой, каким я всю жизнь хотел тебя видеть: добрый и умный, снисходительный и помнящий, внимательный и, может быть, даже благородный. Мы растеряли все это, у нас не хватает на это ни сил, ни времени, мы только строим памятники, все больше, все выше, все дешевле, а помнить — помнить мы уже не можем. Но ты-то ведь другой, потому-то я и пришел к тебе издалека, не веря в то, что ты существуешь на самом деле. Так неужели я тебе не нужен? Нет, я буду говорить правду. Боюсь, что ты мне тоже не нужен. Мы увидели друг друга, но ближе мы не стали, а должно было случиться совсем не так. Может быть, это они стоят между нами? Их много, я один, но я — один из них, ты, наверное, не различаешь меня в толпе, а, может быть, меня и различать не стоит. Может быть, я сам придумал те человеческие качества, которые должны нравиться тебе, но не тебе, какой ты есть, а тебе, каким я тебя придумал…

Они боятся, я тоже боюсь. Но я боюсь не только тебя, я еще боюсь и за тебя. Ты ведь их еще не знаешь. Впрочем, я их тоже знаю очень плохо. Я знаю только, что они способны на любые крайности, на самую крайнюю степень тупости и мудрости, жестокости и жалости, ярости и выдержки. У них нет только одного: понимания. Они всегда подменяли понимание какими-нибудь суррогатами — верой, неверием, равнодушием, пренебрежением. Как-то всегда получалось, что это проще всего. Проще поверить, чем понять. Проще разочароваться, чем понять. Проще плюнуть, чем понять. Между прочим, я завтра уезжаю, но это еще ничего не значит. Здесь я не могу помочь тебе, здесь все слишком прочно, слишком устоялось. Я здесь слишком уж заметно лишний, чужой. Но точку приложения сил я еще найду, не беспокойся. Правда они могут необратимо загадить тебя, но на это тоже надо время и немало: им ведь еще нужно найти самый эффективный, экономичный и, главное, простой способ. Мы еще поборемся, было бы за что бороться… До свидания.

А еще мы с этой девочкой часами разговаривали по ночам по стационарному, а других тогда и не было, телефону. Потом она потерялась, или я… сейчас уже не помню.

Для меня самого из Стругацких осталось очень много. Помню, перечитываю, могу цитировать. Временами что-то становится менее важным, что-то перестает интересовать. Что-то не оцененное при давнем изначальном чтении, наоборот, всплывает. Ну да, Гадких лебедей знаю наизусть, Понедельник - цитирую как все, кто в теме. Не больше и не меньше. А ориентирами, которые никогда и никуда не денутся считаю «Полдень» и – больше всего остального прочего – «За миллиард лет до конца света». Там, кстати (это для тех, кто читает не только самих авторов, но и время учеников) есть продолжение Вячеслава Рыбакова. Но его читать не надо, оно плохое и ни о чем. Хотя самостоятельные произведения этого автора в моей копилке хорошего присутствуют. Но об этом я уже как-то говорил… А здесь лучше ещё поцитирую.

– Угробят они тебя там, – сказал я безнадежно.

– Не обязательно, – сказал он. – И потом, ведь я там буду не один... и не только там... и не только я...

Мы смотрели друг другу в глаза, и за толстыми стеклами очков его не было ни напряжения, ни натужного бесстрашия, ни пылающего самоотречения – одно только рыжее спокойствие и рыжая уверенность в том, что все должно быть именно так и только так. И он ничего не говорил больше, но мне казалось, что он говорит. Торопиться некуда, говорит он. До конца света еще миллиард лет, говорит он. Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться. И еще мне казалось, что он говорит: «Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной речки...» И раздавалось у меня в мозгу его удовлетворенное уханье, словно уханье уэллсовского марсианина. И я опустил глаза.

Я сидел, скорчившись, прижимая к животу обеими руками свою белую папку, и повторял про себя – в десятый раз, в двадцатый раз повторял про себя: «...с тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы...».

Все, собственно. Хотя нет. Когда не стало Аркадия, Борис написал ещё две книги. Одну из них, очень, на мой взгляд, важную и верную метафору современности могу порекомендовать. С. Витицкий. «Бессильные мира сего».

В следующем выпуске колонки: история одного бесконечного плагиата, кое-какие замечания о прозе поэтов и очередная порция умозрений на тему, как обустроить сайт. 

Рубрика Влада Южакова

ОСТАВАТЬСЯ МОЛОДЫМ

Помнится, где-то в середине 90-х заезжал на пару дней в город, в котором я жил, Евгений Евтушенко. В воскресенье состоялся поэтический вечер (дворец культуры, где это происходило, был забит под завязку). А на следующий день, в понедельник, состоялась встреча с местной творческой интеллигенцией, на которой присутствовал и я. Встреча почему-то состоялась в одном из залов мэрии и почему-то утром. Евгений Александрович меня тогда сильно удивил в хорошем смысле. Перед аудиторией выступал молодой, мощный, крайне активный человек. Ему тогда было хорошо за шестьдесят, но годы не имели значения – автор «Братской ГЭС» легко размазал провинциальных инженеров человеческих душ по стенам помещения мощной волной жизнеутверждающей энергетики. (Если честно, особо размазывать было некого – в одиннадцать утра понедельника все не вышедшие на пенсию представители тольяттинской литературной когорты были на работе. Ваш покорный слуга попал на встречу с грандом русской словесности в роли корреспондента местной газеты).

Евтушенко, в традиционно ярком пиджаке и пестрой рубашке, говорил громко, почти яростно, активно жестикулируя и легко перемещаясь в пространстве. Слушатели, в большинстве своем люди немолодые и физически не особо здоровые, были буквально подавлены мощью и обаянием живого классика. Классик разил честностью и безапелляционностью: «Где гражданская позиция нынешней молодежи?! Я не прочел ни одного литературного произведения, где было бы ясно высказано отношение к чеченской войне!».

Седые литераторы дружно кивали и тихо поддакивали. В результате из встречи получилось нечто вроде лекции – люди оказались не готовы (или не собирались?) не только выражать собственную точку зрения, но и просто вступать в диалог.

Я помню, насколько разительным был этот контраст: вроде бы на встречу собрались ровесники, но один из них готов горы сворачивать, не сходя с места, а остальные на его фоне – древние, немощные старики.

Мне в ту пору было что-то около тридцати, и может быть, впервые в жизни я тогда настолько наглядно увидел и осознал, что дело не в возрасте, не в дате рождения, записанной в паспорте.

Я потом часто сталкивался в жизни и с обратной картиной – когда вполне себе молодые люди, желая, видимо, произвести впечатление собственной значимости и солидности, абсолютно осознанно старались себя «состарить», постараться как можно быстрее перестать быть похожими на молодых.

Скажу банальность: возраст – он не в физическом состоянии организма, он в голове. Хочешь быть молодым – будь. Не хочешь – ну, значит, таково твое решение.

Не буду настаивать на том, что это обязательно хорошом – быть «вечно молодым». В конце концов, быть, например, панком в 18 – это одно, а в 68 – совсем другое. Однако всегда считал и считаю сейчас, что юношеский, незашоренный взгляд на мир – одно из свойств поэта. И Евтушенко, к творчеству и личности которого я отношусь, мягко говоря, очень по-своему, стал для меня определенного рода образцом нестарения. Не потому что он молодился, а потому что просто не желал стареть.

Рубрика Влада Южакова

ПРО ЛЮБОВЬ И РЕЙТИНГИ

Начинался уютный осенний вечер. После утомительного рабочего дня семейство поэта Семипальцева-Кашемирского отужинало и предалось культурному отдыху. Раскинувшись в кресле, Иннокентий Палыч смотрел футбол: сегодня его родной «Жировик» на своем поле рубился с аутсайдером чемпионата – «Горканализацией» из Пупырьевска. Ожидая разгрома гостей, глава дома параллельно ходу матча заглядывал в интернет – не написали ли коллеги по цеху какой-нибудь пасквиль. И мучительно обдумывал очередную эпохалку – на литсайтах давно пора было поднимать рейтинги. Но стихи предательски не шли. Его супруга Любочка, свернувшись калачиком на диване, смотрела ток-шоу про то, как Анастасия, жена форварда «Жировика» Мудянкина, записная проститутка, наркоманка и алкоголичка, требовала развода и раздела имущества в связи с тем, что подозревает футболиста в порочной страсти к игроку итальянского «Ювентуса» Криштиану Роналду. Время от времени Любочка поглядывала в сети – дабы благоверный не лайкнул без санкции фотку какой-нибудь поганой бабы. Вечер обещал быть приятным. 
«Жировик», не откладывая дело в долгий ящик, бросился в атаку: на четвертой минуте мяч заметался в штрафной гостей, попал в ногу Мудянкина и от нее влетел в ворота – 1:0. Иннокентий Палыч улыбнулся уголками губ и кивнул головой – все шло, как он и предрекал. Видимо, от нахлынувших чувств, голову его посетила поэтическая строка, которую он тут же скинул жене в «личку»: «Любишь кататься – люби и кувыркаться!». Любочка, увлеченная подробностями грехопадения блудливой, лживой и корыстной жены Мудянкина, разразилась в ответ восхищенной серией смайликов. Вечер оправдывал ожидания. 
На двадцать первой минуте Мудянкина откровенно снесли в штрафной пупырьевцев. Арбитр указал на одиннадцатиметровую отметку. Иннокентий Палыч в предвкушении чуть подался вперед. Бить вышел сам пострадавший. Разбег, пушечный удар – и… мяч улетел на трибуны. «Вот урод косоногий! – в сердцах подумал раздосадованный гений рифмованного слова. – Не зря тебя жена подозревает, содомит проклятый…». 
А дальше стало совсем грустно – в первой же атаке после неудачного пенальти вдохновленная «Горканализация» легко, без видимых усилий, сравняла счет. А в конце тайма вообще вышла вперед. На перерыв «Жировик» ушел с поля, проигрывая 1:2. «Сливают, дерьмососы!» – горячо и несправедливо думал о родной команде Семипальцев-Кашемирский, поскольку, исходя из названия, дерьмососы как раз выигрывали. Томность вечера оказалась под вопросом. 
В этот момент в «личку» Иннокентия Палыча пришло сообщение от жены. Текст гласил: «Любишь кататься – люби и кувыркаться». И подпись: «Прикольно, правда?».
«Душа моя, это же я отправил тебе сорок минут назад!» - недоуменно воскликнул в «личке» оскорбленный поэт. 
«Да? Ах да, точно, зайка… Я бываю такая невнимательная… Думала, что в сети это прочитала…» - рассеянно ответила Любочка, поглощенная техническими тонкостями рассказа Анастасии о том, как она вскрывала аккаунт Мудянкина. 
«Да нет, душа моя, - раздраженно написал Иннокентий Палыч. – Это не забывчивость – это игнор! Ты никогда меня не слышишь. Ты только маму свою слышишь!». 
«Не трогай маму! – взорвалась супруга. – Убери от нее свои грязные руки, бездарь, дебил и бабник! ЧТО, ОПЯТЬ СО СВОЕЙ АНЖЕЛОЙ ПЕРЕПИСЫВАЕШЬСЯ?!». 
«Какая Анжела, дура?! – вскипел Семипальцев. – Я ее еще полгода назад забанил!!! Это мама тебе всякую фигню про Анжелу нашептывает?! Да конечно, а кто же еще!!! И не смей повышать на меня шрифт!!!». 
«Все, Семипальцев, я ухожу от тебя. – сурово ответила жена. – Твои половые приключения и твое вечное вранье мне надоели. Живи со своей Анжелой и со своим футболом. Ты – ничтожество. А с ничтожеством я жить не могу – это выше моих сил. Телевизор можешь забрать себе – подавись им. И своими стишками тоже». 
Семипальцев что-то хотел ответить, но поперхнулся пивом, закашлялся и промолчал. «Развод так развод, - подумал он. – Лучше одному, чем с этой дурой и ее злобной мамашей…». 
В личке повисла гнетущая тишина. И только телевизор сообщал, что команды после перерыва вышли на поле, а из планшета Любочки доносились звуки мордобоя и истерические обличения Анастасии в беспробудном пьянстве и распутстве. 
Семипальцев сидел как в тумане, бездумно глядя в экран. На экране Мудянкин получил пас в центре поля, вышел один на один и опять не забил. А за полторы минуты до конца матча замкнул головой подачу с углового, но в свои ворота. Параллельно с окончанием игры подвело итоги и ток-шоу: Мудянкин был полностью оправдан, его связь с Роналду оказалась сетевым фейком, а жену Анастасию предали всеобщему порицанию и остракизму. 
Иннокентий Палыч собрался с силами, переступил через поруганную гордость и отправил супруге фотку с букетом красных роз. Любочка сначала хотела продолжить обижаться, но потом решила не нагнетать и отправила в ответ смайлик и сердечко. 
Эта ночь в семействе поэта Семипальцева-Кашемирского прошла в мире и любви. 

*** 
Мудянкин купался в лучах славы и принимал заслуженные соболезнования. Телефон разрывался от звонков и СМСок. Он подошел к жене, обнял ее и мечтательно прошептал: 
-Слышь, Настюха, сам Протопопов сейчас позвонил, прикинь?! Может, в сборную теперь позовут… 
-Может, и позовут, - устало улыбнулась Настя, - Я ж тебе в ток-шоу рейтинг так приподняла, что мама не горюй! Эх, чего мне это стоило – вспоминать не хочется… 
Телефон звякнул очередным сообщением. В нем было написано: «Love you, sweet. Your Cristiano». 
-Что пишут? – спросила Настя. 
-Что пишут? Да так… Фразу смешную прислали из сети: «Любишь кататься – люби и кувыркаться». Правда, прикольно?

Друзья!

Завершился конкурс организаторов «Есть идея».

Поздравляем победителей:

1 место

Шелест Владимир

2 место

Инь Ян

3 место

Добычина Таисия

Тройка лидеров получает допуск на проведение конкурсов категорий «любительский» и «экспертный».

Авторы, работы которых заняли с 4-е по 6-е место, получают допуск организатора конкурсов категории «любительский»:

Сащенко Тамара

Татьяна Самарская

lovepoetic

Авторам, занявшим с 7-е по 10-е место, предоставляется право провести один конкурс категории «любительский".

Поздравляем новых организаторов и желаем им успешных конкурсов, которые подарят жизнь новым, хорошим стихам и откроют нам новых интересных авторов!

Рубрика Андрея Мансветова 

ЛЕТНЕЕ МОНПАНСЬЕ

При чтении некоторых тем и комментариев к темам руки тянутся к перу, потом опускаются. Во-первых, не хочется спорить, во-вторых, исходник – чаще выступает просто точкой кристаллизации для мысли, которая мне интересна сама по себе.  То же с разнообразными конкурсами и их итогами. Речь возникает всегда косвенная. А потом все это перемешивается, как леденцы в жестянке с абстрактной картинкой на крышке.

Во времена моего детства такие жестянки шли по разряду сокровищ. Я уж не говорю о металлических коробочках от импортного чая или датского печенья (у меня была такая). Теперь такие коробочки навалом в каждом магазине. Но исчезла тайна, исчезла прелесть. То же, например, с уличной иллюминацией. Сейчас весь ночной город в огнях, это принимаешь спокойно, без эмоций. В Перми конца семидесятых прошлого века - это же было целое событие, выйти поздно вечером накануне какого-нибудь всесоюзного праздника, и смотреть как зажигаются вдоль улиц дуги крашенных лампочек. Но это я, как всегда, отвлекся.

А вот мои очередные находки.

С МИРУ ПО НИТКЕ

«Наконец -то пунктуация признана важной! А стихи без пунктуации могут попасть в конкурс?» (Мила Апрель)

От догматически-религиозного поклонения уголовно-процессуальным «законам» записи поэтического текста у меня начинает чесаться мозг. Ну, не понимаю я этих ревнителей и поборников.  Неужели непонятно, что позиция «запретить!» и «не пущщать!» всегда ущербна. Речь тут всегда о той свободе, в которой один человек старается отказать другому. Ну, не может быть визуализация речевых пауз и интонационной окраски догмой. А отсутствие оных, напротив, может быть (и бывает) значимым выразительным средством. Я уже не говорю, что позиция ревнителей (мол, без знаков не понятно ничего) – всегда или банальная леность ума, или намеренная ложь (типа, «я включу тупого», имею же право, а ты обтекай).  Радует только то, что рекомые поборники, на самом деле, не являются целевой аудиторией поэзии. Поэзия требовательна к читателю, она не терпит меркантильного потребительского отношения уже потому, что оно (меркантильно-потребительское) не предполагает сопереживания. Только переваривания.

 «Симпатичная попытка выхода из круга чужой поэтики (пусть покамест на уровне умозаключений, голой риторики): ни Есенин, ни Блок второй свежести, действительно, никому по определению не нужен» (Виктор Куллэ).

Речь шла о строчке «пьёшь, гадая, что лучше: как Блок, или как Есенин» … в конкурсном стихотворении.  Мне строчка показалась лучшим прорывом «Ассентика», ибо увидел я не мучения выбора заемной поэтики, а поэтически-самурайское стремление к смерти и выбор соответствующий. Трагический восторг сопричастности великой стихии бунта, оказавшийся непереносимым для души, и тень «чёрного человека» Моцарта, Пушкина с итогом в Англетере. Остальное озвучил Высоцкий. Ну, помните: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт…» Разумеется, ни я, ни Куллэ не можем с уверенностью утверждать, что там внутри себя имел в виду автор. Но в этом-то и прелесть.

Третья конфетка покрупнее. Источник мысли – пост Стилвотера «Вопрос о конкурсах» (https://poembook.ru/blog/37269). Мне показалось важным одно из утверждений автора, а именно:

«В сутках у каждого 24 часа, сон - где-то 6-8 часов, работа - 9-11 часов, семья/дом/магазин/прочее 3-5 часов. Это все условно, конечно. Но по факту ЛИЧНО У МЕНЯ получается где-то около часа на творчество.»

С одной стороны, похвально, когда человек выделяет на творчество специальное время. С другой – при таком подходе творчество выводится на уровень хобби, т.е. чего-то необязательного, дополнительного по отношению к «настоящей жизни».  Я не говорю, что в хобби нельзя достигнуть впечатляющих результатов, невозможно стать виртуозом, но… В стихах, которые хобби, всегда отсутствует один важнейший элемент. Поэзия (и этим она, кстати, отличается от прозы) – штука пафосная. Требует полной самоотдачи. Не в смысле, сидеть и сцепив зубы круглосуточно ваять нетленку, а быть «фоновым процессом» с высшей степенью приоритета.  Это не требование. В том смысле, что когда такой жизненный стиль становится личным требованием, на выходе поэзии тоже не получается. Не получается ее и тогда, когда стихи нужны для…  конкурсов, выкладки на своей страничке в социальных сетях, декларации и демонстрации себя в любом виде и форме. Стихи, по-моему, вообще вне любого целеполагания. Только подумал, «а напишу-ка я о…» И все. Можно идти курить бамбук.

Поэзия в личном пространстве автора взрослеет так же, как взрослеет человек в пространстве окружающей действительности. Детство, отрочество, юность… 

Конец детства наступает с пониманием, что тексты, наполненные «вечностью-бесконечностью» и прочим аналогичным по списку не имеют ни глубины, ни смысла и написаны отнюдь не душой, а седым, косматым и заскорузлым стереотипом.

Отрочество – эксперимент, оттачивание формы, сладострастное для личной самоидентификации выкапывание чужих ошибок и сбрасывание мэтров с корабля современности. Думаете, я так не делал?  Делал, только в путь, и не стыдно ни чуточки.

Юность – мучительно не хватает слов. Юность – собака, всё-всё понимает, но совсем не хватает слов. Это сладостно и мучительно, особенно если юность поэтическая совпадает с физическим (или хотя бы метафизическим возрастом), это почти всегда трагично, если поэтическая весна совпадает с человеческой осенью.

Поэзия, в отличие от жизни может остановиться в любом из своих возрастов, перестать взрослеть, спокойно и незаметно для автора выйти на циркуляцию. Для кого-то это нормально (особенно если написание стихов, действительно, просто хобби). Для кого-то нет. 

Взросление – это переоценка ценностей, это падение в пропасть, когда все прошлые наработки и достижения теряют и цену, и значение. Встает вопрос: а поэт ли я? Вопрос самоидентификации в мире культуры. Вопрос отдачи, уже не в режиме радости от дружеских «аффтар пеши исчо». Маркер нужен, что ты говоришь нечто важное не только тебе. Всеядной тусовке уже не веришь по определению. А чужое непонимание ранит.

«Качественные адресные стишата, потенциально крепимые к двери сортира турецкого четырёхзвёздочного отеля, - мой потолок. Видимо, новых стишат больше не будет». (KHELGA)

Вот через это или подобное этому проходит любой автор на стадии взросления. Один, два, десять раз. Это каждый раз мучительно. Часто это поза. Больше скажу. При произнесении такого вслух даже наедине с собой – это всегда поза. Не в том смысле, что врешь себе, нет. Думаешь именно так, думаешь честно. Из разных причин исходя.

Написал кто-то, не важно кто, главное, что не ты, что-то охренительное – и начинается: вот, я никогда так не смогу, а раз не смогу, зачем тогда вообще писать…

Меня этот вопрос грызет подспудно годы и десятилетия. А что делать. Поэзия как процесс, всегда гонка за лидером. Не, в смысле, стараться стать «какпушкин» - это-то как раз бессмысленно, ведь, сколько не пой чужим голосом – себя-то не обманешь.  И вот, живешь, живешь, угрызаемый этой завистью, как вдруг приходит что-то. Впечатление, наблюдение, мысль, какой-то еще всплеск, и вот тебе уже наплевать на всех на свете пушкиных, ты занят, тебе надо поймать, удержать, выразить. Как СашБаш пел: «не надо не плачь, не плачь, лежи и смотри / как горлом идет любовь». Поймал однажды такое, и алга. «Придуманные» стихи, особенно собственные - бесят! И снова зарекаешься не писать никогда больше ни за что. И снова ищешь озарения. Взросление поэта – это когда наступаешь на горло зуду в пальцах и пишешь только, когда озарение. Когда есть, что сказать. И злобно вымарываешь, если сказать не получилось. Здесь нужна еще большая внутренняя сила и внутренняя честность. Но даже если все получилось, чужое все равно блестит ярче (гениев не берем – у гениев свои тараканы).

Еще причина (и опять из личного опыта), когда пишешь крепко, легко, свободно, инструмент отточен и не тупится, но внезапно осознаешь, что помимо приема с навыком за стихами ничего нет. Когда становишься одинаков, вбит по шляпку в собственную манеру. И стихи (для себя, только для себя) при повторном чтении становятся пресными, как жеванная промокашка. И снова страх, снова – я никогда больше не… - страх того, что исписался, что никогда не выйдет уже «настоящего», «вкусного» не получится.

А делать-то что? Снова лезть в эксперимент – глупо, остальное еще глупее. Остается на свой страх и риск тупо искать вдохновения (ну, так никто не обещал, что будет легко).

Александр наш Сергеевич своей болдинской осенью каждый день по четыре часа высиживал в бадье с колодезной водой, смиряя плоть, Маяковский рубил дрова, а потом клал полено под голову вместо подушки, чтобы спать было неудобно, Мусоргский – бухал (если верить народной молве).  Мой хороший друг, поэт Сережа Ивкин осознав, что «может срифмовать что угодно с чем угодно», с головой ухнул в пучины верлибра. Примеров масса – каждый сугубо индивидуален.

Неиндивидуально лишь правило, что если автор задается вопросом, подобным Хельгиному, автор, по определению не является графоманом. У тех нет ни малейших сомнений в оправданности собственных литературных упражнений, наличии «миссии» и прочей подобной ерунде.

«…Сидя на пачках с книгами, мы у Гены выпивали еще много лет. Пока он не купил стулья. Еще раз скажу: книга – это хорошо. И добавлю – нужно. Вопрос – кому». (Влад Южаков)

Ответ – нужно самому автору. Прозаиков не берем, те иногда и зарабатывают собственным печатным творчеством, высшее же достижение современного поэта – чтобы книжка окупила «бумагу». Ну так и цель у нее не коммерческая. Книга – очень хороший выход для автора, который (как автор предыдущей цитаты) осознанно ставит себя на паузу.  Особенно если подходить к ней добросовестно, а не просто ссыпать широкой горстью первые попавшиеся тексты в мешок обложки.

Книга – такое же поэтическое высказывание, как и стихотворение. Более крупное, многогранное, но тоже полностью на совести автора. Здесь ему, кстати, легче. Здесь в помощь – корректор, редактор, верстальщик и прочие заинтересованные и полузаинтересованные лица. Они – группа поддержки, не дадут при случае психануть, удалить черновики, расколотить топором компьютер. Скажут: «работай, нигер!»

И автор садится работать. Перлюстрирует собственный онлайн, выволакивает из загашников то, что в онлайн (современного автора берем, ясен пень) не попало, кроит. Примеряет, притирает, редактирует. Это не просто важная, важнейшая часть индивидуальной литературной работы. Поэт без книг – просто автор стихотворений не потому, что книга - это понты, а потому, что не знает себя. Не думал над собой, не способен взглянуть на целое.  Я могу тут еще пометафорить, но мысль от этого не увеличится. Книга – единственный способ поэтического самопознания.

АССЕНТИК КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ АРХЕТИПА

Для меня этот закончившийся конкурс во многих смыслах уникален. Хотя бы потому, что в силу особенностей конкурсных задач и состава участников не было нужды в критике-критике.  Поле ассоциаций – да, психоделика – безусловно. А всякие там рифмы-шмифмы, размеры с темпоритмами – вообще не интересно. Что интересно, написал здесь: «ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО КОЛУМНИСТА» (https://poembook.ru/diary/40340-assentik-vozvraschenie-bludnogo-kolumnista). И здесь: «ВСТРЕТИШЬ БОРХЕСА, УБЕЙ БОРХЕСА» (https://poembook.ru/diary/40551-assentik-vstretish-borkhesa-ubej-borkhesa).

Осталась только Сидхардха. Но речь, конечно, не о ней.

Когда деревья были выше, трава зеленее, а пи… (ну, вы поняли, о чем речь) мягче, считалось моветоном не прочесть «Игру в бисер», как минимум. Чуть позже в моду вошел «Степной волк», сведенный к одной цитате («Ты должен поспать с красивой женщиной, Степной волк…»). Я совету последовал, в Гессе разочаровался (до этого разочаровался в Кастанеде и в Миллере) и стал забуриваться в философию. Фрейд мне тогдашнему был – попса, это позже я его прочувствовал, оценил и зауважал, в том числе за полученную им премию в области литературы.   Юнг был крут и разносторонен. Он даже инопланетян предсказал по-взрослому. Про коллективное бессознательное я и вовсе молчу. Соответственно, из чувства поперешности, взял не того и не другого, и даже не антропософа Рудольфа Штайнера, а Альфреда Адлера и положил бедолагу в основу защиты своей философской вышки ровно (за дни и месяцы поторгуемся) за двадцать лет до того, как Сергей Касатов объявил Ассентик. Тема диплома, если кому интересно, «Компенсаторная функция искусства по отношению к науке и технике». Но вернемся к конкурсу.

Заявленная тема финала – засада, вообще, и немцы сбоку. Ловушка. Пожалуйте, дамы, соревнующиеся в роковые объятия ролевой лирики. Почему ловушка? Да, потому, что она, ролевая, всегда проигрышна на фоне остальных товарок. Когда тот же Гумилев начинает: «Я конквистадор в панцире…», читатель не верит. Врешь, думает читатель. Врешь, брат, Николай Степанович. Ну, какой ты конквистадор? 

Вот и при попытке навинтить на стихотворение Будд, Говинд и иже с ними, возникало отторжение. Роль отторгалась. Тень отторгалась, кроме помянутого выше «черного человека».

Здесь мне понравился Куллэ: «Строго говоря, в индийской философии для того, чтобы прийти к «мокше» («освобождению») уж точно надобно не с рюкзаком на электричке куда-то шастать».

Это о том, что авторам участницам важнее пути и постижения оказалась «нитка», которая держит воздушный шарик нас здесь.

Такую вот нитку здорово понимал Есенин, когда уже понимал все. Из его тени, его «Черного человека» мне помнятся лишь привязки:

…И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою…

А мне стихи финала Ассентика не понравились так, чтобы вот ах. Более того, вызвали странное, смешанное чувство тем, что зеркалили мои чувства-эмоции-рефлексии разных времен и лет. Думалось, будь я сам участником финала, подал бы в конкурс собственную «Дорогу на Обум» (названием все еще горжусь, текстом – нет, ну, разве что местами). И самому бы себе влепил… 

Нет, это ж правда… я в каждом из участников узнал себя. До уровня цитат узнал, до уровня прямого диалога.  Вот, в качестве примера.

Лицо болит…

А твое у кого-то я выкрал совсем недавно.

Неужели ты хочешь его вернуть

даром?» (ВОРЫ ЛИЦ, Кицунэ)

_______

39.

- Это ваше лицо?

- Мое…

- Купите…

- Цена?

- Душа…

- Идет.

1994 год от сотворения мифа. Пермь. Вокзал. (А.М. «Кантата апостериори», 1997)

Есть подобные пересечения и в остальных текстах. Это, кстати, нормально. Это по Юнгу, хотя и не совсем из той области, что «Тень». Стихи умеют общаться между собой на уровне коллективного бессознательного, ноосферы Вернадского, тайной азбуки тюремных перестуков.

И, в завершение, отвечу на вопрос, который мне задавали здесь уже много раз, а именно, по каким критериям я оцениваю тексты. Их всего три, если не отвлекаться на технику. Это: честность, точность, личность.

А, «как Блок, или как Есенин» мы разберемся в другой раз и, лучше бы, много позже.

НАСТРОЙКА ИНСТРУМЕНТА

И, кстати, о новшествах на сайте. Даже при работе с собственной страницей мне очень не хватает, чтобы при наведении курсора на запись дневника или стихотворение во всплывающем окне отображались первые, допустим, двести символов, четыре строки или как-то так. То же - при просмотре чужих текстов и записей. И, кстати, может быть имеет смысл добавить в генеральный рубрикатор «книгу предложений», куда каждый пользователь мог бы заносить записи подобные этой.