Альбом  

Друзья!

Стартуем с очередным выпуском "Я так думаю".

Тема.  "На три стихотворения богаче"

Поделитесь с нами стихами авторов Поэмбука, которые вам наиболее понравились, запомнились в минувшем  году.

От вас – 1-3 стихотворения (название/несколько строк из них, особо впечатливших) + ссылки на публикации. И несколько слов о том, почему, чем именно эти стихи Вам близки.

Текст нужно разместить в своём дневнике.

Название дневниковой записи начните словами "Я так думаю", чтобы мы могли идентифицировать нужные записи.

Время для публикации — до вечера четверга, 16 января.

Подведение итогов — в пятницу, 17 января.

Самые интересные дневники и стихотворения, которые в них представлены, будут проанонсированы в рубрике "Выбор Поэмбука".

Хороших нам стихов!

Литературная Гостиная

05 января 2020

Автор рубрики: Иванна Дунец

Таисия Добычина

«И такие герои тоже есть»

|эссе|

В студенческие годы у меня была цель — основательно знакомиться с авторами художественной и мемуарной литературы, посредством их «собраний сочинений» (желательно «полных»). Более того, мне хотелось всю многотомную кладезь премудрости иметь у себя. Воплощать такую мечту помогал рынок букинистической литературы, находившийся в десяти минутах ходьбы от университета. По воскресеньям я устраивала себе праздник — поход на книжный рынок, откуда возвращалась каждый раз с достойным приобретением. Года три вынашивала желание прочитать абсолютно все пьесы А.Н. Островского, даже неоконченные. И вот, как будто специально для меня, только-только вынесли на прилавок полное собрание сочинений драматурга в двенадцати томах. Полный восторг я испытала от приобретения за бесценок сочинений К.С. Станиславского, хотя из вышедших девяти томов в продаже было только четыре, но пополнить свою личную библиотеку и этими основными томами считалось в те годы просто подарком судьбы. Затем был запланирован двенадцатитомник Н.С. Лескова. Но я поступила благородно и уступила радость от покупки своим друзьям, тем более у меня уже было собрание сочинений Николая Семёновича в шести томах. Решила пока освоить его.

Как-то раз вечером открыла следующий по счёту томик Лескова с очередным рассказом, и градус моего эмоционального восприятия и восторга перешагнул критическую отметку: настолько неожиданным было прочитанное! Я и представить себе не могла, что в сокровищнице мировой литературы и об ЭТОМ тоже написано.

Давайте для начала откровенно поговорим о студенте, перелетевшем из родительского гнезда в общежитие. Какой он? Хорошо запомнила преподавателя, который прививал нам навык употребления крылатых слов и выражений на практике, и часто бил бедного студента по самому больному месту своим любимым вопросом: «Где можно сейчас испытать танталовы муки?». И мы, уже давно выучившие правильный ответ, хором отвечали: «В супермаркете, который через дорогу от университета. Там разнообразные яства разложены по полочкам, а ты на всё это смотришь и не можешь взять, потому что у тебя денег нет». Ну, очевидно же, студент, прежде всего — голодный, он кушать хочет. А если студент никогда не жаловался на отсутствие аппетита; если, по словам соседей по комнате, его проще убить, чем прокормить, то такой студент хочет «жрать, только жрать, именно жрать и никак иначе».

Ох, и доставалось мне за это слово от однокурсников-пуристов, но я уверенно отстаивала своё право на использование всей языковой палитры. И что, в самом деле, такого ужасного в слове «жрать»? Откройте словарь, прочитайте, что «жрать» означает «жадно и много есть». И почему я должна подавлять свой пыл, отказываясь от смачного слова, которое наиболее точно подчёркивает мои желания? Как правило, после этого у местных пуристов аргументы за необходимость «сохранения кристальной чистоты речи будущих обладателей интеллигентной профессии» заканчивались. Но я напоследок добивала их примером из жизни великих. Константин Сергеевич Станиславский (кто бы мог представить, — воспитанный, образованный и гениальный!), говорил о Ф.И. Шаляпине: «Он жрал знания». Современникам режиссёра было, конечно, непривычно слышать из его уст такое экспрессивное словечко, но тот не мог сказать иначе, видя фанатичное стремление Шаляпина вбирать новые сведения и о жизни, и об искусстве.

Все этапы и эпизоды моей борьбы за слово «жрать» всплыли в сознании, когда я начала читать «Шерамура» Лескова и познакомилась с главным героем, который оказался близким мне по духу, то бишь полностью пропитанным словом «жрать». Мне срочно нужны были свободные уши, чтобы, поделившись впечатлениями, эмоционально разрядиться. И они вскоре нашлись, много ушей — целый курс с преподавателями в придачу. Нам было задано в качестве упражнения-тренинга подготовить публичное выступление об одном из литературных произведений, с которым мы недавно познакомились. Подошла моя очередь, я вышла к трибуне и торжественно произнесла лесковские слова: «Шерамур — герой брюха; его девиз — жрать, его идеал — кормить других!». Аудитория стала безудержно ржать, кто-то даже упал со стула, а преподаватели и мои любимые оппоненты по вопросам культуры речи не стеснялись собственных приступов смеха. Вот как бывает, когда поднятая выступающим тема — актуальна и сопричастна к личности самого оратора. Под дружное веселье свой рассказ о «Шерамуре» я тогда завершила открытым финалом, бросив напоследок, с целью побудить товарищей прочитать рассказ, что-то подобное: «А чрезмерное желание жрать привело Шерамура к очень интересным последствиям».

Как и следовало ожидать, после занятия на меня нахлынула толпа любопытных, всем стало интересно, что же такого необычного произошло в жизни «героя брюха». Тайну я не выдала, но книгу свою с рассказом по рукам пустила. И лишь спустя время, когда эмоции после знакомства с неожиданным произведением улеглись, страсти утихомирились, я стала осознавать, что фраза, которой я окончила своё тогдашнее студенческое выступление, является началом моего осмысленного восприятия образа Шерамура.

Есть такое понятие «зерно образа».

Зерно Шерамура — страсть к еде, причём она выходит за рамки удовлетворения собственных физиологических потребностей и пробуждает в своём порыве желание накормить всех голодных в этом мире людей. Путь героя Лескова, в моём понимании — это пример, как, казалось бы, нереальная мечта героя всегда «жрать и устраивать пиры нищим» воплотилась.

Это иллюстрация мысли, что все мы приходим в этот мир для чего-то — главное быть собой, уметь слышать себя и действовать по зову сердца, а там уже высшие силы через земных людей помогут.

Каким в начале рассказа мы видим Шерамура? Бродяга, одетый в лохмотья, постоянно берущий в долг деньги на жратву; дурачок, абсолютно не обладающий никакими приспособленческими жизненными навыками, но зато умеющий выть, как волк. Такому человеку действующие лица рассказа сулили скорую погибель, но кое-кто за него вступился: «может быть, он определится к такой цели, какой все вы ему и не выдумаете». И эти слова оказались пророческими: в конце рассказа Шерамур разбогател и дошёл до высшей стадии блаженства, которую зашифровал тремя буквами: ЖВХ, что значит — «жру всегда хорошо».

Все мысли «нищеброда» Шерамура занимала именно «жратва», которая «была пунктом его помешательства: он о ней думал сытый и голодный, во всякое время — во дни и нощи». Увидев одеколон, Шерамур возразил его владельцу, что лучше бы вместо сего приобретения «сами пожрали, да другого накормили». Какие темы, по мнению Шерамура, должен поднимать писатель? «О том, чтобы всем было что жрать». После таких странных замечаний, между прочим, спросили чудака: «Вы революционер?». «Жрать всем надо — вот революция», — последовал ответ. И это были не просто мёртвые лозунги. Герой своим примером доказал, что кормить других — это удовольствие.

Шерамур получил наследство от матери. Во что же он его вложил? Очевидно, в жратву: устроил нищим пир, а оставшиеся деньги отдал Танте — хозяйке ресторана, чтобы постепенно их проедать с привлечением к этому процессу бродяг. Но монеты вскоре закончились, и жрать опять стало не на что. Дальше помогла Шерамуру война с Турцией. На первый взгляд, трудно совместить Шерамура и войну, но преданность еде творит чудеса. Прочитал наш герой в газетах, «что турки обижают бедных славян, отнимая у них урожай, стада и всё, что надо «жрать». Этот факт оказался сильнее страха смерти и, чрева ради, юродивый отправился добровольцем на поле боя. За такой отчаянный поступок последовало вознаграждение: Шерамур был санитаром, когда один монах его порекомендовал «приставить к пище». И вот, наш чудак в первый раз попал на место по своему призванию. Начальство, сёстры, раненые солдаты — все были им довольны. Да что там люди?! Сама смерть отступала перед неиссякаемой животворящей энергетикой Шерамура: «Даже которого, говорят, монах на смерть отысповедует, он и тому, мимо идя, ещё кусочек котлетки в рот сунет — утешает: «Жри». Тот и помирать остановится, а за ним глазом поведёт».

На войне Шерамур своим трудом заработал «пригоршню золота». Запер её в сундук Танты с тем, чтобы всё «прожрать», как некоторое время назад наследованные от матери деньги. Но Танта не позволила ему повторно совершить глупость и так бездумно спустить золото, убедила направить деньги в оборот, тогда «явится неистощимая возможность всегда жрать и кормить других». Хозяйка ресторана была уже пожилой женщиной, понимала, ей нужен наследник, чтобы передать ему свою «обжорную лавку». И дамочка женит на себе Шерамура. А для того ни года, ни наружность будущей супруги не имели никакого значения. При вступлении в брак им двигала лишь мысль о нескончаемых пирах нищих, где «один голоднее другого». Ну, что хотел герой, то и получил. В этом он нашёл самое важное, ради чего в принципе мы и живём, — он стал счастливым сам и его положительная энергетика пошла на благо другим. А что ещё надо?

Не отрицаю, что, возможно, такое гротескное изображение героя может быть встречено скептически, сам писатель в тексте рассказа сомневается, является ли его герой вообще кем-то, достойным внимания. Да и нелепая тема помешательства на «жратве», наверно, не та, чтобы распознавать в произведении какие-то вечные ценности. Однако для меня в рассказе «Шерамур» всё сложилось: странный герой стал, своего рода, эталоном преданности самому себе, а все утрирования и несуразицы я принимаю за увеличительное стекло. Это всё равно, как произнести слово «жрать» вместо «есть».

Шерамур в моём восприятии — это пример реализации собственного «я» в этом мире. У каждого человека есть зерно; в каждом из нас горит огонёк определённой страсти, потребности самореализации в деятельности; но как часто мы этому огоньку не даём разгореться, чтобы он охватил нас полностью, мы приглушаем его, а иногда и полностью гасим, так и не поняв, а для чего он, собственно говоря, зажёгся? Общество; различные социальные объединения; обстоятельства; комплексы, берущие начало из детства, — навязывают нам модель поведения, образ жизни, который противен нашему устройству и, подавляя себя, мы проживаем чужую жизнь. А как же здорово было бы просто быть собой и украшать мир своими талантами!

Чтения «Литература в лицах»

Эссе «И такие герои тоже есть» Таисии Добычиной

Итоги Чтений

29 декабря 2019

Автор рубрики: Иванна Дунец

Письмо

«Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку. Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес: На деревню дедушке…»

А.П. Чехов

— Напиши письмо!

Безапелляционно. Громко. В костюме Дедушки, но Мороза. Я засмеялась. И задумалась. А почему бы и нет? Тем более, есть замечательный повод — предновогодний выпуск Литературной Гостиной. Возьму и напишу. История с «верю – не верю» здесь не актуальна. История с «буду – не буду» иронична. А вот, со «сказала – сделала» точно про меня. А далее? Карандаш. Лист бумаги. И битых два часа созерцание его девственно-чистой поверхности. Грусть. Констатация факта: я разучилась мечтать. Но, как только я подумала о книгах, которые ещё только хочу прочесть: ноутбук на коленках, карандаш в волосах и сёрфинг на сайтах интернет-магазинов, а итогом — список в закладках из 7 книг.  

Юваль Ной Харари

«Sapiens. Краткая история человечества»

«Homo Deus. Краткая история будущего»

Из аннотации к книгам: «Home Deus. Краткая история будущего» – это долгожданное продолжение всемирной литературной сенсации «Sapiens. Краткая история человечества». В своей первой книге, «Sapiens. Краткая история человечества», оксфордский профессор Харари рассказал, как Человек Разумный пришел к господству над нашей планетой. «Homo Deus» – это попытка заглянуть в будущее. Что произойдет, когда Google и Facebook будут лучше, чем мы сами, знать наши вкусы, личные симпатии и политические предпочтения? Что будут делать миллиарды людей, вытесненных компьютерами с рынка труда и образовавших новый, бесполезный класс? Как воспримут религии генную инженерию? Каковы будут последствия перехода полномочий и компетенций от живых людей к сетевым алгоритмам? Что должен предпринять человек, чтобы защитить планету от своей же разрушительной силы? Главное сейчас, полагает Харари, – осознать, что мы находимся на перепутье, и понять, куда ведут пути, простирающиеся перед нами. Мы не в силах остановить ход истории, но можем выбрать направление движения».

Mary Beard

«Women & Power: a Manifesto»

Из аннотации к книге: «At long last, Mary Beard addresses in one brave book the misogynists and trolls who mercilessly attack and demean women the world over, including, very often, Mary herself. In Women & Power, she traces the origins of this misogyny to its ancient roots, examining the pitfalls of gender and the ways that history has mistreated strong women since time immemorial. As far back as Homer’s Odyssey, Beard shows, women have been prohibited from leadership roles in civic life, public speech being defined as inherently male. From Medusa to Philomela (whose tongue was cut out), from Hillary Clinton to Elizabeth Warren (who was told to sit down), Beard draws illuminating parallels between our cultural assumptions about women’s relationship to power―and how powerful women provide a necessary example for all women who must resist being vacuumed into a male template. With personal reflections on her own online experiences with sexism, Beard asks: If women aren’t perceived to be within the structure of power, isn’t it power itself we need to redefine? And how many more centuries should we be expected to wait?».

Джон Маррс

«The One»

Из аннотации к книге: «Один из крупнейших исследовательских центров в мире сделал невероятное открытие: по ДНК каждого человека ему можно подобрать идеального партнера. Новая система, предложенная учеными, позволит соединять судьбы влюбленных без лишних проволочек в виде свиданий и ухаживаний. Казалось бы, что может быть лучше: каждый житель планеты теперь имеет все шансы стать абсолютно счастливым. Но, как известно, у каждого гениального изобретения есть свои последствия: результаты испытаний привели к разрыву бесчисленного количества отношений и опровергли традиционные идеи знакомства, романтики и любви. И это только начало».

Карло Ровелли

«Нереальная реальность. Путешествие по квантовой петле»

Из аннотации к книге Александра Сергеева (сооснователя, автора заданий и завлаба проекта «Открытая лабораторная»): «Что есть время и пространство? Откуда берется материя? Что такое реальность? Главный парадокс науки состоит в том, что открывая нам твердые и надежные знания о природе, она в то же время стремительно меняет ею же созданные представления о реальности. Эта парадоксальность как нельзя лучше отражена в книге Карло Ровелли, которая посвящена самой острой проблеме современной фундаментальной физики – поискам квантовой теории гравитации. Упоминание этого названия многие слышали в сериале «Теория Большого взрыва», но узнать в чем смысл петлевой гравитации было почти негде. А между тем, эта теория – один из важных игроков на переднем крае фундаментальной физики».

Хилари Мантел

«Волчий зал»

Из аннотации к книге: «Волчий зал» британской писательницы и литературного критика Хилари Мантел — это исторический роман об английском государственном деятеле Томасе Кромвеле и короле Генрихе VIII, а шире — об Англии первой половины XVI века, который хоть и является художественным произведением, правдоподобно и детально описывает жизнь английского общества на сломе эпох».

Эллендея Проффер Тисли

«Бродский среди нас»

Из аннотации к книге: «В начале 70-х годов американские слависты Эллендея и Карл Профферы создали издательство «Ардис», где печатали на русском и в переводе на английский книги, которые по цензурным соображениям не издавались в СССР. Во время одной из своих поездок в СССР они познакомились с Иосифом Бродским. Когда поэта выдворили из страны, именно Карл Проффер с большим трудом добился для него въездной визы в США и помог получить место университетского преподавателя. С 1977 года все русские поэтические книги И. Бродского публиковались в «Ардисе». Близкие отношения между Бродским и четой Профферов продолжались долгие годы. Перед смертью Карл Проффер работал над воспоминаниями, которые его вдова хотела опубликовать, но по воле Бродского они так и не увидели свет. В мемуары самой Эллендеи Проффер Тисли, посвященные Бродскому, вошли и фрагменты заметок Карла. Воспоминания Э. Проффер Тисли подчас носят подчеркнуто полемический характер, восхищение поэтическим даром Бродского не мешает ей трезво оценивать некоторые события и факты его жизни».

Подумав немного, я решила, что письмо вышло предельно лаконичным. С этим что-то нужно делать. Срочно. (И мой друг в костюме Деда Мороза прав — желательно, громко!). У меня к вам вопрос, друзья. Как перенаучиться мечтать?

А пока вы размышляете, я сверну чистый лист бумаги (на будущее), надену костюм Снегурочки и приглашу в нашу Гостиную самых настоящих литературных Дедов Морозов. Итак, вы готовы читать стихи на табуретке и принимать поздравления с наступающим Новым 2020 годом? Тогда начнём.

Тимур Дамир:

Чего обычно желают на праздники? Здоровья, счастья, любви. Этого всего — обязательно!

Прекрасных новогодних праздников в обществе любимых и дорогих сердцу.

Согласия, радости, щедрого застолья без нехороших последствий.

Удовольствий и приятных сюрпризов. Без неприятных и горьких моментов жизнь не проходит, но пусть они всё-таки будут реже, и как можно менее значительными.

Веселья, неумирающих надежд, сбывающихся желаний и, конечно, чтения новых удивительных и прежних полюбившихся книг.

До встреч в будущем году!

Илья (Пиля Пу):

Что могу пожелать в Новый год? Не хочу НГ, пусть останется старый! Не торопитесь, живите! Не листайте странички, дайте каждой строке насытиться, переполниться, захлестнуть, утопить с головой. Пусть будут рядом те, кто может остаться в «прошлом году». Ведь время условно: всё уже есть, всё случилось, свершилось, даже то, что ещё не прожито, а мы так мало успели, потому, что так быстро бежали. Пусть не придётся следовать условностям традиций, пусть (в идеале) не придётся говорить, и, по-моему, лучше быть одному, чем одним из ликующей толпы. Быть собой, как в детстве, — окунаясь в грязь, не терять чистоты. Если же пожелания, касаемо читателей, — не читайте меня, не тратьте время, читайте Гениев! На самом деле, у каждого не так уж и много любимых авторов. Перечитывайте любимых, даже если любимый автор — вы сами. Пишут все, читателей — дефицит! И да пребудет с вами свободное время и свобода от «ценностей и благ»!

Игорь Филатов:

В знаменитой кубинской песне «Гуантанамера» есть такие строки:

Выращиваю Белую Розу в июле, как и в январе,

Для верного друга, который протягивает мне руку.

И для жестокого, который вырывает сердце из моей груди,

выращиваю не колючки и не крапиву —

Выращиваю Белую Розу…

Вот я и желаю всем и всегда — круглый год! — выращивать Белую Розу. Колючки и крапива вырастут сами.

Константин Жибуртович:

Год заканчивается. Конец любого десятилетия для меня всегда тяжёлый, безотносительно веры в нумерологию. Так было и в 70-80-х, и в 90-х, и в нулевых, и сейчас. А начало нового – обновление. И перспективы. Они есть и сейчас. Житейские и даже творческие. В четверг пришло осознание: Мы победили этот год. Выстояли. И даже создали что-то. Осознание взаимное.
Год уходит. Мы победили. И нас ещё потерпят.

С наступающим!

Кир Лего:

И снова наступает Новый год,

Гоня Прошедший к скорому финалу.

За это время прожито немало:

Веселья, грусти, всяческих хлопот.

Но вот слышны в пространстве бубенцы,

А в комнате так вкусно пахнет хвоей.

С Минувшим пусть уйдёт всё неблагое,

И будут только «добрые концы».

Так пустим сказку детства нынче в дом,

Забудем (хоть на день) дела, тревоги!

Ведь Праздник затаился на пороге!

Наш Новый год! Бим-бом, динь-дон, динь-дон!

Друзья, а от Снегурочки позвольте вам пожелать мира, добра, счастья и улыбок, любите и будьте любимы, вдохновения вам на свершения, творческого полета мысли и принятия бытия во всех контекстах! Спасибо, что приходите читать и в Литературную Гостиную, и в Чтения.

Пусть Новый год будет добрее ко всем нам!

С Новым годом!

Читайте хорошие книги и в 2020 году, друзья!

Антон Павлович Чехов «Ванька», 1886 г.

Продолжаем представлять вашему вниманию статьи модераторов конкурса "Редакторские пятнашки". 
Все выбранные работы играют в номинации  "Редакторский портфель". 
Работы, которые соответствуют условия конкурса, играют в номинации "Редакторские пятнашки", где каждый 
читатель может проголосовать за них.


CKOMOPOX

Добрый день. Прежде чем приступить к обзору стихотворений из моего портфеля, хочу сказать пару слов, о принципе которым я руководствовался при его формировании. А принцип самый что ни на есть простой – это полное его отсутствие, так как сам формат отбора его не предполагает. Другое дело если бы мы выбирали из неограниченного количества, либо если бы не было условия набрать ровно десять стихотворений. А так я был вынужден полагаться исключительно на свой вкус. Уже буквально так и слышу: "Фу! Вкусовщина!". Да, вкусовщина, но я не вижу в этом ничего криминального. Ведь что такое вкус? Он не даётся нам по рождению, мы не приобретаем его в магазине, нам его не дарят на Новый год. Он формируется и развивается на протяжение всей нашей жизни, на основе нашего мироощущения, опыта, знаний, воображения, представления о плохом и хорошем. Взрослеем мы – взрослеет и наш вкус, мудреем мы – мудреет и он. Да, наш вкус индивидуален, он субъективен, но любое мнение, даже самонадеянно претендующее на истину, подкреплённое регалиями и званиями, всё равно остаётся субъективным. Лично я доверяю своему вкусу, он позволяет мне не зацикливаться в рамках определённых стилей и жанров.

Ну, а теперь коротко, без критики, скажу о каждом из выбранных мной стихотворений, без претензии на глубокий и уж тем более на профессиональный разбор. 

1) ***** (любовь произошла)
Это стихотворение меня сразу покорило. Покорило своею мелодичностью, своим звучанием, в нём слова и образы не просто следуют друг за другом, они льются из строки в строку словно ручей с камня на камень. В нём есть и мелодия, и образность, и немного сюра, и, что мне особо понравилось, простор для воображения. Есть в этих строчках, на мой взгляд, немного магии. И мне очень любопытно, если бы автор не вынужден был во второй части раскрывать тему конкурса, в какие бы глубины стеклянного мира он нас завёл. Помимо прочего автор ещё и ребус читателям загадал, который, судя по комментариям, не всем оказался по зубам.

2) Lux aeterna
Это очень хорошее, крепкое, мастеровитое стихотворение. Не скажу, что я большой любитель пейзажной лирики, но мой вкус мне сказал: "Надо брать", и я, ни разу не сомневаясь, взял. Автор умеет обращаться со словом и образами, он как искусный живописец, мазок за мазком, образ за образом рисует, насыщенную яркими красками, картину осени. Что сказать, красивое, мастерски написанное стихотворение, с усиленной финальной точкой.

3) Золотно́е
Мне нравится, когда авторы в своих стихах используют народные мотивы, когда они не ограничиваются простой стилизацией или подражанием, а пытаются, опираясь на народное наследие, находить в нём основу для своего творческого развития, ведь там действительно такие "глубины … - только золотом писать". На мой взгляд, стихотворение удалось. Множество отдельных ярких образов складываются в единый образ девушки вышивальщицы, восходящий к древнему архетипу женщины рукодельницы, дочери пряхи судьбы, от которой ей перешёл клубок нитей судьбы "Небывалое иное свито в солнечный клубок". Такие произведения, обращающиеся к древним архетипам, не могут оставлять равнодушным, если не напрямую через сознание, то через наше подсознание они находят в нас отклик и пробирают до мурашек.

4) Повяжи платок
Вроде бы не замысловатое песенное стихотворение, о котором особо и сказать нечего. Если стихотворения отождествлять с музыкой, то предыдущие два можно сравнить с богато аранжированными композициями, а это с мелодией, сыгранной на одной струне не твёрдой рукой. Но есть в этой мелодии нечто, что не позволило мне пройти мимо. К тому же я не большой поклонник многословия, мне нравится, когда авторы в лаконичной форме могут сказать больше, чем иные в многостраничных опусах.

5) Ожидая трамвая
Это стихотворение, помимо того, что оно написано на достаточно хорошем техническом уровне, подкупило прежде всего своею кинематографичностью. Есть что-то в нём, что отсылает к картинам Антониони, та же неустроенность героя без жизненных ориентиров, та же усталость и скука с долгим планом в кадре. Я, скажем так, не большой поклонник такой поэзии (и такого кино), но не могу не отдать должное мастерству, с которым написано данное стихотворение.

6) Доживу до новой зимы
Напористое стихотворение с оголённым нервом, хлёстким ритмом. И хотя переживания ЛГ описывались тысячи раз (что поделать мы живём в довольно банальном мире, всё что с нами происходило и происходит, всё что мы чувствуем, все наши переживания всё это уже было несчётное количество раз, и все сюжеты банальны и сводятся в предельном обобщение к 5-6, "Ничто не ново под луною" ) автор представил их не в общепринятом оховздохотельном виде. Я вижу в этих строках злость ЛГ на себя, на свою слабость, на свою боль. Вообще данное стихотворение напоминает мне этакий гулкий "камнепад" из обломков слов, острых ножей и углей. Хорошее стихотворение.

7) Весне быть
Вроде бы не замысловатый сюжет – ночь, расписанное инеем окошко, тусклый свет электролампы и человек в процессе творчества. Ни тебе действий, ни бури чувств и страстей, но стихотворение трогает. Есть в нём что-то медитативное и умиротворяющее, ты как бы оказываешься на островке с самим собой, отрезанный зимою от суетного мира. Хорошее, мастеровитое стихотворение.

8) Слётка
Это то стихотворение, о котором и хочется говорить, и сказать особо нечего кроме превосходных эпитетов, настолько оно легло на душу. Как по мне, так в нём всё хорошо и общий замысел, и образность, и мелодика. Разве вот только самая первая строчка несколько двусмысленна, и её неплохо бы поправить. А так – читай и наслаждайся.

9) Рисует солнце золотом на белом
Как я уже говорил выше, я не большой поклонник пейзажной лирики, сложно в этом жанре что-то сказать новое, а уж тем более выразить в ней себя. Так и это стихотворение особо ничем не примечательно, кроме того, что это, на мой вкус, очень красивое, качественное стихотворение в жанре пейзажной лирики. И оно безусловно достойно вашего к себе внимания.

10) Roma
Этому стихотворению повезло, автор подал его в последние минуты и шанса быть отобранным у него практически не было. На его месте, по идее должно было быть стихотворение "Гамма", но так сложилось, что его автора не было в сети, и тем самым он открыл дорогу в "редакторский портфель" стихотворению "Roma". Стихотворение "Гамма" осталось в пятнашках, я за него болею и желаю самого высокого места, тем паче, что его автор новичок, совсем недавно зарегистрировавшийся на сайте.
Но я отвлёкся, вернусь к стихотворению "Roma". Автор заявил его, как Реминисценция на стихотворение Виталия Мамая «На окрестных улочках вечных смыслов и старых денег...». Сказать по правде, я не читал данного стихотворения Мамая перед отбором, не читал и после, и сужу о представленном стихотворение, как об отдельном тексте. Возможно, что я не прав, и эти два стихотворения при обзоре надо как-то сопоставлять, согласно канонам жанра. Но нам каноны не писаны, а посему приступим. 
Стихотворение техничное, распевное, именно эта распевность меня больше всего в нём и привлекла. Сказать по правде, в стихотворение не чувствуется взгляда на Рим изнутри, он скорее поверхностный. Стихотворение похоже на восторженный рассказ под влиянием собственных впечатлений и разрозненных сведений, почерпнутых из буклетов, человека, вернувшегося из недельной туристической поездки в вечный город. Это делает стихотворение немного наивным, но при этом придаёт ему определённый шарм. Уж не знаю, как данное стихотворение в качестве реминисценции, но, как отдельное произведение вполне добротное.

Закончить же свой обзор хочу словами Гекльберри Финна:
"А больше писать не о чем, и я этому очень рад, потому что если бы я раньше знал, какая это канитель ..., то нипочем бы не взялся, и больше уж я писать никогда ничего не буду".

С почтением CKOMOPOX

Продолжаем представлять вашему вниманию статьи модераторов конкурса "Редакторские пятнашки". Все выбранные работы играют в номинации  "Редакторский портфель". Работы, которые соответствуют условия конкурса, играют в номинации "Редакторские пятнашки", где каждый читатель может проголосовать за них.

 Чуднова Ирина

Задумывая формат редакторских статей-обзоров, я желала сделать с одной стороны, что-то вроде итоговых статей арбитров некоторых конкурсов, которые интересны авторам, как обратная связь, а с другой — как путеводитель для читателя, когда, заинтересовавшись словами обозревателя-редактора, он, читатель, захочет составить своё впечатление и прочесть стихи, в поисках подтверждения посыла редактора или спора с ним. В любом случае, это повышает интерес к стихам и даёт пищу для размышления, формирует привычку обдумывать прочитанное. Такие обзоры могут работать долгое время, поставляя читателям хорошие стихи.

Я заранее знала, что буду собирать подборку стихов, в которых будут проглядывать те или иные архетипы белого и золотого. Но меня интересовало не только наличие архетипа, но и какое-то открытие, которое вольно или невольно проглядывает из стихотворения. А также собственное авторское приращение смысла или хотя бы стремление к этому.

ЗАНАВЕСОЧКИ

Спит и хозяйка. И в снах хороводится

с бывшими милыми, с прежними нежными.

Свет. «Ах, позвольте! Спектакль не доигран, и...

разве антракт?» «Да конец, уж как водится.

Эй?! Там, на сцене! Финал. Занавешивай».

В этом стихотворении через образ штор и гардин в разных ипостасях — от домашних до театральных показана жизнь и судьба женщины. И уже не понятно, что вложено во что — жизнь ли протекает в декорациях штор, или шторы есть некая причина для того, чтобы жизнь протекала на их глазах.

Золотое шитьё театральной портьеры, и белые свет, просачивающийся через лёгкую гардину, позволяющую отгородиться от улицы и, одновременно, подглядывать за ней. Даёт и защиту и эфемерность этой защиты.

СНЫТЬ

Дерево, проросшее корнями в мать и отца,

белые пустыни, золотые ливни, понимает, сам

вырасти сливы, стань счастливей.

Сам и своим трудом. Понимает, сад, сын, дом,

Вол, света четыре стороны, четыре стены.

А иначе - сныть.

Стихотворение, которое так и просится в пару к «Занавесочкам». Это тоже о судьбе и предназначении, где сныть оказывается не просто травой, но неким наказанием за неисполнение жизненного предназначения. Стихотворение обращается к архетипам и библейского ряда, и магического, и глубокой родовой памяти, которая есть у каждого.

Отлично выбрано слово «сныть» — само звучание которого работает как что-то неприятное, свистящее, бичующее. И концовка — «ищет меня, ищет меня» — нагнетание неразрешающейся суггестии, именно такая концовка показывает, что жизнь продолжается, что бич божий пока ещё только ищет, а не уже нашёл.

Balmorhea - Remembrance

Ни прощения здесь, ни золота, море мертвых кругом, Ясон,

реки медом текут с экранов, но все слова солоны на вкус.

Стылый ветер в траншеях города носит новости и песок:

твой Арго в многолетнем плаванье потерял и мечты, и курс,

мачта сломана, снасти порваны, на патроны взят каждый гвоздь,

запах бойни впитался в дерево, ржа сточила железный киль.

Золотое руно — один из архетипов золотого в европейской культуре. Этот сюжет осмысливается и переосмысливается многими поэтами, накладываясь, с одной стороны, на саму легенду, с другой — на современность. Создавая мостик между мифологическим (а мифологическое всегда архетипично) и современным, позволяя переосмысливать современность, увязывать её с константами культуры, мы получаем опору в сегодняшнем дне, которые при всей его хаотичности никогда не висит в вакууме, а имеет в основе своей опорные камни.

Стихотворение написано на мелодию, давшую ему название, советую послушать для правильного ритмовосприятия.

ПЛАЧЕТ БОГИНЯ

Стихотворение реминисценция сказки-легенды составляет пару предыдущему — с одной стороны, материал взят из локальной истории, с другой — изложение ясное, совершенно не связанное с днём сегодняшним, приятное, лёгкое чтение.

Древним любить нас, смертных, увы негоже,

рок таков. А пока,

грезит она, как и в счастливом прошлом,

песнями рыбака.

Этот мир видел сотни таких историй,

чувства - как чистый яд.

Плачет богиня. Слёзы выносит море

золотом янтаря.

Хороший, лёгкий ритм, летящие, не перегруженные тропами строки. И всё же архетип неразделённой любви, кочующий по тысячам сюжетов, множества стран и народов, не устаревает и трогает. Золото янтаря — здесь ценность страдания, ценность любви и памяти.

Apfelkuss

Только о том лукавил я:

Мол, опостылела мне канитель

Неоконченных абрисов, серых эскизов,

Дотлевающих яблочных сигарилл..

О, моя дорогая Адель...

Двести недель отторжения тебя - вот аскеза,

Которую я постиг. Я тебя сотворил,

Адель,

И любил, золотая моя, любил...

Золотая Адель (портрет Адели Блох-Бауэр кисти Густава Климта) — здесь история любви художника и модели и история создания портрета. Картина многие десятилетия была одним из символов Австрии. Точность и компактность истории, изложенной в стихотворении, мастерский выбор деталей — Адель курила яблочные сигариллы, работа над картиной велась четыре года, эскизов к картине было сделано невероятное множество. И прекрасная концовка — где Адель и реальная женщина, и неофициальное название картины, соотносит историю с историей Пигмалиона и Галатеи. Внутреннее напряжение и конфликт с тем, что было на самом деле — в процессе создания картины художник разлюбил некогда любимую женщину, но не мог не любить созданного им шедевра — всё это есть в стихотворении. Всё это изложено ёмко и точно. Название отсылает к «яблочному поцелую» — те самые сигариллы, которые подносит к устам Адель, вкус яблока — вкус познания добра и зла — но яблоки эти эфемерны, они всего лишь запах дыма. И как хорошо это увязано с цветущими белыми яблонями, которые льнут к кисти художника — яблони, чей цвет дал лишь призрак плода.

ДО САДА

Пока ты в пределах скобок, иного и не могло быть.

Перервавшийся пульс атак,

Природа ушла в антракт.

Кому-то седьмое небо,

кого-то седого в небыль,

а мне хорошо и так.

Над распушенными сугробами, пеплом едва соря,

молчанием высшей пробы сияет твоя заря.

Архетип словесного смысла, выраженный в игре слов и звука. И, закономерно, точнейший итог — «молчанием высшей пробы сияет твоя заря». Золотая игра слов-умолчаний, словно огни святого Эльма, то тут то там расцвечивает строчки, в которых спрятан постапокалиптический сюжет. Замечательное стихотворение, заставляющее думать и чувствовать одновременно, выстроенное на логике словесно-семантических связей, логике звука, логике образа.

МОЙ ПЕРВЫЙ ПУШКИН

Русское лето, лесная симфония.

Мерин, телега, дорога, жара.

С дедом на вызов мы едем в Афонино,

Редкие гости у них "фершала".

Рады сельчане.

Вкушаю вельможею

Яблок дарёных налив золотой.

Жёлтые капли под белою кожею

Как гематомы.

У деда запой.

Архетип детства деревенского. Первая книжка Пушкина — возможно, сказки, может быть, «Руслан и Людмила», или «О мёртвой царевне» — мы можем только догадываться. И прекрасно, что книжка нам не назвала. Гематомы яблок отлично ложатся в пару с «редкие гости у них «фершала». Неспешный ритм телеги и мальчик, грызущий яблоко, с головой ушедший в книжку. И вот поднимает он голову и видит — вурдалака, то ли пришедшего из его фантазии, разбуженной пушкинским светлым слогом, то ли и вправду — того самого, которого видел сам Пушкин. У стихотворения хорошая интонация, поддержанная графикой.

ТОЛЬКО Б ПОМНИТЬ ЭТОТ МИР ЖИВЫМ

Мороженое было только в отпуске.

На палочках, заснеженные глобусы

крутились, подставляя мне бока.

Хотелось наглотаться до ангины,

до будущего отпуска, пока

плывут в фольге подтаявшие льдины,

и дремлет вьюга в вафельных стаканчиках.

Ещё один архетипичный образ детства. Где белое — это зима, вьюга, мороженое, спрятанное в золотую фольгу. Стихотворение замечательно от чувственного воспоминания из детства возвышается до вывода — мир живёт в нашей памяти, и пока мы способны его воскресить чувственно — он существует.

БЕЛОСЛОВЬЕ и ЗОЛОТОПОГОННИКИ

Два стихотворения, которые очень близки друг другу по движению авторской мысли, у них даже названия построены на одном приёме.

Жизнь – не золото, золото – это зло, зола...

Только вот, ты в неё взгрызаешься как в мосол

и считаешь меньшим и лучшим из больших и худших зол.

Пуля вылетит ловчим кречетом,

кумачовое солнце нечетом.

Ветер носит пыль - золотой опал,

белый конь издох, следом красный пал.

Оба работают с архетипами белого и золотого — Белословье через звукопись и фонетическое подобие добирается до глубинных корней смыслов. Золотопогонники — с архетипами истории 20-го века и глубоким погружением в фольклорное понимание красного, золотого, белого.

Прекрасные, лаконичные стихи.

Мой обзор не преследовал целью полностью разобрать стихи, он направлен на то, чтобы заинтересовать читателя, привлечь его внимание к стихам через внимание к тому, что я сама считаю наиболее интересным. Читатель может совершенно не согласиться со мной, но я буду считать своё работу выполненной, если он прочтёт и составит своё мнение.

Итак, начинаем публикацию обещанных статей о стихах, отобранных редакторами в свои портфели. 

Представляем вам первый обзор.

Part1sanka 

Редакторский портфель. Золотые рыбки.

“Раз он в море закинул невод, —

Пришел невод с одною тиной.

Он в другой раз закинул невод,

Пришел невод с травой морскою.

В третий раз закинул он невод, —

Пришел невод с одною рыбкой,

С непростою рыбкой, — золотою”.

                                     (с) Наше всё

Игра в редакторские пятнашки для меня стала своего рода рыбалкой. Правда, невод я кидала не три и даже не пять раз. Каких-то рыбок у меня умыкнули прямо перед носом, одна даже “хвостом по воде плеснула” и не подалась в портфель. Очень, жаль, кстати, что автор не появился в сети, разрешите мне привести здесь полные текст Александра Назарова.

БЕЛОЕ И ЗОЛОТОЕ. ЧТО-ТО ИЗ ЖИЗНИ ЛГ

не-у-до-влет-во-рён-ность формой страсти.

и я смеюсь.

со вкусом ЖЖ-жизнь окопипастить.

и лайк за вкус.

за вкус, что беззастенчиво изыскан.

не по годам.

я не-до-ра-зу-мень-е в зоне риска.

я прогадал.

на белый фон я нанесён пробелом.

найдёшь едва ль.

и бредит в декабре осоловелом

мой нахтигаль.

и всё, на что я набредаю ночью,

кайф поломав,

недорождённые и очень

недослова.

а по утрам я отряхнусь золою

сгоревших тем

и обрету то золотое,

и мне совсем

уже ненужное молчанье

и не о том,

в людскую пустоту отчалив

в смешном пальто с потёртыми плечами

на белом фоне неземной печали… на золотом.

Надеюсь, что следующие туры пятнашек будут, и будет учтен временной фактор, а еще лучше, если будет продумана кнопка для переноса из одного конкурса в другой - силами модераторов. Мечты-мечты…

Простите, отвлеклась.

Итак, у меня в портфеле осталось 9 стихотворений. Я не буду говорить, подробно о каждом - это дело судейской коллегии. Я даже не буду пытаться объяснить, по какому принципу я составляла портфель. Пятнашечный адреналин не давал времени на рассуждения. Я беспринципно хватала каждую работу, которая мне нравилась, даже не пытаясь разобраться, почему именно она мне нравится и где тут те самые блики золота.

Сейчас можно выдохнуть, перечитать, подумать. Условно в моем портфеле есть два полюса: сложные для понимания, для интерпретации, заставляющие думать и считывать смыслы где-то практически подкожно - и довольно простые, понятные, но от этого не менее интересные и приятные для прочтения тексты.

“Коротко”

“…торчит топор – сучком в бревне расколотом,

пуста изба, неровен шум осоки.

И полдень – снова льётся белым золотом

над крашеным забором невысоким...”

Суггестивно. Атмосферно. Удивительный эффект, близкий к кинематографическому “zoom out” - сначала видим отдельные яркие пятна, а потом камера отъезжает и вуа-ля. Вот она - картина. Это мастерство.

“QWERTY”

“Нынешний — проповеди читает, а сам глядит

в яркость экрана Vertu, и кто там знает

что с ним... а может кверти с этой её... айти.”

Еще один яркий пример суггестивной поэзии. Мрачное. Качественное. Люблю такое.

*** (у нас на двоих один набор слов)

“окинуть взглядом

пыль и багровый наст

упасть рядом”

Мне лично текст показался гораздо сложнее, чем выглядит. Я бы казала, что это стихотворение противоположно первому - “коротко”. Если там были крупные, но вполне самостоятельные образы, в итоге складывающиеся в единую картину, то здесь это скорее брызги. Есть такая техника рисования - зубной щеткой по расческе. Что самое интересное - все эти брызги в итоге составляют единый образ. Объемный. И очень интересный.

“Остаётся.”

“И спотыкается ритм.

Раньше пело сопрано,

Веря, что та, что ушла -

Солнце.”

 Неровное стихотворение. Я бы его правила, конечно, но главное, что в нем есть - настроение. Настроение, которое считывается безошибочно, несмотря на всякие но. Мне кажется, если автор будет работать над техникой, а не махнет рукой со словами “и так сойдет” - будут получаться очень и очень яркие вещи.

“Фаберже”

“Тесноват уют скворечный

В деревенской вечной коме,

Скорым снова мчится в Питер

Драгоценный Фаберже.”

Стихотворение из тех, которые хочется смаковать построчно. Причем, что важно, строки хороши не только сами по себе, но и в целом.

“Золотое в белом”

“Мандарин на блюдце. Два глотка Апсны...

...Лишь бы не проснуться –

до весны... ”

Очень женское, очень лиричное, очень понятное и резонирующее. Хочется пожелать лирической героине счастья. Искренне.

“По нотам”

“По чёрным вбежать в пену стретты,

Кипеть до последнего ре.

Зимой слишком хочется лета

И моря. И Бога в игре.”

Люблю я увлеченных людей. И по стихотворению видно, что автор музыкой увлечен. Я бы, может, чуть убавила терминологии, но вот напор чувствуется и энергетика авторская чувствуется. А это важно.

Должна признаться, мне лично сразу вспомнилось стихотворение Елены Севрюгиной: “два гения совпали — Бог и Бах…” - но  это совсем другая история...

“Я - поле”

“Душица, донник, клевер  мне по нраву,

Они во мне взошли и стали мной.”

Стихотворение довольно простое. Понимаемое и принимаемое. Есть к чему придраться, но оно такое светлое, ясное. Пройдя мимо - невольно хочется обернуться.

“Белой…Золотой…”

“Я забуду все невзгоды:

Белой нитью шила годы,

       Память - золотой!”

Признаюсь, выбрала эту работу за финал. Начало не особенно впечатлило, но финал, на мой взгляд, вытягивает работу. Шитые белыми нитками годы - это здорово, как мне кажется.

Итак, что мы имеем по итогам пилотного запуска пятнашек? Рыбки в аквариуме, стихи в портфеле, невод на прочистке, модератор в отпуске. Спасибо всем авторам, которые подались в пятнашки, особенно тем, кто попал ко мне, тем, кто не попал, тоже спасибо, видела шикарные работы в чужих портфелях, но негоже драться с коллегами за улов.

Всем успехов и с наступающим! 

Литературная Гостиная
22 декабря 2019
Автор рубрики: Иванна Дунец

Дмитриева Галина

«Тургеневская девушка из Уэст-Йоркшира»
|эссе|

Когда я задумалась, кого же сделать героем своего эссе, у меня возникла непреодолимая потребность выбрать персонаж, «пробуждающий чувства добрые». Тогда в памяти вспыхнул яркий образ одной героини, такой открытой, понятной мне и любимой, что захотелось написать именно о ней. Вспоминая её, я рисую, на пока ещё чистом поле черновика, изящную женскую головку с аккуратной скромной причёской — Джейн Эйр. Этот образ сначала девочки, а затем и женщины с неимоверной силой духа, нравственностью, честностью, рассудочностью и способностью к сильным откровенным чувствам покорил меня в юности, когда я читала роман Шарлотты Бронте, убеждает и сейчас видеть в нём идеальные женские качества, вопреки современному цинизму и трансформации ценностей.

Но вскоре, прочно окопавшийся в сознании, патриотизм стал мне нашёптывать, что, может быть, не менее чистый и достойный образ стоит поискать среди произведений русских писателей? И в памяти незамедлительно возникли лица благородных героинь Ивана Сергеевича Тургенева. Именно на основе обобщённого образа ряда его женских персонажей из произведений 1850-1880 годов в русской культуре формируется литературный стереотип цельных, чистых, самоотверженных и нравственно сильных героинь, который получил название «тургеневские девушки». 

В дайджесте «Тургеневская девушка вчера и завтра» (2018 г.) даётся следующее описание:

«Тургеневская девушка — это замкнутая, но тонко чувствующая девушка, которая, как правило, выросла на природе в глухом поместье (без тлетворного влияния светской и городской жизни), чистая, скромная и неплохо образованная. Этот стереотип — явный интроверт, плохо сходится с людьми, но обладает глубокой внутренней жизнью. Яркой красотой она не отличается, часто может восприниматься как дурнушка. Она влюбляется в главного героя, оценив его истинные, не показные достоинства, желание следовать идее служения народу, и не обращает внимания на внешний лоск и богатство других претендентов на её руку. Влюбившись, она верно и преданно следует за любимым, несмотря на неприятие её выбора родителями или внешние обстоятельства. Она обладает сильным характером, который может быть сначала незаметен окружающим; она ставит перед собой цель и стремится к ней, преодолевая преграды, и порой достигает намного большего, чем мужчина её круга; она может пожертвовать собой ради какой-либо идеи. Огромная нравственная сила, взрывная экспрессивность, решимость идти до конца, жертвенность соединяется с почти неземной мечтательностью. Рассудочность в ней сочетается с порывами истинного чувства и упрямством; любит она упорно и неотступно».

Принято считать, что «тургеневская девушка» — исключительно стереотип русской женщины, своеобразный код русской культуры, однако, в англичанке Джейн Эйр я тоже нахожу черты, присущие тургеневским девушкам, причём её образ раскрыт настолько полно, что кажется даже более «настоящим». Иван Сергеевич Тургенев и Шарлотта Бронте современники, видимо, в середине XIX века и в России, и в Англии возникает культурный запрос на новые и необычные женские духовно сильные персонажи. Да простит меня Иван Сергеевич, положив в основу эссе доказательство интернациональности типажа «тургеневская девушка», писать его я решилась всё-таки о Джейн Эйр. Давайте вспомним, какой же она была, и посмотрим, присущи ли ей качества «тургеневских девушек», чтобы подтвердить или опровергнуть мои предположения.

Роман «Джейн Эйр» впервые был опубликован в 1847 году, одобрительно и благожелательно встречен публикой и критиками, и с тех пор стал «одной из самых знаменитых книг всех времён и народов». Это, прежде всего, заслуга писательского мастерства Шарлотты Бронте, сумевшей с небывалой искренностью и простотой отразить в романе сложные социальные, моральные и глубокие психологические проблемы. Роман «Джейн Эйр» написан от первого лица, во многом автобиографичен, что вызывает ещё большее доверие к повествованию и глубже погружает в далёкую английскую действительность середины XIX века. В начале повествования мы видим Джейн одинокой десятилетней девочкой, сиротой, воспитывающейся в семье её покойного дяди мистера Рида. Она мала ростом, бледна и некрасива. Её никто не любит, не проявляет к ней простой дружелюбности, участия или хотя бы жалости, наоборот, с тех пор как себя помнит, она испытывает на себе только жестокое обращение и несправедливость со стороны домочадцев. Ребёнком она не понимала причины такого отношения к себе и задавалась бесконечными вопросами: «Почему я всё время обречена страданиям, всегда подвергаюсь унижениям, всегда оказываюсь виноватой, всегда бываю наказана? Почему мной всегда недовольны? Почему бесполезны любые попытки кому-то понравиться? Я боюсь хоть в чём-нибудь провиниться, я стараюсь добросовестно исполнять все свои обязанности, а меня называют непослушной и дерзкой, злюкой и хитрой тихоней с утра до полудня и от полудня и до ночи». 

Чувствуя свою невиновность в несправедливом к ней отношении, Джейн не может смириться со своим положением и отчаянно борется за то единственное, что у неё ещё осталось — гордость и честь: «Все тиранические издевательства Джона Рида, спесивое безразличие его сестёр, отвращение их матери, угодливое презрение прислуги – всё это всколыхнулось в моём возмущённом сознании точно ил, взбаламученный в воде колодца. «Ведь это же несправедливо, несправедливо!» – твердил мне мой разум с той недетской ясностью, которая рождается пережитыми испытаниями, а проснувшаяся энергия заставляла меня искать какого-нибудь способа избавиться от этого нестерпимого гнета: например, убежать из дома или, если бы это оказалось невозможным, никогда больше не пить и не есть, уморить себя голодом».

Но жестокая тётка лишает её и этого единственного достояния. Отправляя Джейн в Ловудскую школу для девочек, она просит наставника школы, мистера Броклхёрста, предупредить директрису и учительниц, что ее племянница лгунья. Это был невыносимый удар для чистой души Джейн, переполнивший чашу её детского терпения, и в гневе она даёт выход всем своим наболевшим обидам: «Недаром я боялась, недаром ненавидела миссис Рид! В ней жила постоянная потребность задевать мою гордость как можно чувствительнее! Никогда я не была счастлива в ее присутствии, – с какой бы точностью я ни выполняла ее приказания, как бы ни стремилась угодить ей, она отвергала все мои усилия и отвечала на них заявлениями вроде только что ею сделанного. И сейчас это обвинение, брошенное мне в лицо перед посторонним, ранило меня до глубины души. Я смутно догадывалась, что она заранее хочет лишить меня и проблеска надежды, отравить и ту новую жизнь, которую она мне готовила; я ощущала, хотя, быть может, и не могла бы выразить это словами, что она сеет неприязнь и недоверие ко мне и на моей будущей жизненной тропе; я видела, что мистер Броклхёрст уже считает меня лживым, упрямым ребенком. Но как я могла бороться против этой несправедливости?! «Конечно, никак», – решила я, стараясь сдержать невольное рыдание и поспешно отирая несколько слезинок, говоривших о моем бессильном горе».

Такой мы видим Джейн Эйр в детстве: уже проявляются  цельность и чистота её натуры, глубокий неподкупный разум, способность к естественным, открытым и ярким чувствам. Эта маленькая девочка бросает вызов светским условностям и ханжеству, сознание собственной правоты в ней преобладает над детским доверием к внушаемым ей нормам морали и поведения.

«Как я смею, миссис Рид? Как смею? Оттого, что это правда. Вы думаете, у меня никаких чувств нет и мне не нужна хоть капелька любви и ласки, – но вы ошибаетесь. Я не могу так жить; а вы не знаете, что такое жалость. Я никогда не забуду, как вы втолкнули меня, втолкнули грубо и жестоко, в красную комнату и заперли там, – до самой смерти этого не забуду!», — я еще не кончила, как моей душой начало овладевать странное, никогда не испытанное мною чувство освобождения и торжества. Словно распались незримые оковы и я, наконец, вырвалась на свободу…»

Я так подробно остановилась на первых главах романа, описывающих детство Джейн, потому что именно оттуда растут психологические корни, определяющие черты её характера, и вся дальнейшая её жизнь, её решения и поступки будут носить горький отпечаток этого полного нелюбви и унижений детства. Как показывают диалоги между слугами миссис Рид, причиной такого жестокого отношения к ребёнку просто-напросто являются её бедность и отсутствие внешней красоты в общепринятом тогда понимании. Красавицами считались пышущие здоровьем и весёлостью розовощёкие девочки с густыми локонами, и бледненькая, худенькая, замкнутая Джейн в этом свете казалась «непонятным существом»: не то невзрачной мышкой, не то привидением. Внешняя некрасивость её подчёркивается на протяжении всего романа, как словами окружающих её людей, так и самой героиней. А следует заметить, что в викторианскую эпоху красота считалась наиважнейшим положительным качеством женщины, потому что это самый верный плацдарм на пути к замужеству. Недаром Эдвард Рочестер, поощряемый отцом и братом, женился на душевнобольной Берте Мейсон, не обменявшись с ней и парой слов, исключительно ослеплённый её внешней красотой. Замужество — главная жизненная задача женщины викторианской эпохи, а шансы выйти замуж, если ты бедна и некрасива, сводятся к нулю. В 25 лет незамужняя девушка считается старой девой, а нравы таковы, что стародевичество считается болезнью, поражающей спесивых женщин, которые страдают от высокомерия и не понимают, что без мужчины они никто. У женщины викторианской эпохи и в мыслях не должно быть никакой карьеры. Повзрослевшая Джейн Эйр и в этом отношении вступает в противоречие с общепринятыми нормами: во-первых, она вообще не стремится к замужеству сугубо ради статуса и положения замужней дамы, а во-вторых, выдвигает на первый план для достижения любви мужчины совсем иные женские достоинства.

Закончив Ловудский колледж, получив прекрасное образование и проработав там два года учительницей, Джейн стремится к свободе, новым впечатлениям, новым местам, «новому служению» и устраивается гувернанткой к девятилетней Адель в поместье Тёрнфилд. Здесь разворачиваются основные события романа, здесь Джейн проходит череду новых психологических испытаний, а мы всё ближе узнаём её и сопереживаем ей. Прежде всего, Джейн отличается высокой нравственностью, рассудочностью и ассертивностью. Эти её качества наиболее ярко проявляются  именно в Тёрнфилде. Она умеет внимательно слушать,  искренне принимает участие в переживаниях собеседника, но, в то же время, критически анализирует полученную информацию, поэтому не дает сбить себя с толку или ввести в заблуждение. Эдвард Рочестер смог быстро разглядеть и оценить её душевные качества и находит в её лице необходимого ему благодарного слушателя для своих исповедей: «как странно, – воскликнул он, вдруг опять отвлекаясь от своего рассказа, – как странно, что я выбрал именно вас своей наперсницей! И еще более странно, что вы слушаете меня совершенно спокойно, словно это самая обычная вещь на свете, чтобы мужчина, подобный мне, рассказывал всякие истории о своей возлюбленной неискушенной, молодой девушке. Но последняя странность объясняет первую; как я уже говорил вам, вы, с вашей серьезностью, рассудительностью и тактом, прямо созданы, чтобы быть хранительницей чужих тайн. Кроме того, я знаю, с какой чистой душой соприкоснулся, знаю, что ваша душа не способна заразиться ничем дурным; у вас совершенно своеобразный, единственный в своем роде ум. К счастью, я не собираюсь осквернять его, – но если бы даже и хотел, он не воспринял бы этой скверны. Чем больше мы будем общаться, тем лучше; я не могу погубить вас, но зато вы можете исцелить меня».

Высокая нравственность Джейн проявляется всегда и всюду, но подробно остановлюсь на двух моментах. Эдвард Рочестер, испытывая Джейн на прочность её непорочности, и в желании спровоцировать её на сильные эмоции, приглашает в Тёрнфилд гостей, которые со свойственными высшему свету высокомерием и бестактностью унижают презренную гувернантку. Особенно преуспевает в этом мнимая невеста Рочестера красавица мисс Ингрем. После того, как Рочестер открывает Джейн, что не мисс Ингрем, а она является объектом его истинной любви, и она узнает, что весь этот спектакль с мисс Ингрем был разыгран всего лишь с целью возбуждения её ревности, Джейн осуждает поведение Рочестера, хотя, казалось бы, чувства надменной Бланш Ингрем меньше всего заслуживают её беспокойства, но Джейн ответственна в своих поступках и ждёт такой же ответственности от других.

«А теперь я вижу, что вы еще и мелкий эгоист! Стыдно, недостойно вести себя таким образом! Как же вы не подумали о чувствах мисс Ингрэм, сэр?

– Все её чувства сводятся к одному – к гордыне. Гордыню надо смирять. А ты ревновала, Джейн?

– Дело не в этом, мистер Рочестер. Вас это ни в какой мере не касается. Ответьте мне ещё раз с полной правдивостью: вы уверены, что мисс Ингрэм не будет страдать от вашего легкомыслия? Она не почувствует себя обманутой и покинутой?

– Ни в какой мере! Я же говорил тебе, как она, наоборот, презрела меня. Мысль о грозящем мне разорении сразу охладила или, вернее, погасила ее пламя.

– У вас коварный ум, мистер Рочестер. И я боюсь, что ваши принципы несколько эксцентричны…»

Второй момент – это непоколебимое решение покинуть Тёрнфилд и его владельца, когда она узнает, что он женат и законный брак между ними невозможен. Джейн религиозна, причем её религиозность не бездумная дань общепринятым нормам и не фанатичная набожность, она верует вдумчиво, находя в религии то основное и главное, чему неукоснительно следует в жизни. Но её решение бежать из Тёрнфилда продиктовано не только праведностью и честностью – для неё, не имеющей родных и друзей, испытывающей постоянные унижения со стороны окружающих в силу своего зависимого положения, как и в детстве, в доме миссис Рид, очень важно было сохранить своё собственное уважение к себе. Всех этих замечательных качеств Джейн, которые я перечислила, достаточно для того, чтобы уважать и восхищаться героиней, но ещё недостаточно, чтобы её полюбить. Так почему же всё-таки её образ вызывает неизменную нежность и желание в n-й раз перечитать книгу или посмотреть экранизацию романа? Мне кажется, что дело в её естественности и доброте. Доброта Джейн основывается не только на жалости, мягкосердечии и любви, но и на  глубоком, непоколебимом понимании того, что дóлжно и правильно.

От природы имея отзывчивое сердце, она не позволила ему очерстветь, несмотря на все несчастья и унижения, выпавшие на её долю. Невозможно без слёз читать о том, как ещё девочкой в Ловудской школе, следуя внезапному и непреодолимому зову сердца, она пробирается ночью в спальню умирающей от чахотки подруги, как за разговором засыпает вместе с ней, обнимая и согревая её, облегчая бедняжке неизбежную смерть. Она едет к тётке, при известии о том, что та больна и зовёт её к себе, и даже узнав, что миссис Рид скрыла от неё существование состоятельного родственника, который хотел заботиться о ней, всё равно находит в себе силы простить её; она делит своё наследство со своим кузеном и кузинами; беседуя с Рочестером она верит, «что его капризы, его резкость и былые прегрешения против нравственности имели своим источником какие-то жестокие испытания судьбы», поэтому она «скорбит его скорбью» и хочет всячески смягчить её, дав этому несчастному человеку тепло, понимание и ласку; она, наконец, непостижимым образом услышав через мили полный боли и горя голос Эдварда  Рочестера, возвращается к нему и посвящает ему, больному калеке, всю свою жизнь.

Отдельного внимания заслуживает её отношение к Адель. Сам Рочестер с нескрываемым пренебрежением относится к своей воспитаннице, он рассказывает Джейн, что Адель дочь его бывшей французской любовницы, которая бросила свою дочь на произвол судьбы. Он ожидает, что Джейн, исполненная праведного негодования из-за того, что вынуждена воспитывать дочь падшей особы, откажется быть гувернанткой Адель. Но для такого поступка Джейн слишком далека от ханжества и моральной нищеты. Конечно, в её словах, сказанных об Адель, звучат отголоски чисто английского снобизма, но всё же ей хватает доброты и здравомыслия не отвернуться от ни в чём не повинного ребёнка: «Нет. Адель не ответственна ни за грехи матери, ни за ваши. Я привязалась к ней; а теперь, когда узнала, что она в известном смысле сирота – мать её бросила, а вы, сэр, от нее отрекаетесь, – моя привязанность к ней станет ещё крепче. Неужели я могла бы предпочесть какого-нибудь избалованного ребёнка из богатой семьи, ненавидящего свою гувернантку, маленькой одинокой сиротке, которая относится ко мне как к другу?», — когда я вошла в дом и сняла с девочки пальто и шляпу, я посадила её на колени и продержала целый час, разрешив ей болтать, сколько вздумается. Я даже не удерживала её от того жеманства и тех легких вольностей, к которым она была так склонна, когда чувствовала, что на неё обращают внимание, и которые выдавали легкомыслие её характера, вероятно унаследованное от матери и едва ли присущее маленькой англичанке. Однако у неё были и достоинства, и теперь я была склонна даже преувеличивать их».

Осталось примерить на Джейн Эйр и такое качество тургеневских девушек, как жертвенность — жертвенность во имя идеи и/или жертвенность во имя любви. Сент-Джон Риверс, оценив силу духа, смелость и героизм  Джейн, распознал в ней «душу, наслаждающуюся пламенем и жаждой самопожертвования» и предлагает ей уехать с ним в Индию в качестве жены миссионера. И Джейн, похоронив надежду на личное счастье, соглашается: «Если я всё-таки поеду с ним, если принесу жертву, на которой он настаивает, то сделаю это безоговорочно. Я возложу на алтарь всё сердце, внутренности, всю жертву целиком. Он никогда не полюбит меня, но научится ценить: я покажу ему энергию, о какой он пока и не подозревает, усилия, каких он ещё не видел. Да, я способна трудится не менее усердно, чем он. И столь же безропотно».

Я не сомневаюсь, Джейн пожертвовала бы собой ради благородной деятельности, если бы не голос Эдварда Рочестера, призвавшего её принести иную жертву – жертву во имя любви. Впрочем, она сама не считает жертвой со своей стороны посвятить свою жизнь больному, но любимому человеку.

«… – Джейн, вы пойдете за меня замуж?!

– Да, сэр.

– За несчастного слепца, которого вам придется водить за руку?

– Да, сэр.

– За калеку на двадцать лет старше вас, за которым вам придется ходить?

– Да, сэр.

– Правда, Джейн?

– Истинная правда, сэр.

– О, моя любимая! Господь да благословит тебя и наградит!

– Мистер Рочестер, если я хоть раз совершила доброе дело, если меня когда-либо осеняла благая мысль, если я молилась искренне и горячо, если стремилась только к тому, что справедливо, – теперь я вознаграждена! Быть вашей женой для меня вершина земного счастья.

– Это потому, что ты находишь радость в жертве.

– В жертве? Чем я жертвую? Голодом ради пищи, ожиданием ради исполнения желания? Разве возможность обнять того, кто мне мил, прижаться губами к тому, кого я люблю, опереться на того, кому я доверяю, – значит принести жертву? Если так, то, конечно, я нахожу радость в жертве…»

Итак, мы с вами видим, что Джейн Эйр — настоящая тургеневская девушка, появившаяся на свет как литературный персонаж даже раньше знаменитых героинь Ивана Сергеевича. Причём, я чувствую, что Джейн гораздо ближе к современному миру, чем героини Тургенева: она зарабатывает на жизнь собственным трудом; она больше думает, чем мечтает; наконец, она выбирает простое и естественное приложение своей жертвенности, не претендуя ни на святость, ни на героический подвиг.

При всей идеальности образа Джейн Эйр и тургеневских девушек вообще, справедливости ради следует заметить, что такие девушки весьма не привлекательны для мужчин. Редкому мужчине в качестве спутницы жизни подойдет эдакий беспорочный соратник. Но, к счастью для тургеневских девушек, встречаются личностно сильные, и, в то же время, уязвимые мужчины, которым подобная женщина-друг необходима как штурман автогонщику ралли, иначе их вечно заносит «не в ту степь». Быть женой и всецело посвятить себя сложному, эксцентричному и самовлюблённому человеку, как Эдвард Рочестер, – вот настоящая жертва со стороны Джейн Эйр. Но я рада, что она, по крайней мере, нашла в этом своё призвание и счастье, которого, безусловно, заслуживает.

Чтения «Литература в лицах»

Эссе Галины Дмитриевой «Тургеневская девушка из Уэст-Йокшира» в Чтениях

Итоги Чтений

Друзья!

В ближайшие дни стартует конкурс с необычным экспериментальным форматом.

Условия:

К участию принимаются новые работы объёмом не больше 25 строк.

Требования к текстам стандартные.

Модерация лёгкая.

Стихи поступают в конкурсную номинацию "Редакторские пятнашки", где работают три модератора, задача которых — набрать в свой портфель по 10 работ.

Эти 30 работ (по 10 от каждого модератора) будут представлены отдельно вместе со статьёй о них. Только десять работ от каждого модератора! Не больше и не меньше.

Порядок модерации:

1. В процессе поступления работ каждый из редакторов отклоняет выбранную работу с пометкой "имя модератора".
2. Те, чьи работы были отклонены, переносят их в номинацию "Редакторский портфель". Внимание, только те, кого отклонили с такой пометкой!
3. Остальные работы, не нарушающие условий конкурса — новизна, тема, размер, соответствие с законодательством, русский язык, автоматически остаются в номинации "Пятнашки" (эта номинация с народным голосованием).
4. Те работы, которые были "осалены" модераторами (всего 30 работ) поступают в номинацию "Редакторский портфель" и оцениваются судьями.
5. Параллельно голосованию модераторы пишут статью о своей десятке, как если бы это был редакторский выбор для журнала, в которой представляют вниманию читателей выбранные работы.

После отправления отмеченной модератором работы в «Редакторский портфель», автор не может подавать другую работу «В пятнашки» — играть можно только в одном потоке.

Модераторы

Чуднова Ирина

CKOMOPOX

Part1sanka

Модерация – 18-21 декабря

Работа жюри (читательское голосование) – 21-24 декабря

Всем — вдохновения!

15 декабря 2019
Автор рубрики: Иванна Дунец

Леонид Демиховский

«Живоглот»
|эссе|

Я в детстве много читал. Устроил тайное логово в кладовке, провел туда электричество и отрывался ночами, глотая по три-четыре увесистых тома в неделю (сто двадцать страниц в час было нормой). Теперь так не могу. Прочитанное волей-неволей обдумывается, факты, если противоречат единой картине мира (а они вечно противоречат) перепроверяются, и никакой харизмой меня уже нельзя увлечь безоглядно, а только весомо убедить.

Собственно, в скептики я подался рано. Снисходительно прощал талантливым писателям профессиональные грешки и непрофессиональные огрехи. Как, к примеру, любимому Теофилю Готье — декоративность описания запущенности родового гнезда баронов де Сигоньяк. Как же потом дивился, посещая замки юга Франции! Какой непередаваемый запах плесени исходил от бесценных шпалер и гобеленов! Вернувшись в Париж, отыскал на монмартрском кладбище неухоженную могилу Готье, согнал с низкого надгробья злющего кота с рваным ухом, возложил на теплый камень букетик фиалок и вслух извинился за неверие. И взялся перечитывать французские книги. Об одном этом стоило бы написать не эссе, а роман! Но, во-первых, «заказано» эссе, а во-вторых, что-то такое уже было у Сартра, кажется. Так что, сдержусь. Или просто назначу этот текст первой главой неопубликованного литературного детектива.

Оноре де Бальзак занимает далеко не последнее место в моем списке заслуживающих доверия авторов. И не только в нём: всему миру известен, по крайней мере, один из его литературных героев. Известен не менее д'Артаньяна или Онегина. Может быть, и более: даже те, кто не знает имени Бальзака, в курсе: Гобсек — самая подходящая кличка для жмота и кровососа. Шейлок, Скупой Рыцарь и Плюшкин в срамнение не идут!

И критики, и учителя приведут Вам, читатель, массу с виду неоспоримых доводов: вот он содрал пятнадцать процентов с молодого юриста; вот он препротивно ликует, обобрав покрывающую любовника даму; вот он утверждает, что деньги правят миром; вот он, наконец, умирает, окружённый гниющими яствами и зарытым в золе золотом. Наберемся же терпения и перечитаем маленькую повесть не предвзято. Разберемся, о чём именно писал Бальзак, и возмутимся поклепу, вот уже скоро двести лет систематически возводимому на этого достойного человека, неважно, существовал ли он на самом деле, являлся собирательным образом или был (отнюдь не эфемерным) продуктом фантазии гения.

Рассказчик, преуспевающий юрист с обширной практикой, познакомился с ростовщиком, ещё будучи студентом. Из текста видно, что Гобсек, вопреки намекам критиков, был человеком чистоплотным, вёл себя и одевался исключительно скромно, и дорожил таким, как бы теперь сказали, имиджем настолько, что когда однажды сосед протянул ему оброненный золотой, этот якобы образец жадности спокойно отказался: «Не мой! Водись у меня такие деньги, разве бы я здесь жил?». Это при том, что Гобсек не был трусом, умел постоять за себя и полагался не на охрану, а на пистолет и шпагу, которыми превосходно владел. Внимание: откуда такие завидные навыки? Оказывается, в десятилетнем возрасте осиротевший Гобсек стал юнгой на корабле дальнего плавания и сорок лет вел жизнь искателя приключений: якшался с пиратами; искал сокровища, спрятанные аргентинскими индейцами; принимал деятельное участие в американской революции. Богател, разорялся, очаровывался и разочаровывался. Составив громадное состояние, он продолжал заниматься в Париже крайне рискованным бизнесом, опасным и для капиталовложений, и, зачастую, для жизни. Неудивительно, что имея дело с некредитоспособными людьми («люди, которым дадут кредит в банке или в хоть каком другом месте, ко мне не придут»), ростовщик вознаграждал себя от души: прибыль — это в значительной степени плата за риск, любой экономист подтвердит. Рассказчик характеризует при этом Гобсека, как человека, исключительно договороспособного и честного, да вот беда, считающего деньги — товаром. Господи, какой это страшный грех: обогнать свое время!

Не имеющий гроша за душой бывший студент, когда ему предоставляется возможность выгодно купить практику своего босса, обращается за помощью к старшему приятелю (молодому человеку было двадцать пять лет, Гобсеку перевалило за семьдесят). И вот здесь происходит прелюбопытный торг: Гобсек сначала предлагает заем под 12,5%, потом поднимает ставку до 13%, и даже до 15%, уговаривая собеседника: «торгуйтесь!», получая видимое удовольствие от того, что молодой человек, попросив о займе, торговаться не желает. При том, что обычно менее 50% Гобсек со своих должников не взымает, в данном случае он (снова с удовольствием) останавливается на цифре пятнадцать. Нет, не останавливается! Идет дальше: берет на себя организацию покупки практики по наиболее выгодной цене, способствует расширению этой практики, рекомендуя перспективного, но никому не известного юриста своим богатым клиентам и партнерам и, будучи исключительно информированным человеком, помогает другу советами. Так что, недавний бедняк был в состоянии возвратить долг уже через пять лет, а речь идет о ста пятидесяти тысячах франков, по моим представлениям франк в те времена соответствовал примерно двадцати нынешним долларам!

Теперь перейдем к кульминации (во всяком случае, кульминации, на мой взгляд): несведущему в финансах читателю трудно уследить за интригой в этом месте, и он легко опускает подробности, позволяющие оценить истинную красоту комбинации, принимая победное торжество ростовщика за проявление торжества порока. Между тем, перед нами разыгрывается увлекательнейшая, изящнейшая партия с последующей материализацией духов и «раздачей слонов».

К Гобсеку за займом обращается известный всему Парижу светский хлыщ. Гобсек отвечает категорическим отказом, мотивируя это тем, что повеса уже наделал долгов на тридцать тысяч, и его обязательства ничего не стоят: векселя кутилы продаются за четверть цены. Великосветский наглец возражает: эти векселя — надежная валюта, обеспеченная закладами его любовниц, и вот как раз в этот момент в комнату входит расточительная любовница: редкой красоты графиня с фамильными драгоценностями, принадлежащими супругу. Как видно, предвкушая значительный барыш, ростовщик с почти демонстративным удовольствием рассматривает бриллианты, в которых знает толк. Он вообще во всем знает толк: в живописи (да, продавал Рембрандта, и это не умаляет ни его достоинств, ни экспертизы, Сотбис разве не тем же занимается?), в политике и экономике (привлекался правительством к работе в комиссии по делам бывшей французской колонии Гаити), в колониальных, да и вообще любых товарах, и, разумеется, в людях.

Бриллианты он оценивает в двести тысяч, дать за них соглашается только восемьдесят, причем не в долг, а в качестве покупки, твердо стоит на своем слове и заключает выгодную сделку. И тут же, «тузом из рукава», извлекает из ящика секретера ВСЕ (на тридцать тысяч франков!) векселя кутилы, ранее, оказывается, выкупленные у других ростовщиков за выше упомянутую четверть цены, прибавляет к ним пятьдесят тысяч наличными и вручает графине, комментируя: «Как только что здесь прозвучало, эти векселя — самая надежная валюта!».

Любовники-растратчики удаляются, и через некоторое время в дверях возникает обобранный граф. По существу, бриллианты принадлежат Гобсеку. И по закону! И рыночная цена им — двести тысяч. Однако Гобсек продает их обратно графу за восемьдесят тысяч плюс пятнадцать процентов, и не только продает, а помогает тому сохранить богатство для наследников: берется фиктивно купить огромное состояние графа, оформив его, как возвращённый долг. И действительно вырывает богатство из рук графини, преумножает его и сохраняет для старшего сына графа. Хотя даже рассказчик признается, что усомнился в возможности возврата ТАКОГО состояния наследнику.

Развязка.

Описывая смерть Гобсека, Бальзак откладывает в сторону гравировальную иглу и берется за кисть. Натюрморт из обращенных параноидальной жадностью в тлен деликатесов и колониальных товаров, закопанной в золу в камине груды золота выдается рассказчиком, а возможно, но не наверняка, и автором за иллюстрацию полной победы алчности над здравым смыслом.

И вот здесь тоже мне есть, что сказать. Если у Гобсека был прототип, и прототип умирал в девяностолетнем возрасте именно так, я берусь заочно поставить ему диагноз: типичное для людей преклонного возраста UTI: воспаление мочевыводящих путей, обычно сопровождающееся делириумом. Дай нам Бог избежать сего атрибута становящейся все более и более обычной в наши дни глубокой старости.

Просто удивительно, как умеют люди во всем находить плохое!

Когда бальзаковский рассказчик спросил у Гобсека, почему из всех ему знакомых Гобсек отнесся с участием только к нему и графу, старик ответил: «Потому что только вы доверились мне, не выставляя никаких условий и не пытаясь меня перехитрить». Не знаю, что во всем этом вызывает у просвещенных критиков желание оболгать и унизить литературного героя, настаивая на том, что образ Гобсека ценен тем, что автор, якобы, показал его «не только с дурной, но и немножко с хорошей стороны». Хотя…

Старость это да — плохо!

Чтения «Литература в лицах»

Эссе Леонида Демиховского «Живоглот» в Чтениях

Итоги Чтений

Друзья!

По техническим причинам акция "редактура дневника — 50% монет вернём на счёт" продлевается до конца дня 18 декабря.

Более того, 3-й, 7-й и 10-й заказчик получат «кэшбэк» 100%.

Напоминаем, что услуги редактирования можно заказать как при публикации новой записи, так и уже для опубликованного на сайте текста (выбрав во вкладке «редактирование» желаемую услугу).