Альбом
Литературная Гостиная
Автор рубрики: Иванна Дунец
06 декабря 2020
Андре Моруа
ЖОРЖ САНД
|серия ЖЗЛ, 1968|
Ярослав Ивашкевич
ШОПЕН
|серия ЖЗЛ, 1963|
«Она: у неё красивые каштановые волосы, ниспадающие до плеч; немного тусклые и сонные глаза, мягкие и спокойные; добродушная улыбка; чуть приглушенный голос, который редко слышишь, так как Жорж молчалива и больше занята наблюдениями, чем разговором.
Он: это человек необыкновенной чувствительности: малейшее прикосновение к Шопену — это рана, малейший шум — удар грома; человек, признающий разговор только с глазу на глаз, ушедший в какую-то свою таинственную жизнь и только изредка проявляющий себя в каких-нибудь неудержимых выходках, прелестных и забавных»
Генрих Гейне
Любовь. Бесчисленное количество раз человечество задавало, задаёт и будет задавать один и тот же вопрос. Что есть любовь? Что же это за чудо-чувство? Но знаете, для меня в данном контексте интереснее не то, что оно собой представляет, а то, что оно, подобно живому организму, способно на самые настоящие р о ж д е н и е — с м е р т ь. И, возможно, где-то в нашей с вами параллельной реальности любовь, как и муза, обладает прекрасным эфирным женским/мужским телом, владеет игрой на каком-нибудь воздушно-божественном инструменте, и сражает сонму прекрасных Богов своим прекрасным чувством юмором наповал. Или ещё вариант. Любовь не бессмертна, подобно Богам. Она рождается и умирает бесчисленное количество раз на протяжении всего времени существования человечества. Как, спросите вы? Всё просто. Как только она появляется между двумя людьми — являет себя миру. Трагически же обрывается её дыхание в тот момент, когда между любящими исчезает магия понимания.
Вот уже почти два месяца я погружена в историю жизни великого композитора Шопена. И практически столько же времени я пытаюсь понять его любовь. Любовь между композитором и писательницей. Любовь, которая жила так долго, что отголоски её жизни мы даже услышим на смертном одре Шопена, когда он произнесет те самые слова: «Она (Жорж Санд) обещала, что я умру в её объятьях».
Из авторского предисловия Ярослава Ивашкевича к роману-биографии «Шопен»:
«Моя новая, третья уже, книга о Шопене не претендует на научность. Это облеченное в литературную форму изложение моих знаний и моих догадок о Шопене. Пожалуй, лишь в нескольких местах работы, например в начале и в самом ее конце, эти догадки превращаются в нечто напоминающее беллетристические сценки. В остальном она ограничивается сообщением фактов. Хотя написанию этого скромного труда и предшествовало изучение довольно-таки обильной литературы, в работе над книгой я старался забывать о прочитанном. Зато я весьма настойчиво пытался расшифровать смысл того, о чем сам Шопен рассказывает нам в своих письмах. В этом мне помогали и современники Шопена, писавшие ему и о нем. Годы, прошедшие со дня смерти нашего великого музыканта, наложили досадные наслоения легенд и недоразумений на его биографию и на оценку его творчества. Разделяя мнение Теофиля Квятковского, что «Шопен был чист как слеза», я старался очистить от этих напластований его жизнь и творчество. По мере освобождения от наносного проступает чрезвычайно четкий профиль художника: благородство его личности, его необычайная бескомпромиссность и целенаправленность почти не знают себе равных. Мне хотелось еще раз напомнить читателю о необыкновенных чертах характера этого человека и в то же время поразмыслить о судьбах его творчества. Сознаюсь, что не меньшим соблазном, заставившим меня приняться за эту книгу, было желание побыть с Шопеном, желание говорить с ним, отвечать на вопросы, которые он задает. Вот так — из переплетения личных и объективных причин — родилась эта книга, которая не претендует быть отнесенной ни к разряду монографий, ни к разряду научных исследований Книга эта детище моей любви к искусству Шопена и его неповторимому «я», моего желания поделиться этим всесильным чувством с читателями…»
Ранимый, искренний, почти избалованный любовью матушки и даром свыше, Шопен всегда мечтал о любви н а с т о я щ е й. Как он её представлял? Возвышенной, ответной, убаюкивающей и страстной, одновременно. Но, когда в его жизни любовь рождается, Шопен даже не замечает её появление. Жорж Санд ему не нравится. Она выглядит странно, не ко времени современной, в мужских нарядах, курящая, открыто без кокетства излагающая свои мысли. Нет, нет. Эта эпатирующая дама точно не может быть его любимой. И Шопен только со временем сможет разглядеть её.
Дневник Шопена, октябрь 1837 года:
«Три раза я снова встречался с ней. Она проникновенно смотрела мне в глаза, пока я играл. Это была довольно грустная музыка — «Дунайские легенды»; и мне казалось, что моё сердце танцует под эту родную мелодию. В моих глазах отражались её глаза; темные, странные, что они говорили? Она облокотилась на пианино, и её ласкающие взоры отуманили меня… Кругом цветы. Я был побежден! С тех пор я видел её дважды… Она меня любит… Аврора, какое очаровательное имя!..»
С Жорж Санд же всё случилось наоборот. Она увидела Шопена и сразу поняла, что это тот человек, которого она полюбит всем сердцем. Станет ему другом, сестрой, женой, матерью, наконец. Так и произошло. Активная, смелая, целеустремленная Санд полюбила музыканта всем сердцем и ускорила своё признание, а затем и их совместную жизнь. Но силы её духа было недостаточно для двоих. Да, и любовь живет между двумя людьми, пока живет понимание. Как только вмешиваются в чудо-историю композитора и писательницы быт, бедность, болезни и влияние детей от первого брака, приходится принимать решения. И Жорж Санд их принимает. Но как же ошибется её уверенность! Шопен не сможет пережить расставание. Он ничего не напишет боле. И через несколько лет тихо-тихо уйдет из этого мира с её именем на устах.
Из авторского предисловия Андре Моруа к роману «Жорж Санд»:
«История жизни Жорж Санд — это история женщины, которая по своему происхождению стояла на грани двух различных классов общества, а по своему воспитанию — на рубеже двух столетий: XVIII с его рационализмом и XIX с его романтизмом; которая, потеряв в детстве отца, хотела заменить его своей любимой матери, и потому держалась по-мужски; которая усвоила мужские манеры тем легче, что чудак наставник воспитывал ее мальчишкой и заставлял носить мужской костюм; которая в семнадцать лет оказалась независимой владелицей поместья и дома в Ноане и всю жизнь бессознательно пыталась вернуть себе райское блаженство своей вольной юности; которая никогда не соглашалась признать в мужчине господина и требовала от любви того, что потом нашла в материнстве: возможность покровительствовать существам более слабым; которая, не признавая мужского авторитета, боролась за освобождение женщины, за ее право самой распоряжаться своим телом и своими чувствами; которая оказала на нравы своего времени благотворное и глубокое влияние; которая, будучи католичкой, всегда была христианкой и верила в мистическое единение со своим богом; которая стала социалисткой — так же, как осталась христианкой, — по благородству своей души; которая в 1848 году бросилась в революционное движение и после его поражения сумела сохранить свой престиж, не отрекаясь от своих убеждений; которая, нарушая все условности, как в личной, так и в общественной жизни, внушала, однако, уважение к себе своим талантом, упорным трудом и мужеством; которая сумела, преодолев свои страсти, обрести в доме своего детства утраченное ею блаженство юных лет; и которая, наконец, нашла в ясной, деятельной матриархальной старости то, что она так тщетно искала в любви, – счастье…»
Много лет были они вместе. Их любовь вдохновляла его на написание удивительной проникновенной музыки, её – на написание прекрасных романов. Симбиоза творческого, к сожалению, у них не случилось, но дарили они друг другу столько вдохновения, что хватило бы на несколько жизней. При этом Жорж Санд очень обижало равнодушие Шопена к её творениям. Сама же она не переставала восхищаться его талантом и импровизациями. Но ему было мало. Всего. И всегда. Он беспрестанно требовал внимания, словно малый капризный ребенок. И дети. У них не было детей. А дети Жорж Санд от первого брака безумно влияли на жизнь маман. Думаю, что в какой-то момент она решила, что любовь её умерла. Но так ли это? Уверена, что прочитав её дневники, вы поймёте, что не так.
«Он опустил голову и сказал, что я его разлюбила. Какое богохульство после восьми лет материнской самоотверженности! Но бедное оскорблённое сердце не сознавало своего безумия…
Я думала, что несколько месяцев нашей разлуки излечат рану и вернут дружбе спокойствие, а воспоминаниям справедливость… я пожала его холодную дрожащую руку. Я хотела говорить с ним — он скрылся. Теперь я могла бы сказать ему, в свою очередь, что он разлюбил меня…»
Любовь. Способна ли она на р о ж д е н и е — с м е р т ь? Живая ли она субстанция? Или иллюзорно её появление в нашей жизни? Вопросы, вопросы.
А ответ где-то там, где души Ромео и Джульетты обретают иную форму. И жизнь.
P.S: Друзья, Литературная Гостиная в середине декабря организует Чтения на свободную тему. В «Свободные Чтения» будут отобраны эссе о литературных произведениях (прозаических или поэтических), эссе о любимых писателях, поэтах, художниках или музыкантах, а также об известных произведениях искусства, включая живопись, музыку, оперу, балет и театральные постановки. К тому же эссе участников Чтений может быть приурочено к празднованию Нового года или Рождества, то есть можно будет использовать в ваших рассуждениях предметы искусства, имеющие отношение к этим праздникам в контексте литературы и искусства. Более подробно об анонсе «Свободных Чтений» вы можете прочесть здесь
Книги выпуска ЛГ:
Андре Моруа «Жорж Санд»
«Захватывающий биографический роман Андре Моруа посвящен жизнеописанию французской писательницы Авроры Дюдеван (1804–1876), произведения которой печатались под псевдонимом Жорж Санд. Ее творчество было широко известно русскому читателю еще в позапрошлом веке, высокую оценку давали ему Белинский и Чернышевский. История жизни Жорж Санд — это история женщины, которая по своему происхождению стояла на грани двух различных классов общества, а по своему воспитанию — на рубеже двух столетий: XVIII с его рационализмом и XIX с его романтизмом»
https://www.litmir.me/br/?b=157086
Ярослав Ивашкевич «Шопен»
«Ярослав Леон Ивашкевич (1894—1980, Jarosław Leon Iwaszkiewicz), известный под псевдонимом Eleuter, польский писатель, поэт и драматург, переводчик. С 1959 по 1980 год был председателем Союза польских писателей. Роман-биография написан Ярославом Ивашкевичем в 1938 году и посвящен польскому композитору и пианисту Фредерику Шопену, сыну французского эмигранта Николя Шопена, участника Польского восстания 1794 года, и польки Юстины Кшижановской. Пианистическое и композиторское дарование Шопен проявил очень рано: в 1817 он написал два полонеза в духе М. К. Огинского, в 1818 же он впервые выступил публично. На основе национальных танцев Шопен создавал и поэтичные фортепьянные миниатюры, и большие концертные пьесы с оркестром, насыщая их чертами поэмности. Перевёл роман-биографию с польского языка Р. Кашер»
Анонс Чтений
Свободные Чтения
|литературный жанр — эссе|
«Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века!»
Александр Иванович Герцен (1812-1870)
«Если вы любите писателя, не упускайте возможности познакомиться с его письмами и дневниками, с каждой строчкой, вышедшей из-под его пера, это позволит вам лучше, глубже понять его, — человека и друга, которого вы уже узнали и полюбили по его книгам»
Герман Гессе (1877-1962)
«Величие искусства и состоит в этой вечной напряженной раздвоенности между красотой и страданием, любовью к людям и страстью к творчеству, мукой одиночества и раздражением от толпы. Искусство балансирует между двумя пропастями. На гребне хребта, по которому идет вперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске, однако, и только в нём заключается свобода искусства»
Альбер Камю (1913-1960)
Итак,
декабрьские Чтения. Анонс предполагает много слов, эмоций и пояснений. Но так, как тему я выбрала без особых ограничений, слов будет мало. Пусть лучше декабрь будет наполнен вашими словами и эмоциями, так как Свободные Чтения стартуют уже в середине декабря. И это значит, что на написание эссе у вас есть всего три недели.
О теме. Чтения пройдут на свободную тему. Но сразу оговорю то, о чём/ком мы пишем эссе. В «Свободных Чтениях» примут участие эссе о литературных произведениях (прозаических или поэтических), эссе о любимых писателях, поэтах, художниках или музыкантах, а также об известных произведениях искусства, включая живопись, музыку, оперу и театральные постановки. К тому же ваше эссе может быть приурочено к празднованию Нового года или Рождества, то есть можно использовать в ваших рассуждениях предметы искусства, имеющие отношение к этим праздникам в контексте литературы и искусства. Подобным примером может послужить всеми любимый «Щелкунчик и Мышиный король» Гофмана. И помните главное. Важно рассказать читателям, почему ваш выбор именно таков? Почему именно об этом авторе или произведении искусства вы хотите написать эссе? Что побуждает вас обращаться к данному произведению искусства? Каким образом соприкосновение это повлияло на ваше мировоззрение?
О жанре. Литературный жанр, неизменный в Чтениях — эссе. Ограничений по количеству знаков, по-прежнему, не будет. На написание эссе у вас будет почти три недели. Цитирование всегда мною приветствуется, но исключительно в пропорции 80/20, где 80% основного текста эссе, а 20% — цитаты. Более подробно о литературном жанре эссе и прошедших Чтениях вы можете прочесть здесь:
https://poembook.ru/blog/21542
https://poembook.ru/poem/1516962
И ещё. Призовой фонд предстоящих Чтений, по-прежнему, будет достойным, благодаря поддержке администрации Поэмбука. Модерация будет, по-прежнему, серьезная. Если остались вопросы о теме, условиях участия и времени проведения «Свободных Чтений», задавайте их в комментариях, я с радостью отвечу.
Всем вдохновения!
Редакторский портфель №3
Здравствуйте! Рада всех приветствовать!
И вот, наконец, глубоко субъективный обзор моей блестящей десятки.
Прежде всего, поделюсь своей главной установкой при выборе стихов из неопределённого "множества". Наверное, больше всего я ориентировалась на оживший слепок "поэтического идеала", дыхание стихии поэзии сквозь прутья "клетки" внешней формы, некой за́данности.
Выбирала осознанно, но с азартом, прислушиваясь к авторским интонациям, приноравливаясь к тональностям. В том числе, к партиям лирических героев, ритму их жизни внутри текста. И кажется, мне удалось подключиться к эфиру.
Вероятно, при других обстоятельствах моя десятка могла быть совершенно иной, но сложилась именно такая "партия", и я приняла это, даже полюбила свой редпортфель именно таким.
И что же случилось? Маленькая пьеса под названием "Поэзия для всех и каждого, на каждый день". Сейчас попробую её сыграть для вас.
День первый.
Первые два стихотворения так и пришли ко мне, парой. Рука не поднимается их разъединить. О чем они? О природе и о человеке, о любви и о природе любви, а также — их жизненных циклах: природы, человека и любви...
Сначала это:
Осень. Ты идешь за мною по пятам.
Осень. Порыжели клены тут и там.
Осень. Замерли прозрачные пруды.
Осень. Не ходи за мною, не ходи.
Сердце. Бьешься через раз, порой грустя.
Сердце. Знаешь все, что можно и нельзя.
Сердце. Наполняйся светом и теплом.
Сердце. Не страдай так часто о былом.
Мысли. Я прошу: не надо мельтешить.
Мысли. Помогите сердцу дольше жить.
Мысли. Осень и печалит, и манит.
Мысли. Затянулся ваш ночной визит.
Утро. Беззащитность тоненьких лучей.
Утро. Сотни ежедневных мелочей.
Утро. Не иди за мной, иди вперед.
Первый снег. Зима свое возьмет.
Я всегда настороженно отношусь к пейзажной лирике... если в ней не случается перехода в иное, метафизическое состояние. Здесь я сразу же почувствовала его, этот переход.
Ритм. Один короткий, жёсткий, как хлопок дверью (задающийся словом-рефреном каждой строки, отдельный для каждой строфы), и один длинный, мягкий и вибрирующий (состоящий из «пропеваемой» части каждой строчки).
Несмотря на внешнюю простоту построения, стихотворение создаёт проекцию глубины. Наверное, глубина (сказала бы даже объём) появляется благодаря нелинейности развития внутреннего конфликта. Извне поступает сигнал: осень. Поступает и обрабатывается со всех ракурсов: движение ("идешь... по следам"), цвет ("порыжели клены..."), состояние ("замерли... пруды"). Это все, идущее извне, вызывает у лирического героя, героини (далее буду использовать обозначение ЛГ) тревожные предчувствия и получает "отпор": "не ходи за мною...".
Следующие два "действия" (строфы 2—3) разворачиваются внутри ЛГ, затрагивая две сферы личности — чувственную (сердце) и когнитивную (мысли). Эти две строфы считываются как настройка внутреннего мира (констатация состояния, оценка возможных последствий, "команда" самому себе) и, по содержанию и результату, напоминают аутотрениг. Попробуйте сами. Помогает!
И, наконец, развязка. Завершающая строфа. Утро. Для ЛГ это шанс начать с чистого листа, на позитиве: красота мира и ежедневные заботы, не зависящие от внешних "угроз". Да, зима неизбежна, но можно найти опору внутри себя, не поддаваясь её усыпляющему ритму.
Несколько слов о внешней структуре стихотворения. Несмотря на жесткую традиционную форму, повторяемость приёма строения строки, не создаётся впечатления монотонности. Рифмы простые, достаточно привычные. Но это, в данном случае, лишь подчёркивает ненавязчивость авторской интонации.
Не ставила себе задачи критического разбора, поэтому остановлюсь на одной рифме: это единственная глагольная пара, может, и не очень технически удачная: "мельтешить — жить", но она смысловая. Здесь будто противопоставляются два состояния: мельтешить (бесцельно мелькать, безрезультатно, на поверхности, существовать, или казаться) и жить (глубоко, полнокровно, по-настоящему).
Так тонко и ненавязчиво автор подводит нас к постижению достаточно сложных вещей. Никакими другими способами, кроме поэзии, этого было бы невозможно достичь.
Что ж, "вперёд", ко второму стихотворению первой пары!
Ты туда не ходи, не ходи ты туда –
чревато.
Накопились снега втихаря, норовят
лавиной.
Снег за снегом. Железно скребёт и скребёт
лопата,
и рябина, румяно пьяня, вяжет рот
полынно.
Снег идёт и идёт, и глядишь – упадёт
прицельно.
Станешь хладен и нем, постигая "совсем"
и "вечно".
Может, лучше – в полёт, не ступая на лёд –
свирельно
спеть себя среди птиц и крылатых страниц
беспечно.
Впервые прочитала это стихотворение и задумалась: с кем разговаривает ЛГ? Возможно два варианта: с самим собой или с невидимым и неназванным собеседником (другом? возлюбленным? ребёнком?). Склоняюсь к первому варианту: диалог со своим "внутренним человеком".
Какого жанра это стихотворение? Пейзажная лирика? Или всё же интимная (от "интимус" — глубинный, затаённый)? Наверное, смешанный тип, или пограничный. Тот случай, когда через описание природы передаётся состояние человека. Когда стоишь перед выбором: поддаться белоснежному манящему призыву... возможностей, падающих просто в руки, как снежинки; размышлений, втягивающих в свой водоворот, длящихся, как затяжной снегопад; событий, наворачивающихся, как снежный ком; ступить на лед или...
Стихотворение и само заходит внутрь и разрастается. Именно благодаря своей недосказанности, неоднозначности. Как сжатая пружина, разжимающаяся при определённых условиях.
По сути, эти два текста об одном и том же. Но если первый ("Неизбежность") оперирует некими установками, условно говоря, "командами", то второй ("Ты туда не ходи") – преимущественно аудио-визуально-чувственными образами: скребущий звук лопаты, расчищающей снег отсылает к чему-то щемящему (совесть? обида? утраченная любовь?), а контраст внешней привлекательности и вяжущего, полынного послевкусия рябины, возможно, призван напомнить о сожалении или смятении.
Эти два стихотворения и по структуре строки́ схожи. Только в зеркальном отражении: во втором тексте строку «открывает» длинный "зачин", за которым следует короткая концовка. Такой вариант даже более динамичный, поскольку рифмующиеся строчки из одного слова кажутся выразительнее. Я ни в коей мере не сравниваю эти два текста, они несомненно разные, соотвественно и средства выразительности в них отличаются.
Третье стихотворение привлекло моё внимание сразу, и практически без размышлений было принято.
Шли цепочкой на юго-запад наши слабые отпечатки
по застывшей пустой дороге. А за нами гналась метель.
Был декабрь. Постоянно мёрзли пальцы, втиснутые в перчатки.
Бестолковое наше время... Непонятная наша цель...
Мы не знали, что будет завтра, но упорно шагали дальше.
Заливаясь безумным смехом, заметала метель следы.
Бил под дых ледяной свинчаткой вечный спутник проклятый кашель,
и мы жадно глотали ветер. А хотелось простой воды.
Нас деревни встречали хлебом, города провожали смехом.
Кто-то нам посылал проклятья и кричал исступлённо: "Вон!"
А мы бредили тёплым солнцем, умываясь колючим снегом,
и молились на еле слышный колоколен далёкий звон.
Сосны горбились, подпирая небосвод из свинца и дыма.
Снег хрустел как листок бумаги... Жаль не взяли с собой чернил.
Мне опять показалось, счастье пробежало куда-то мимо.
Ну так пусть же уйдёт к другому, я ведь плохо его хранил.
Мы не знали как будет после... Но ведь всё-таки что-то будет.
Вера нам помогает выжить и любовь нас хранит всегда.
Почему же опять так больно?.. Мы смогли – посмотрите – люди –
мы пришли... И теперь осталось разобраться ещё – куда...
Вязкость смыслов, их перетекание. При длинной строке, практически нет лишних, случайных или пустых (для заполнения размера) слов. Скупость красок. Сухая констатация фактов. Последние две строфы без эпитетов. Особенно интересно, что именно характеризуется с помощью эпитетов. ЛГ, его состояние, действия и ощущения – без эпитетов и сравнений, или непрямыми способами: «мёрзли пальцы, втиснутые в перчатки» (то есть нет усиления: окоченевшие пальцы, или одеревеневшие, затекшие от стиснутости).
Текст апеллирует прежде всего к разуму, о чём свидетельствует логика изложения, чёткие причинно-следственные связи. Именно для этого стихотворения всё это органично. Скупо, по-мужски, неброскими красками, но при этом удивительно точно и ёмко, автор создаёт вполне узнаваемую картинку, достигая своей творческой цели.
Отдельного упоминания (или даже исследования) заслуживают местоимения. Вот выборка, построфно и построчно (капслоком выделены присутствующие в тексте местоимения, строчными даю подразумеваемые контекстом):
они (НАШИ отпечатки)
она (метель)
он (декабрь) и они (наши пальцы)
оно (НАШЕ время) и она (НАША цель)
МЫ (не знали)
она (метель)
он (ветер)
МЫ (жадно глотали) и нам (хотелось воды)
НАС (встречали и провожали) они (деревни и города)
НАМ – кто-то (они) посылал(и) проклятья
МЫ (бредили умываясь)
мы (молились)
они (сосны) и он (небосвод)
он (снег) нам (жаль) – мы (не взяли чернил)
МНЕ (показалось) оно (счастье)
оно (счастье пусть уйдет) и Я (плохо хранил)
МЫ (не знали) оно (что-то будет)
она (вера) НАМ (помогает выжить) и она (любовь хранит)
нам (опять больно) МЫ (смогли) вы (люди – посмотрите)
МЫ (пришли) нам (осталось разобраться).
Выводы каждый может сделать самостоятельно, замечу лишь общую тенденцию: от второго лица множественного числа (мы, наши) автор внезапно в последней строчке предпоследней строфы перешёл к первому лицу единственного числа (я), которое в итоговой строфе снова трансформировалось в первое множественного числа (мы, нам) и даже во второе лицо множественного числа (вы). Говорит ли это о растерянности ЛГ, его неуверенности?
Показательно также, что два «нутряных» местоимения первого лица (мы и я) постоянно окружены «толпой» неких третьих лиц, «их» (они, она, он). Мне кажется, это соотвествует главному настрою ЛГ, упорно пробивающему путь вперёд, живущему на преодолении неблагоприятных обстоятельств, настойчиво приближающему достижение некой цели.
Жаль только, что придя, он остаётся неуверенным, куда именно он попал в итоге. Но даже этот неопределённый итог – определённо воспринимается как достижение, потому что главное – это путь и внутренняя работа, то есть сам процесс.
Рискну предположить, что автор вложил в текст и некий историко-политический и(или) социальный смысл, но это слишком долгая история, выходящая за рамки моего обзора. Поэтому предлагаю воспринимать стихотворение «Был декабрь» как эпос души, мировоззренческий, чисто экзистенциальный опыт, или как некую суггестию, с нагнетанием эмоции «прорастания» живого ростка (личности) сквозь асфальт социума (быта, системы etc.), а может даже как некий квест (куда мог прийти герой?).
Хронологически к первому дню моей «охоты за стихами» относится и четвертое стихотворение.
Господин мой, шагну за порог в неблагую полночь
лунным светом с туманом студёные воды полнить.
Не пытайся следить — там, у ветреной переправы,
страж не делит прохожих на праведных и неправых.
Ты, возлюбленный мой, недозревшим вином под кожей
пузыришься, впустила однажды неосторожно.
Расскажи, как случилось — презренная из презренных,
осквернённая многими, стала твоей вселенной?
Не она на холодном железе чертила руны,
чтобы в сече клинок не подвёл, не ударил втуне.
Ни слезы, ни молитвы, ни жертвенной птичьей крови
на алтарь Многоликой… Лишь холодом
васильковым
обжигают глаза. Косы русые — словно петли.
А когда-то сердца наши общую песню пели...
Не желаешь меня. Злая тяжесть браслетов брачных
будто требует: «мсти! пусть же будет позор оплачен!»
Не уснуть… Навестить бы в час волка её покои,
нож наточен… Да разве смогу совершить такое,
от которого болью тебя полоснёт и скрутит?
Оттого-то мой выбор, родимый, совсем не труден.
У реки дотлевает кострище, бросает искры,
с диким свистом Охота пропащие души ищет —
жду в рубахе льняной и в венке из цветов осота…
Стерегись, господин мой — в темнейшее время года
за калитку не выходи. К ней иди.
Несомненные достоинства этого текста (для меня), прежде всего – до мелочей продуманная (и нетривиальная) трактовка темы и система рифмовки, подчеркивающая ритм и общий настрой, а также – тот особый драматургический нерв, от начала и до конца не отпускающий читателя (мгновенно превратившегося в зрителя).
Любовная история, достаточно простая, разворачивается внутри мифологической системы: Самайн – один из четырех главных календарных праздников кельтов – знаменует собой начало зимней, тёмной половины года. Среди ритуалов этого праздника (или периода) – добывание нового огня (обновляющего или очищающего, предохраняющего от злого влияния). Желающие могут почитать подробнее. А мы – к тексту.
Образ ЛГ, преданной возлюбленным, проходит определённую эволюцию: мы наблюдаем эти изменения благодаря монологу ЛГ, достаточно подробно и последовательно выписанному автором. От стихийной борьбы с ослепляющей страстью (неосторожно впущенной под кожу), попыток логически объяснить самой себе причины предательства любимого (с перечислением своих заслуг перед ним) и вынашивания плана мести сопернице («Навестить бы в час волка её покои...») – до понимания любви как невозможности причинить боль любимому.
Удивительно, как ЛГ переходит от языческого (чувственного-плотского) мировоззрения до почти христианского представления о любви (жертвенной). «Нащупывается» здесь и двойное понимание жертвы: как приношения богам, с целью получить что-то взамен, а как духовного «подвига» умаления своей самости ради любимого. Нет, окончательно такое духовное преображение не происходит, о чем свидетельствуют завершающие строчки: ЛГ все ещё горит жаждой мести, понимает опасность «культивирования» своей страсти, оттого и призывает любимого не пересекаться с ней в пространстве.
Весь текст пульсирующий, динамичный, с чётким, местами рваным ритмом, вынесением в отдельную плоскость некоторых строк и укороченной последней строчкой (с явственной внутренней рифмой) усиливает внутренне напряжение текста. Наверное, это самое эмоциональное и экспрессивное стихотворение из всей десятки.
День второй принёс мне пятое и шестое стихотворения.
Они абсолютно разные по эмоциям и композиции, но оба одинаково дороги мне как читателю.
Сначала вот такое:
По небесному канату
кто-то двигает Луну.
Аты-баты, на войну
по земле идут солдаты.
Вещмешок набит домашним:
сало, гречка, сухари...
Чугунок, вари, вари,
чтоб отведал воин каждый
по глотку, шмотку, краюхе –
боль, смятенье, ужас, раж,
чтобы толстошкурый даж
жизни щупал, смерти нюхал.
По небесному канату
звёзды вытянулись в ряд.
Возвратит война солдат
в сыру землю, ридну хату.
По небесному канату
солнце красное плывёт.
Начинает новый год
для спасённых. Аты-баты.
Короткие строчки, маршевый ритм, точные (как выстрел) рифмы. Но вся эта достаточно простая история солдатского житья-бытья (от ухода на войну до возвращения в «сыру землю») приобретает метафизический смысл.
Для меня важно было разгадать одну временну́ю «загадку». События разворачиваются какбы за одни сутки: от заката до рассвета. Весьма условно, конечно, потому что закат пропущен, он остался за кадром, или на заднем плане, а общим фоном становится сначала луна, потом – звёздное небо (звёзды, в ряд). А в финале выплывает солнце.
Почему-то мне вспомнилось «Солнце мертвых» Ивана Шмелева, произведение одновременно страшное и прекрасное: «Не надо думать о ночи, о снах обманных, где все — нездешнее. Ночью они вернутся. Утро срывает сны: вот она, голая правда, — под ногами. Встречай же его молитвой! Оно открывает дали…»
Думаю, такую же голую правду, без прикрас, открывает нам и автор стихотворения «Аты-Баты». Только что это за утро, что несёт с собой «солнце красное», знаменующее начало нового года «для спасённых», остается прикровенным: то ли вечное повторение здешней жизни-войны, то ли вечную жизнь...
Каждый пусть выбирает по себе. «А солнце пишет свои полотна!» (И. Шмелёв).
А наше с вами внимание переключается на новое стихотворение.
*
Молитвами твоими выстлан сад
Дорога в
дорога на
дорога над
Иду, и каждый шаг как скрип ирги
Иду к тебе туда, где не подашь руки
Ты станешь уток звать и хлебом их кормить
Смотреть, как селезни ленивые плывут
И не заметишь, что я здесь, я вот, я тут
Что не смогла одна я ни дышать, ни жить
Что я пришла, стою перед тобой
Ты равен богу
Я равна рабе любой
*
Молитвами твоими выстлан путь
От облака до облака со снегом
И я иду, иду куда-нибудь
На встречу человека с человеком
Пурга оставила мне шансов с гулькин нос
Не разглядеть, куда поставить ногу
Ты только встреть меня. А я найду дорогу
Такая сальса: уно, уно, уно, дос
Ты встреть меня. И кофе или чаю
Налей. Я буду скоро
Обещаю
С первого взгляда стихотворение привлекло меня своей строфикой, искусной передачей внутренней речи, прерывистой и спонтанной. И способностью автора увидеть сложное (важное) в простом, попыткой «остранения». Если говорить о внутренней структуре, главном смысловом посыле, для меня этот текст символизирует поиск (отстаивание) своего личного счастья. Но не так все просто в нём. Наверное, и не должно быть просто. Уистен Хью Оден называл чтение переводом с авторского языка на читательский. Попробуем и мы себя в роли такого переводчика.
Молитвами своими некто (Бог? Или всё же неизвестный нам человек? Кто-то близкий героине, но (пока еще) далекий от неё) выстилает сад. Этот сад – сакральное место. Вспоминается сказочно-былинный камень, от которого ведётся отсчёт, задающий судьбоносное направление. Камня в тексте нет, но есть три условных пути, немного иронически «намеченных» автором:
Дорога в
дорога на
дорога над.
И все три повисают в пространстве, пока мы (читатели) всматриваемся, как героиня идет... скрипучими шагами? как неизбежность... Мы заинтригованы, и вот мы уже идем рядом с ней...
Мы не знаем, почему этот некто, выстлавший весь сад своими молитвами, не подаст руки героине. Вторая строфа немного приоткрывает тайну. Они уже были близки, но расстались. Он стал холоден или безразличен к ней, и остаётся непреклонным: даже уток кормит с рук, а присутствия ЛГ не замечает, или не хочет замечать.
Но всё равно для неё он божество, идеал («равен богу»), тогда как она (то ли в своих, то ли в его глазах) обычная, рядовая, но... Вспомним здесь 141 сонет Шекспира («Мои глаза в тебя не влюблены...»). Или всё же историю первого человека Адама и созданной из его ребра Евы? А что если герой – духовное лицо (монах?), и в его системе ценностей женщина (любая) воспринимается как «Божья раба», в ряду других, по сути, одинаковых? Но (ура!) дальнейшее развитие событий в тексте эти сложные построения сметает напрочь.
Всё не так категорично и безнадёжно: где-то всё же состоится встреча «человека с человеком». И они, эти два человека, уже на одном уровне. И даже есть шансы (хоть и «с гулькин нос»), что они встретятся и поймут друг друга.
Облака со снегом, пурга здесь могут восприниматься как проводники, судьбоносное начало, как метель в одноименной повести Пушкина.
Переломным моментом является заоблачный путь ЛГ сквозь пургу (судьбу), при нулевой видимости (интуитивно, или по зову сердца, ослеплённого или ведо́мого чувством) – восхитительная заоблачная сальса (раз, раз, раз, два...). А дотанцевав свой победный танец, ЛГ попадает... – домой? – туда, где её встретят и отогреют (с помощью кофе или чая). Такой вот получился перевод, или только его подстрочник?
Приглашаю и вас сделать свой собственный перевод. В тексте много «моментов истины», кардинально меняющих карту местности. Скучать не придется!
А у меня – день третий. И всего один текст:
Там за окном, за грубой тканью штор
крадётся время – старый, подлый вор,
секунду за секундой отбирая
у всех, кто попадётся на пути.
Он никого ещё не пропустил,
видать, работа у него такая.
И я уйду когда-нибудь туда,
как сквозь песок пролитая вода –
беспечно, быстротечно, наконечно…
Туда, где боли нет, и нет зимы,
где всё равно, какими были мы…
Постой. Давай, не будем портить вечер.
А после… не грусти, останься здесь,
на окна шторы новые повесь
и заведи кота или собаку.
Не парься о последствиях причин.
Живи, как я когда-то научил.
Живи. И обо мне не думай плакать.
И моя любимая тема: время, невидимое и неумолимое, без жалости отбирающее у всех и каждого «секунду за секундой». И ещё одна тема, сопутствующая или параллельная, наверное, никого не оставляющая равнодушным, тема ухода «куда-нибудь туда». Тема не новая, но нетривиально раскрытая атвором. Здесь нет фальши и заламывания рук. Всё просто, даже обыденно.
Двое близких людей, укрывшиеся от мира (где свирепствует время-вор) в уютном тёплом доме (мире). Мне представляется тихий зимний вечер, обычный, ничем не замечательный. Но вот одного из этих двоих «пронзает» мысль о возможном уходе. И вечер этот уже не столь тривиален. Он уже торжественно-ритуален. Эта спокойная тихая грусть делает жизнь еще более ценной, каждое мгновение вместе – драгоценней золота или платины.
По стилистике мне это стихотворение немного напоминает Бориса Рыжего:
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си......
Есть в этом что-то до боли знакомое, естественное, и вместе с тем – какая-то возвышенность (в самом простом понимании) и лёгкость, как и в последней строфе стихотворения «Dixi»:
Живи, как я когда-то научил.
Живи. И обо мне не думай плакать.
Исповедальности, на мой взгляд, этому стихотворению добавляет особая доверительная тональность, располагающая собеседника к задушевному разговору. Завораживающим эффектом обладает само построение строфы: две первые строки, рифмующиеся между собой, плюс ещё четыре с кольцевой рифмой. Условно говоря, каждая такая строфа – своеобразная смысловая воронка, втягивающая внимание и заставляющая задуматься над сказанным. Dixi.
День четвертый.
Наверное, самый сложный. День, когда моё ожидание смешивалось то с желанием всё закончить, выбрав, наконец, недостающие три текста из уже по нескольку раз прочитанных, то с решимостью ждать того самого – неопределенно-идеального... Но идеальное осталось в мире невоплотившегося, и буквально последние минуты всё решили – это судьба.
С этими тремя стихотворениями я почти срослась, так старательно я от них добивалась «правды» (это вы или нет?!), до последнего отказываясь поверить.
Итак, первое из этой троицы:
Что бы ни делала, что бы ни говорила – голова пуста.
Все первые встречные – бабы, у каждой ведро,
И в каждом ведре пустота.
Солнце почти не греет. Синица в кустах
Прославляет добро.
Бобр плыл через реку, был добр,
Но я всего лишь ребро.
Улыбка умрёт, не добравшись до глаз, впиваясь в уста.
Мама говорила – улыбка к лицу –
Сентенция так проста.
А кто-то считает, что всех спасёт красота.
Я тебе прокричала –
Мне всё рав-но!
... проводила за дверь.
Ты поверил...
Ты вернёшься в окно?..
Разве можно устоять перед этим словесно-эмоциональным напором, когда каждая следующая часть строки, как новая волна, выше предыдущей. А ты так соскучилась по морю! Особенно по тому, в детстве, когда ждёшь не дождёшься шторма (но не очень большого, чтобы родители пустили попрыгать в волны, в самые буруны).
Мне кажется, это удивительная ритмическая удача автора. Ритм завораживает, не отпускает до конца этого первого периода текста. Ритм легкий, но достаточно четкий, усиленный аллитерациями: говорила – ведро – первые встречные – не греет – прославляет добро – бобр... через реку... добр – ребро – умрет... не добравшись – говорила – проста – красота.
Здесь читатель делает новый вдох после краткой передышки и: прокричала – все рав-но – проводила за дверь – поверил... И снова вдох—выдох—вдох и: вернёшься?
Вся эта гортанная сюита, или маленькая пьеса, разве она не прекрасна? И такая органика высказывания, смелость следовать за словом, пусть даже кому-то оно может показаться непоэтичным: вдруг эти бабы и вёдра, и эти бобры, будто из скороговорки. Непостижимо. И работает!
Совершенно другие пульсации «услышала» я в этом стихотворении, предпоследнем из моей десятки:
сижу под пушкинским дубом
чуть облака теребя
как это странно и глупо
уйти в тебя без себя
где нет ни звука ни слова
где только снег да дожди
и это странное снова:
иди, иди, и иди...
Текст несколько герметичен, вещь в себе. Игра подтекстов в таком коротком «сообщении» зашкаливает. Сидишь и разгадываешь: почему под дубом облака? ух ты, так это небесный лес? и куда (в кого) ушел ЛГ «без себя»? Такое растворение возможно только в двух случаях, и оба – любовь: к Богу и(или) к близкому человеку. Нет, ещё один случай – медитация. Правда, и она, скорее всего, связана с первым.
Наверное, каждому знакомо это состояние – отстранённости от всего (раздражающего, отвлекающего, мешающего сосредоточиться). И оттуда, из этой «нирваны», куда не проникают звуки, так здорово наблюдать течение времени.
Слишком сложно, скажете вы? Да нет, от излишней философичности текст спасает ирония, именно этот приём автор приберёг для финала.
Приглашаю вас еще раз перечитать это короткое, ёмкое стихотворение и проверить мои впечатления.
А я уже вплотную приблизилась к финалу обзора. И вот оно, завершающее стихотворение:
утро тает на языке,
водянистой птицей снует, кочевником.
глух ручей – не канючит на ухо.
осенью в хромоватый дом – принимай его,
запускай по нему кораблики, в ладонях неси до весны.
короли обмельчали: пасутся в банках, облепихой врастают в стенки.
такими вы вышли – нехорошими, мелкими,
так – прибитой картинкой детства
без памяти и вины.
что до звука ручью тоурому –
своим именем в лес не сунется;
не осталось тебя на нетвердый шаг,
на глупый кивок.
дурочка, счастье твоё лесное – в руках не носится,
не ступай за ним, брось его околевшим псом
на глотающий воздух берег.
распластай траве, утеряй
недвижным чужим королям – завтра им водить,
а тебе – кутаться в речной лёд,
снов не останется после. первый снег,
небо белеет.
Опускаю вы- и разъяснения, к какому жанру отнести этот текст, стихотворение ли это или проза (хотя уверена, что стихотворение) и есть ли в нём мелкие недостатки (тем более, что это скорее всего осознанные автором «ходы»).
Весь этот «охотничий период» мне хотелось завершить именно таким, «свободным стихом». Это не означает, что в девяти других мне не хватило свободы, или что это – самое яркое её проявление. Хотелось сломать хрупкий лед недопонимания (или даже неприятия) подобной формы в нашем сообществе (имею в виду вполне образованных и много читающих добротную классическую поэзию, но ориентированных зачастую только на традицию рифмованного или ритмизованного, т. н. белого стиха).
И лед тронулся... Вернее, наст (именно так назывался этот текст в первой присланной автором редакции), или слуд (тот же наст, на́слуд, слудь, созвучн. норвеж. sludd и дат. slud – «снег и дождь вперемешку» и морскому термину slood – «оледенелая корка снега на поверхности льда»). Какое бы из этих названий мы ни выбрали, смысл не особо изменится. Наверное, автор взял другое заглавие «слуд» до пары к «тоурому» (угрюмому, быковатому) ручью. Хотя здесь у многих возникнет вопрос, может ли ручей быть именно таким.
Убеждать кого-то полюбить современную поэзию бесполезно, как и разбирать по косточкам, что здесь и как работает. Для чего автор отказывается от заглавной буквы в начале текста и в его середине, после точки, знаменующей конец предложения. Зачем ему эта «водянистая» (вместо, например, водоплавающей или водолюбивой) птица. И что такое «прибитая картинка детства». Или как можно «кутаться в речной лёд». Сюда же можно отнести выражения «не ступай», «распластай траве» и «утеряй... королям».
Подобные вопросы можно задавать и задавать, и наверняка, примерно те же задавались в своё время поэтам прежних эпох, когда-то давно, когда их приёмы только наклёвывались. И ответов на них может быть множество. Но нам с вами они ни к чему.
Давайте просто поплывём по этой реке, примем в свой внутренний водоём этот текст-микрокосм, пущай поплавает в нашем воображении – корабликом, и «распробуем» это утро, тающее на языке, и шелест крыльев этой водянистой птицы-кочевника, и молчание глуховатого ручья, почему-то не интересующегося звуками (и своим собственным, и внешними), и «глотающий воздух берег».
И почему бы не стать нам новыми робинзонами на этом незнакомом берегу, может, он и станет для нас уже не «другим», своим. И тогда это небо, побелевшее в финале текста, расцветёт для нас новыми красками.
Итак, исчерпана моя десятка. Портфель опустел: стихи из него ушли в жизнь. И я смогла сказать о них нечто самое главное – из моего субъективного восприятия.
Возможно, это и не всё, чем мне хотелось поделиться. Наверняка, что-то важное для авторов осталось за кадром. Но, мне кажется, эмпатия «состоялась». Ведь всё это мной, вслед за авторами, прожито и обжито́. Надеюсь, обживутся в этих стихах и читатели.
Всем авторам, приславшим стихи в Пятнашки, и – особо – вам, кто поместил (по моей просьбе) свои тексты в этот редакторский портфель, спасибо за доверие!
С теплом,
Ториоста
Полностью прочесть работы и проголосовать за них можно здесь:
Авторы из Редакторских пятнашек тоже ждут ваших отзывов.
Хороших нам стихов!
P.S.: Напоминаем, что итоговый вес каждого портфеля в баллах будет объявлен под этой записью после завершения конкурса.
Редакторский портфель №1
Начинаем публикацию обзоров работ, выбранных модераторами в свои
"портфели".
В своём портфеле я собрал совсем разные стихотворения.
Получилась маленькая антология …
Принципиально – у меня не было никакой цели критического разбора стихотворений.
Все тексты достаточно сильны просодически, они звучат, они имеют отношение к настоящей поэзии. Я полюбил все эти стихи, и у меня нет никакого желания обижать их своей въедливостью.
Не для того собирал.
Остаётся лишь разложить их подобно драгоценным камням в на чёрной матовой бумаге.
Слегка выделить тематически.
Сопоставить один с другим.
______________________
Я решил начать с той лирики, которую называют любовной.
Интересным образом, первое стихотворение относится, вместе с тем, как бы и к лирике пейзажной.
В нём написана осень.
Раннее осеннее время, портрет урожайной, богатой Флоры, ещё не растерявшей лиственную массу своих лесов, но уже несущей в себе оттенок светлой грусти.
Хлопотно, зато не скучно,
Давишь сусло, как плейбой,
Эта осень потому что
Наблюдает за тобой.
Мезга, сока цвет индиго,
Дни тягучие, как мёд.
Но любовною интригой
Эта осень промелькнёт -
Увядающей палитрой,
Переменчивой, как цвет.
Не возьмёт вина ни литра.
Сколько лет ей? Сколько лет...
______________________
Во втором стихотворении осень уже на исходе.
Ожидание встречи двух людей происходят даже как бы не в смене прошедшей осени зимнею бедой, белым молчанием душ, но каждый шаг их сближения уже отмерян длиною в целый год.
Длиною – в бесконечность.
Которая уходит в прототишину...
Растратила подарки осень,
незримо следуя бедой,
ты отстаёшь шагов на восемь,
сливаясь с долгой темнотой,
я обернусь на шаг девятый,
в десятый год той маеты,
в которой все мы виноваты,
конечно я, конечно ты.
И, ожиданием расцвечен,
я отмотаю десять лет,
через восьмую бесконечность,
где отыщу твой лёгкий след.
И, может ниже, может выше,
не отпущу тебя одну,
мне нравится, когда ты дышишь,
вдыхая прототишину.
______________________
История как бы продолжается в следующем стихотворении, где всё не просто, где ничто не решается простыми вопросами и ответами.
Где между строк говорится больше, нежели словами.
Опять приходит ночь, и диалог продолжен
неосторожных слов и слёз в твоих глазах.
Я не могу понять, что нам мешает всё же
забыть обиды фраз, возникших впопыхах.
Слезинка против слов, и кто кого дурачит,
чтоб судьбы изменить, межуя побольней?
Я чувствую, что мог сказать совсем иначе,
но... всё из-за того, что ты меня юней.
Зачем предполагать, подозревать без меры,
вместила наша жизнь десятки мелодрам.
Свидание - без слов, что сказ - без суеверий.
В рассветной тишине парит небесный храм.
Уходит ночь, и я готов смириться с мыслью,
что день и мир, и лад разложит под кресты.
Я будто бы слезой с щеки девичьей смылся.
За горькие слова прости... прости... прости...
______________________
Наконец, последнее из цикла любовных...
Это уже грустный коллапс надежд и ожиданий.
Уйти, сбежать, остаться наедине с собой.
Забыть то, что было.
Утром глуше в сердце стук,
Поцелуй ничто не значит,
А вчерашний трепет рук
Рукава поспешно прячут.
Изменил себя как мог,
Приподняв повыше ворот.
Щёлкнул смазанный замок.
Поскорей подальше в город.
______________________
Далее следуют два стихотворения «про зверей»
Этакий анимализм малых сих.
Первое – стихотворение о бабочке.
Вообще, тема бабочки благодатна для поэзии.
Вспоминается хотя бы Арсений Тарковский «Бабочка в Госпитальном саду».
И следующие стихотворение тоже обращает на себя внимание.
Два существа.
Человек и бабочка рядом.
Человек и бабочка в одном фокусе.
Спрашивается, есть ли между ними в реальной жизни точка сопряжения, возможность попадания под один окуляр?
В поэзии - есть.
Здесь тема остаётся и будет привлекательной всегда.
Не иди за мной, иди!
Замерзаю на ветру!
Моросящие дожди,
Чашка кофе поутру...
Я, как бабочка, как тот,
Легкокрылый мотылёк,
Что один лишь день живёт,
Тих, угрюм и одинок.
Мне неведома любовь,
Безразличен лампы свет.
Жить лишь несколько часов:
Что тут можно рассмотреть?
Приподнявшись над землёй,
Взмах - другой и вдруг упасть...
Холод, страх, кошмар ночной,
Чёрной мглы раскрыта пасть...
Что хочу? Не знаю я.
Улететь! Но вот куда?
А со мной тебе нельзя:
Грянет новая беда.
Так привычней. Всё. Пока.
Тихо тикают часы...
Белым снегом облака...
Ты о чём меня спросил?
______________________
Второе стихотворения довольно сложное.
Я не нашёл, что к рассказу О’Генри, обозначенному в эпиграфе оно имеет прямое отношение.
Но идея, которую я в этом стихотворении усмотрел сам для себя, мне самому стала довольно интересна.
Прежде всего, это не зверь.
Он зверик.
Он тоже, как и бабочка, из малых сих.
Он не хищник, и он хочет быть приручённым.
Впустить в себя, открыть в себе это внутреннее существо!
Которое на правах своей особенной природы может дать душе спасение от душевной жажды.
Может дать то, чего уже не может дать человеческое, «слишком человеческое».
Увязшее в человеческой лжи, обложившее себя цитатами.
Много раз не сумевшее помочь...
Герой стихотворения обращается к своему внутреннему наиву, в дословесной тишине которого сердце легче отделяет добро от зла.
Сердце. В медицине - орган, перекачивающий в сосудах кровь.
Кровь. Мистически - носитель души человеческой.
И почему-то все знают, что именно, в сердце заложен выбор добра и зла.
Возможно, я нафантазировал.
Что ж, автор поправит...
И ещё.
В стихотворении есть красивейшие метафоры и повороты.
Нужно их объяснять?
Никогда не нужно!
– Я хочу напиться, – говорю я. – Пыль, которая у меня снаружи, не имеет особого значения.
О. Генри, Как скрывался Черный Билл, 1908
_________
Если хочешь напиться, налей и мне.
Обещаю,
не стану тупить ножи.
Почему-то словами всегда верней
получается вишенку уложить.
В предвкушении пряника —
плетью дверь
запираю на солнечный оборот.
Почему-то доверчивым верит зверь —
открываешь — целует и мажет рот
земляникой и чем-то горчичным... грог?
Если хочешь остаться,
поставлю чай
и достану тёплый ещё пирог.
Словом, вот тебе камень и выручай:
поточи, пожалуйста, мне ножи
чтоб острее солнечного луча...
Не пристало зверю за дверью жить.
______________________
Следующее стихотворение тоже не располагает к тому, чтобы разбирать его соотнесение с реальным миром и его событиями.
Поэзия, вообще, не для таких разборов.
Здесь как бы риторически задаются вопросы, которые ценны, именно, тем, что они остаются вопросами. Ответы могут быть только занудными и неумными. И уж, во всяком случае - разрушительными для ткани поэзии.
Это, просто, очень красивое и гармоничное стихотворение.
Больше о нём ничего не надо говорить.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
В. Маяковский
Ноктюрн?
Не знаю, не решаюсь...
На мир гляжу, не понимая,
как он устроен, кем, когда?
Косой становится прямая
и серой пылью - города,
и небо вспорото крылами
отважных птиц,
тех, что свободы возжелали,
но пали ниц.
Куда, зачем прочь от земли,
в какие дали?
Сонату, арию или
ноктюрн играли?
Кого спросить? Ответит кто?
Пока не ясно.
Пока я крашу полотно
надежды в красный.
Давай, рассвет, добавь огня,
пусть будет ярко -
в путь позови с собой меня!
Твоя бунтарка
______________________
Следующее стихотворение.
Я обожаю такие тексты.
Нетвёрдый гуляющий ритм, длинная строка, сложный размер, нерегулярная рифма...
Наверное, это то, что близко к гетероморфному стиху.
Вообще, странно даже наблюдать, каким это образом классической привычной силлаботонике можно дать выходной и, тем не менее, остаться - да ещё как! - в рамках истинной поэтики...
Просто, высшая похвала.
Восторг автору!
Пли!.. По выжившим небо плачет, лужи морщатся сентябрём.
Снова первый звонок – и, значит, в новой пьесе мы не умрём. Жги! –
проколот полярной осью шарик, брошенный во фритюр…
Не жалей слёз и реплик, осень. Жизнь – арена для авантюр, пробы скилла –
зачем, иначе, в ней так много людей и мест?
Жёлтым мячиком солнце скачет, уводя из страны чудес – по воде в гибких
рысьих пятнах, под сознания мрачный лес…
Сдача прошлого невозвратна, завтра – морок: чуть ткни, исчез, за
несбывшимся открывая око бездны – и путь в закат.
Нам, mon ami, судьба иная – вслед за ветром, за облака, в глубь морей, в
ледяные сети чёрных дыр – обгоняя свет…
Мир – театр. Мы на сцене вместе – с нами бог.
И другого – нет.
______________________
Наконец, два последних стихотворения в коллекции.
Они совершенно особенные рядом с предыдущими.
Интересно, что одни стихи хорошо увязываются с фантазией, хотят быть мечтой, выдумкой. В них реальность размягчается этой фантазией.
Другие и представляют собой другое.
Совсем другое.
Это по-настоящему гражданские стихи.
Как ни любят сегодня поносить старую советскую поэзию - но ведь она, не всегда богатая метафорами и новаторством, как раз и сильна своим гражданским звучанием.
Тихий и далёкий голос, которого сегодня подчас слышнее любого современного.
О чём, как я вижу, следующее стихотворение?
Автор живёт своей жизнью.
Автор проживает чужие жизни.
А для этого - он знает - нужно обладать эмпатией.
Если мы желаем, чтобы наши миры сослагательности не были простой фантазийностью, столь удобной для приятного интерьера своей жизни, - надо уметь понимать другие жизни, времена, судьбы.
Такая сила поэзии, оказывается, сегодня тоже существует.
Это даёт надежду.
Автор предостерегает читателя, что он может потерять свой жизненный покой.
О том, что брать на себя чужую боль – это больно.
Это стихотворение о войне?
Оно о ГУЛАГ-е
Оно о голодных временах народа?
Оно – обо всём.
«Теперь ты – врач».
Не иди за мной, не иди
В нарисованный парадиз,
В сослагательности мирок,
Где хотелось бы — да не бог.
Не иди по моим следам,
Не позволю тебе, не дам.
Ты наивна, добра, честна.
Та война — не твоя война.
Ну а впрочем, иди, иди...
В перепутье лихих годин
Удивляйся, терпи, батрачь,
От нелёгкого счастья плачь.
Так бывает...
Теперь ты врач.
______________________
Ну, и последнее...
Я был на Пискарёвском кладбище.
Я помню тот дух...
Может быть, это самое сильное стихотворение в подборке.
Может быть, проговаривание только повредит ему.
Просто читать...
Улыбается - стоит Прошенька.
Голова - подсолнухом, конопушки - семечки.
Приголублен Богом - поцелован в темечко.
Ныне выбор большой. Не деревенька.
Рядом шерсти клубок - серым выкрашен.
Извивается змеёй, костью играется.
На кости фаланги кисти - пес не подавится.
Проша ждет. И считает - один...три...пять! (не шесть).
И опять своему улыбается.
А по небу темному вороны страшные.
И кидают что-то - разрывы ужасные.
Сотрясаются дома. И давятся.
Ленинград. Сорок первого. Значица.
_____________________
Я благодарен всем авторам, стихи которых попали в мою коллекцию.
Я желаю им творческих находок.
Долгой поэтической жизни.
Николай Архангельский.
Полностью прочесть работы и проголосовать за них можно здесь:
Авторы из Редакторских пятнашек тоже ждут ваших отзывов.
Хороших нам стихов!
Новые места для ваших анонсов
