Альбом
Итоги. Весенний марафон 2022. Авторы вне лиг и Стартовой лиги
Старт Весеннего Марафона 2022
Литературная Гостиная
21 ноября 2021
Автор рубрики: Иванна Дунец
«Сияющие высоты Александра Зиновьева»
|эссе|
«Одно дело — совершить отдельный кратковременный поступок, требующий мужества, и пережить кратковременную трудность. И другое дело — прожить всю жизнь так, как будто она и есть твой единственный поступок, требующий мужества и терпения. Я всю свою жизнь воспринимаю как один поступок, растянувшийся на несколько десятков лет…»
Александр Зиновьев, «Русская судьба, исповедь отщепенца», 1988 г.
Как-то по телевизору я случайно увидел передачу, где ведущий беседовал с незнакомым мне человеком. Прислушался и уже не мог оторваться. Этот человек внешне ничем особенно не выделялся, и голос казался высоковатым для его комплекции. Но, как и что он говорил, меня в то время ещё студента поразило. Столько здесь было энергии, убежденности и твердости, что не поверить ему было просто невозможно. Это был Александр Александрович Зиновьев! В дальнейшем я периодически слышал это имя, но совершенно в разных контекстах. То обсуждались его литературные труды, то стихи, то политические взгляды, то социологические вопросы. То он критиковал коммунистов, то он их защищал… Уже тогда я поразился широте его взглядов и интересов, но смущала, излишняя, как мне показалось, гибкость убеждений. Поэтому, когда прозвучала тема очередных чтений в Литературной Гостиной, для меня не было вопроса о ком писать.
Во-первых, Александр Зиновьев один из наиболее ярких представителей русской эмиграции. За публикацию социологического романа «Зияющие высоты» (1978) он был лишён гражданства, выслан с семьёй из Советского Союза и провел в изгнании более двадцати лет. Во-вторых, он явно еще недооценённый, как ученый, как философ, как писатель, и относительно мало известен широкой публике. И в-третьих, мне самому хотелось более досконально разобраться в подоплеке его таких умопомрачительных метаморфоз.
Когда я стал более глубоко изучать литературу, связанную с Александром Александровичем, поразился, какая это глыба, целый континент! Даже не верится, что это всё один человек. Но давайте уже знакомиться. Так кто вы, гражданин, господин, или товарищ, Александр Зиновьев?
Он родился 29 октября 1922 года в деревне Пахтино Костромской области в обеспеченной семье. Его отец, Александр Зиновьев, был столяром и художником-самоучкой, ездил на заработки в Москву. Мать, Апполинария Смирнова, занималась хозяйством. Саша был шестым ребенком из одиннадцати детей. Началась коллективизация и мать вступила в колхоз. Но, по словам Зиновьева: «Только русская женщина могла выдержать эти каторжные годы. Поэтому описания сталинских лагерей на меня не произвели сильного впечатления: я видел кое-что похуже». Отец имел московскую прописку и комнату в столице, поэтому считался городским жителем и в колхозе не работал.
В семь лет Саша пошел в начальную школу. Учеба давалась легко. Мать хотела, чтобы сын стал ветеринаром. Однако учитель уговорил отправить мальчика в Москву, назвав его вторым Ломоносовым, прочил большое будущее. В московской школе новичок быстро освоился, его любимыми предметами стали литература и математика.
После уроков Саша рисовал карикатуры для школьной стенгазеты. В 1935 году, когда на пионерских собраниях обсуждали проект новой конституции, написал с друзьями свою шуточную версию основного закона. По ней «лодыри» имели право получать хорошие оценки и поступать без экзаменов в ведущие вузы, а народ должен был восхвалять любое решение власти. Зиновьев вспоминал: «Эффект от нашей конституции был колоссальный. В школе началась паника. Появились представители органов госбезопасности. На нас кто-то донес. Нас исключили из школы. Но мы отказались от авторства. По почерку нас уличить не смогли, потому что мы писали печатными буквами». Спустя две недели расследование прекратили, а учеников восстановили в школе. Так, в тринадцать лет произошел первый конфликт Зиновьева с властью.
В старших классах Александр увлекся философией. Читал Вольтера, Дидро, Руссо, Локка. Потом взялся за труды Маркса и Энгельса. В семнадцать лет в разговоре с друзьями впервые назвал себя антисталинистом. Окончил школу с золотой медалью. Поступил на философский факультет Московского института философии, литературы и истории. В «Истории отщепенца» он писал: «Я к тому моменту уже ощущал сильную потребность понять, что из себя представляет наше советское общество». Однако Зиновьев проучился недолго. На комсомольском собрании раскритиковал колхозы, рассказал о несправедливости в деревне, обвинив во всем Сталина. Его тут же исключили из комсомола и арестовали. И очередной конфликт с властью мог бы закончиться весьма плачевно, но при конвоировании из Лубянки в Бутырскую тюрьму Зиновьеву удалось бежать. Так начались его скитания по стране.
В 1940 году Александр Александрович записался добровольцем в Красную армию, что позволило избежать дальнейшего преследования. Начал службу танкистом, потом его отправили в летную школу, где Зиновьев проучился два года и выпустился в звании младшего лейтенанта. Летал на ИЛ-2 и участвовал в боях на территории Польши и Германии. В 1945 году был награжден орденом Красной Звезды. После окончания войны он писал: «Мы жалели, что война кончилась. Роль смертника меня вполне устраивала. В этой роли я пользовался уважением, мне прощалось многое такое, что не прощалось тем, «кто ползал». С окончанием войны все преимущества смертников пропадали. Мы из крылатых богов превращались в ползающих червяков».
В 1946 году Александр демобилизовался, вернулся в Москву и стал студентом филфака МГУ. Стипендия была небольшая, подрабатывал ночами грузчиком, маляром, сторожем, лаборантом, донором. Пробовал писать. Написал «Повесть о долге», где герой был доносчиком. Показал рукопись Константину Симонову, который посоветовал немедленно её уничтожить, что начинающий писатель и сделал.
В 1951 году Александр Зиновьев с отличием окончил МГУ и поступил в аспирантуру. Через год основал в университете неформальный Московский логический кружок. В 1954 году защитил диссертацию на тему «Метод восхождения от абстрактного к конкретному», в которой критиковал марксизм с позиций логики. Зиновьев вспоминал: «Обсуждение превратилось в настоящее сражение, длившееся более шести часов. Профессора обвиняли меня во всех возможных отступлениях от марксизма-ленинизма. Пришло много людей с других факультетов — слух о необычной диссертации распространился по Москве». Однако после защиты диссертацию из открытого доступа изъяли.
В 1960 году Зиновьев написал книгу «Философские проблемы многозначной логики». Труд стал бестселлером в научной среде, и был переведен на английский и немецкий языки. В 1962 году защитил докторскую диссертацию. Вскоре вошел в члены редколлегии журнала «Вопросы философии» — одного из главных идеологических журналов в стране.
В 1968 году, после Пражской весны, у Зиновьева возник замысел сатирической книги о советской действительности. Летом 1974 года философ вспомнил о своем замысле и начал работать над книгой «Зияющие высоты». По жанру автор назвал ее «социологическим романом».
В июне 1976 года Зиновьева в очередной раз отказались выпустить за границу на научную конференцию, и он решился на новый конфликт с властями. Писатель встретился с французскими и шведскими журналистами и дал интервью о свободе слова в СССР, опубликованное на Западе. В 1976 году роман «Зияющие высоты» вышел в свет в Швейцарии. Зиновьев вспоминал: «Хотя я уже почувствовал, какая расправа ожидала меня за это, я успокоился. Совесть моя была чиста. Мой бунт состоялся». Его уволили из Института философии, лишили всех степеней, званий за «антипатриотические действия, несовместимые со званием советского ученого» и оставили практически без средств к существованию. Писателю пришлось распродавать книги, одежду, мебель, редактировать на заказ научные тексты. Начал писать сразу два романа: «В преддверии рая» о социализме и «Светлое будущее» о диссидентском движении и эмиграции. Обе книги были опубликованы в Швейцарии. Власти этого уже не простили, лишили гражданства и выслали автора из страны.
С 1978 года Зиновьев находился в эмиграции, жил в ФРГ, преподавал логику в Мюнхенском университете и продолжал интенсивно писать. В 1981 году опубликовал книгу «Коммунизм как реальность» — о советском обществе, переведенную на английский и немецкий языки. Получил за неё очень престижную премию Алексиса де Токвиля. В 1982 году выпустил роман «Иди на Голгофу». Главный герой произведения — пьяница Иван Лаптев, создал собственную религию и вообразил себя богом. Тогда же Зиновьев опубликовал книгу «Homo Soveticus» — размышление о «человеке советском», его жизненных принципах и мотивации поступков. Позже вышли еще две работы: сатирическая «Пара беллум» об отношении Запада к возможной войне с Советским Союзом и «Нашей юности полет» — о сталинизме от лица бывшего адепта.
Книги Зиновьева вызывали огромный интерес за рубежом, были переведены на все основные мировые языки. Он давал многочисленные интервью, выступал с публичными лекциями. Писатель Эдуард Лимонов вспоминал: «Когда я поселился во Франции, он находился в зените славы. Его приглашали на телевидение комментировать любое событие в России, любой чих, не говоря уже о смерти генсеков».
В 1990 году в СССР Зиновьева восстановили в научных званиях и напечатали роман «Зияющие высоты». Через год издали книги «Иди на Голгофу» и «Пара беллум». После распада Советского Союза писатель опубликовал несколько произведений о советской действительности и новом российском обществе: «Катастройка», «Смута», «Русский эксперимент».
В 1999 году Зиновьев возвращается в Москву. Получает должность профессора на филфаке МГУ, читает лекции в Литературном институте им. А.М. Горького. В 2002 году выходит книга — «Русская трагедия (Гибель утопии)», в которой говорится о феномене «постсоветского» общества и обсуждается место России в глобальном мире. В 2003 году — «Идеология партии будущего», ставшая его последней книгой.
Умер писатель 10 мая 2006 года, урна с его прахом захоронена на Новодевичьем кладбище.
У Александра Зиновьева много выдающихся достижений – сияющих высот! Среди них необходимо отметить собственную социологическую теорию — логическую социологию. Он создал научную теорию советского общества как образца общества реального коммунизма, которая была признана на Западе как первая научная работа на эту тему. В книге «На пути к сверхобществу» (2000) он изложил основы собственной теории коммунизма и западнизма, перехода человечества в стадию сверхобщества, глобализации. Многие прогнозы Александра Зиновьева сбылись еще при его жизни.
Кроме философских и социологических исследований, Зиновьев находил время для поэзии и живописи. Картины Зиновьева выполнены в своеобразной экспрессионистской и сюрреалистической манере, несут мощный эмоциональный заряд, изображают жесткое противостояние автора окружающему враждебному миру. Даже в лирических стихотворениях автор демонстрирует характерную резкую, задиристую манеру общения с этим миром.
Ничто человеческое Зиновьеву не было чуждо. Он любил жизнь, любил женщин. Был трижды женат. От первого брака у Зиновьева остался сын Валерий, от второго — дочь Тамара, от третьего две дочери — Полина и Ксения.
Анализируя биографию Зиновьева нельзя не поразиться её сверх наполненности событиями и крутыми жизненными поворотами, достойными создания киноэпопеи. Вот как пишет Зиновьев о парадоксах своей жизни:
«Я был приготовлен с рождения к деревенской жизни, а прожил почти всю жизнь в городах. Я был приучен к семье, а обречен был долгие годы жить без нее. Я был воспитан в религиозном духе, а стал атеистом. Я был рожден для коллективной жизни и был идеальным коллективистом, а был обречен на одиночество и крайний индивидуализм. Я сформировался с психологией идеального коммуниста, а всю жизнь сражался с реальным коммунизмом. Я хотел стать писателем, а вынужден был оставить мысль об этом на многие годы. Когда я достиг зрелого (мягко говоря) возраста и уже не помышлял о литературе, я стал писателем. Я собирался стать социологом, а был вытолкнут в логику. Когда я достиг серьезных результатов в логике, я был вытолкнут из нее в социологию. Имея в юности хорошие данные в математике, я пошел в философию. Я не хотел быть летчиком и хотел остаться в танковом полку, обреченном на разгром, меня вырвали из него и заставили стать летчиком. Я всегда стеснялся быть предметом внимания других и никогда не стремился к известности, а мои первые же публикации приносили мне известность. Я был рожден и приготовлен прожить примитивный жизненный цикл русского человека - одно место, одна любовь, одна семья, один выходной костюм, одна профессия, одна дружба, одна судьба. А стал рафинированным интеллигентом-космополитом, менял привязанности, места, профессии, вещи».
С романом «Зияющие высоты» Зиновьев буквально ворвался в мировую литературу. Произведение произвело на Западе ошеломляющее впечатление, которого, пожалуй, не ожидал и сам автор. О романе говорили, как о фундаментальном сатирико-социологическом исследовании советского общества, называли «дарвиновской эпопеей навыворот» (в которой происходит систематический отбор посредственностей), «гигантской притчей», «лабиринтом нового платоновского государства». Заявляли о появлении в России собственного Свифта. Сравнивали автора также с Вольтером, Салтыковым-Щедриным, Франсуа Рабле. «Зияющие высоты» были провозглашены «первой книгой XXI века». Эжен Ионеско назвал Зиновьева крупнейшим современным писателем.
Роман описывает жизнь вымышленного города-государства Ибанска, которым управляют «вожди Братии». Героев как таковых в романе нет: все жители носят одинаковые фамилии и много рассуждают о политике. Все они мечтают перейти из политического строя «социзм» в «полный социзм». История Ибанска очень напоминает «Историю одного города» Михаила Салтыкова-Щедрина: сатира на действительность реализована через предельный гротеск, выявление в привычном укладе жизни абсурдного начала. В романе обращают на себя внимание неологизмы: «зияющие высоты», социзм, игра слов — «никем не населенный населенный пункт». Здесь игра не является игрой в собственном смысле слова, а направлена на раскрытие непривычного в привычном. «Социзм» — это и социализм, и в то же время не социализм, слово входит в систему новой терминологии, позволяющей оперировать со знакомым читателю материалом в новом, отстраненном виде.
По словам самого Зиновьева, «3ияющие высоты» — социологический роман, поскольку в нем органично соединены научно-социологическое и художественное познание. Действительными героями романа являются не люди, а социальные законы — грязные и жестокие ничтожества. А персонажи, которым автор взамен имен присвоил названия по их социальной роли (как она воспринимается средой), используются всего лишь как материал, из которого «лепят» разнообразные лики социальности. Роман — не только сатира, но и трагедия. Сатира — это об обществе, о том в людях, что принадлежит социальности. Трагедия — о человеке, сущность которого не исчерпывается совокупностью общественных отношений. Главная проблема в «3ияющих высотах» — проблема личности, её свободы. И в этом смысл романа.
А на мучивший меня вопрос: «Почему он так кардинально изменил свое мнение по отношению, как к Советскому Союзу, так и к Западу?» Зиновьев ответил так: «Во-первых, я свои взгляды не менял. Просто прошло время, изменилась ситуация в мире. Советский коммунизм разгромлен, а я лежачего не бью. Я был критиком коммунизма и советской системы, когда коммунизм процветал здесь и представлял собой угрозу для Запада. А теперь Советского Союза нет. Советского блока нет. Коммунистическая система разрушена. И для меня они не могут быть объектами критики. Объектом моей критики и анализа стала посткоммунистическая система, то, что получилось в результате. А воспринимается это так, как будто я изменил свой взгляд на коммунизм. Нет. Я ни от одного слова в своих прошлых книгах не отказываюсь. Но я иду вперёд, я пишу новые книги о новой эпохе. Вот в чём суть дела».
Невозможно переоценить вклад Александра Зиновьева в научное прогнозирование тенденций мировой цивилизации и современного общества. Ещё в прошлом веке он дал ответы на многие вопросы относительно того будущего, свидетелями наступления которого мы сегодня являемся. Весьма точную и адекватную оценку будущего западной цивилизации мы видим в книгах Зиновьева «Мы и Запад», «Глобальное общество и Россия», «На пути к сверхобществу», а также фундаментальном труде «Запад: феномен западнизма». И сегодня на наших глазах разворачивается описанное автором превращение мира в глобальный и все более токсичный организм, в котором безраздельно властвует так называемый «западоид» - человек (гоминид) аморальный и бездушный, без чести, совести и самосознания. Он совершенно точно описал в «Глобальном человейнике», что произойдет с западно-центричным миром в ближайшие четверть века: третья мировая (гибридная) война против России, война Запада против «нового Карфагена» — Сирии (в книге это страна Кари), предсказал возникновение «русских хакеров», роботопедагогику, контрактование секса, создание Википедии и многое, многое другое.
Есть ли перспективы у творческого наследия Александра Зиновьева? Они напрямую связаны с возможностью мира преодолеть угрозы, связанные с глобализацией. С поиском выхода из мрака, формирующегося и искусно формируемого сегодня глобального империума. Во всяком случае, Зиновьев называл будущий «дивный, новый мир» всё-таки ЧЕЛОВЕЙНИКОМ, а не террариумом. И это даёт нам надежду, веру в то, что, возможно, ещё не всё потеряно. Александр Зиновьев не был бы самим собой, если бы не оставил нам хотя бы соломинку в самой безнадёжной ситуации, если бы не дал подсказки – как сберечь страну и сохраниться русскому народу: «Боль ощущается не так остро, если имеешь твёрдое решение выстоять».
Вот таким был, есть и будет в моём восприятии Александр Александрович Зиновьев, выдающийся русский мыслитель, социальный философ, логик, писатель, человек с большой буквы. Одна из наиболее крупных и противоречивых фигур, как в российской, так и в западной социальной мысли конца XX — начала XXI веков.
Эссе хочется завершить словами Александра Зиновьева о соотношении общего и частного, проясняющими его жизненные принципы, можно сказать, его жизненное кредо, а также напутствие всем нам.
«Проблему личного будущего я принципиально исключил из проблем моей концепции жития. Я сознательно отверг более или менее отдаленную цель жизни, к которой я шел бы преднамеренно и последовательно. Тем более я отверг такую цель для всей жизни. Я думаю, что, по крайней мере, во многих случаях, когда люди уверяют, будто они такую цель имели, они просто «переворачивают» свою жизнь во времени и результат жизни выдают за исходную цель. Но не буду подозревать их в преднамеренном обмане. Я же для себя заместил феномен цели жизни феноменом направления жизни, не предполагающим ясную и определенную цель. Я совершал множество целесообразных действий: бунтовал, учился, разрабатывал теории, решал задачи, думал, писал. Но я не могу сказать, что все это было подчинено какой-то единой цели. Все это укладывалось в одно направление моей личности и моего жизненного пути. А направление движения не есть цель. Я и сейчас иду в том же направлении, в каком шел всю прошлую жизнь. Куда, в конце концов, приведет этот путь, это не моя проблема. Я получил в детстве толчок к движению, приказ «Иди!». Затем я определил направление движения. И я иду в этом направлении несмотря ни на что, не считаясь с последствиями. Иди своим путем, и пусть другие говорят что угодно! Иди как можно дальше! Не можешь идти, ползи! Но, так или иначе, двигайся! Никакой конечной цели у тебя нет. Ты никогда не скажешь себе, что достиг того, чего хотел, и можешь успокоиться. Твой путь не имеет принципиального конца. Он может оборваться по независящим от тебя причинам. Это будет конец твоей жизни, но не конец твоего пути…»
Эссе «Сияющие высоты Александра Зиновьева» в Чтениях «Искусство русской эмиграции»
Кубок Поэмбука 2021. Итоги.
Литературная Гостиная
14 ноября 2021
Автор рубрики: Иванна Дунец
и о
«Неожиданное открытие 2020»
|эссе|
Летом 2020 года я поехала отдыхать в Ленинградскую область. Думаю, ни у кого не возникнет вопроса, почему не в Черногорию, куда собиралась изначально. 2020 год – время «невыездное». Пансионат, где я провела отличную неделю, находится в глубине Карельского перешейка, имеет солидное советское прошлое и соответствующий интерьер, нуждающийся в ремонте. Вопреки ковидным запретам, на длинных подоконниках были разложены книги – старые, потрёпанные временем и многочисленными (за шестьдесят лет существования пансионата!) гостями. Берите, товарищи, читайте. Книг было много, но найти интересного автора оказалось непросто (не забудем, что книжки остались тут со времен существования советского государства и всё это время лежали в открытом доступе). Решив, что выбираю «лучшее из худшего», в первый же день я прихватила с собой на озеро никогда не читанных мною «Эмигрантов» Алексея Толстого. Удивительно!
Неделя прошла в каком-то читательском угаре. Погода была чудесная, я много гуляла, но то и дело присаживалась куда придется: на скамью, за столик, на кровать – и читала, читала, читала. Алексей Толстой? Советский «до мозга костей» писатель? Лауреат трёх сталинских премий? Дворянин, добровольно вернувшийся из эмиграции в страну победившего большевизма? Автор пропагандистских статей и речей? Да, именно он стал моим самым большим открытием 2020 года.
Вернувшись, дома я перечитала давно забытый с детства «Крах инженера Гарина», потом множество рассказов, среди которых особенно потрясла блистательная «Гадюка». Я была очарована, влюбилась в простой отточенный стиль А.Н. Толстого. В последнем томе собрания сочинений, где размещены письма Алексея Толстого, статьи и другая публицистика, прочитала «Открытое письмо Н.В. Чайковскому», редактору Парижского журнала «Грядущая Россия», и поняла то, чего до тех пор не могла понять, а коллеги писателя по цеху, оставшиеся за границей – принять и простить. Причину его возвращения. Его «предательства».
Владимир Набоков, один из моих кумиров, любил Россию, но возможности вернуться не допускал и даже вероятность приезда отрицал. «России больше нет», – говорил он. Кажется, я поняла, в чем разница между этими двумя великими писателями-эмигрантами. Набоков уехал из России 18 лет от роду. Для него слились понятия «Россия» и «юность», с отъездом закончилось и то, и другое. Алексей Толстой стал эмигрантом в тридцать семь лет – зрелым человеком, корнями глубоко вросшим в Россию. Да, на родине поменялась власть, которая жестоко уничтожила так много дорогого. «Я ненавидел большевиков физически, – пишет Толстой редактору. – Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих родных брата, – один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядей, восемь человек моих родных умерло от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно».
И в этом же письме он объясняет свой выбор. Он убежден, что продолжение кровопролития уже не изменит ситуации. Вот, что он пишет: «признать реальность существования в России правительства, называемого большевистским, признать, что никакого другого правительства ни в России, ни вне России – нет. (Признать это так же, как признать, что за окном свирепая буря, хотя и хочется, стоя у окна, думать, что – майский день.) Признав, делать все, чтобы помочь последнему фазису русской революции пойти в сторону обогащения русской жизни, в сторону извлечения из революции всего доброго и справедливого и утверждения этого добра, в сторону уничтожения всего злого и несправедливого, принесенного той же революцией. Я выбираю этот путь».
И он возвращается на родину, чтобы делать для неё то, что в его силах. Да, в этом же последнем томе собрания сочинений полно пропагандистских статей Алексея Толстого. Я пролистнула их, не вчитываясь. Быть советским писателем и не писать такого – было невозможно. И в «Эмигрантах» есть этот «партийный дух». Местами. Как я понимаю, «линия партии» была добавлена в позднюю редакцию романа, возможно даже по требованию «свыше». Но я хочу поделиться другим. Меня поразили два центральных персонажа – Налымов и Вера. Они выписаны настолько сильно и ювелирно, такими живыми, четкими, рельефными, с такой тонкостью, игрой полутонов – что на отголоски пропаганды просто не хочется обращать внимания. Вот, для примера, первое появление в романе эмигранта Налымова, бывшего семёновского офицера, награждённого в своё время георгиевским крестом, потомственного аристократа, ныне донельзя опустившегося: «Вошедший не одну уже ночь, видимо, провел на бульварных скамейках – до того был помят и грязен. Розовое от пьянства лицо его не то шелушилось, не то давно было не мыто. К Фукьецу неудобно заходить в шляпе, снятой с огородного пугала. Но вошедший как будто не испытывал неудобства. Не подавая руки человеку с бриллиантом, он мутноватыми глазами обвел зеркальные полки с бутылками.
– Виноградной водки, – приказал человек с бриллиантом и ногой подвинул второй табурет. – Садитесь, Налымов. Если вы не пьяны до потери сознания, поговорим о деле.
Вошедший сел на табурет прямо, привычно, даже изящно, и мягкое лицо его сморщилось, будто от беззвучного смеха.
– Я необыкновенно трезв. Но водки пить не стану. Вы все-таки не держитесь со мной, как хам. Августин, коньяку с содовой».
Этот текст – описание героя – подобен работе художника-акварелиста. Каждый эпитет, каждое слово Налымова и его собеседника, каждый их жест тонко продуман и точно подобран, добавляет оттенков рисунку образа. Краски размыты, нерезки, но результат необыкновенно выразителен: «Из верхнего зала доносилась музыка. Налымов жмурился, наслаждался – рюмочка за рюмочкой, – слегка под музыку раскачивался. Еды почти не касался и ничем не выражал внимания к собеседнику. Лицо его оживлялось внезапно, когда с залитого солнцем тротуара в кафе входила какая-нибудь американочка с детским лицом и птичьим голоском. Внимание его привлекала роза в узкой вазе, он, всхлипнув, глядел на опадающие лепестки».
И вдруг через зал ресторана проходит член царской фамилии – великий князь Константин Владимирович: «Повернул к Налымову вялое продолговатое лицо с темными усиками под носом. Налымов сейчас же встал, опустил руки. Человек словно обласкал его сверху вниз беспечальными глазами:
– А-а, Налымов… Что же ты? Ну, сиди…».
Простое движение: встал, опустил руки. Заметьте: не просто встал, а «сейчас же» встал. И мы сразу поняли, что семёновский офицер еще жив в этом спившемся, опустившемся человеке, так старающемся убить в себе, залить алкоголем и придушить живое чувство, полный воспоминаний разум, растерзанную совесть – всё, спаянное со страшной горечью потерь и унижений, через которые пришлось пройти. Не удержусь и процитирую еще немного. Вот сцена расставания Налымова и влюблённой в него Веры Юрьевны, бывшей константинопольской проститутки, бывшей княгини Чувашевой. (Ох, какой чудовищный контраст между последовательно сменившими друг друга ролями этой женщины!).
«Осторожно она потянула полу его пиджака и что-то положила в карман. Он покачал головой, в кармане нащупал пачку денег и, вытащив, осторожно положил на траву. Взглянул на Веру Юрьевну, – губы ее дрожали, в глазах было такое, что ему стало холодно. Он совсем было примирился, приспособился, выдумал даже особую философьишку – простейшего организма, амфибии, похихикивающей в рюмочку среди оглушительно мчащихся времен. И вдруг – назад, к человеку, в жаркую женскую тьму! Самое простое было – приподняв шляпу, бодренько уйти вниз по беловатой дороге. Но потемневшие глаза Веры Юрьевны умоляли: ведь ты не убежишь, ты видишь, ты чувствуешь – уйдешь навсегда, – я же не буду защищаться.
– У меня пять франков, Вера Юрьевна, хватит на поезд, метро и папиросы… Постараюсь быть к обеду… (Взял ее за руку, потом – осторожно – за другую…) Может быть, это глупее всего, но – вернусь, вернусь к вам…
У нее забилось горло. Вырвала руки. Он неожиданно всхлипнул (почти так же, как тогда у Фукьеца за столом, нюхая розу), перекинул через плечо тросточку, пошел к вокзалу».
Так цитировала бы и цитировала, не пересказывать же своими словами то, что так гениально передано автором: адская душевная боль, страдания, падения, тщетность попыток подняться, безнадежность – и всё же сила, всё же красота человеческой души.
Остановлюсь на этом. Все произведения Алексея Толстого, которые прочла или перечла, невзирая на их идейную подоплёку – бесконечно талантливы. Гениальный советский писатель! Да, он хотел писать. Да, он хотел жить на родине. Да, он хотел дружить со своей совестью, сам себя пытался убедить в том, в чём обязан был убеждать читателя. Приходилось искать компромиссы. Пусть осуждают другие. Кроме того, известно, что он, как мог, помогал пострадавшим во время репрессий. Он воевал на фронте. И Сталиным уже был подписан приказ об его аресте, когда он умер. Успел уйти, не оказавшись «врагом народа», оставшись «советским писателем», которого можно было всегда изучать в школе, издавать, свободно покупать – в отличие от писателей-эмигрантов, оставшихся на чужбине. И это факт отнюдь не умаляет его достоинств.
Эссе “Неожиданное открытие 2020» в Чтениях «Искусство русской эмиграции»
