Альбом  

Автор рубрики: Иванна Дунец

31 декабря 2020          

Итоги«Свободных Чтений»

|литературный жанр — эссе| 

Друзья,

прежде чем подвести итоги Cвободных Чтений, хочу поздравить всех вас с наступающими Новым Годом и Рождеством! Примите наилучшие пожелания  от меня, авторов эссе и нашей замечательной команды жюри! Будьте здоровы — это главное сейчас. Пусть вдохновение вас не покинет никогда! Пишите! Любите и будьте любимы! Пусть ваши родные и близкие всегда находятся рядом, поддерживая вас! Этот страшный год показал нам, что жизнь, здоровье и любовь близких — бесценный дар этой реальности всем нам! С наступающими!

Свободные Чтения стали настоящим праздником с л о в а! Эссе авторов позволили нам не просто отвлечься от этой стра(ш)нной реальности бытия. Они даровали всем тем, кто читал, сопереживал и полемизировал возможность хотя бы несколько часов не думать о пандемии-2020, об отсутствии привычного настроя в новогодние дни и о том, что мир стал другим. Знаете, в какой-то момент у меня появилось даже ощущение, что всего этого вообще не существует, а если и есть, то лишь в воображении какого-то прозаика, предпочитающего жанр «хоррор».

Об эссеситах. Спасибо вам! Вы создали иную реальность. Вы — творцы. Спасибо, что размышляете вслух, делитесь насущным и не перестаёте творить! Пьедестал в Свободных Чтениях очень необычный. Первые два места заняли дебютанты Чтений — Александр Рябчиков и Леонид Старцев. Наша прекрасная Маша с рассуждениями о чёрном квадрате взяла заслуженную бронзу. Победителем народного голосования стала Людмила Перцевая. Поздравляем! Призы от Администрации сайта «Поэмбук» в лице Андрея Найдиса вам всем уже вручили, а благодарственные письма от рубрики «Литературная Гостиная» я разошлю вам в личные сообщения, как только наш любимый художник их нарисует. Но будем помнить, что ВСЕ ЭССЕИСТЫ большие умницы! И минимальная разность в баллах, тому подтверждение! Поздравляю вас все-всех-всех! Ура!

О жюри. Искренне благодарю команду профессионалов за время, невероятный  труд и безмерную любовь к эссеистике! Спасибо каждому из вас за поддержку Чтений. Отдельную благодарность я хотела бы выразить нашему бессменному жюристу, автору Музыкальной Гостиной, поэту, эссеисту, музыканту и просто хорошему человеку — Игорю Филатову. То, что он сотворил в Свободных Чтениях ещё одно маленькое чудо! Для тех, кто не знает, делюсь: Игорь во время Чтений заболел коронавирусом, его госпитализировали, но он не бросил нас всех, а отжюрил Чтения, борясь за жизнь. Игорь, скорейшего вам выздоровления! Спасибо жюристам за обстоятельные рецензии авторам, за диалог, за помощь и, конечно, за время, что вы каждый раз даруете Чтениям. Для меня честь и невероятная радость работать с каждым из вас!

О номинации «Выбор ЛГ». Теперь о главном. В рубрике «Литературная Гостиная» в январе-феврале мною будут опубликованы несколько эссе. Представляю вам их авторов. С каждым из представленных эссеистов перед публикацией мы сможем обговорить все нюансы (дата и время публикации, возможное редактирование эссе). Если есть вопросы и пожелания, обязательно пишите мне в лс.

— эссе «Гора», автор Андрей (мистер-твистер)

— эссе «Не слыть, а быть!», автор Леонид Старцев

— эссе «Трагедия дяди Вани», автор Рябчиков Александр

— эссе «О раскаянии и прощении», автор Виктория Беркович (Barklai)

— эссе «Отложенная творческая мечта», автор Таисия Добычина

— эссе «Углы моей жизни», автор Маша Простокваша

— эссе «Сколько пальцев, Уинстон?», автор Зыбин Илья

— эссе «Небесная трагедия», автор Пиля Пу

Поздравляю всех-всех-всех! Праздник С Л О В А состоялся! Подарки и прянички раздала, слова добрые сказала, теперь же слово за вами! Поздравляйтесь-общайтесь-творите и читайте хорошие книги в новом году! А старый год? Прогоняйте, пусть уже канет в лету!

С Новым 2021 годом, друзья!

Автор рубрики: Иванна Дунец

27 декабря 2020          

Батаева Светлана

«Многоликая Золушка»

|эссе| 

Давным-давно, когда я ещё была маленькой девочкой, из всех сказок самой любимой у меня была «Золушка», но не та, которую записали у сказителей братья Гримм, а вариант Шарля Перро. Именно эта история не только трогала моё сердце, но и поражала моё детское воображение: добрая фея; тыква, превращающаяся в карету; мыши, обращённые в лошадей; метаморфозы маленьких ящериц и большой, с огромными усищами крысы; и, конечно же, бал, настоящий королевский бал, где можно было танцевать в чудесных хрустальных туфельках, пока часы не пробьют полночь.

А вот, пересказ братьев Гримм мне как-то не нравился: там не было феи, всех её волшебных милых фокусов; туфельки были не из хрусталя, а из золота; а Золушка всё время ходила на могилу матери и плакала. Смущала и концовка, когда белые голуби (те самые, которые заменяли в сказке фею и помогали Золушке) нападают на её сводных сестриц и выклёвывают им глаза. Как-то мне, маленькой, было от этого жутко, жутко и неприятно, а вдобавок ещё и неловко: я уже знала, что злых героев надо наказывать, но именно такой способ казался каким-то неправильным, каким-то не сказочным, странным и некрасивым.

Теперь же, став взрослой, я понимаю, что в варианте братьев Гримм пересказчики не только перестарались с жестокостью, но и обидели Золушку. Ведь, это была её свадьба! А они устроили из неё «Варфоломеевскую ночь»! Ну, кому приятно будет вспоминать о самом прекрасном дне своей жизни, омрачённым такими зверскими подробностями? Свадьба, на которой у двух подружек невесты выкололи глаза... и они стояли рядом со «счастливой» невестой со своими окровавленными глазницами, громко рыдая и прося указать им дорогу, чтобы не упасть?

Другое дело, сказка Шарля Перро: там всё завершилось мирно. Мирно и достойно! Без всякого неприятного осадка. А ещё эта история казалась мне в детстве очень праздничной, даже новогодней, хотя зимнего в ней ничего не было. Ничего, кроме настроения. Но откуда оно там взялось, мне было непонятно. Просто оно было, и всё. И я его чувствовала, а объяснить не могла. У альтернативной же версии такого загадочного феномена не было. И это тоже было ей минусом. Но если в детстве я видела только эти недостатки, то недавно, перечитав творение братьев-писателей, я обнаружила, что они изрядно промахнулись и ещё кое с чем другим.

Первый отрывок:«Золушка танцевала, пока не наступил вечер. И тут собралась она домой, но королевич не хотел отпускать её.

- Я пойду с тобой и провожу тебя! - сказал он. Ему не терпелось узнать, чья она дочь.

Но Золушка ускользнула от него и спряталась на голубятне.

А королевич всё ждал, пока, наконец, не вышел отец Золушки. И рассказал ему королевич, что неизвестная девушка скрылась на голубятне.

«Неужели это Золушка?» - подумал старик и велел принести топор и лом, чтобы разрушить голубятню. Но в голубятне никого не оказалось».

Вопросы: Зачем они у голубей домик разрушили? А главное, как высоко находилась эта голубятня и не разбилась бы девушка, падая с неё во время обрушения конструкции?

Второй отрывок:«Наступил вечер, и Золушка заторопилась домой. Королевич пошёл за ней следом, желая узнать, в какой дом она войдёт. Но она ускользнула от него и скрылась в саду за домом. В саду росло высокое грушёвое дерево, на котором зрели чудесные груши. Девушка ловко, словно белочка, взобралась наверх и скрылась в ветвях, так что королевич не мог понять, куда она делась. Стал он её ждать, а когда вышел отец Золушки, сказал ему:

- Незнакомая девушка опять ускользнула от меня. Мне кажется, она взобралась на грушёвое дерево.

«Неужели это Золушка?» - снова подумал отец. Он велел принести топор и срубил дерево, но никого в ветвях не оказалось».

Вопросы: И дерево загубили, и Золушка чуть с него не упала и чудом не покалечилась! Напрашивается мысль, о чём всё время думали эти двое, если подозревали, что и в голубятне и на дереве прячется живой человек? Тут хочешь-не хочешь, а начинаешь сомневаться в интеллектуальной полноценности отца и во вменяемости принца, ну а замужество Золушки перестаёт казаться таким уж удачным вариантом.

Но если разница в деталях текстов Шарля Перро и братьев Гримм достаточно очевидна и однозначна (сравнивай и выбирай по вкусу!), то диапазон восприятия самой сказки людьми разного мировоззрения сильно озадачивает. Впрочем, бывает и похуже.

Как-то, несколько лет назад, после прочтения статьи о педагогике 20-30-х годов и о теоретиках модели советского человека, как человека новой социалистической формации, я задумалась, какая всё-таки колоссальная работа была проделана нашими гуманитариями в начале прошлого века! Ведь они, словно титаны, сотворили новую мифологию, переписали без малого все учебники истории и литературы, написали новые книги в фарватере веяний новой эпохи, нашли новые трактовки и оценки старым произведения искусства, пересмотрели мораль всей мировой и отечественной литературы на соответствие новым стандартам, а ещё сочинили тонны и километры пропагандистских листков и революционно-воспитательных брошюр! А главное, как оперативно, и в какие сжатые, короткие сроки.

И тогда я с умилением вспомнила про Золушку, свою детскую любимицу, которую демиурги-идеологи решили приобщить к пантеону правильных героев и сделать идолом и образцом для подражания маленьким согражданам. И хотя Золушка была дочерью богатого и знатного человека, невестой принца и будущей королевой — пропагандистов это не смутило. Закрыв глаза на её классовое происхождение, они просто сделали акцент на её тяжёлом труде, покладистом характере и рваной, старой одежде, после чего Золушка стала похожа на пролетарскую деву и жертву социальной несправедливости. Именно такой, страдающей от придирок и эксплуатации хозяев — она и была нужна новой культуре.

Так вышло, что моё детство попало на самый конец угасающей советской эпохи. И я застала время, когда и учителя в школах и воспитатели в дошкольных учреждениях говорили детям, что надо быть «скромным и трудолюбивым, как Золушка». И звучало это очень логично, даже убедительно на фоне лозунгов «Мир-Труд-Май» и аксиоматических утверждений, что пролетариат — это самый прогрессивный класс в истории человечества. И всё-таки во всём этом была какая-то доля лукавства. Но масштаб этой неправды я осознала очень-очень поздно.

Итак, преисполнившись ностальгии и умиления после прочтения той статьи, я взяла в руки старый сборник сказок и стала перечитывать историю Золушки. Но чем дальше я читала, тем больше поддавалась смущению, а умиление и добродушие постепенно сходили на нет. В какой-то момент я просто закрыла книгу и сказала себе: «Да этого просто не может быть!». Но, увы, это была правда: Золушка вовсе не отличалась трудолюбием! Да, и со скромностью там был «тёмный лес».

Сначала я в это не могла поверить, ведь сколько раз меня саму хвалили, сравнивая с этой героиней. Сколько раз (и в детстве, и в юности) педагоги, оценивая мою усидчивость и тщательность, называли меня Золушкой! А тут вдруг оказывается, что Золушка — самая, что ни на есть обычная, добродушная девушка, которая, как и все нормальные девушки, любит танцевать и веселиться, которой очень хочется попасть на бал, а её не пускают. И одевается она плохо не из-за скромности и экономии, а потому, что все её красивые платья у неё отняли. Что же касается тяжёлого труда по дому, которым она до появления у отца второй жены не занималась, то выполняет она его не по собственной воле, а по приказанию мачехи. Так что всё это — мытьё полов, уборка пыли, чистка кастрюль и сковородок — вовсе не из-за любви к чистоте и физической нагрузке! Всё это — всего лишь результат насилия и стремления мачехи сэкономить деньги на домашней прислуге.

И в итоге получается, что называть Золушку скромной — не совсем правильно, ведь у неё не было возможности наряжаться. А называть Золушку трудолюбивой — это всё равно, что называть трудолюбивыми узников концлагерей, которые работали в плену голодными и оборванными под дулами автоматов. И когда я это осознала, мне стало даже обидно: я не могла понять, почему же я раньше этого не замечала? Впрочем, справившись с изумлением, я пришла к выводу, что в этом виноват эффект погружённости, когда трудно, а чаще даже невозможно, увидеть со стороны то, частью чего ты сам являешься. В то же время аксиомы чужеродной, посторонней культуры вовсе не способны нас так ослеплять, наоборот, мы относимся к ним очень критично.

Как-то я смотрела по телевизору популярное ток-шоу, среди гостей которого была дама-психолог, специализирующаяся по семейным вопросам, манерами, правда, больше напоминающая сваху. И когда она стала давать советы незамужним девушкам, как устроить свою жизнь, она привела в пример Золушку и выдала следующую инструкцию: «Не надо сидеть дома! Умылась, нарядилась и отправилась в людные места! А там уж принц и сам подкатит!». Помню, что у гостей студии это утверждение вызвало очень положительные эмоции: люди смеялись и хлопали. Только вряд ли кто-нибудь из них воспринял эти слова, как истину в последней инстанции, а уж тем более поверил, что Золушка могла быть охотницей за женихами.

И я тоже в это не поверила, тоже восприняла как юмор. А ещё подумала, что таким манёвром любую трактовку нацепить можно! Например, фатализм: убегала Золушка от принца, убегала — а он всё равно её нашёл и женился! Вывод: от судьбы не уйдёшь. Или вот любимое утверждение психологов бизнес-тренингов, что не надо бояться и не надо стесняться, а надо ставить чёткие, конкретные цели, и тогда средства для их реализации появятся сами, вернее — ты их увидишь. И пожалуйста: захотелось Золушке на бал, очень сильно захотелось, ребром встал вопрос о красивой одежде — и является фея-крёстная, выполняя её заказ! Хотя здесь, конечно, лучше было не тянуть и действовать по-другому: надо было самой идти в гости к крёстной и просить о помощи. Тогда бы попадание в теорию было бы ещё более впечатляющим!

Но и это не всё! Если вспомнить затёртую и затасканную тему психологов второй половины 20 века — проблему низкой самооценки, то и тут Золушка может служить замечательным примером! Пока она ставит желания и потребности других людей выше своих, она пребывает в тумане монотонного и безрадостного существования, но стоило ей чего-то по-настоящему захотеть и осознать, что она этого достойна — и ситуация меняется. Да, она не смогла в открытую противостоять сёстрам и мачехе, но даже «партизанская война» привела к успеху.

А ещё грех не вспомнить про феминизм. Тут счастливое разрешение проблем Золушки кроется в её самодостаточности. Она идёт на бал, чтобы танцевать и веселиться, у неё нет задачи понравиться принцу, в то время как её сёстры думают только об этом. Она же расслаблена, счастлива и очаровательна на этом мероприятии. Результат: именно она привлекает внимание сына короля, и он влюбляется в девушку, бегающую не за ним, а от него.

Вот такие интерпретации! Их может быть ещё больше. Но ни одна из них не кажется мне достаточно убедительной, чтобы принимать её всерьёз. А советская трактовка о трудолюбии Золушки смогла стать моими шорами на долгие-долгие годы, и я в неё искренне верила! А сейчас я даже сомневаюсь в самом слове «ТРУДОЛЮБИЕ»! Действительно, что оно означает: что человек любит труд? А что такое труд? Какой он? В школе нас учили, что труд бывает умственным и физическим. Позже выяснилось, что это не единственная классификация. Оказалось, что он ещё бывает творческим и вынужденным. Первый делается радостно, с душой, а второй — в тягость, его не любят и часто делают спустя рукава. Так что же тогда трудолюбие? В итоге я решила, что это — неправильное слово, что любят или процесс труда, или его результат. В первом случае это называется творчество, во втором — деньги или иные блага (чистота в квартире, например), а вот универсального трудолюбия — просто не существует!

Но на этом история не закончилась. Разобравшись с одной из своих детских иллюзий, мне захотелось разобраться и с другой:я захотела узнать, почему же я всегда чувствовала в этой сказке такое праздничное, новогоднее, непонятное настроение?

И поломав немного голову, я поняла, что всё дело в ассоциациях. Так уж вышло, что в моём советском детстве хрусталь был признаком достатка. Хрустальную посуду обычно хранили в серванте и только во время праздников выставляли на стол. Чаще всего это были салатницы и вазы для цветов, но на Новый год появлялись и другие предметы. Подносы для закусок, вазы для фруктов, селёдочница — всё было из хрусталя! А самым главным украшением были любимые бабушкины фужеры! Они были очень красивыми, а когда я прикасалась к ним ноготком и постукивала, они издавали свой особенный, мелодичный звон, и родители говорили мне, что так звучит горный хрусталь.

Хрусталь и часы, бьющие полночь, — вот вам и символ Нового года, каким он остался в моих представлениях с тех времён. Именно поэтому сказка Шарля Перро и была для меня важнее всех остальных. Туфельки и часы, хрусталь и полночь — всё слилось в одно. И, хотя Золушка с двенадцатым ударом убегала из дворца, это было уже не важно, ведь я знала, что она ещё вернётся, и понимала, главное уже случилось — праздник состоялся!

P.S: Друзья, Литературная Гостиная представила вам эссе одного из членов команды жюри Свободных Чтений — Светланы Батаевой. В новогоднем выпуске от 31 декабря мы с вами подведём итоги Чтений. Но пока ещё часы не пробили полночь — приходите читать эссе в Cвободные Чтения

Автор рубрики: Иванна Дунец

20 декабря 2020          

Жибуртович Константин

 «Любовь во время чумы»

|эссе| 

I

В Латинской Америке философские смыслы не произрастают, а если и восходят, то не приживаются. Климат не тот. Тропики и субтропики – места для наслаждения морским бризом и обществом милых дам. Плодородные двенадцать месяцев в году земли, изобилие всех сортов вина, футбол Марадоны – сколь страстный и гениальный, столь же и несдержанно-безалаберный. Join de Vivre. Вместе с нами, лёгкими и любвеобильными южанами.

Квинтэссенция смыслов и страданий – поиски суровых северян с их кратким летом. Философские изыски о любви и смерти, будь то проза, поэзия или рок, тем паче. Обветренный лик Кьеркегора, болезненно-острые черты Достоевского, трагизм Шекспира. Вечно холодный Копенгаген, не меняющийся столетиями Петербург с невыносимым климатом, и Лондон, где две трети дней в году паршивая погода с десятком разновидностей дождя в английском языке.

Примерно так я судил в свои семнадцать лет, и открывать Маркеса вовсе не собирался, хоть и знал о нём, поскольку дружил он с советскими писателями. Как раз тогда в СССР шёл сериал «Рабыня Изаура», и я ежевечерне лицезрел, как за пять минут до начала новой серии мой провинциальный дворик пустел на глазах – ни души из поколения старше пятидесяти. Зачем мне, чаду Севера, схожая проблематика, пускай и на ином художественном уровне («Сто лет одиночества»)? Знать бы тогда, что вся эта кокетливая южная экзотика – приманка для восторженных туристов, весь год копящих деньги на романтичное или свадебное путешествие.

Предубеждения, вообще, одно из мощнейших орудий языческого сознания, коему жаждется расставить всё и вся по полочкам. А ум мгновенно находит обоснования для заочных приговоров. Но реальность совсем иная.

В «рае для туристов» работы для юного журналиста Маркеса не отыскалось. Вот, если бы ты смыслил в земледелии, рыбалке и виноделии, стал бы незаменим. Что тогда? Ах, да: «увидеть Париж и умереть». Где, в самом деле, он спасался от голода: «Я собирал бутылки и старые газеты, за которые мне давали несколько сантимов. Временами я одалживал старую косточку у мясника, из неё варили похлёбку». Так похоронен ещё один прекрасный миф из детства. И только в декабре 1957 года, уже разменяв четвёртый десяток, Маркес получает штатную работу по призванию в газете «El Momento», но не в Париже, а в Каракасе в Венесуэле. Здесь можно прожить на зарплату, если не шиковать и быть свободным от порочных пристрастий к алкоголю и азартным играм. Впрочем, и этот поворот судьбы мало что меняет в жизни Маркеса. Журналистская подёнщина о сиюминутном. А повесть «Полковнику никто не пишет» (1961) провалилась, не удалось распродать даже две тысячи экземпляров книги. Ему тридцать пять, перспективы литераторства равны нулю. И Маркес идёт ва-банк: он закладывает имущество и садится писать роман «Сто лет одиночества» (1967). В случае нового провала он гол и нищ перед кредиторами. Супруга Мерседес Барча в процессе работы над фундаментальным трудом демонстрирует неотмирное великодушие и чувство юмора:

«У меня была жена и двое маленьких сыновей. Я работал пиар-менеджером и редактировал киносценарии. Но, чтобы написать книгу, нужно было отказаться от работы. Я заложил машину и отдал деньги Мерседес. Каждый день она, так или иначе, добывала мне бумагу, сигареты, всё, что необходимо для работы. Когда книга была кончена, оказалось, что мы должны мяснику 5000 песо — огромные деньги. По округе пошёл слух, что я пишу очень важную книгу, и все лавочники хотели принять участие. Чтобы послать текст издателю, необходимо было 160 песо, а оставалось только 80. Тогда я заложил миксер и фен Мерседес. Узнав об этом, она сказала: «Не хватало только, чтобы твой новый роман оказался плохим!».

Зная об истории создания романа «Сто лет одиночества», я его так и не дочитал, не принял душою и не полюбил, при всех симпатиях к тем, кто выжил честным трудом, не изменяя призванию. Я понял Маркеса: ему было насущно масштабное повествование с множеством линий и персонажей. Крупная проза позволяет сокрыть недостатки текста в совокупности, а изобилие характеров и психотипов помогает тиражам. Рискованно ставить на одну сюжетную линию. При всём мастерстве рассказчика, если образы лирических героев не совпадут с читательским восприятием, то и слог не спасёт. А здесь – каждый отыщет нечто созвучное, и на протяжении тысячи страниц будет нетерпеливо ожидать новые эпизоды встреч с любимыми персонажами.

Всё будет хорошо. Маркес получит «Нобелевку». И в его обстоятельствах, в зрелости, свободной от нищеты и юношеских искушений, начнётся подлинное литераторство.

II

Лишь после тридцати у меня случится подлинная встреча с Маркесом. О ней, буквально сняв слова с языка, поведал однажды Андрей Максимов:

«У каждого свой любимый Маркес. У меня это роман «Любовь во время чумы». Я помню, что читал его на каком-то курорте (вот феномен гения: курорт забыл, а роман из головы не выходит), вокруг бродили люди, которые, как все курортники, изо всех сил старались быть счастливыми, а я читал роман про людей, которые, извините за сленг, не «парились» по поводу счастья. Они проживали жизнь, замечая признаки старения, и не желая с этим соглашаться. Они старались верить в любовь, понимая, что это та вера, которая может смирить с жизнью. Я читал роман, в котором любовь была не трагедией (как я привык читать в русских романах), не радостью (как мне в те годы мечталось), а просто дорогой. Да, любовь была дорогой, по которой надо идти, потому что это – единственно верный и осмысленный путь. Помните, знаменитую фразу: «Зачем дорога, если она не ведёт к Храму?». В этом романе таким Храмом была любовь – и целью и движением, одновременно».

Роман начинается с трагичного, но внешне второстепенного для сюжета эпизода – самоубийства фотографа Херемия де Сент-Амура. Но самоубийство главных героев, Фермины и Флорентино, что происходит в дальнейшем повествовании, куда страшнее. Это пытка длиною в жизнь.

Мы с отрочества слышали множество мудрых слов о природе первой влюблённости. О том, что она ветрена, романтична, полна пририсованных, но несуществующих достоинств объекта страсти, и на поверку – мираж. А в этом мире правят не влюблённость, и даже не любовь, а стабильность, безопасность, комфорт, благосостояние и репутация. Фрейд и Маслоу не ошибались. Всякий идеализм юношеского восприятия – не просто глупость. Это роковое заблуждение, ошибка мировосприятия, что хуже глупости, если перефразировать Талейрана.

И всё у некогда романтичных возлюбленных в зрелом возрасте случится «по-людски», с мудростью мещанского самосохранения. Фермина выйдет замуж за обеспеченного врача и учёного с обширной практикой и безупречной репутацией. Вне острых чувств, но это хороший и надёжный человек. У Флорентино – свой путь, и возможность, в том числе, однажды убедиться, что его первая любовь не обладала исключительными достоинствами в сравнении с иными женщинами. Пора предать прошлое забвению, или снисходительно-цинично поминать о нём в редкие минуты сентиментальности за душевной выпивкой с близкими друзьями. Мол, с каждым случалась схожая блажь в его прекрасные семнадцать. А сейчас её наверняка не узнать, случайно встретив. Как призрак из давней жизни. А все письма – вернуть возлюбленному или предать огню. Бумага всё стерпит. Огонь всех успокоит. Жизнь – это путь, труд, поиск, борьба, преодоление, выживание, взросление. Биография, достойная обширного некролога и мудрой надгробной эпитафии. За всем этим нагромождением уже не разглядеть реальную душу человека, но суть не меняется. В жизни нет места зыбким влюблённостям из юности. Миражам из прошлого.

Спустя полвека взаимно выясняется, что именно юношеские сердца – единственные, кто не солгали. И всё иное – оковы социума, что превращаются в пыль при первом прикосновении Подлинного.

Когда Маркес вновь является ко мне со своей книгой, я наивно-нетерпеливо спрашиваю: «А что, что там случилось дальше, после поднятия флага о мнимой холере на судне и нового кругосветного путешествия?». Он мудро улыбается сквозь свои усы. Неспешно зажигает гаванскую сигару и разливает лучшее в мире южное вино.

Ответ уже неважен. И не потому, что я его угадал. Допускаю, его не знает и Маркес. За исключением той истины, что возможно прочувствовать лишь с опытом длиною в жизнь.

Чума – уходит. Любовь – остаётся. 

P.S: Друзья, Литературная Гостиная представила вам эссе одного из старейшин команды жюри Свободных Чтений — Константина Жибуртовича. Уже сегодня вечером мы с вами сможем начать читать работы эссеистов. Приходите! А в следующем выпуске от 27 декабря вас ждёт публикация эссе, автором которого также будет действующий представитель жюри Свободных Чтений.

Добро пожаловать в Cвободные Чтения!

Вдохновения эссеистам, понимания и сил команде жюри, а читателям — праздника с л о в а!

 Автор рубрики:  Иванна Дунец

13 декабря 2020           

Филатов Игорь

«Давид»

|эссе| 

«Гений — это вечное терпение…»

«Нет большего зла, чем пустая трата времени…»

«Внимание к мелочам рождает совершенство, а вот совершенство уже не мелочь…»

Микеланджело Буонарроти

Есть произведения искусства, в которых, как в фокусе, собраны представления большинства людей о красоте и совершенстве. Они таковы, что могут служить (и, безусловно, служат) эталоном для всех, кто, так или иначе, занимается творчеством. При этом великая картина  –  пример не только для художников, а музыкальный шедевр  —  эталон не только для музыкантов. Такие понятия, как  композиция, ритм, колорит и гармония  присущи и живописи, и музыке, и литературе. Общеизвестная фраза «архитектура – это застывшая музыка» косвенным образом подтверждает, что главные законы искусства одинаковы для всех его видов. Мне вообще представляется, что разные виды искусства  —  это грани одного и того же кристалла, то есть суть части единого целого. И существуют произведения, которые идеально воплощают эти законы. Их немного, буквально по пальцам можно пересчитать. Я напишу о том, которое для меня стало вспышкой, осветившей всё вокруг, и которое показало мне: «вот что такое совершенство, теперь ты знаешь, к чему стремиться!».

Мой идеал  —  скульптура Микеланджело Буонарроти. ДАВИД. (Удивился: всего лишь написал слово Давид, а внутри что-то откликнулось, и проснулась радость, в которой отголоски моей первой встречи с ним). Впервые я увидел его в Пушкинском музее в 12 лет. Это был шок! Ощущение почти болезненное. Он был огромен и ПРЕКРАСЕН! Прекрасно его лицо, прекрасно тело! Ничего стыдного не было в его наготе, спокойной и открытой – её словно не было заметно. А я рядом с ним был такой маленький, жалкий и не прекрасный, что было бы обидно, если бы это касалось только меня. Но в зале, полном людей, битком набитом шедеврами, Давид затмевал не только меня —  всех, он словно освещал собою зал. К чему бы я ни подходил, хотелось снова обернуться и посмотреть на него. Честно говоря, в тот раз, кроме Давида, я ничего и не запомнил. Шок прошёл, а восторг от созерцания  ПРЕКРАСНОГО остался, я с ним так и живу до сих пор. Порой, чтобы освежить впечатление, поглядываю на фото. Иногда захожу в Пушкинский (на Флоренцию ещё не заработал). И думаю, что то самое, первое впечатление и одно только сознание того, что есть такие произведения, помогают мне добиваться собственного совершенства, чем бы я ни занимался.

Замечательных скульптур много, есть гораздо более внушительные. Давид  —  лилипут по сравнению с Петром Первым на Москва-реке. Есть гораздо более привлекательные, особенно женские фигуры Родена и Майоля. Вообще, в искусстве помимо скульптур, есть много чего красивого, эффектного, яркого, оригинального. Музыка есть, в конце концов! Для меня же свет клином сошёлся на этом красавце. Когда я пою, сочиняю, пишу, хотя бы это эссе, он всё время маячит где-то на периферии сознания и, словно помогает найти лучшую интонацию, отсечь лишнее, понять главное. Всё так серьёзно, что дальше ехать некуда. А казалось бы — всего лишь голый дядька с тряпкой на плече. Из тех, кто прочитает, кто-нибудь да скажет: неврастеник, лечиться надо, желательно пойти к психологу или ещё что-нибудь, позабористее. Но я живу достаточно и немного знаю людей, если так, то лечиться нужно очень многим.

Вики: «Давид является мраморной статуей,работы Микеланджело, впервые представленной флорентийской публике на площади Синьории 8 сентября 1504 года. С тех пор пятиметровое изваяние стало восприниматься как символ Флорентийской республики и одной из вершин не только искусства Возрождения, но и человеческого гения в целом».

В 12 лет я это понял сразу —  без слов, без объяснений экскурсовода, без Википедии. Сейчас-то уже могу написать кучу умных терминов, замутить, обосновать, но, по сути, в моём восприятии Давида ничего не изменилось. Я просто откуда-то знаю  —  ОН ПРЕКРАСЕН! Мне легче, радостнее жить, допуская, что человек может иногда творить совершенство. Давид для меня маяк, глядя на который, не заблудишься в темноте. Что же в нём такого совершенного? Если посмотреть критически, фигуру, пожалуй, не назовёшь идеальной. У пловца шире плечи, у борца более рельефны мускулы, ноги хотелось бы подлиннее, кисти рук чересчур крупны. Но об этом не хочется думать. Общее впечатление сводится к следующему: так ДОЛЖНО быть, по-другому НЕВОЗМОЖНО. Все его как бы недостатки в совокупности дают гармонию, которая радует взор, проникает в душу и что-то с ней делает. И ещё одна причина. В отличие от большинства скульптур, Давид  —  живой. Он недвижим, молчит, но в его позе заключена жизнь, за нахмуренным лбом — тяжкие мысли, а в глазах решимость и грусть. Он, словно на минутку задумался, сейчас соберётся с духом и пойдёт на битву, в которой у него почти нет шансов.

В Пушкинском музее позади Давида лестница, ведущая в Греческий зал. Когда по ней подымаешься, оказываешься рядом с его плечами, потом с затылком, вблизи ещё больше поражаешься его огромности, но не возникает чувства, что это изваяние, он всё равно остаётся живым. И всё время хочется к нему притронуться.

Конечно, моё впечатление очень субъективно. Но посмотрите в интернете фотографии Давида: разные ракурсы, лицо, части тела, кисти рук, есть даже гениталии (странно, если б не было); посмотрите на него в трусах,  в галстуке на голое тело, в шляпе, в бандане, во фрачной паре; с гитарой, с бейсбольной битой и т.д., и т.п., и мн. др. А потом проанализируйте собственные ощущения. Не покажется ли вам, что к нему вообще не пристаёт пошлость и грязь, что ему всё равно, как его используют, чтоб прорекламировать трусы или просто приколоться? Что эти попытки то ли унизить его, то ли возвыситься самим за его счет, делают его ещё ПРЕКРАСНЕЕ в сравнении с этой ерундой? Мне показалось так несколько минут назад, даже смешно стало. Так или иначе, Давид притягивает, как магнит. Он и есть точка притяжения, в которой сосредоточено нечто, заставляющее вглядываться в него и разгадывать тайну: почему он ПРЕКРАСЕН?

А теперь главное, ради чего я пишу.

Всё сказанное выше — ощущения и мысли просто от созерцания Давида, не более того. Про историю его создания, про время, когда это происходило, о самом Микеланджело я знал до последнего времени совсем немного, только общие сведения. Но год назад прочёл великолепную книгу Ирвинга Стоуна «Муки и радости». Это вся жизнь Микеланджело: от начала его учёбы в художественной мастерской в 14 лет до купола собора Святого Петра, который был завершением его удивительного пути. На мой взгляд, книгу надо прочесть каждому, и вовсе не для того, чтобы изваять грандиозную статую. Чтобы понять, как надо жить. Одна из глав книги посвящена Давиду. Называется она Гигант, и когда я прочёл, КАК Микеланджело его создавал, Давид стал для меня воплощением не только красоты и совершенства, но и силы духа, умения выкладываться до предела и за предел человеческих возможностей; он стал воплощением подвига, на который способен человек. А то, что это был именно подвиг, не приходится сомневаться.

Почитайте, как ОДИН человек ДВА года, вручную, мучился с 5-метровым испорченным куском мрамора, чтобы получилось то, что уже было в его воображении —  совершенная статуя. Как легко было всё погубить одним неверным ударом! Сколько технических и инженерных проблем пришлось ему решить, от чего отказаться, сколько здоровья потерять и сколько врагов нажить! Почитайте, почитайте. А потом живите дальше с этим знанием. Или поскорее забудьте, чтоб не осложнять себе жизнь. Микеланджело хватило бы одного Давида, чтобы навсегда войти в историю. Но потом был плафон Сикстинской капеллы, Страшный суд,  собор Святого Петра, и не только. Когда он изваял Давида, ему было не полных 29 лет, но он и до этого не сидел, сложа руки. Ещё в юности Микеланджело сказал примерно так: «Жизнь моя будет пуста, если в ней не будет множества прекрасных статуй».  И — трудился, трудился, трудился, измеряя жизнь не годами, а своими творениями. Когда думаешь о таких людях, как-то стыдно лениться, тратить время на ерунду, делать пакости.

У меня была задача — написать о любимом произведении искусства. Есть у меня любимые книги, любимые картины, любимые фильмы. Много любимой музыки (именно о музыке я и хотел писать вначале). Но Давид перевесил. Немудрено — более пяти метров белого мрамора. Закройте глаза и представьте: перед вами лежит глыба весом в 6 тонн, и вы должны с этим что-то сделать. Для начала хотя бы поставить вертикально и закрепить. А потом — просто убрать лишнее.

И знаете, если более четырёхсот лет мой эталон считается ОДНОЙ ИЗ ВЕРШИН ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ГЕНИЯ В ЦЕЛОМ, значит у меня не такой уж плохой вкус.

P.S: Друзья,
Литературная Гостиная с радостью представила вам эссе одного из членов жюри Свободных Чтений — Игоря Филатова. Напомню, что 18 декабрямы начнём принимать ваши эссе. Каждому из вас придёт уведомление о начале приёма работ, нужно просто перейти по ссылке в конкурсный модуль. В Свободные Чтения будут отобраны эссе о литературных произведениях (прозаических или поэтических), эссе о любимых писателях, поэтах, художниках или музыкантах, а также об известных произведениях искусства, включая живопись, музыку, оперу, балет и театральные постановки. К тому же эссе участников Чтений может быть приурочено к празднованию Нового года или Рождества, то есть можно будет использовать в ваших рассуждениях предметы искусства, имеющие отношение к этим праздникам в контексте литературы и искусства.

Более подробно об анонсе Свободных Чтений вы можете прочесть здесь

В следующем выпуске Литературной Гостиной вас ждёт публикация ещё одного эссе, автором коего также будет почётный представитель жюри Свободных Чтений.

Всем вдохновения!

Автор рубрики: Иванна Дунец

06 декабря 2020

Андре Моруа

ЖОРЖ САНД

|серия ЖЗЛ, 1968|

Ярослав Ивашкевич

ШОПЕН

|серия ЖЗЛ, 1963|

«Она: у неё красивые каштановые волосы, ниспадающие до плеч; немного тусклые и сонные глаза, мягкие и спокойные; добродушная улыбка; чуть приглушенный голос, который редко слышишь, так как Жорж молчалива и больше занята наблюдениями, чем разговором.

Он: это человек необыкновенной чувствительности: малейшее прикосновение к Шопену — это рана, малейший шум — удар грома; человек, признающий разговор только с глазу на глаз, ушедший в какую-то свою таинственную жизнь и только изредка проявляющий себя в каких-нибудь неудержимых выходках, прелестных и забавных»

Генрих Гейне

Любовь. Бесчисленное количество раз человечество задавало, задаёт и будет задавать один и тот же вопрос. Что есть любовь? Что же это за чудо-чувство? Но знаете, для меня в данном контексте интереснее не то, что оно собой представляет, а то, что оно, подобно живому организму, способно на самые настоящие р о ж д е н и е — с м е р т ь. И, возможно, где-то в нашей с вами параллельной реальности любовь, как и муза, обладает прекрасным эфирным женским/мужским телом, владеет игрой на каком-нибудь воздушно-божественном инструменте, и сражает сонму прекрасных Богов своим прекрасным чувством юмором наповал. Или ещё вариант. Любовь не бессмертна, подобно Богам. Она рождается и умирает бесчисленное количество раз на протяжении всего времени существования человечества. Как, спросите вы? Всё просто. Как только она появляется между двумя людьми — являет себя миру. Трагически же обрывается её дыхание в тот момент, когда между любящими исчезает магия понимания.

Вот уже почти два месяца я погружена в историю жизни великого композитора Шопена. И практически столько же времени я пытаюсь понять его любовь. Любовь между композитором и писательницей. Любовь, которая жила так долго, что отголоски её жизни мы даже услышим на смертном одре Шопена, когда он произнесет те самые слова: «Она (Жорж Санд) обещала, что я умру в её объятьях». 

Из авторского предисловия Ярослава Ивашкевича к роману-биографии «Шопен»:
«Моя новая, третья уже, книга о Шопене не претендует на научность. Это облеченное в литературную форму изложение моих знаний и моих догадок о Шопене. Пожалуй, лишь в нескольких местах работы, например в начале и в самом ее конце, эти догадки превращаются в нечто напоминающее беллетристические сценки. В остальном она ограничивается сообщением фактов. Хотя написанию этого скромного труда и предшествовало изучение довольно-таки обильной литературы, в работе над книгой я старался забывать о прочитанном. Зато я весьма настойчиво пытался расшифровать смысл того, о чем сам Шопен рассказывает нам в своих письмах. В этом мне помогали и современники Шопена, писавшие ему и о нем. Годы, прошедшие со дня смерти нашего великого музыканта, наложили досадные наслоения легенд и недоразумений на его биографию и на оценку его творчества. Разделяя мнение Теофиля Квятковского, что «Шопен был чист как слеза», я старался очистить от этих напластований его жизнь и творчество. По мере освобождения от наносного проступает чрезвычайно четкий профиль художника: благородство его личности, его необычайная бескомпромиссность и целенаправленность почти не знают себе равных. Мне хотелось еще раз напомнить читателю о необыкновенных чертах характера этого человека и в то же время поразмыслить о судьбах его творчества. Сознаюсь, что не меньшим соблазном, заставившим меня приняться за эту книгу, было желание побыть с Шопеном, желание говорить с ним, отвечать на вопросы, которые он задает. Вот так — из переплетения личных и объективных причин — родилась эта книга, которая не претендует быть отнесенной ни к разряду монографий, ни к разряду научных исследований Книга эта детище моей любви к искусству Шопена и его неповторимому «я», моего желания поделиться этим всесильным чувством с читателями…»

Ранимый, искренний, почти избалованный любовью матушки и даром свыше, Шопен всегда мечтал о любви н а с т о я щ е й. Как он её представлял? Возвышенной, ответной, убаюкивающей и страстной, одновременно. Но, когда в его жизни любовь рождается, Шопен даже не замечает её появление. Жорж Санд ему не нравится. Она выглядит странно, не ко времени современной, в мужских нарядах, курящая, открыто без кокетства излагающая свои мысли. Нет, нет. Эта эпатирующая дама точно не может быть его любимой. И Шопен только со временем сможет разглядеть её.  

Дневник Шопена, октябрь 1837 года:

«Три раза я снова встречался с ней. Она проникновенно смотрела мне в глаза, пока я играл. Это была довольно грустная музыка — «Дунайские легенды»; и мне казалось, что моё сердце танцует под эту родную мелодию. В моих глазах отражались её глаза; темные, странные, что они говорили? Она облокотилась на пианино, и её ласкающие взоры отуманили меня… Кругом цветы. Я был побежден! С тех пор я видел её дважды… Она меня любит… Аврора, какое очаровательное имя!..»

С Жорж Санд же всё случилось наоборот. Она увидела Шопена и сразу поняла, что это тот человек, которого она полюбит всем сердцем. Станет ему другом, сестрой, женой, матерью, наконец. Так и произошло. Активная, смелая, целеустремленная Санд полюбила музыканта всем сердцем и ускорила своё признание, а затем и их совместную жизнь. Но силы её духа было недостаточно для двоих. Да, и любовь живет между двумя людьми, пока живет понимание. Как только вмешиваются в чудо-историю композитора и писательницы быт, бедность, болезни и влияние детей от первого брака, приходится принимать решения. И Жорж Санд их принимает. Но как же ошибется её уверенность! Шопен не сможет пережить расставание. Он ничего не напишет боле. И через несколько лет тихо-тихо уйдет из этого мира с её именем на устах.

Из авторского предисловия Андре Моруа к роману «Жорж Санд»:

«История жизни Жорж Санд — это история женщины, которая по своему происхождению стояла на грани двух различных классов общества, а по своему воспитанию — на рубеже двух столетий: XVIII с его рационализмом и XIX с его романтизмом; которая, потеряв в детстве отца, хотела заменить его своей любимой матери, и потому держалась по-мужски; которая усвоила мужские манеры тем легче, что чудак наставник воспитывал ее мальчишкой и заставлял носить мужской костюм; которая в семнадцать лет оказалась независимой владелицей поместья и дома в Ноане и всю жизнь бессознательно пыталась вернуть себе райское блаженство своей вольной юности; которая никогда не соглашалась признать в мужчине господина и требовала от любви того, что потом нашла в материнстве: возможность покровительствовать существам более слабым; которая, не признавая мужского авторитета, боролась за освобождение женщины, за ее право самой распоряжаться своим телом и своими чувствами; которая оказала на нравы своего времени благотворное и глубокое влияние; которая, будучи католичкой, всегда была христианкой и верила в мистическое единение со своим богом; которая стала социалисткой — так же, как осталась христианкой, — по благородству своей души; которая в 1848 году бросилась в революционное движение и после его поражения сумела сохранить свой престиж, не отрекаясь от своих убеждений; которая, нарушая все условности, как в личной, так и в общественной жизни, внушала, однако, уважение к себе своим талантом, упорным трудом и мужеством; которая сумела, преодолев свои страсти, обрести в доме своего детства утраченное ею блаженство юных лет; и которая, наконец, нашла в ясной, деятельной матриархальной старости то, что она так тщетно искала в любви, – счастье…»

Много лет были они вместе. Их любовь вдохновляла его на написание удивительной проникновенной музыки, её – на написание прекрасных романов. Симбиоза творческого, к сожалению, у них не случилось, но дарили они друг другу столько вдохновения, что хватило бы на несколько жизней. При этом Жорж Санд очень обижало равнодушие Шопена к её творениям. Сама же она не переставала восхищаться его талантом и импровизациями. Но ему было мало. Всего. И всегда. Он беспрестанно требовал внимания, словно малый капризный ребенок. И дети. У них не было детей. А дети Жорж Санд от первого брака безумно влияли на жизнь маман. Думаю, что в какой-то момент она решила, что любовь её умерла. Но так ли это? Уверена, что прочитав её дневники, вы поймёте, что не так.  

«Он опустил голову и сказал, что я его разлюбила. Какое богохульство после восьми лет материнской самоотверженности! Но бедное оскорблённое сердце не сознавало своего безумия…

Я думала, что несколько месяцев нашей разлуки излечат рану и вернут дружбе спокойствие, а воспоминаниям справедливость… я пожала его холодную дрожащую руку. Я хотела говорить с ним — он скрылся. Теперь я могла бы сказать ему, в свою очередь, что он разлюбил меня…»

Любовь. Способна ли она на р о ж д е н и е — с м е р т ь? Живая ли она субстанция? Или иллюзорно её появление в нашей жизни? Вопросы, вопросы.

А ответ где-то там, где души Ромео и Джульетты обретают иную форму. И жизнь.

P.S: Друзья, Литературная Гостиная в середине декабря организует Чтения на свободную тему. В «Свободные Чтения» будут отобраны эссе о литературных произведениях (прозаических или поэтических), эссе о любимых писателях, поэтах, художниках или музыкантах, а также об известных произведениях искусства, включая живопись, музыку, оперу, балет и театральные постановки. К тому же эссе участников Чтений может быть приурочено к празднованию Нового года или Рождества, то есть можно будет использовать в ваших рассуждениях предметы искусства, имеющие отношение к этим праздникам в контексте литературы и искусства. Более подробно об анонсе «Свободных Чтений» вы можете прочесть здесь

Книги выпуска ЛГ:

Андре Моруа «Жорж Санд»

«Захватывающий биографический роман Андре Моруа посвящен жизнеописанию французской писательницы Авроры Дюдеван (1804–1876), произведения которой печатались под псевдонимом Жорж Санд. Ее творчество было широко известно русскому читателю еще в позапрошлом веке, высокую оценку давали ему Белинский и Чернышевский. История жизни Жорж Санд — это история женщины, которая по своему происхождению стояла на грани двух различных классов общества, а по своему воспитанию — на рубеже двух столетий: XVIII с его рационализмом и XIX с его романтизмом»  

https://www.litmir.me/br/?b=157086

Ярослав Ивашкевич «Шопен»

«Ярослав Леон Ивашкевич (1894—1980, Jarosław Leon Iwaszkiewicz), известный под псевдонимом Eleuter, польский писатель, поэт и драматург, переводчик. С 1959 по 1980 год был председателем Союза польских писателей. Роман-биография написан Ярославом Ивашкевичем в 1938 году и посвящен польскому композитору и пианисту Фредерику Шопену, сыну французского эмигранта Николя Шопена, участника Польского восстания 1794 года, и польки Юстины Кшижановской. Пианистическое и композиторское дарование Шопен проявил очень рано: в 1817 он написал два полонеза в духе М. К. Огинского, в 1818 же он впервые выступил публично. На основе национальных танцев Шопен создавал и поэтичные фортепьянные миниатюры, и большие концертные пьесы с оркестром, насыщая их чертами поэмности. Перевёл роман-биографию с польского языка Р. Кашер»

https://www.litmir.me/br/?b=221838

Свободные Чтения

|литературный жанр — эссе|

«Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века!»

Александр Иванович Герцен (1812-1870)

«Если вы любите писателя, не упускайте возможности познакомиться с его письмами и дневниками, с каждой строчкой, вышедшей из-под его пера, это позволит вам лучше, глубже понять его, — человека и друга, которого вы уже узнали и полюбили по его книгам»

Герман Гессе (1877-1962)

«Величие искусства и состоит в этой вечной напряженной раздвоенности между красотой и страданием, любовью к людям и страстью к творчеству, мукой одиночества и раздражением от толпы. Искусство балансирует между двумя пропастями. На гребне хребта, по которому идет вперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске, однако, и только в нём заключается свобода искусства»

Альбер Камю (1913-1960)

Итак,

декабрьские Чтения. Анонс предполагает много слов, эмоций и пояснений. Но так, как тему я выбрала без особых ограничений, слов будет мало. Пусть лучше декабрь будет наполнен вашими словами и эмоциями, так как Свободные Чтения стартуют уже в середине декабря. И это значит, что на написание эссе у вас есть всего три недели.

О теме. Чтения пройдут на свободную тему. Но сразу оговорю то, о чём/ком мы пишем эссе. В «Свободных Чтениях» примут участие эссе о литературных произведениях (прозаических или поэтических), эссе о любимых писателях, поэтах, художниках или музыкантах, а также об известных произведениях искусства, включая живопись, музыку, оперу и театральные постановки. К тому же ваше эссе может быть приурочено к празднованию Нового года или Рождества, то есть можно использовать в ваших рассуждениях предметы искусства, имеющие отношение к этим праздникам в контексте литературы и искусства. Подобным примером может послужить всеми любимый «Щелкунчик и Мышиный король» Гофмана. И помните главное. Важно рассказать читателям, почему ваш выбор именно таков? Почему именно об этом авторе или произведении искусства вы хотите написать эссе? Что побуждает вас обращаться к данному произведению искусства? Каким образом соприкосновение это повлияло на ваше мировоззрение?

О жанре. Литературный жанр, неизменный в Чтениях — эссе. Ограничений по количеству знаков, по-прежнему, не будет. На написание эссе у вас будет почти три недели. Цитирование всегда мною приветствуется, но исключительно в пропорции 80/20, где 80% основного текста эссе, а 20% — цитаты. Более подробно о литературном жанре эссе и прошедших Чтениях вы можете прочесть здесь:

https://poembook.ru/blog/21542

https://poembook.ru/poem/1516962

И ещё. Призовой фонд предстоящих Чтений, по-прежнему, будет достойным, благодаря поддержке администрации Поэмбука. Модерация будет, по-прежнему, серьезная. Если остались вопросы о теме, условиях участия и времени проведения «Свободных Чтений», задавайте их в комментариях, я с радостью отвечу.

Всем вдохновения!

Ториоста 

Здравствуйте! Рада всех приветствовать!

И вот, наконец, глубоко субъективный обзор моей блестящей десятки.

Прежде всего, поделюсь своей главной установкой при выборе стихов из неопределённого "множества". Наверное, больше всего я ориентировалась на оживший слепок "поэтического идеала", дыхание стихии поэзии сквозь прутья "клетки" внешней формы, некой за́данности.

Выбирала осознанно, но с азартом, прислушиваясь к авторским интонациям, приноравливаясь к тональностям. В том числе, к партиям лирических героев, ритму их жизни внутри текста. И кажется, мне удалось подключиться к эфиру.

Вероятно, при других обстоятельствах моя десятка могла быть совершенно иной, но сложилась именно такая "партия", и я приняла это, даже полюбила свой редпортфель именно таким.

И что же случилось? Маленькая пьеса под названием "Поэзия для всех и каждого, на каждый день". Сейчас попробую её сыграть для вас.

День первый.

Первые два стихотворения так и пришли ко мне, парой. Рука не поднимается их разъединить. О чем они? О природе и о человеке, о любви и о природе любви, а также — их жизненных циклах: природы, человека и любви...

Сначала это:

Неизбежность 

Осень. Ты идешь за мною по пятам.

Осень. Порыжели клены тут и там.

Осень. Замерли прозрачные пруды.

Осень. Не ходи за мною, не ходи.

Сердце.  Бьешься через раз, порой грустя.

Сердце. Знаешь все, что можно и нельзя.

Сердце. Наполняйся светом и теплом.

Сердце. Не страдай так часто о былом.

Мысли. Я прошу: не надо мельтешить.

Мысли. Помогите сердцу дольше жить.

Мысли. Осень и печалит, и манит.

Мысли. Затянулся ваш ночной визит.

Утро. Беззащитность тоненьких лучей.

Утро. Сотни ежедневных мелочей.

Утро. Не иди за мной, иди вперед.

Первый снег. Зима свое возьмет.

Я всегда настороженно отношусь к пейзажной лирике... если в ней не случается перехода в иное, метафизическое состояние. Здесь я сразу же почувствовала его, этот переход.

Ритм. Один короткий, жёсткий, как хлопок дверью (задающийся словом-рефреном каждой строки, отдельный для каждой строфы), и один длинный, мягкий и вибрирующий (состоящий из «пропеваемой» части каждой строчки).

Несмотря на внешнюю простоту построения, стихотворение создаёт проекцию глубины. Наверное, глубина (сказала бы даже объём) появляется благодаря нелинейности развития внутреннего конфликта. Извне поступает сигнал: осень. Поступает и обрабатывается со всех ракурсов: движение ("идешь... по следам"), цвет ("порыжели клены..."), состояние ("замерли... пруды"). Это все, идущее извне, вызывает у лирического героя, героини (далее буду использовать обозначение ЛГ) тревожные предчувствия и получает "отпор": "не ходи за мною...".

Следующие два "действия" (строфы 2—3) разворачиваются внутри ЛГ, затрагивая две сферы личности — чувственную (сердце) и когнитивную (мысли). Эти две строфы считываются как настройка внутреннего мира (констатация состояния, оценка возможных последствий, "команда" самому себе) и, по содержанию и результату, напоминают аутотрениг. Попробуйте сами. Помогает!

И, наконец, развязка. Завершающая строфа. Утро. Для ЛГ это шанс начать с чистого листа, на позитиве: красота мира и ежедневные заботы, не зависящие от внешних "угроз". Да, зима неизбежна, но можно найти опору внутри себя, не поддаваясь её усыпляющему ритму.

Несколько слов о внешней структуре стихотворения. Несмотря на жесткую традиционную форму, повторяемость приёма строения строки, не создаётся впечатления монотонности. Рифмы простые, достаточно привычные. Но это, в данном случае, лишь подчёркивает ненавязчивость авторской интонации.

Не ставила себе задачи критического разбора, поэтому остановлюсь на одной рифме: это единственная глагольная пара, может, и не очень технически удачная: "мельтешить — жить", но она смысловая. Здесь будто противопоставляются два состояния: мельтешить (бесцельно мелькать, безрезультатно, на поверхности, существовать, или казаться) и жить (глубоко, полнокровно, по-настоящему).

Так тонко и ненавязчиво автор подводит нас к постижению достаточно сложных вещей. Никакими другими способами, кроме поэзии, этого было бы невозможно достичь.

Что ж, "вперёд", ко второму стихотворению первой пары!

Ты туда не ходи 

Ты туда не ходи, не ходи ты туда –

чревато.

Накопились снега втихаря, норовят

лавиной.

Снег за снегом. Железно скребёт и скребёт

лопата,

и рябина, румяно пьяня, вяжет рот

полынно.

Снег идёт и идёт, и глядишь – упадёт

прицельно.

Станешь хладен и нем, постигая "совсем"

и "вечно".

Может, лучше – в полёт, не ступая на лёд –

свирельно

спеть себя среди птиц и крылатых страниц

беспечно.

Впервые прочитала это стихотворение и задумалась: с кем разговаривает ЛГ? Возможно два варианта: с самим собой или с невидимым и неназванным собеседником (другом? возлюбленным? ребёнком?). Склоняюсь к первому варианту: диалог со своим "внутренним человеком".

Какого жанра это стихотворение? Пейзажная лирика? Или всё же интимная (от "интимус" — глубинный, затаённый)? Наверное, смешанный тип, или пограничный. Тот случай, когда через описание природы передаётся состояние человека. Когда стоишь перед выбором: поддаться белоснежному манящему призыву... возможностей, падающих просто в руки, как снежинки; размышлений, втягивающих в свой водоворот, длящихся, как затяжной снегопад; событий, наворачивающихся, как снежный ком; ступить на лед или...

Стихотворение и само заходит внутрь и разрастается. Именно благодаря своей недосказанности, неоднозначности. Как сжатая пружина, разжимающаяся при определённых условиях.

По сути, эти два текста об одном и том же. Но если первый ("Неизбежность") оперирует некими установками, условно говоря, "командами", то второй ("Ты туда не ходи") – преимущественно аудио-визуально-чувственными образами: скребущий звук лопаты, расчищающей снег отсылает к чему-то щемящему (совесть? обида? утраченная любовь?), а контраст внешней привлекательности и вяжущего, полынного послевкусия рябины, возможно, призван напомнить о сожалении или смятении.

Эти два стихотворения и по структуре строки́ схожи. Только в зеркальном отражении: во втором тексте строку «открывает» длинный "зачин", за которым следует короткая концовка. Такой вариант даже более динамичный, поскольку рифмующиеся строчки из одного слова кажутся выразительнее. Я ни в коей мере не сравниваю эти два текста, они несомненно разные, соотвественно и средства выразительности в них отличаются. 

Третье стихотворение привлекло моё внимание сразу, и практически без размышлений было принято.

Был декабрь 

Шли цепочкой на юго-запад наши слабые отпечатки

по застывшей пустой дороге. А за нами гналась метель.

Был декабрь. Постоянно мёрзли пальцы, втиснутые в перчатки.

Бестолковое наше время... Непонятная наша цель...

Мы не знали, что будет завтра, но упорно шагали дальше.

Заливаясь безумным смехом, заметала метель следы.

Бил под дых ледяной свинчаткой вечный спутник проклятый кашель,

и мы жадно глотали ветер. А хотелось простой воды.

Нас деревни встречали хлебом, города провожали смехом.

Кто-то нам посылал проклятья и кричал исступлённо: "Вон!"

А мы бредили тёплым солнцем, умываясь колючим снегом,

и молились на еле слышный колоколен далёкий звон.

Сосны горбились, подпирая небосвод из свинца и дыма.

Снег хрустел как листок бумаги... Жаль не взяли с собой чернил.

Мне опять показалось, счастье пробежало куда-то мимо.

Ну так пусть же уйдёт к другому, я ведь плохо его хранил.

Мы не знали как будет после... Но ведь всё-таки что-то будет.

Вера нам помогает выжить и любовь нас хранит всегда.

Почему же опять так больно?.. Мы смогли – посмотрите – люди –

мы пришли... И теперь осталось разобраться ещё – куда...

Вязкость смыслов, их перетекание. При длинной строке, практически нет лишних, случайных или пустых (для заполнения размера) слов. Скупость красок. Сухая констатация фактов. Последние две строфы без эпитетов. Особенно интересно, что именно характеризуется с помощью эпитетов. ЛГ, его состояние, действия и ощущения – без эпитетов и сравнений, или непрямыми способами: «мёрзли пальцы, втиснутые в перчатки» (то есть нет усиления: окоченевшие пальцы, или одеревеневшие, затекшие от стиснутости).

Текст апеллирует прежде всего к разуму, о чём свидетельствует логика изложения, чёткие причинно-следственные связи. Именно для этого стихотворения всё это органично. Скупо, по-мужски, неброскими красками, но при этом удивительно точно и ёмко, автор создаёт вполне узнаваемую картинку, достигая своей творческой цели. 

Отдельного упоминания (или даже исследования) заслуживают местоимения. Вот выборка, построфно и построчно (капслоком выделены присутствующие в тексте местоимения, строчными даю подразумеваемые контекстом):

они (НАШИ отпечатки)

она (метель)

он (декабрь) и они (наши пальцы)

оно (НАШЕ время) и она (НАША цель)

МЫ (не знали)

она (метель)

он (ветер)

МЫ (жадно глотали) и нам (хотелось воды)

НАС (встречали и провожали) они (деревни и города)

НАМ – кто-то (они) посылал(и) проклятья

МЫ (бредили умываясь)

мы (молились)

они (сосны) и он (небосвод)

он (снег) нам (жаль) – мы (не взяли чернил)

МНЕ (показалось) оно (счастье)

оно (счастье пусть уйдет) и Я (плохо хранил)

МЫ (не знали) оно (что-то будет)

она (вера) НАМ (помогает выжить) и она (любовь хранит)

нам (опять больно) МЫ (смогли) вы (люди – посмотрите)

МЫ (пришли) нам (осталось разобраться).

Выводы каждый может сделать самостоятельно, замечу лишь общую тенденцию: от второго лица множественного числа (мы, наши) автор внезапно в последней строчке предпоследней строфы перешёл к первому лицу единственного числа (я), которое в итоговой строфе снова трансформировалось в первое множественного числа (мы, нам) и даже во второе лицо множественного числа (вы). Говорит ли это о растерянности ЛГ, его неуверенности?

Показательно также, что два «нутряных» местоимения первого лица (мы и я) постоянно окружены «толпой» неких третьих лиц, «их» (они, она, он). Мне кажется, это соотвествует главному настрою ЛГ, упорно пробивающему путь вперёд, живущему на преодолении неблагоприятных обстоятельств, настойчиво приближающему достижение некой цели.

Жаль только, что придя, он остаётся неуверенным, куда именно он попал в итоге. Но даже этот неопределённый итог – определённо воспринимается как достижение, потому что главное – это путь и внутренняя работа, то есть сам процесс. 

Рискну предположить, что автор вложил в текст и некий историко-политический и(или) социальный смысл, но это слишком долгая история, выходящая за рамки моего обзора. Поэтому предлагаю воспринимать стихотворение «Был декабрь» как эпос души, мировоззренческий, чисто экзистенциальный опыт, или как некую суггестию, с нагнетанием эмоции «прорастания» живого ростка (личности) сквозь асфальт социума (быта, системы etc.), а может даже как некий квест (куда мог прийти герой?).

Хронологически к первому дню моей «охоты за стихами» относится и четвертое стихотворение.

в Самайн 

Господин мой, шагну за порог в неблагую полночь

лунным светом с туманом студёные воды полнить.

Не пытайся следить — там, у ветреной переправы,

страж не делит прохожих на праведных и неправых.

Ты, возлюбленный мой, недозревшим вином под кожей

пузыришься, впустила однажды неосторожно.

Расскажи, как случилось — презренная из презренных,

осквернённая многими, стала твоей вселенной?

Не она на холодном железе чертила руны,

чтобы в сече клинок не подвёл, не ударил втуне.

Ни слезы, ни молитвы, ни жертвенной птичьей крови

на алтарь Многоликой… Лишь холодом

васильковым

обжигают глаза. Косы русые — словно петли.

А когда-то сердца наши общую песню пели...

Не желаешь меня. Злая тяжесть браслетов брачных

будто требует: «мсти! пусть же будет позор оплачен!»

Не уснуть… Навестить бы в час волка её покои,

нож наточен… Да разве смогу совершить такое,

от которого болью тебя полоснёт и скрутит?

Оттого-то мой выбор, родимый, совсем не труден.

У реки дотлевает кострище, бросает искры,

с диким свистом Охота пропащие души ищет —

жду в рубахе льняной и в венке из цветов осота…

Стерегись, господин мой — в темнейшее время года

за калитку не выходи. К ней иди.

Несомненные достоинства этого текста (для меня), прежде всего – до мелочей продуманная (и нетривиальная) трактовка темы и система рифмовки, подчеркивающая ритм и общий настрой, а также – тот особый драматургический нерв, от начала и до конца не отпускающий читателя (мгновенно превратившегося в зрителя).

Любовная история, достаточно простая, разворачивается внутри мифологической системы: Самайн – один из четырех главных календарных праздников кельтов – знаменует собой начало зимней, тёмной половины года. Среди ритуалов этого праздника (или периода) – добывание нового огня (обновляющего или очищающего, предохраняющего от злого влияния). Желающие могут почитать подробнее. А мы – к тексту.

Образ ЛГ, преданной возлюбленным, проходит определённую эволюцию: мы наблюдаем эти изменения благодаря монологу ЛГ, достаточно подробно и последовательно выписанному автором. От стихийной борьбы с ослепляющей страстью (неосторожно впущенной под кожу), попыток логически объяснить самой себе причины предательства любимого (с перечислением своих заслуг перед ним) и вынашивания плана мести сопернице («Навестить бы в час волка её покои...») – до понимания любви как невозможности причинить боль любимому.

Удивительно, как ЛГ переходит от языческого (чувственного-плотского) мировоззрения до почти христианского представления о любви (жертвенной). «Нащупывается» здесь и двойное понимание жертвы: как приношения богам, с целью получить что-то взамен, а как духовного «подвига» умаления своей самости ради любимого. Нет, окончательно такое духовное преображение не происходит, о чем свидетельствуют завершающие строчки: ЛГ все ещё горит жаждой мести, понимает опасность «культивирования» своей страсти, оттого и призывает любимого не пересекаться с ней в пространстве.

Весь текст пульсирующий, динамичный, с чётким, местами рваным ритмом, вынесением в отдельную плоскость некоторых строк и укороченной последней строчкой (с явственной внутренней рифмой) усиливает внутренне напряжение текста. Наверное, это самое эмоциональное и экспрессивное стихотворение из всей десятки.

День второй принёс мне пятое и шестое стихотворения.

Они абсолютно разные по эмоциям и композиции, но оба одинаково дороги мне как читателю.

Сначала вот такое:

Аты-баты 

По небесному канату

кто-то двигает Луну.

Аты-баты, на войну

по земле идут солдаты.

Вещмешок набит домашним:

сало, гречка, сухари...

Чугунок, вари, вари,

чтоб отведал воин каждый

по глотку, шмотку, краюхе –

боль, смятенье, ужас, раж,

чтобы толстошкурый даж

жизни щупал, смерти нюхал.

По небесному канату

звёзды вытянулись в ряд.

Возвратит война солдат

в сыру землю, ридну хату.

По небесному канату

солнце красное плывёт.

Начинает новый год

для спасённых. Аты-баты.

Короткие строчки, маршевый ритм, точные (как выстрел) рифмы. Но вся эта достаточно простая история солдатского житья-бытья (от ухода на войну до возвращения в «сыру землю») приобретает метафизический смысл.

Для меня важно было разгадать одну временну́ю «загадку». События разворачиваются какбы за одни сутки: от заката до рассвета. Весьма условно, конечно, потому что закат пропущен, он остался за кадром, или на заднем плане, а общим фоном становится сначала луна, потом – звёздное небо (звёзды, в ряд). А в финале выплывает солнце.

Почему-то мне вспомнилось «Солнце мертвых» Ивана Шмелева, произведение одновременно страшное и прекрасное:  «Не надо думать о ночи, о снах обманных, где все — нездешнее. Ночью они вернутся. Утро срывает сны: вот она, голая правда, — под ногами. Встречай же его молитвой! Оно открывает дали…»

Думаю, такую же голую правду, без прикрас, открывает нам и автор стихотворения «Аты-Баты». Только что это за утро, что несёт с собой «солнце красное», знаменующее начало нового года «для спасённых», остается прикровенным: то ли вечное повторение здешней жизни-войны, то ли вечную жизнь...

Каждый пусть выбирает по себе. «А солнце пишет свои полотна!» (И. Шмелёв).

А наше с вами внимание переключается на новое стихотворение.

Молитвами твоими 

*

Молитвами твоими выстлан сад

Дорога в

дорога на

дорога над

Иду, и каждый шаг как скрип ирги

Иду к тебе туда, где не подашь руки

Ты станешь уток звать и хлебом их кормить

Смотреть, как селезни ленивые плывут

И не заметишь, что я здесь, я вот, я тут

Что не смогла одна я ни дышать, ни жить

Что я пришла, стою перед тобой

Ты равен богу

Я равна рабе любой

*

Молитвами твоими выстлан путь

От облака до облака со снегом

И я иду, иду куда-нибудь

На встречу человека с человеком

Пурга оставила мне шансов с гулькин нос

Не разглядеть, куда поставить ногу

Ты только встреть меня. А я найду дорогу

Такая сальса: уно, уно, уно, дос

Ты встреть меня. И кофе или чаю

Налей. Я буду скоро

Обещаю

С первого взгляда стихотворение привлекло меня своей строфикой, искусной передачей внутренней речи, прерывистой и спонтанной. И способностью автора увидеть сложное (важное) в простом, попыткой «остранения». Если говорить о внутренней структуре, главном смысловом посыле, для меня этот текст символизирует поиск (отстаивание) своего личного счастья. Но не так все просто в нём. Наверное, и не должно быть просто. Уистен Хью Оден называл чтение переводом с авторского языка на читательский. Попробуем и мы себя в роли такого переводчика.

Молитвами своими некто (Бог? Или всё же неизвестный нам человек? Кто-то близкий героине, но (пока еще) далекий от неё) выстилает сад. Этот сад – сакральное место. Вспоминается сказочно-былинный камень, от которого ведётся отсчёт, задающий судьбоносное направление. Камня в тексте нет, но есть три условных пути, немного иронически «намеченных» автором:

Дорога в

дорога на

дорога над.

И все три повисают в пространстве, пока мы (читатели) всматриваемся, как героиня идет... скрипучими шагами? как неизбежность... Мы заинтригованы, и вот мы уже идем рядом с ней...

Мы не знаем, почему этот некто, выстлавший весь сад своими молитвами, не подаст руки героине. Вторая строфа немного приоткрывает тайну. Они уже были близки, но расстались. Он стал холоден или безразличен к ней, и остаётся непреклонным: даже уток кормит с рук, а присутствия ЛГ не замечает, или не хочет замечать.

Но всё равно для неё он божество, идеал («равен богу»), тогда как она (то ли в своих, то ли в его глазах) обычная, рядовая, но... Вспомним здесь 141 сонет Шекспира («Мои глаза в тебя не влюблены...»). Или всё же историю первого человека Адама и созданной из его ребра Евы? А что если герой – духовное лицо (монах?), и в его системе ценностей женщина (любая) воспринимается как «Божья раба», в ряду других, по сути, одинаковых? Но (ура!) дальнейшее развитие событий в тексте эти сложные построения сметает напрочь.

Всё не так категорично и безнадёжно: где-то всё же состоится встреча «человека с человеком». И они, эти два человека, уже на одном уровне. И даже есть шансы (хоть и «с гулькин нос»), что они встретятся и поймут друг друга.

Облака со снегом, пурга здесь могут восприниматься как проводники, судьбоносное начало, как метель в одноименной повести Пушкина.

Переломным моментом является заоблачный путь ЛГ сквозь пургу (судьбу), при нулевой видимости (интуитивно, или по зову сердца, ослеплённого или ведо́мого чувством) – восхитительная заоблачная сальса (раз, раз, раз, два...). А дотанцевав свой победный танец, ЛГ попадает... – домой? – туда, где её встретят и отогреют (с помощью кофе или чая).  Такой вот получился перевод, или только его подстрочник?

Приглашаю и вас сделать свой собственный перевод. В тексте много «моментов истины», кардинально меняющих карту местности. Скучать не придется!

А у меня – день третий. И всего один текст:

Dixi 

Там за окном, за грубой тканью штор

крадётся время – старый, подлый вор,

секунду за секундой отбирая

у всех, кто попадётся на пути.

Он никого ещё не пропустил,

видать, работа у него такая.

И я уйду когда-нибудь туда,

как сквозь песок пролитая вода –

беспечно, быстротечно, наконечно…

Туда, где боли нет, и нет зимы,

где всё равно, какими были мы…

Постой. Давай, не будем портить вечер.

А после… не грусти, останься здесь,

на окна шторы новые повесь

и заведи кота или собаку.

Не парься о последствиях причин.

Живи, как я когда-то научил.

Живи. И обо мне не думай плакать.

И моя любимая тема: время, невидимое и неумолимое, без жалости отбирающее у всех и каждого «секунду за секундой». И ещё одна тема, сопутствующая или параллельная, наверное, никого не оставляющая равнодушным, тема ухода «куда-нибудь туда». Тема не новая, но нетривиально раскрытая атвором. Здесь нет фальши и заламывания рук. Всё просто, даже обыденно.

Двое близких людей, укрывшиеся от мира (где свирепствует время-вор) в уютном тёплом доме (мире). Мне представляется тихий зимний вечер, обычный, ничем не замечательный. Но вот одного из этих двоих «пронзает» мысль о возможном уходе. И вечер этот уже не столь тривиален. Он уже торжественно-ритуален. Эта спокойная тихая грусть делает жизнь еще более ценной, каждое мгновение вместе – драгоценней золота или платины.

По стилистике мне это стихотворение немного напоминает Бориса Рыжего:

А когда мы друг друга покинем,

ты на крыльях своих унеси

только пар, только белое в синем,

голубое и белое в си......

            Есть в этом что-то до боли знакомое, естественное, и вместе с тем – какая-то возвышенность (в самом простом понимании) и лёгкость, как и в последней строфе стихотворения «Dixi»:   

                        Живи, как я когда-то научил.

Живи. И обо мне не думай плакать.

Исповедальности, на мой взгляд, этому стихотворению добавляет особая доверительная тональность, располагающая собеседника к задушевному разговору. Завораживающим эффектом обладает само построение строфы: две первые строки, рифмующиеся между собой, плюс ещё четыре с кольцевой рифмой. Условно говоря, каждая такая строфа – своеобразная смысловая воронка, втягивающая внимание и заставляющая задуматься над сказанным. Dixi.  

День четвертый.

Наверное, самый сложный. День, когда моё ожидание смешивалось то с желанием всё закончить, выбрав, наконец, недостающие три текста из уже по нескольку раз прочитанных, то с решимостью ждать того самого – неопределенно-идеального... Но идеальное осталось в мире невоплотившегося, и буквально последние минуты всё решили – это судьба.

С этими тремя стихотворениями я почти срослась, так старательно я от них добивалась «правды» (это вы или нет?!), до последнего отказываясь поверить.

Итак, первое из этой троицы:

Ты вернешься? 

Что бы ни делала, что бы ни говорила – голова пуста.

Все первые встречные – бабы, у каждой ведро,

И в каждом ведре пустота.

Солнце почти не греет. Синица в кустах

Прославляет добро.

Бобр плыл через реку, был добр,

Но я всего лишь ребро.

Улыбка умрёт, не добравшись до глаз, впиваясь в уста.

Мама говорила – улыбка к лицу –

Сентенция так проста.

А кто-то считает, что всех спасёт красота.

Я тебе прокричала –

Мне всё рав-но!

... проводила за дверь.

Ты поверил...

Ты вернёшься в окно?..

Разве можно устоять перед этим словесно-эмоциональным напором, когда каждая следующая часть строки, как новая волна, выше предыдущей. А ты так соскучилась по морю! Особенно по тому, в детстве, когда ждёшь не дождёшься шторма (но не очень большого, чтобы родители пустили попрыгать в волны, в самые буруны).

Мне кажется, это удивительная ритмическая удача автора. Ритм завораживает, не отпускает до конца этого первого периода текста. Ритм легкий, но достаточно четкий, усиленный аллитерациями:  говорила – ведро – первые встречные – не греет – прославляет добро – бобр... через реку... добр – ребро – умрет... не добравшись – говорила – проста – красота.

Здесь читатель делает новый вдох после краткой передышки и: прокричала – все рав-но – проводила за дверь – поверил... И снова вдох—выдох—вдох и: вернёшься?

Вся эта гортанная сюита, или маленькая пьеса, разве она не прекрасна? И такая органика высказывания, смелость следовать за словом, пусть даже кому-то оно может показаться непоэтичным: вдруг эти бабы и вёдра, и эти бобры, будто из скороговорки. Непостижимо. И работает!

Совершенно другие пульсации «услышала» я в этом стихотворении, предпоследнем из моей десятки:

иди 

сижу под пушкинским дубом

чуть облака теребя

как это странно и глупо

уйти в тебя без себя

где нет ни звука ни слова

где только снег да дожди

и это странное снова:

иди, иди, и иди...

Текст несколько герметичен, вещь в себе. Игра подтекстов в таком коротком «сообщении» зашкаливает. Сидишь и разгадываешь: почему под дубом облака? ух ты, так это небесный лес? и куда (в кого) ушел ЛГ «без себя»? Такое растворение возможно только в двух случаях, и оба – любовь: к Богу и(или) к близкому человеку. Нет, ещё один случай – медитация. Правда, и она, скорее всего, связана с первым.

Наверное, каждому знакомо это состояние – отстранённости от всего (раздражающего, отвлекающего, мешающего сосредоточиться). И оттуда, из этой «нирваны», куда не проникают звуки, так здорово наблюдать течение времени.

Слишком сложно, скажете вы? Да нет, от излишней философичности текст спасает ирония, именно этот приём автор приберёг для финала.

Приглашаю вас еще раз перечитать это короткое, ёмкое стихотворение и проверить мои впечатления.

А я уже вплотную приблизилась к финалу обзора. И вот оно, завершающее стихотворение:

слуд 

утро тает на языке,

водянистой птицей снует, кочевником.

глух ручей – не канючит на ухо.

осенью в хромоватый дом – принимай его,

запускай по нему кораблики, в ладонях неси до весны.

короли обмельчали: пасутся в банках, облепихой врастают в стенки.

такими вы вышли – нехорошими, мелкими,

так – прибитой картинкой детства

без памяти и вины.

что до звука ручью тоурому –

своим именем в лес не сунется;

не осталось тебя на нетвердый шаг,

на глупый кивок.

дурочка, счастье твоё лесное – в руках не носится,

не ступай за ним, брось его околевшим псом

на глотающий воздух берег.

распластай траве, утеряй

недвижным чужим королям – завтра им водить,

а тебе – кутаться в речной лёд,

снов не останется после. первый снег,

небо белеет.

Опускаю вы- и разъяснения, к какому жанру отнести этот текст, стихотворение ли это или проза (хотя уверена, что стихотворение) и есть ли в нём мелкие недостатки (тем более, что это скорее всего осознанные автором «ходы»).

Весь этот «охотничий период» мне хотелось завершить именно таким, «свободным стихом». Это не означает, что в девяти других мне не хватило свободы, или что это – самое яркое её проявление. Хотелось сломать хрупкий лед недопонимания (или даже неприятия) подобной формы в нашем сообществе (имею в виду вполне образованных и много читающих добротную классическую поэзию, но ориентированных зачастую только на традицию рифмованного или ритмизованного, т. н. белого стиха).

И лед тронулся... Вернее, наст (именно так назывался этот текст в первой присланной автором редакции), или слуд (тот же наст, на́слуд, слудь, созвучн. норвеж. sludd и дат. slud – «снег и дождь вперемешку» и морскому термину slood – «оледенелая корка снега на поверхности льда»). Какое бы из этих названий мы ни выбрали, смысл не особо изменится. Наверное, автор взял другое заглавие «слуд» до пары к «тоурому» (угрюмому, быковатому) ручью. Хотя здесь у многих возникнет вопрос, может ли ручей быть именно таким.

Убеждать кого-то полюбить современную поэзию бесполезно, как и разбирать по косточкам, что здесь и как работает. Для чего автор отказывается от заглавной буквы в начале текста и в его середине, после точки, знаменующей конец предложения. Зачем ему эта «водянистая» (вместо, например, водоплавающей или водолюбивой) птица. И что такое «прибитая картинка детства». Или как можно «кутаться в речной лёд». Сюда же можно отнести выражения «не ступай», «распластай траве» и «утеряй... королям».

Подобные вопросы можно задавать и задавать, и наверняка, примерно те же задавались в своё время поэтам прежних эпох, когда-то давно, когда их приёмы только наклёвывались. И ответов на них может быть множество. Но нам с вами они ни к чему.

Давайте просто поплывём по этой реке, примем в свой внутренний водоём этот текст-микрокосм, пущай поплавает в нашем воображении – корабликом, и «распробуем» это утро, тающее на языке, и шелест крыльев этой водянистой птицы-кочевника, и молчание глуховатого ручья, почему-то не интересующегося звуками (и своим собственным, и внешними), и «глотающий воздух берег».

И почему бы не стать нам новыми робинзонами на этом незнакомом берегу, может, он и станет для нас уже не «другим», своим. И тогда это небо, побелевшее в финале текста, расцветёт для нас новыми красками.

Итак, исчерпана моя десятка. Портфель опустел: стихи из него ушли в  жизнь. И я смогла сказать о них нечто самое главное – из моего субъективного восприятия.

Возможно, это и не всё, чем мне хотелось поделиться. Наверняка, что-то важное для авторов осталось за кадром. Но, мне кажется, эмпатия «состоялась». Ведь всё это мной, вслед за авторами, прожито и обжито́. Надеюсь, обживутся в этих стихах и читатели.

Всем авторам, приславшим стихи в Пятнашки, и – особо – вам, кто поместил (по моей просьбе) свои тексты в этот редакторский портфель, спасибо за доверие!

С теплом,

Ториоста

Полностью прочесть работы и проголосовать за них можно здесь:

Редакторский портфель.

Авторы из Редакторских пятнашек тоже ждут ваших отзывов.

Хороших нам стихов!

P.S.: Напоминаем, что итоговый вес каждого портфеля в баллах будет объявлен под этой записью после завершения конкурса.

Шеремет Татьяна

Всем привет!

       Представляю свой редакторский портфель!  

       Пишу "набегами", от того, возможно, сбивчиво.

       Я ни критик, ни филолог, я, скорее увлечённый читатель, искатель поэтических жемчужин. Нахожу и радуюсь.

       Почему именно эти 10 произведений? Всё просто – они настоящие. В них нет искусственности, в них живёт чувство, нет нагромождения и вычурности, а ещё в них вживаюсь я, начинаю дышать, ощущать, видеть. 

       Стихи как люди могут быть отнюдь несовершенны, но замечательны по своей сути.

       Итак:

1. Прогулки по воде 

       Детство.  Юность. Ну, кто из нас не писал об этом удивительном неповторимом времени? И сколько об этом можно писать, скажете вы?! Можно! И нужно!

       Зацепило с первых строк:

 "Здесь мы вырастали из детей,

набирались сил в поход за счастьем".

       В произведении чувствуется цикличность жизненных этапов.

"только все пути вели сюда –

к пристани утерянного детства".

       Ключевые образы – вода, луч, он же, то самое связующее звено, между прошлым, настоящим и будущим.

"Жизнь разводит в суматохе дел.

Но, когда останется немного,

приходи. Походим по воде.

Вместе отдохнём перед дорогой".

       Финал оставляет ощущение размытости – процесс завершения.

2. Нелюбимый, прощай! 

 "Нелюбимый, прощай! Закрываю скорбя,

На все чакры открытые души".

       Смысловая система текста построена на контрастах.  В данном случае контраст выполняет особую роль внутри определившегося личностного сознания. 

"Расставание - толстое полотно.

Режь его лоскутами, как дыню.

А на вкус - пересоленное стекло.

Это Мертвое море доныне".

        Лирическая героиня во власти внутренней борьбы, её решения – это попытка к бегству, отрицание и признание очевидного.

"Разрывай! Растворяй! Только сохнет в воде

Обезвоженная недвижность.

Это рыб, закипающая нелюбовь.

Нелюбовь, что любовию дышит".

       Стихотворение на душевном надрыве, его экспрессивность делает текст гораздо шире. Прочтите!

3. Зачем зима 

        Восхищена с первой строки.  Какая лёгкость и изящность!

 "Зачем зима по городу бежит

и заметает наскоро кварталы?

Как будто опоздавший пассажир

цепляется за поручни состава".

        Зима принимает образ человека преследующего, суетливого. Этот образ проникает в каждый уголок.

       А чувства лирической героини преобразуются то в «рассветныйлуч», то лёгкую «стайку» птиц.

"Так стайка голубей

раскачиваясь, виснет на верёвках —

и вдруг летит, встревоженная кем-то,

туда, где дремлет влажная сирень»

В яркую палитру образов добавляется:

«и бабочка, нательный крестик лета,

колеблется меж веток целый день,

соскальзывая вечеру за ворот".

"и лампа откликается за шторой. Закатом обжигает облака". 

       Все в руках мастера оживает, дышит, движется, ожидая продолжения:

"И точки не расставлены пока…"

        Уважаемый автор, и не нужно точек! Радуйте и дальше  читателя своим творчеством.

4. Довольно! 

 "В бездонном мороке окна

руины - огнеглазый город

косыми струями пропорот…

Идёшь?"

        С первых строк мне, как читателю, уже интересно…

       Мир лирической героини рассыпан,  она   ещё  во власти  прошлого, но принимает настоящее. Власть прошлого, настоящего и будущего — это судьба, её судьба.

 "И в этой темноте

я вижу… Лучшее на свете -

Дышать и слушать птиц да ветер

Теперь".

        Суггестивные образы  раскрывают новое миропонимание.

   Изящная конструкция стихотворения. Усеченная строка в конце каждого катрена, добавляет произведению выразительность.

"Иди

Дождём за мной - не больно.

Всего и нужно только - путь

Песком в часах перевернуть…

Довольно!"

5. Дороги из Рима 

"Когда отсёк слуге ухо, шепнул, что, возможно,

Подохнешь рабом, вернешься - будешь художником,

А, может, священником..."

       Интересное произведение. Сложное для восприятия. Вероятно, это состояние лирического героя. Здесь и апостол Петр, и Иисус Христос, Ван Гог... Есть во всём этот единая ниточка, но она настолько глубоко спрятана…

       Сюжетная линия ведёт читателя в бездну философии и познания.

"Лишь звездная ночь да кипарисы на свете.

Висишь на кресте и звуки доносит ветер.

То крикнет петух, то дзынькнут ключи от рая,

Когда в третий раз скажу, что Тебя не знаю".

        В любом случае вдумчивому читателю-мыслителю я бы рекомендовала эти дороги - «Дороги из Рима».

6. Не гадай 

       Оригинальная стихотворная форма.

       На первый взгляд, здесь прослеживается своего рода авторская игра, необычная подача всем известной темы в игровом ключе:

"… и гадай – не гадай, а ложится восьмерка пик.

мой червонный валет из колоды украдкой выпал.

в прошлом страсти пожар и надежд необъятных пик:

с шаткой мачты любви сорван ветром поблекший вымпел".

        Произведение насыщенно, в нём чувствуется движение, и скоро меняются образы:

"ворожу, ворожу: бубны к бубнам, кресты к крестам.

ставлю крест на тебе, на своем суматошном сердце:

не боли, не боли. по души ледяным мостам

пусть уходит, летит суетливым шутливым скрецо".

        Лёгкий слог, убедительный финал, прочла и отметила для себя.

7. Ступай за мной 

"И я приду по паперти в твой храм,

без лоска и надуманных иллюзий,

не Туз пиковый, а — дворовый Тузик,

как ночь по венам, кот по проводам".

       Сердце дрогнуло… Чувственное лирическое произведение, покоряющее своей искренностью и глубиной.

       Здесь прослеживается тонкая ирония: не Туз пиковый, а — дворовый Тузик», или «кот по проводам.

       Особенностью произведения является отсутствие внешних событий. Предметы изображения: чувства, эмоции, ощущения лирического героя. Попытка приблизить, обернуть в реальность иллюзорность и призрачность.

"За мега-миром байтовых страниц

скрывается улыбка Мона Лизы.

Секретный код во взгляде не приблизить,

возникла пропасть и — канат провис".

"Подуй на сердце. Хочется сказать —

но нечего, замкнулся плюс на минус.

Плющом, барвинком, сакурой прикинусь,

взгляни теперь и ты в мои глаза..."

8. В субботу 

"Я умерла в субботу в пять часов.

Об этом голосил приблудный ветер:

он, кажется, единственный заметил

тепла нехватку. Тени голосов,

над телом остывающим кружа,

судачили о жизни бестолковой

и были так фальшивы и не новы,

что их не слышать было бы не жаль".

        Философия жизни: родиться, значит — умереть. Мы приходим в этот мир на время, на один урок…

     Оригинальная подача темы. Автор сам предположил обстоятельства и время, сопутствующие события. В нём общая оценка  окружающему. Легкий слог, техничность.

        Опять же, ирония без слезливости:

"Остался быть, листая ноябри,

кидая в топку хворост годовщин, и

в неделю раз колючую щетину,

кривясь от боли, по субботам брить..."

9. НЕ ИДИ 

"По лабиринтам тёмных комнат

ты не иди за мной. Иди

туда, где плед бесстыдно скомкан,

где звал тебя принцессой Ди".

       Тонкое восприятие человеческих отношений становится голосом лирического героя. Но, на мой взгляд, противоречия лирического героя мешают ему быть счастливым.  

"И за срывающимся лифтом

ты не беги за мной. Беги

под бра зачитываться Свифтом

под злой фальцет ночной пурги".

        Широкий образный ряд, есть интересные штрихи, дополняющие общую картину.

Считаю, что это произведение достойно читательского внимания.

10. Ты знаешь 

     Несмотря на свою мелодичность, (я вполне допускаю, что этот текст может быть песенным) очень глубокое произведение. Что наиболее отметила: образ одиночества. Точная подача состояния.

"Ты знаешь, мне совсем не хочется,

Делить с тобою одиночество.

Оно моё большое гулкое,

Оно молчит, и я молчу".

       Здесь одиночество приобретает иные формы, совершенно разнящиеся с человеческим представлением, оно становится живым организмом, звучит, дышит, двигается…

       И дальше красота:

 "На улице деревья синие.

Кружатся в небе птицы зимние.

И падают на землю пёрышки

Почти растраченной любви".

       Автор мастерски передает состояние лирического героя. Четкая внутренняя связь образов и композиции.

"По тротуару, по обочине

Иду, куда глаза пророчат мне.

За мной плетётся одиночество

С тетрадкой жёлтою в руке".

        Ну, вот и всё. Как вы успели заметить, я обошлась без критики. Не загоняя себя в определённые рамки. Старалась быть предельно искренней и немногословной (не люблю, когда много воды).

       Да, кстати, заходите в конкурс «Редакторский портфель», читайте и выставляйте оценки авторам.

       А я буду держать кулачки за «свою десяточку»!))

       Всем добра!

       С уважением, Татьяна Шеремет!

Полностью прочесть работы и проголосовать за них можно здесь:

Редакторский портфель.

Авторы из Редакторских пятнашек тоже ждут ваших отзывов.

Хороших нам стихов!

Начинаем публикацию обзоров работ, выбранных модераторами в свои

"портфели".

Архангельский Николай

В своём портфеле я собрал совсем разные стихотворения.

Получилась маленькая антология …

Принципиально – у меня не было никакой цели критического разбора стихотворений.

Все тексты достаточно сильны просодически, они звучат, они имеют отношение к настоящей поэзии. Я полюбил все эти стихи, и у меня нет никакого желания обижать их своей въедливостью.

Не для того собирал.

Остаётся лишь разложить их подобно драгоценным камням в на чёрной матовой бумаге.

Слегка выделить тематически.

Сопоставить один с другим.

______________________

Я решил начать с той лирики, которую называют любовной.

Интересным образом, первое стихотворение относится, вместе с тем, как бы и к лирике пейзажной.

В нём написана осень.

Раннее осеннее время, портрет урожайной, богатой Флоры, ещё не растерявшей лиственную массу своих лесов, но уже несущей в себе оттенок светлой грусти.

Хлопотное

Хлопотно, зато не скучно,

Давишь сусло, как плейбой,

Эта осень потому что

Наблюдает за тобой.

Мезга, сока цвет индиго,

Дни тягучие, как мёд.

Но любовною интригой

Эта осень промелькнёт -

Увядающей палитрой,

Переменчивой, как цвет.

Не возьмёт вина ни литра.

Сколько лет ей? Сколько лет...

______________________

Во втором стихотворении осень уже на исходе.

Ожидание встречи двух людей происходят даже как бы не в смене прошедшей осени зимнею бедой, белым молчанием душ, но каждый шаг их сближения уже отмерян длиною в целый год.

Длиною – в бесконечность.

Которая уходит в прототишину...

Бесконечность 

Растратила подарки осень,

незримо следуя бедой,

ты отстаёшь шагов на восемь,

сливаясь с долгой темнотой,

я обернусь на шаг девятый,

в десятый год той маеты,

в которой все мы виноваты,

конечно я, конечно ты.

И, ожиданием расцвечен,

я отмотаю десять лет,

через восьмую бесконечность,

где отыщу твой лёгкий след.

И, может ниже, может выше,

не отпущу тебя одну,

мне нравится, когда ты дышишь,

вдыхая прототишину.

______________________

История как бы продолжается в следующем стихотворении, где всё не просто, где ничто не решается простыми вопросами и ответами.

Где между строк говорится больше, нежели словами.

ЗАЧЕМ Я ТАК

Опять приходит ночь, и диалог продолжен

неосторожных слов и слёз в твоих глазах.

Я не могу понять, что нам мешает  всё же

забыть обиды фраз, возникших впопыхах.

Слезинка против слов, и кто кого дурачит,

чтоб судьбы изменить, межуя побольней?

Я чувствую, что мог сказать совсем иначе,

но... всё из-за того, что ты меня  юней.         

Зачем предполагать, подозревать  без меры,

вместила наша жизнь десятки мелодрам.

Свидание - без слов, что сказ - без суеверий.

В рассветной тишине парит небесный храм.

Уходит ночь, и я готов  смириться с мыслью,

что день и мир, и лад разложит под кресты.

Я будто бы слезой с щеки девичьей смылся.

За горькие слова прости... прости... прости...

______________________

Наконец, последнее из цикла любовных...

Это уже грустный коллапс надежд и ожиданий.

Уйти, сбежать, остаться наедине с собой.

Забыть то, что было.

Утром глуше в сердце стук 

Утром глуше в сердце стук,

Поцелуй ничто не значит,

А вчерашний трепет рук

Рукава поспешно прячут.

Изменил себя как мог,

Приподняв повыше ворот.

Щёлкнул смазанный замок.

Поскорей подальше в город.

______________________

Далее следуют два стихотворения «про зверей»

Этакий анимализм малых сих.

Первое – стихотворение о бабочке.

Вообще, тема бабочки благодатна для поэзии.

Вспоминается хотя бы Арсений Тарковский «Бабочка в Госпитальном саду».

И следующие стихотворение тоже обращает на себя внимание.

Два существа.

Человек и бабочка рядом.

Человек и бабочка в одном фокусе.

Спрашивается, есть ли между ними в реальной жизни точка сопряжения, возможность попадания под один окуляр?

В поэзии - есть.

Здесь тема остаётся и будет привлекательной всегда.

Бабочка 

Не иди за мной, иди!

Замерзаю на ветру!

Моросящие дожди,

Чашка кофе поутру...

Я, как бабочка, как тот,

Легкокрылый мотылёк,

Что один лишь день живёт,

Тих, угрюм и одинок.

Мне неведома любовь,

Безразличен лампы свет.

Жить лишь несколько часов:

Что тут можно рассмотреть?

Приподнявшись над землёй,

Взмах - другой и вдруг упасть...

Холод, страх, кошмар ночной,

Чёрной мглы раскрыта пасть...

Что хочу? Не знаю я.

Улететь!  Но вот куда?

А со мной тебе нельзя:

Грянет новая беда.

Так привычней. Всё. Пока.

Тихо тикают часы...

Белым снегом облака...

Ты о чём меня спросил?

______________________

Второе стихотворения довольно сложное.

Я не нашёл, что к рассказу О’Генри, обозначенному в эпиграфе оно имеет прямое отношение.

Но идея, которую я в этом стихотворении усмотрел сам для себя, мне самому стала довольно интересна.

Прежде всего, это не зверь.

Он зверик.

Он тоже, как и бабочка, из малых сих.

Он не хищник, и он хочет быть приручённым.

Впустить в себя, открыть в себе это внутреннее существо!

Которое на правах своей особенной природы может дать душе спасение от душевной жажды.

Может дать то, чего уже не может дать человеческое, «слишком человеческое».

Увязшее в человеческой лжи, обложившее себя цитатами.

Много раз не сумевшее помочь...

Герой стихотворения обращается к своему внутреннему наиву, в дословесной тишине которого сердце легче отделяет добро от зла.

Сердце. В медицине - орган, перекачивающий в сосудах кровь.

Кровь. Мистически - носитель души человеческой.

И почему-то все знают, что именно, в сердце заложен выбор добра и зла.

Возможно, я нафантазировал.

Что ж, автор поправит...

И ещё.

В стихотворении есть красивейшие метафоры и повороты.

Нужно их объяснять?

Никогда не нужно!

Zверь 

– Я хочу напиться, – говорю я. – Пыль, которая у меня снаружи, не имеет особого значения.

О. Генри, Как скрывался Черный Билл, 1908

_________

Если хочешь напиться, налей и мне.

Обещаю,

не стану тупить ножи.

Почему-то словами всегда верней

получается вишенку уложить.

В предвкушении пряника —

плетью дверь

запираю на солнечный оборот.

Почему-то доверчивым верит зверь —

открываешь — целует и мажет рот

земляникой и чем-то горчичным... грог?

Если хочешь остаться,

поставлю чай

и достану тёплый ещё пирог.

Словом, вот тебе камень и выручай:

поточи, пожалуйста, мне ножи

чтоб острее солнечного луча...

Не пристало зверю за дверью жить.

______________________

Следующее стихотворение тоже не располагает к тому, чтобы разбирать его соотнесение с реальным миром и его событиями.

Поэзия, вообще, не для таких разборов.

Здесь как бы риторически задаются вопросы, которые ценны, именно, тем, что они остаются вопросами. Ответы могут быть только занудными и неумными. И уж, во всяком случае - разрушительными для ткани поэзии.

Это, просто, очень красивое и гармоничное стихотворение.

Больше о нём ничего не надо говорить.

Рассвету 

  А вы

  ноктюрн сыграть

  могли бы

  на флейте водосточных труб?

                         В. Маяковский

Ноктюрн?

Не знаю, не решаюсь...

На мир гляжу, не понимая,

как он устроен, кем, когда?

Косой становится прямая

и серой пылью - города,

и небо вспорото крылами

отважных птиц,

тех, что свободы возжелали,

но пали ниц.

Куда, зачем прочь от земли,

в какие дали?

Сонату, арию или

ноктюрн играли?

Кого спросить? Ответит кто?

Пока не ясно.

Пока я крашу полотно

надежды в красный.

Давай, рассвет, добавь огня,

пусть будет ярко -

в путь позови с собой меня!

   Твоя бунтарка

______________________

Следующее стихотворение.

Я обожаю такие тексты.

Нетвёрдый гуляющий ритм, длинная строка, сложный размер, нерегулярная рифма...

Наверное, это то, что близко к гетероморфному стиху.

Вообще, странно даже наблюдать, каким это образом классической привычной силлаботонике можно дать выходной и, тем не менее, остаться - да ещё как! - в рамках истинной поэтики...

Просто, высшая похвала.

Восторг автору!

Вверх 

Пли!.. По выжившим небо плачет, лужи морщатся сентябрём.

Снова первый звонок – и, значит, в новой пьесе мы не умрём. Жги! –

проколот полярной осью шарик, брошенный во фритюр…

Не жалей слёз и реплик, осень. Жизнь – арена для авантюр, пробы скилла –

зачем, иначе, в ней так много людей и мест?

Жёлтым мячиком солнце скачет, уводя из страны чудес – по воде в гибких

рысьих пятнах, под сознания мрачный лес…

Сдача прошлого невозвратна, завтра – морок: чуть ткни, исчез, за

несбывшимся открывая око бездны – и путь в закат.

Нам, mon ami, судьба иная – вслед за ветром, за облака, в глубь морей, в

ледяные сети чёрных дыр – обгоняя свет…

Мир – театр. Мы на сцене вместе – с нами бог.

И другого – нет.

______________________

Наконец, два последних стихотворения в коллекции.

Они совершенно особенные рядом с предыдущими.

Интересно, что одни стихи хорошо увязываются с фантазией, хотят быть мечтой, выдумкой. В них реальность размягчается этой фантазией.

Другие и представляют собой другое.

Совсем другое.

Это по-настоящему гражданские стихи.

Как ни любят сегодня поносить старую советскую поэзию - но ведь она, не всегда богатая метафорами и новаторством, как раз и сильна своим гражданским звучанием.

Тихий и далёкий голос, которого сегодня подчас слышнее любого современного.

О чём, как я вижу, следующее стихотворение?

Автор живёт своей жизнью.

Автор проживает чужие жизни.

А для этого - он знает -  нужно обладать эмпатией.

Если мы желаем, чтобы наши миры сослагательности не были простой фантазийностью, столь удобной для приятного интерьера своей жизни, - надо уметь понимать другие жизни, времена, судьбы.

Такая сила поэзии, оказывается, сегодня тоже существует.

Это даёт надежду.

Автор предостерегает читателя, что он может потерять свой жизненный покой.

О том, что брать на себя чужую боль – это больно.

Это стихотворение о войне?

Оно о ГУЛАГ-е

Оно о голодных временах народа?

Оно – обо всём.

«Теперь ты – врач».

Так бывает...

Не иди за мной, не иди

В нарисованный парадиз,

В сослагательности мирок,

Где хотелось бы — да не бог.

Не иди по моим следам,

Не позволю тебе, не дам.

Ты наивна, добра, честна.

Та война — не твоя война.

Ну а впрочем, иди, иди...

В перепутье лихих годин

Удивляйся, терпи, батрачь,

От нелёгкого счастья плачь.

Так бывает...

Теперь ты врач.

______________________

Ну, и последнее...

Я был на Пискарёвском кладбище.

Я помню тот дух...

Может быть, это самое сильное стихотворение в подборке.

Может быть, проговаривание только повредит ему.

Просто читать...

Прошенька 

Улыбается - стоит Прошенька.

Голова - подсолнухом, конопушки - семечки.

Приголублен Богом - поцелован в темечко.

Ныне выбор большой. Не деревенька.

Рядом шерсти клубок - серым выкрашен.

Извивается змеёй, костью играется.

На кости фаланги кисти - пес не подавится.

Проша ждет. И считает - один...три...пять! (не шесть).

И опять своему улыбается.

А по небу темному вороны страшные.

И кидают что-то - разрывы ужасные.

Сотрясаются дома. И давятся.

Ленинград. Сорок первого. Значица.

_____________________

Я благодарен всем авторам, стихи которых попали в мою коллекцию.

Я желаю им творческих находок.

Долгой поэтической жизни.

Николай Архангельский.

Полностью прочесть работы и проголосовать за них можно здесь:

Редакторский портфель.

Авторы из Редакторских пятнашек тоже ждут ваших отзывов.

Хороших нам стихов!