в Самайн
Господин мой, шагну за порог в неблагую полночь
лунным светом с туманом студёные воды полнить.
Не пытайся следить — там, у ветреной переправы,
страж не делит прохожих на праведных и неправых.
Ты, возлюбленный мой, недозревшим вином под кожей
пузыришься, впустила однажды неосторожно.
Расскажи, как случилось — презренная из презренных,
осквернённая многими, стала твоей вселенной?
Не она на холодном железе чертила руны,
чтобы в сече клинок не подвёл, не ударил втуне.
Ни слезы, ни молитвы, ни жертвенной птичьей крови
на алтарь Многоликой… Лишь холодом
васильковым
обжигают глаза. Косы русые — словно петли.
А когда-то сердца наши общую песню пели...
Не желаешь меня. Злая тяжесть браслетов брачных
будто требует: «мсти! пусть же будет позор оплачен!»
Не уснуть… Навестить бы в час волка её покои,
нож наточен… Да разве смогу совершить такое,
от которого болью тебе зареберье скрутит?
Оттого-то, родимый, и выбор сейчас не труден.
У реки дотлевает кострище, бросает искры,
с диким свистом Охота пропащие души ищет —
жду в рубахе льняной и в венке из цветов осота…
Стерегись, господин мой — в темнейшее время года
за калитку не выходи. К ней иди.
