Альбом
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
19 июля 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец.
К. Драгунская, А. Снегирёв, А. Аркатова, А. Геласимов,
Е. Усачёва, Е. Нестерина, А. Лунина, С. Кочерина,
Ю. Климова, Улья Нова и другие
«Странная женщина»
|сборник рассказов современных писателей, 2017|
Прочитав название сборника, я почувствовала одно — «во мне, вдруг, проснулась та…» (Шварц, конечно, гениален), которая за известное движение со слоганом: «все женщины и мужчины созданы равными». Отчаянно (и неудачно) поискав на книжной полке магазина сборник с названием «Странный мужчина», я открыла аннотацию и узнала, что издательство «Э» выпустило очередную новинку в книжной серии «Радость сердца» – сборник рассказов современных авторов «Странная женщина». По их словам в этой серии они издают: «интересные истории, в которых всё закончилось хорошо. Это возрождает веру в себя и надежду на лучшее, дарит сердцу радость, а душе – гармонию и умиротворение, поэтому каждый сборник рассказов серии «Радость сердца» – попытка силами художественного слова привнести в жизнь читателей частичку тепла и света, искорку чуда и капельку счастья».
И я подумала: я же люблю рассказы (а современные писатели сейчас так редко издаются в сборниках), а давай-ка прямо сейчас я прочту один из них и, если он мне понравится, то этот сборник станет оптимистичной частью моей библиотеки. Присев на мягкий диванчик, я перелистнула хрустящую страничку с названием и прочла первый, предложенный мне рассказ — «Николай Иванович» писателя Марии Вороновой. Это было повествование о преподавательнице, которая «прозвищем из мужского имени-отчества была обязана не своему оголтелому феминизму, а всего лишь привычке к месту и не к месту упоминать русского титана хирургии Пирогова». Очень трогательная, остроумная история жизни «белой вороны» покорила меня сразу. Мария Воронова просто и виртуозно влюбила меня в образ Николая Ивановича, заставила снова задуматься над очень важным вопросом, который я оставила «на завтра», и тут же принять решение. Вышла я из магазина со сборником в руках и с хорошим таким чувством: предвкушением тепла и света, искорки чуда и капельки счастья в своей жизни.
Из аннотации к сборнику рассказов «Странная женщина»:
«… Эти женщины не сумасшедшие, они просто странные! С ними невозможно договориться, на них нельзя положиться, они чудят, дурят, всё путают и везде опаздывают. Чего от них больше – вреда или пользы? Как к ним относиться – любить или ненавидеть? А ведь без женщин с лёгким приветом наш мир был бы не таким интересным! Каждый хоть раз в жизни столкнулся с какой-нибудь странной дамой. Мы собрали целую галерею рассказов современных писателей об этих трогательных экзотических созданиях…»
А потом были двадцать четыре рассказа самых разных сюжетных линий и коллизий. Каждый был прочитан. И не каждый был со счастливым финалом. И не каждый нёс частичку света, были и те, что отражали тьму нашего поколения. Выделила я для себя несколько: Мария Воронова «Николай Иванович», Светлана Кочерина «Пахлава медовая», Алёна Жукова «О женском начале и мужском конце», Андрей Геласимов «Жанна» и Елена Помазан «Птичка». Вы спросите, что у них общего? Ничего. Но, каждый из представленных, «дотронулся» до чего-то такого бессловесно важного во мне, что через несколько дней я их перечитала вновь. Нашла ответы? Да. Простые. Очевидные. Настоящие. Как и сама жизнь.
Для мужчин. Понятно, что предполагаемая аудитория читателей сборника рассказов «Странная женщина» (как ни странно) будет, в основном, женская. Но, мужчины. У меня есть новость и для вас. Издательство «АСТ: Редакция Елены Шубиной» совсем недавно опубликовало книгу, где целевой аудиторией назначены именно вы — сборник рассказов «Игра народная. Русские писатели о футболе». Я его не читала, скажу сразу. Но с удовольствием прочту, если он появится в нашем городе. И, возможно, даже поделюсь своими впечатлениями от прочитанного (простите, мужчины, но я тоже люблю футбол и литературу). А пока могу только процитировать часть аннотации к сборнику: «…Во всемирной истории футбола отметились не только профессиональные спортсмены, но и люди не имеющие, казалось бы, к спорту никакого отношения. Когда-то на воротах команды Тринити-колледжа стоял будущий писатель Владимир Набоков. Кстати, в эссе «В раю мы будем играть в футбол» Вячеслава Божко упоминается еще один известный голкипер этой же команды – лауреат Нобелевской премии Нильс Бор. И примеров участия в футбольных битвах известных личностей немало. Открыть тайну футбола попытались российские прозаики, поэты, журналисты, комментаторы — Евгений Водолазкин, Кирилл Набутов, Василий Уткин, Виктор Шендерович и другие…»
Для всех «странных». Знаете, во время прочтения рассказов из сборника «Странная женщина», я постоянно думала над этимологией слова «странный». У него есть несколько значений: необычный (не соответствующей норме или ожиданиям, вызывающий недоумение) и… странствующий. А происходит оно и вовсе от праславянского слова storna, то есть «сторона» или «в стороне». Так вот, к чему это я? Да к тому, что всё относительно в нашем мире. И «понимание» как категория, к сожалению, тоже. Может быть, путь «странных» людей — это всего на всего есть не что иное, как странствие к самому себе? Себе настоящему? Без игр, ролей и масок, что так привычны нашему миру. Есть о чём задуматься, правда?
P.S: Хорошего чтения!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
12 июля 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец.
Сергей Шаргунов
«Катаев. Погоня за вечной весной»
|биография, 2017|
Весну печатью ледяной
Скрепили поздние морозы.
Но пахнет воздух молодой
Лимонным запахом мимозы.
И я по-зимнему бегу,
Дыша на руки без перчаток,
Туда, где блещет на снегу
Весны стеклянный отпечаток.
В. Катаев
«Кто я? Что есть жизнь моя?», — уверена, что этими вопросами, почти риторического контекста, периодически изматывает себя каждый из нас. И… находит ответы, или не находит, или позволяет себе «подумать об этом завтра». В любом случае, эти вопросы для человеческого индивидуума бессмертны (в отличие от него самого) на протяжении всего существования нашей цивилизации. Они звучали, звучат и будут звучать, пока живо наше стремление познать себя в этом мире. Но, как быть с теми, кто задаётся этими вопросами о нас? И особенно тогда, когда нас уже здесь нет?
Принято считать, что родоначальником биографического жанра в литературе является древнегреческий писатель и философ Плутарх (45 – 127), который был отчаянно смел в стремлении не просто рассказать (и тем самым, увековечить) истории жизни славных современников, но ещё и сравнить их. Да-да, именно так. «Сравнительные жизнеописания славных мужей», написанные им в период с 96 по 120 годы, станут впоследствии не только великим наследием человеческой цивилизации, но и поводом к размышлениям его потомков о собственных историях. Плутарх на протяжении многих лет исследует схожие, по его мнению, истории жизни славных греков и римлян: изучает их духовные особенности; развитие личностей в определенных условиях; и, конечно, отличия нравов и характеров. Благодаря ему через века станут известны биографии Тесея и Ромула, Ликурга и Нумы, Алкивиада и Кориолана, Аристида и Катона Старшего, Пирра и Мария, Лизандра и Суллы, и многих других. В общей сложности, двадцать два парных исследования и несколько индивидуальных. Таким образом, «Плутарховы сравнительные жизнеописания славных мужей» — это не что иное для нас, как отправная точка в Мир, где мы будем познаны другими. В Мир, где наши имена и деяния станут навеки частью Летописи цивилизации мыслящих людей.
Что же касается современного понимания биографии как научно-художественного жанра литературы, то сегодня я расскажу вам о книге, которая в полной мере соответствует моим представлениям об этом литературном жанре. В прошлом году писатель Сергей Шаргунов опубликовал биографию известного в России писателя — Валентина Петровича Катаева (1897—1986). На вопрос – почему Катаев? – Сергей Шаргунов отвечает просто и очень откровенно в предисловии к биографии: «Почему первоклассный писатель забыт? Вопрос. Или подзабыт? Все равно — вопрос. Литература-то бесспорная. Мотив писать о нём — любовь к написанному им. Я решил воссоздать течение его жизни, чтобы вы погрузились в неё, но и чтобы вы перечитали Катаева. Или прочитали…».
Признаюсь вам сразу: я была настроена очень скептически. Катаев? Вы шутите? Кроме ассоциативного ряда «Сын полка» и «Парус…», никаких эмоций у меня не возникало до того момента, пока я не прочла содержание книги. И, словно ударами колокола, во мне зазвучал двадцатый век именами — Бунин, Хлебников, Маяковский, Мандельштам, Булгаков, Есенин, Ильф и Петров, Алексей Толстой, Солженицын… И я поняла – я прочту эту книгу! Я её обязательно прочту.
Из аннотации к биографии «Катаев. В погоне за вечной весной»:
«… В книге представлена первая подробная биография выдающегося прозаика и поэта, тонкого мастера слова Валентина Петровича Катаева (1897—1986), лишенная идеологической предвзятости. Немногие знают, что писатель происходил из старинного священнического рода, среди его близких родственников были архиепископы — новомученики. Герой Соцтруда Катаев был в свое время белым офицером, учеником Бунина, сидел в расстрельном подвале Одесской губчека… Писателю Сергею Шаргунову, опиравшемуся на воспоминания, архивные документы, мемуарную и биографическую литературу, блестяще удалось воссоздать непростую, отчасти таинственную, тесно сплетенную с литературным творчеством жизнь Валентина Катаева — сложного и противоречивого человека, глубоко вовлеченного в исторические события ХХ века…»
А потом были открытия. Мои открытия. Невозможно рассказать обо всех, но теми, что меня потрясли более всего, я поделюсь. Прежде всего, я увидела Человека. Не писателя Валентина Катаева, а личность — обладающую недюжинным талантом поэта, прозаика, друга и мецената по продвижению одарённых писателей и поэтов, и проживающую удивительную (и временами, очень страшную) жизнь. Исследователь Сергей Шаргунов при этом, словно остается за кадром, я почти не расслышала его литературную любовь к писателю Катаеву (которая, безусловно, имеет место быть), а это дорогого стоит. Он старается, благодаря возможностям, которые даёт ему само время двадцать первого века (технологии, архивы, переписка, очевидцы событий и прочее), быть предельно объективным. И ему настолько недостаточно одной версии происходившего где-то там и с кем-то там, что перед вами это событие разворачивается с нескольких ракурсов. И вы сами делаете выводы. Вы сами принимаете решение — с кем вы там и как вам оно?
О личностях. Михаил Афанасьевич Булгаков. Оказывается, Валентин Катаев был очень дружен с писателем, ласково называя его Мишунчик. И даже был влюблён в его сестру. Но именно Михаил Булгаков расстроил возможное счастье искренне любящих друг друга — Вали и Лели (Елены Афанасьевны Булгаковой). Причина банальна, но так не стыкуется сама по себе у меня с образом человека и писателя Булгакова: отсутствие определенного благосостояния Катаева. Представляете? Про предъявленный список Булгакова того, что ему нужно было бы иметь, чтобы жениться на Леле, вы прочтете сами. И удивитесь, как и я (особо, конечно, 10 золотым десяткам). А известнейший в России тандем писателей — Ильф и Петров. Кто их не читал? Но знаете ли вы, что Евгений Петров — это не кто иной, как Евгений Петрович Катаев (1903—1942), младший брат писателя. И сам тандем-то исключительная заслуга Валентина Катаева, ведь, если бы не его влияние на определённые события, то не видать нам «12 стульев» и гениальнейшего Остапа Бендера, как того самого «ключа от квартиры, где деньги лежат». И, наконец, Иван Алексеевич Бунин. История: учитель — ученик. Катаев писал о нём: «Бунин учил меня видеть, слышать, нюхать, осязать…», а самому Бунину: «Дорогой учитель Иван Алексеевич!». Бунин же считал Валентина Петровича «способным и одарённым поэтом». Подумать только, какие личности! А сколько ещё их там, рядом и по пути с Валентином Петровичем Катаевым? И подумать только, какое время! Погоня за открытиями двадцатого века — вот, чем для меня стала биография Сергея Шаргунова «Катаев. Погоня за вечной весной». Саму книгу я уже сдала в библиотеку, но для собственной заказала её в магазине. Пусть присоединится на одной из полочек к уже любимым биографиям: «Андрей Тарковский» Виктора Филимонова, «Тринадцатый апостол. Маяковский. Трагедия-буфф в шести действиях» Дмитрия Быкова и «Альбер Камю. Роман. Философия. Жизнь» Сергея Фокина.
Да, и самое главное — по-моему, Катаев всё-таки догнал свою весну!
Пусть и в 2017 году, но она наступила…
P.S: Весна. Лето ли... Я просто пожелаю вам удивительных открытий и хорошего чтения в любое время года!
Домашка. Итоги.
Друзья!
Подводим итоги прошедшей Домашки «Близкие стихи».
КП = (лайки + отзывы) / читатели (без учёта незарегистрированных гостей).
Не учитывались работы авторов, невнимательно прочитавших задание Домашки (Хадаханэ - Семёнова Людмила, Юразовский, Cript13, ♠Старушкина Радость♠).
Благодарим авторов и активных читателей!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
5 июля 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец.
Анна Козлова
«F20»
|роман, 2017|
Я понимаю, что лето. Я понимаю, что всеобщее настроение сейчас — это отпуск, море и легчайшее чтиво, которое принято черпать не просто ложками, а поварёшками из огромной чаши успешного (это слово, к сожалению, ключевое) современного книгоиздания под названием «массовая литература». Жанров для выбора предостаточно: тут тебе и детектив, и приключенческий роман, и фантастика (фэнтези), и дамский роман. Но, что их объединяет? Почему – «массовая»? Всё просто. Объединяет их наличие нескольких канонов. А именно: определенный тип фабулы произведения; предсказуемость поведения персонажей; повторяющиеся типы конфликтов; и, главное, предварительный посыл (как правило, уже на обложке книги) наличия нерушимости читательского ожидания человеческих масс — если это детектив, то обязательно свершится преступление, которое (непременно!) будет раскрыто в финале произведения, а если это дамский роман, то вас неминуемо ждёт счастливый финал любовной истории.
К счастью современного читателя, у него всегда есть выбор. И даже, что читать в отпуске. Сегодня я расскажу вам о книге, которую прочла в свой первый летний «weekend». Это роман молодой российской писательницы и сценариста Анны Козловой — «F20». Анна в 2003 году с отличием окончила факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. После печаталась в «Независимой газете», «Литературной газете», «Литературной России», журналах «Родина» и «Юность». Она является сценаристом известных в России сериалов, к примеру — «Краткий курс счастливой жизни» (2012), снятый режиссёром Валерией Гай Германикой и «Садовое кольцо» (2018), продюсером которого выступил режиссёр Валерий Тодоровский (очень люблю его «Страну глухих»). В 2017 году Анна Козлова стала лауреатом литературной премии «Национальный бестселлер» за роман «F20». Так вот, всего этого я ещё не знала, а просто держала в руках книгу со странным названием «F20».
Из аннотации к роману «F20»:
«… Новый роман Анны Козловой «F20» посвящен людям, про которых не пишут, и даже стараются не говорить. Их не берут на работу, на них не женятся, от них не хотят детей. Они больны, но никто не станет собирать деньги на их лечение, потому, что их болезнь страшнее рака, безнадежнее СПИДа, позорнее сифилиса. По коду МКБ f20 — это шизофрения…»
Прочла я его за один вечер. Признаюсь вам, что всё же несколько пауз во время чтения я сделала. Но только для того, чтобы перевести дыхание (посмотреть на мой мир: розово-белёсые облака заката и глаза тех, кто рядом), набрать побольше воздуха и опять погрузиться в место, где почти нет столь привычного мне духовного кислорода. Да. Это так. Почти всё время (а точнее — 235 страниц) ты задыхаешься в этом пространстве от сквозного отчаяния, что огромному количеству людей, живущих в нашем мире, приходится пребывать параллельно в мире под названием — F20. У него нет координат. О нём почти никогда не говорят. Его почти никто не может точно идентифицировать. Но – он есть. И по статистике, в России в нём проживают около 500 000 (пятисот тысяч) человек. Только задумайтесь… Страна «F20». Не глухих, не слепых, а наоборот, слышащих и видящих более чем другие.
О сюжете. История, которую нам рассказывает главная героиня романа — Юля, а точнее не рассказывает, а просто её живёт, очень неоднозначна для восприятия. История боли, сомнений, трагедии, борьбы, приятия, и, конечно, любви. На протяжении всего чтения, я ловила себя на еле ощутимой аллюзии к повести «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева. Хотя, казалось бы, ничего похожего между ними нет: нет точек соприкосновения ни в сюжете, ни в стиле написания. Но это ощущение не покидало меня ни вовремя прочтения романа Анны Козловой, ни после. И через несколько дней меня озарило: есть! Это градус воздействия на читателя, градус проникновения в историю (жизнь) героев и градус отклика вашего сердца. И ещё. Будьте готовы к тому, что читая этот роман, вы пройдёте несколько стадий принятия (почему-то в этом у меня нет сомнений), о которых понятным и доступным языком рассказала всему миру ещё в 1969 году в своей книге «О смерти и умирании» учёная психолог Элизабет Кюблер-Росс. Это и отрицание, и гнев, и торг, и депрессия, и, наконец, принятие. Она считает, что, сталкиваясь с негативными (или нестандартными для психики) событиями или явлениями, люди, как правило, в том или ином виде проходят через эти пороги принятия явления таким, каково оно есть на самом деле. По-моему, это работает. История девочки Юли, её младшей сестры Анютика, их матери и отца, бабушки и, конечно, отчима Толика — не что иное для меня, как путешествие в Страну «F20». Мне неловко будет назвать Юлю – гидом, но это так и есть. Она невольно стала моим проводником в тот мир, которого до прочтения романа Анны Козловой в моей реальности не существовало.
Послевкусие. Прошло несколько недель, пока я приняла решение рассказать вам об этом романе. И дело не в том, что он получил «нацбест», и не в том, что сам по себе он уже явление в современной русской литературе. Дело в другом. Прочитав его, я задумалась. А о существовании скольких параллельных «стран» в нашем мире мы ещё не знаем. К примеру, Страна аутистов. Каковы её жители? О чём они думают? Каким образом устроено их мировоззрение? Смогут ли они когда-нибудь поведать нам о своей стране? Понимаете? И пусть роман Анны Козловой и является на половину вымыслом (да, хоть на 80%), я всё равно благодарна ей за то, что у неё хватило смелости совершить это путешествие. Путешествие в Страну «F20», где жители слышат голоса, видят то, чего на самом деле не существует, и где они непрестанно перемещаются по улицам городов той самой страны только потому, что остановившись, они не выживут…
P.S: Я понимаю, что лето. Я всё понимаю. Надеюсь, что и в Стране «F20» лето тоже есть…
Читайте, друзья… даже летом!
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
28 июня 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Маша ПростоКваша
«Сила корней»
|эссе|
Сегодня я хочу поделиться с вами размышлениями о небольшом и, в определённом смысле, незначительном в литературном мире произведении, у которого не сохранилось даже имени автора. Но, тем не менее, оно полноценно отражает мой взгляд на то, что собой представляет сама суть Милосердия, на центральный её корень, позволяющий данному понятию не просто существовать, но цвести и давать хоть какие-то плоды. И поверьте мне, эти плоды точно поразят вас своей вкусовой палитрой – от неимоверно горькой кожуры до смертельно сладкой сердцевины.
Произведение, о котором пойдет речь, в результате многовековой шлифовки человеческим сознанием приобрело ультравысокое качество повествования. Каждый его образ строго выверен. Баланс между персонажами доведен практически до абсолюта – при этом сюжет, не теряя ясности и стройной последовательности, понятен даже ребенку и, одновременно, пронизан, словно подземными нитями-корнями, сетью скрытых логических и философских взаимосвязей, разобраться в которых будет невозможно без того, чтобы не копнуть достаточно глубоко, приподняв пласт поверхностной простоты.
! Прежде чем начать, мне придется сделать одно предупреждение: отходя от общепринятых традиций, я намеренно не называю произведение – этого требует мой замысел. В оправданности такого решения, думаю, вы сами убедитесь, дочитав текст до конца.
В начале истории перед нами предстают два персонажа. Автор их обозначает незатейливыми именами – собственно, это даже не имена, а скорее обозначения – которые проплывают мимо сознания, особенно не задевая его, но мы не будем уподобляться людям невнимательным и недалеким. Эти две фигуры, как позже узнаем, являются Творцами, имена которых несут немаловажный информативный заряд, и только из них можно узнать (так как больше никаких сведений не предоставлено), что создатели достаточно стары, то есть с определенной вероятностью можно предположить, что они – носители мудрости и древних традиций. Тут ещё хочется добавить, что для данного произведения вообще характерно погружать читателя в информационный вакуум, относительно персонажей, и подозреваю, что сделано это намеренно.
В результате каждый герой этой истории превращается в некую символическую дверь в центре пустоты, за которой находится подпространство невысказанного или недосказанного, и исследование этого пространства целиком и полностью зависит от стремления человека в него погрузиться.
Итак, два Творца решают создать нечто Доброе и Прекрасное. И создают, как впоследствии оказывается, новую жизнь для радости и отдохновения, причем неизвестный автор добавляет существенную деталь: ресурсная база Творцов почти полностью истощена, растрачена на какие-то неведомые нужды, и такая деталь провоцирует меня на мысль, что и до этого момента ими предпринимались попытки подобного эксперимента. Невольно возникает ассоциация с нашей цивилизацией, которая тоже, как убеждает мировое учёное сообщество, в недалеком будущем растратит все необходимые для жизни запасы планеты, создавая нечто «радостное и прекрасное».
Что же происходит дальше? Созданное Нечто, осознав себя целостной живой личностью, решает, что создатели ему больше не нужны, но в отличие от популярной ныне апокалиптической мысли (внушаемой нам современной фантастической кинопродукцией Голливуда), существо не принимает решение, подобно терминатору, уничтожить своих Творцов. Оно оказывается в определенном смысле более добрым, более человечным – и уходит от создателей, впадая в прелесть самобытия, спешит от них как можно дальше – как Человек, почувствовавший свою независимость от природы, устремляется вглубь каменных муравейников-городов, или разуверившийся в Боге бежит прочь от всяческого напоминания о прошлом образе жизни. Однако на этом пути оторванности от собственных корней его ожидают только опасности. Здесь стоит упомянуть, что существо, получив дар жизни, приобрело и возможность самосознания, и начало его бессовестно эксплуатировать для горделивого самовосхваления и обмана. Недаром диалоги существа выстроены в особой форме, так, что сразу видно – ему не чужда возможность творческой самореализации. И потому оно, словно слепое в своей гордыне, не замечает, как с каждым разом угроза становится больше и сильнее: ведь, с каждой новой победой бахвальство тоже становится больше, а самоуверенность – непоколебимее.
Но наступает момент (что совершенно естественно), когда наш герой встречает Создание более хитрое, более мудрое, безжалостное и коварное, и его взаимодействие с ним становится заключительной частью всего произведения.
Главный герой гибнет, но это не есть просто элемент драмы, совсем нет, не в этом суть! Автор, убивая главного героя, совершает тем самым акт милосердия к читателю, он, таким образом, шлёт нам предупреждение об опасности всяческого Пути, оторванного от сил, сотворивших нас — будь то Бог или Мать-природа. Однако за этим предупреждением я вижу и нечто большее. Автор показывает, как Добро, основанное на жизни, позволяет осуществиться Милосердию, основанному на смерти. И это для меня является той самой смертельно сладкой сердцевиной плода, которую я, предварительно очистив от горькой кожуры правды, вкусила.
Всё доброе, оторванное от своего создателя, можно исправить только Милосердием, соприкасающимся со смертью. И вообще, по моим наблюдениям, Милосердие не способно проявить себя без этой основы. Чтобы быть милосердным, вам придется что-нибудь в себе убить: будь то страх, обида, страсть, ненависть, злость, презрение и тому подобное. Невозможно проявить Милосердие, не совершив этот, казалось бы, жестокий акт. Таково моё горячее убеждение.
! Пришло время открыть завесу тайны: Произведение, о котором шла речь, и которое привело меня к мысли, обозначенной выше — это русская народная сказка «Колобок». Теперь вы понимаете, почему я не могла назвать его в самом начале – это вызвало бы недоверие к серьезности обсуждаемого предмета.
P.S: Друзья, сегодня день рождения великого философа и писателя Жан-Жака Руссо! Знаете, он один из первых: о равенстве людей и этой самой демократии. К сожалению, он понимал, что в чистом виде её никогда не было и не будет (да! прошло триста лет…).
Итак, сегодня мною завершена публикация эссе в номинации «Выбор Литературной Гостиной» из Чтений «О доброте и милосердии». Тем, кто ещё не ознакомился со всеми эссе, я с удовольствием ниже оставлю ссылку:
https://poembook.ru/contest/1002-o-dobrote-i-miloserdii-%7Cliteraturnyj-zhanr---esse%7C
А тем, кто уже размышляет о следующих Чтениях, скажу следующее: увидимся в конце августа! Тему озвучу отдельным анонсом в начале августа (пока она и для меня — загадка), поэтому времени на написание эссе будет достаточно.
А сейчас наступило время Марии полемизировать с вами и выбирать автора самого интересного комментария или вопроса. По-прежнему, спасибо меценатам Литературной Гостиной за 25 серебряных монет победителю!
И, по-прежнему, хорошего чтения вам!
Домашка. Итоги.
Друзья!
Подводим итоги прошедшей Домашки «Машина времени» - они представлены на картинке.
КП = (лайки + отзывы) / читатели (без учёта незарегистрированных гостей).
Благодарим авторов и активных читателей!
На этой неделе - Конкурс Выходного дня, следующая домашка - в среду, 4 июля.
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
21 июня 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец
Андрей мистер-твистер бывший-министер
«Блуждание в степи»
|эссе|
В этом эссе, дорогой читатель, я буду вещать тебе – иногда с беспредельной фанатичностью, а порою и со смиреной скромностью – о том, что добро, «сотворенное шёпотом», подобно молитве, ценность которой для кого-то сомнительна, а для кого-то бесспорна; что могильный крест веселее цветущего дерева; что такие разные люди как купец и священник способны говорить между собой на языке добродетели; что трубочка из болиголова, воткнутая в землю, может являть из себя акт человеческого милосердия, и много ещё о чём.
Итак, почему все же блуждание в степи? Потому лишь, что речь пойдет о повести Антона Павловича Чехова «Степь», или по иной причине? Надеюсь, из последующего повествования вы сможете ответить на этот принципиально не важный вопрос. А я, пожалуй, начну сначала.
Много ли можно встретить в степи добра и милосердия? Может ли быть вообще природа милосердна к человеку? Вопрос дискутивный. А вот человек к природе – обязательно может и должен. Логично продолжить: а можно ли увидеть в степи Чехова милосердие или добро? Облеченное в яркие, красочные, кричащие одежды, которые сразу бросались бы в глаза? Безусловно, нет. Оно там присутствует тихо – как тонкоголосый шелест изможденной жарким зноем травы. И этот шелест иссушенной солнцем жизни, словно бессловесная песня покаяния, в которой слышится осознание своей недостойности, понимание того, что она, трава, не такая, какая должна быть и будто извиняется за то, что без дождя она желтая, колючая и не сочная.
Милосердие в степи настолько незаметно своей естественностью и застенчивой скромностью, что на первый взгляд неотделимо от природы и кажется закономерной частью её процессов. Мы видим, как некий добродетельный человек, имени которого мы никогда не узнаем, вставив трубочку из болиголова в землю, высвободил чистые воды источника и тонкая прохладная струйка, выбираясь на свет божий, дарует усталому томимому жаждой путнику спасительную влагу. Эта трубочка могла быть и вовсе не замечена невнимательным читателем, она сокрыта длинным и, как может показаться иным, утомительным описанием окружающей природы,но в этом-то и волшебство чеховской «Степи» — невидимое, скрытое, иномирное.
Добро здесь творится шёпотом, сливаясь с естественными звуками жизни, его невозможно отличить от дыхания ветра или скрипа двери, впускающей странников в свои пределы; его невозможно увидеть, не вчитываясь и не уходя целиком – с головою и сердцем – в текст, не сверяя слово со Словом, не внимая с предельной чистотой соединению образов и мыслей. Чехов акварельным наброском, кажется, даже не придавая особенно значения гениальной проникновенности созданной картины, представляет добродетель как незаметную линию горизонта, соединяющую небо и землю. В некоторых местах повести эта линия даже не намек, а тень от намека, находящаяся в тени чужеродных ей образов – и поэтому так бросающаяся в глаза тому, кто с трепетом пьёт каждое слово произведения.
Сюртук с фалдами, напоминающими крылья, у человека, творящего милосердие — не есть ли это духовное прозрение автора, скромно и незаметно подбрасывающего нам мысль о том высоком ангельском звании, которого, вероятно, должен удостаиваться искренне творящий добро? Иной раз Чехов отстраняется от самого себя вовсе, и простыми наивными чистыми размышлениями ребенка описывает то светлое и теплое ощущение, рождающееся в сердце маленького человека, которого люди по естественной и не показной душевной доброте посадили на телегу. Для него небо становится ближе, а земля совсем уходит из-под ног. Но тут же, после этого радостного миросозерцания, Чехов вздыхает о человеческом одиночестве и смерти – то драматично-торжественно размышляя о возвышающемся среди степи тополя (в параллель ему – образ графини Драницкой), то иронично и мудро описывая кладбищенский крест на фоне прочего ускользающего мира. Кладбище автор величает уютным, прячущиеся в зелени вишневых деревьев кресты называет весёлыми, и после, словно обмолвившись, коротким взмахом кисти добавляет маленькую деталь: когда приходит пора и вишня созревает, белые кресты бывают усыпаны багряными как кровь точками. Гениальный до откровения образ!
Впрочем, есть образы и менее приятные, как, скажем, старая потускневшая картина «Равнодушие человеков», но и здесь Чехов остается собой, привнося свой штучный юмор: картина до того засижена мухами, что на ней ни человеков, ни равнодушия, которое эти человеки проявляют, не видно вовсе. Можно вообразить, что автор в данном пассаже лишает равнодушного человека (в отличие от милосердного) его человеческого облика, условно говоря – образа и подобия, затирает его, не дает возможности, а может и права, именоваться Человеком. При этом Чехов рассказывает о картине с равнодушием, с отсутствием интереса, кидая ещё одну монетку в копилку своей чудесной иронии. И тут же он преподносит нам воплощение картины, её практическую реализацию в человеческом существе, вызывающем неприятные чувства не только от общения, но и от внешнего облика. Мы получаем одновременно картину и картинку – возможность созерцания теории на практики.
Но вот нас снова окружает степь, и Чехов рассказывает о ней так, как рассказывают о человеческой душе. Как наша душа от дневных трудов, отдыхает от лучей палящего солнца степь, и лишь ночью мы слышим необыкновенно отчетливо и громко многочисленные звуки – взмахи крыльев, крики птиц, улюлюканье и таинственные шорохи; видим неведомые силуэты, то ли несущие грозное предзнаменование, то ли являющиеся игрой воображения. Кажется, что степь приоткрывает нам свои сокровенные мысли и чувства. Что же в них, кроме желания жить полноценной жизнью? Желание, чтобы взлетающая птица, словно замысел высокого полета, устремившись в небо, обрела там свободу и, напитавшись первозданной чистотой и любовью мира, беззаботно вернулась в собственное гнездо, неся и радость, и нежность, и небесную опытность малым птенцам. Всякое живое существо степь заботливо, благодетельно и милосердно накрывает одеялом ночи, самозабвенно убаюкивая природными мотивами своей колыбельной. Но эта колыбельная, пишет Чехов, пробуждающая торжество красоты жизни, переизбыток счастья и, в своей кульминации переходя грань одухотворенного экстаза, превращается в безмолвный крик «Певца! Певца!». Степь сокрушается, что её сокровищница, её откровение никем не созерцаемое, гибнет даром для мира – никем не воспетое и никому не нужное.
Это было бы так, если бы не два человека, путешествующих по страницам повести, два индивидуума, две противоположные по своему мироощущению и характеру личности. Эти люди, хоть и объясняются на одном языке, заняты одним делом и давно знакомы, всё же не понимают смысла речей друг друга — их разделяет бездна жизненного опыта и разновекторность приложения усилий. Иными словами, автор дает нам возможность лицезреть на арене жизни таких гладиаторов духа как Купец и Священник, сердечные устремления которых — торг и молитва – настолько далеки друг от друга, что, не сильно погрешив против истины, их можно назвать практически противоположностями. Один, когда нужно молиться — торгуется, а другой, когда приходит время торговать — молится. Однако их разногласия и недопонимания исчезают, когда они сталкиваются с объединяющей силой милосердия. И что самое чудесное, их доброта сокрыта, не явлена, она мимикрирует под окружающий пейзаж, кажется совсем не тем чем есть, еë можно принять за случайность на фоне общего повествования. И, тем не менее, именно она – тот самый мостик, соединяющий героев и дающий им уникальную, неисповедимую возможность существовать в едином пространстве. Причем чудо этого маленького мостика столь велико, что может соединить даже совершенно незнакомых между собой людей, — вспомните ту самую трубочку болиголова, о которой упоминалось в начале.
Да, одинока степь, и некому её воспеть, но дела милосердия, непостижимым образом соединяя людей, освещают их души и через человека воспевают красоту мира, его создавшего.
На этом можно было бы и закончить, но остается ещё один невыясненный важный вопрос. Что это за потаённая энергия, невидимая субстанция, сублимация тишины и скромности, которую пришлось обозначить во вступлении как «шёпот»? Тот самый шёпот, что придает мельчайшим частицам добра положительный заряд, превращая его в милосердие, доходящее иной раз в своих наивысших проявлениях до молитвенного состояния. А оно, имея подобно всякой чистой молитве покаянную основу, задаёт милосердию новое звучание — желание немедленно исправить себя, сделать себя нового, стать цельным. И если шёпот не утихает и не срывается на крик, то он способен само милосердие возвести до высот истинной любви. Так что же это за шёпот, превращающий добро в милосердие, а милосердие возводящий в степень любви?
Казалось бы, здесь уже пора разрешить вопрос коренным образом, но не будет ли это расценено, как мои сомнения в способности читателя самому это сделать? Не лишу ли я тем самым человека интеллектуального приятной возможности свободно поразмыслить на столь благодатную тему? Безусловно, у меня нет (и не было) намерения проявить такое неуважение к читателю, и потому на этом самом месте можно считать моё эссе завершенным.
P.S: На изображении картина живописца, академика императорской Академии художеств Осипа (Иосифа) Эммануиловича Браза (1873—1936). Портрет для своей галереи ему заказал Павел Михайлович Третьяков (1832 — 1898). Данная работа живописца считается единственно завершенным портретом писателя при жизни. Антону Павловичу Чехову (1860 — 1904) на портрете всего 38 лет. Жаль, но ему самому этот портрет не нравился, хотя я его люблю более остальных изображений Чехова (из письма Хотяинцевой А.А., 23 марта 1898 г., Ницца):
«… Меня пишет Браз. Мастерская. Сижу в кресле с зеленой бархатной спинкой. En face. Белый галстук. Говорят, что и я, и галстук очень похожи, но выражение, как в прошлом году, такое, точно я нанюхался хрену. Мне кажется, что и этим портретом Браз останется недоволен в конце концов, хотя и похваливает себя. Кроме меня, он пишет также губернаторшу (это я сосватал) и Ковалевского. Губернаторша сидит эффектно, с лорнеткой, точно в губернаторской ложе; на плечи наброшен её кошачий мех — и это мне кажется излишеством, несколько изысканным. Браз постарел и не похорошел. Такой вид, точно вернулся с далекого путешествия, во время которого много ел и подолгу спал…»
Друзья, на следующей неделе я завершу публикацию в рубрике избранных эссе из Чтений «О доброте и милосердии» (номинация «Выбор Литературной Гостиной») эссе Марии — «Сила корней». А сегодня — время Андрея полемизировать с вами и выбирать автора самого интересного комментария или вопроса. Спасибо меценатам Литературной Гостиной за призовые 25 серебряных монет победителю!
По-прежнему, хорошего чтения вам!
