Альбом  

К рептилоидам питаю симпатии с детства, скорее даже некую страсть. Прошедшим летом попался на огороде исключительно крупный экземпляр, я бы сказал рекордный для северных широт (на наших югах, конечно, и покрупнее встретишь)... Он сделал наше с внучкой лето явно более содержательным, став общим питомцем. Помню её восторги, интерес, и как плакала она, когда рептилоид укусил меня за палец, восприняла как личную трагедию. Это была замечательная рептилоидотерапия для ребёнка... Я был уверен, что имеем дело с беременной самкой, обещал внучке потомство. А он оказался просто здоровенным мужичком при пузце. Всё лето я его кормил, добывал разную еду. За раз он мог съесть около десятка обычных кузнечиков - любимого лакомства, или крупную саранчу, бегал за ними, прыгал, ублажая инстинкты (в смысле он прыгал). А я тем самым познавал разнообразие мира кузнецов, чему прежде не уделял столь пристального внимания. Закон взаимоотношений имеет свойство взаимообогащать. Да, и трудился он ещё у меня моделью. Наступили холода. Что делать, ведь ему полагается спячка в оптимальных холодных условиях... Я, будучи в душе поэтом, принимаю решение, что рептилоиду быть с нами и в будущем году. Делаю ему комфортную лежанку в ведёрке с землёй и мхом, и отправляю в холодный погреб на зимовку, нахваливая себя за креатив. Когда приезжала в гости внучка, мы пару раз спускались с ней в погреб, дабы навестить нашего питомца. Приподнимали мох и созерцали нежевшегося в анабиозе приятеля, сложившегося в зигзаг. Если его слегка потормошить, то он реагирует скупыми плавными движениями, продолжая видеть зелёные сны, где он царь природы и сама прыть. Говорим ему: до весны, до встречи в реальной жизни! Фото "Битва титанов".

Андрианова Юлия https://poembook.ru/poem/2421332-bezdorozhe-%28o-motivatsii%29 БЕЗДОРОЖЬЕ (О МОТИВАЦИИ) Пить ключи и наращивать крону, Чтоб однажды – без стона – упасть… То ли дело – борьба за корону! То ли дело – богатство и власть! С мимолётной усмешкой светило Наблюдает весь улей людской. Ведь ему осознать не под силу То, что в нас отзовётся тоской, Но, призвания не выбирая – В жарком сердце сжигать водород И кружить по галактики краю, Но в кружении - рваться вперёд. Что там Солнце – огромною птицей, Распахнув на полнеба крыла, Вся галактика тоже стремится В те края, где ещё не была. Завивается звёздная вьюга, Для вселенной плетя пектораль. Вроде смотришь – движенье по кругу. Приглядишься – и рухнешь в спираль. Ей никто не проложит дороги, И, похоже, несбыточна цель… Ну а мы измышляем тревоги И причины, чтоб утром постель Не покинуть. Всё требуем смысла, Мотивации и похвалы… А над нами из звёзд коромысло И секвой вековые стволы. БЕЗДОРОЖЬЕ (о мотивации) Пить ключи и наращивать крону, Чтоб однажды – без стона – упасть… – Давайте проанализируем строку. В стихах, да и вообще – в художественной литературе, всякое слово, всякое обстоятельство должно нести единственно верный смысл, быть на однозначно определённом месте, следовать логике сюжета или образа и соответствовать метафизике окружающего мира, если сюжет – реалистичный и рациональный. Первая строка повествует о росте дерева, причём весьма сжато и образно. Но разве дерево растёт – ради падения? Зачем ствол поднимает крону на высоту? Чтобы приблизиться к источнику света, сделать плоды менее досягаемыми для тех, кто может их уничтожить до созревания семян, в которых, собственно, и заключена квинтэссенция развития растения. Значит, в данном ракурсе союз ЧТОБ – иррационален. Кроме того, обстоятельство БЕЗ СТОНА едва ли здесь применимо. Шум падающего дерева разве не схож со стоном? Как должна выглядеть строка, автор, наверное, и сам теперь понимает. То ли дело – борьба за корону! То ли дело – богатство и власть! – то есть автор вот так, на полном серьёзе, противопоставляет жизнь дерева и человека? Но это – минимум некорректно. Если ассоциировать дерево с человеком, то в представленном ракурсе – и деревья борются за корону, равно как и за более плодородные земли. Так сосна, например, оказалась одним из самых слабых растений, вытесненных экосистемой на самые бедные почвы. А ель характерна тем, что ростом своим превосходит остальной лесной массив. Не имея подобного в виду, автор неминуемо скатится к сугубо абстрактным рассуждениям, что мы здесь и видим. Напомню прописную истину, гласящую, что образ, не привязанный к реалиям, не имеет прав на жизнь в литературе – и именуется КРАСИВОСТЬЮ. С мимолётной усмешкой светило Наблюдает весь улей людской. – Опять – неточность. Улей – это помещение, а не поверхность планеты и, тем более, не её население. А почему – именно с усмешкой? Услышали бы такое древние египтяне! Да и наш языческий солнцеворот над людьми явно не усмехается. Теперь – по эпитету. Почему усмешка мимолётная? Тогда – в какой именно момент светило усмехнулось? И, наконец, самое важное. Как можно НАБЛЮДАТЬ, то есть осуществлять созерцательное действие, протяжённое во времени, если не вечное, – именно с МИМОЛЁТНОЙ усмешкой! Автор умудрился вечность свести к мгновению. Вот что значит – вставлять слова – не задумываясь об их смыслах, но – отправляясь от некогда услышанных словосочетаний. Ещё есть нюансик. Наблюдает улей – или наблюдает за ульем? Тут автор пусть решит для себя, что он имел в виду, бросая слова в строки с номинальным смыслом. Решит, если задумает прописать-таки эти стихи – или подумать о своём внутреннем редакторе, который, вместо того, чтобы включаться в момент написания, почему-то разваливается на печке – и поглядывает на процесс – с мимолётными усмешками. Ведь ему осознать не под силу То, что в нас отзовётся тоской, Но, призвания не выбирая – В жарком сердце сжигать водород И кружить по галактики краю, – очень неприятная инверсия. И при том – необоснованная (перестановка слов на пользу здесь никак не идёт) и – легко обходимая. То есть – грубая техническая небрежность, одна из таких, которые автор просто обязан вычищать – до выставления текста на обозрение. Например, с фонаря: «и кружить по вселенскому краю…» Давайте заметим, запомним, что автор верно представил здесь нашу галактику, видимую с Земли как «Млечный путь», – условным кругом. Но в кружении – рваться вперёд. Что там Солнце – огромною птицей, - здесь автор недоставил знаков, из-за чего до смыслов приходится добираться с трудом. После слова СОЛНЦЕ следовало поставить сочетание вопросительного и восклицательного знаков. Впрочем, наличие вопросительного местоимения ЧТО условно позволяет знак вопроса опустить, смысл пропишется. Распахнув на полнеба крыла, Вся галактика тоже стремится В те края, где ещё не была. – хочется похвалить строфу отдельно, до общего анализа произведения. Вот такие строфы и определяют, способен ли автор действительно претендовать на поэзию. Завивается звёздная вьюга, Для вселенной плетя пектораль. – ПЕКТОРАЛЬ поставлена – ради рифмовки со спиралью. Незачем вселенной – ни защищать горло, ни украшать оное, тем более, что и горло-то у вселенной представить сложновато. Вроде смотришь – движенье по кругу. Приглядишься – и рухнешь в спираль. – а если не приглядываться – не рухнешь? Здесь нарушена причинно-следственная связь. Ей никто не проложит дороги, И, похоже, несбыточна цель… Ну а мы измышляем тревоги – после НУ перед союзами ставится запятая. Её, кстати, слышно при чтении. Лексема ИЗМЫШЛЯЕМ ТРЕВОГИ – хоть и передаёт авторскую мысль, но – не вполне точно. Глагол следовало бы поискать – поближе к причинам возникновения тревог. А если уж измышлять, то, скорее, проблемы, возможность разрешения которых порой порождает тревоги. И причины, чтоб утром постель – так любимый многими бунтарями перенос окончания фразы на другую строфу – не возбраняем, но порочен по сути. Разрыв между строфами предполагает паузу, причём двойную. В идеале – каждая строка должна нести завершённый фрагмент мысли, тогда чтение стихов – лёгкий и удобный процесс. Стихотворные строки, именуемые по определению СТИХАМИ, выросли из Библейских стихов, где законченная мысль и записывалась именно одной строкой. Замечу, что мало кто придумывает причины, чтобы не вставать утром, поэтому обобщение МЫ здесь едва ли целесообразно ставить. Но всё перечисленное – достаточно легко редактируется, было бы желание делать из предложенного стихи. Не покинуть. Всё требуем смысла, Мотивации и похвалы… А над нами из звёзд коромысло – не уверен, что Млечный путь может ассоциироваться с коромыслом. В условной картинке созвездий коромысло можно умозрительно представить, скажем, у Водолея, однако – после взгляда на картинку – представление должно бы разрушаться. Да, у созвездия Весы оно есть. Но коромысло изобразили – всего по двум его крайним звёздам. В любом случае – употребление лексемы «звёзд коромысло» – несёт элемент натянутой искусственности, и в той же мере притянуты за уши в текст секвойи, всплывающие в нижеследующей строке. Автор живёт в Канаде? Или хотя бы где-нибудь в Крыму, где чужие региону искусственно насаженные метасеквойи выживают, не являясь естественными элементами пейзажа? Оказывается, в Гатчине, где о секвойях и подумать некому. В строке следовало бы употребить что-нибудь более универсальное. В пространстве русского языка могли бы подойти сосны. Но всплывает ещё один вопросик применимости детали. Через союз «и» поданы элементы картины, несоразмерные друг с другом. Как бы ни огромны были для нас секвойи, расстояние до их макушек несоразмерно расстоянию до звёзд. Поэтому сказать – «над нами это и то» – фраза неправомочная. Выход есть: представить, что ты зашёл в сосновый бор – и на поляне взглянул на небо. Получится колодец из вертикальных стволов, заканчивающихся кронами, на дне которого плещется несколько звёзд. Пусть ракурс – несколько искусственен для ОБОБЩАЮЩЕЙ картины того, что «над нами», однако подача звёзд в обрамлении стволов – могла бы возыметь права на применение. Применение – при некоторых условиях, поскольку «мы» не живём постоянно в бору. И логику обоснования «нашего» присутствия ТАМ – в рамках стихотворения – никто не отменял. В художественном произведении, как мы уже говорили, любая деталь – неслучайна и находится на своём единственно обоснованном месте. Это – закон. Случайные детали распространены в любительских стихах, они имеют право на присутствие там – в силу того, что для любительщины нет законов, поскольку она – вне литературы. И секвой вековые стволы. Что можно высказать итогом? Автор берётся за философские темы, носящие весьма абстрактный для него характер. Но – раз берётся, значит для него это необходимо. Ведь «если звёзды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно») В противном случае – зачем тратить силы и время? Что из этого получается? Достигает ли автор желаемого результата? Возникает ли замкнутый образ произведения? Насколько я могу судить, всё сводится в конечном итоге – к самокритике, обобщённой до понятия МЫ, границы которого автор не очерчивает. Приведу маленький пример. Ко Льву Котюкову в журнал ПОЭЗИЯ одна из подмосковных поэтесс принесла стихи. Поскольку авторесса не была знакома редактору, он попросил её для начала что-нибудь прочесть. Естественно, что авторы в таких случаях читают свои наиболее удачные произведения. Ко всему – Котюков страдал косогласием – и чтение было для него затруднительным процессом. Дама встала в стойку – и отчеканила: «Мы продали Христа, и нет на нас креста!» Котюков тут же остановил декламатора: «Позвольте, минуточку! Вот, смотрите – крест на мне есть. И Христа я не предавал!» Обобщая себя до НАС, автор, прежде всего, должен представить, насколько уместно подобное обобщение. Любое исключение – напрочь перечёркивает эту возможность. Но дело даже и не в этом. Любая критика в стихах, следуя постулату, что поэтический текст отличается от прозаического СТЕПЕНЬЮ ОБОБЩЕНИЯ, должна бы подразумевать лазейку для тех самых НАС, иначе она – пустое сотрясание воздуха. И здесь – тот самый, не лучший, случай. Образ произведения не сводит лучи к месту просвета, образ распадается, рассыпается на фрагменты негатива. А стихи становятся стихами – лишь при замкнутости образа или символа. Но здесь о символе речь едва ли идёт. Главный вопрос. А стоит ли в таком раскладе автору вообще работать в поэзии? И тут выходит наружу тот акцент, который я поставил внутри. Обязательно стоит, поскольку у автора есть к этому замечательные способности. Нужно только научиться концентрироваться на своей идее, а не вестись туда, куда поведёт случайная мысль. Ну, и, конечно же! – заставить работать свой внутренний редактор. А не получается поднять оный «с постели» – не унывать, а просто отложить стихи в сторонку, дождаться, когда на них станешь глядеть, как на чужие, – да и перекроить их сызнова. Может, и с нуля переписать. В очередной раз хочу напомнить, что эта самая аура СВЕЖЕГО произведения не даёт порой нам видеть его недостатки, как матери – видеть недостатки своего дитяти. Есть и ещё один способ, позволяющий ускорить процесс отторжения. Бесконечно повторять текст – до тех пор, пока оный не надоест. Выбор метода – на усмотрение автора. Так подробно и с такими экскурсами в теорию я едва ли буду разбирать следующие опусы. Поэтому – рекомендую этот разбор сохранить в качестве образца для напоминания. А вдруг – пригодится… https://poembook.ru/poem/2871057-stat-pochti СТАТЬ ПОЧТИ... Стать почти небесным, почти бескровным И пройти пешком от Москвы до Ровно. Клевету с хулой принимать безмолвно, И литавров медь. Под монашью рясу со лбом клеймёным? Расскажи расстрелянным миллионам. Поклонись кровавым горам Поклонным, И сумей посметь - Уподобясь чокнутым и бездомным, Повороты перебирать рандомно, И не быть обязанным перед сонмом Ни пахать, ни петь. Разыскать, разведать пути до дома. Пусть планктоном – лишь бы волной влекомым. В час, когда в груди остывают комом Жизнь твоя и смерть. Кто скажет, что с ним не так? То ли слишком тяжёлое, то ли слишком попсовое, не пойму... Стать почти небесным, почти бескровным И пройти пешком от Москвы до Ровно. – вот как это пройти ПОЧТИ НЕБЕСНЫМ? как БЕСКРОВНЫМ пройти до Ровно? почему – именно до Ровно? На последний вопрос ответ есть – из-за рифмовки. Ужас! Клевету с хулой принимать безмолвно, – это не рифма к предыдущим строкам. И литавров медь. – это уже Пушкин с изменением в откровенно худшую сторону. Безмолвие – не равнодушие. Под монашью рясу со лбом клеймёным? – это о ком? Расскажи расстрелянным миллионам. – что рассказать? Поклонись кровавым горам Поклонным, И сумей посметь – Уподобясь чокнутым и бездомным, - ЧОКНУТЫМ – крайне оскорбительно в адрес юродивых и убогих, а употреблено вместо оных – с целью уместить в строке, хотя и юродивые уместились бы не хуже. Просто слово применено – по ассоциации без тормозов. Повороты перебирать рандомно, – с какой стати здесь оказалось слово иностранного происхождения? Случайным образом, наугад. Но наугад – не ПЕРЕбирают, а ВЫБИРАЮТ. Какие ПОВОРОТЫ? Судьбы? Пути? Какого пути – от Москвы до Ровно? Зачем почти небесному и бескровному – повороты, его над землёй ветром несёт, как китайский аэростат над дрожащей под ним штатией. И не быть обязанным перед сонмом – сонмом чего? или – кого? звёзд, душ, капель дождя, травинок, людей? Ни пахать, ни петь. Разыскать, разведать пути до дома. – это где нужно сделать? В Ровно? Пусть планктоном – лишь бы волной влекомым. – Единственная хорошая строка. В час, когда в груди остывают комом Жизнь твоя и смерть. – ну, и, наконец, жизнь и смерть, остывающие единым комом в груди, то бишь в сердце. Причём в какой-то час, о моменте прихода которого должен догадаться читатель. Читатель догадывается, догадывается, догадывается… – устал догадываться. Основная беда произведения – не тяжеловесность, не попсовость, а НЕПРОПИСАННОСТЬ мыслей, понятий, слов… Стихотворение избыточно-пафосное, но бог с ней, с избыточностью, был бы пафос обоснован и реален. Увы, пафос, опирающийся на ложный посыл, заключённый в несостоявшемся выспреннем образе, автоматически – ложен. Юлия спрашивает – что не так со стихотворением? Слишком тяжёлое? Слишком попсовое? Автор не понимает, что такое ТАК и НЕ ТАК. Почему? Потому, что не в состоянии прочитать и понять того, что написала. Так, в полузабытьи, выплеснула НЕЧТО, не вдумываясь ни в смыслы, ни даже в слова, - и выставила на предмет: может, кто-то скажет, что здесь написано. А не написано – ровным счётом – ничего. Просто отняла время у читателей, вместо того, чтобы сесть, осмыслить, сделать выводы – и сваять сознательную игрушку, отражающую мысли и чаяния. Ведь запал есть, желание есть, но – нет желания «покинуть постель» и поработать, чтобы сделать стихи. Оба стихотворения сработаны в одном ключе. По ним ясно видны хронические ошибки автора, исходящие из отсутствия школы стихосложения, отсутствия элементарных понятий, что такое поэзия. Автор явно прошла мимо огромного культурного наследия своего народа – и училась литературе – в интернете, где абсолютное большинство «учителей» - такие же непосвящённые в ремесло. Стоит заглянуть в любой конкурс ПБ, чтобы убедиться в том, что восторги читателей вызывают ужасающие несуразности, а конкурсы выигрывают, за редким исключением, произведения, которые даже с огромными допущениями – стихами назвать невозможно. Тем не менее, исключения есть. Ну, почему автору не учиться, например, у Елены Скачко (Полеви). Вот ведь есть же реальный образец грамотного стихосложения. А представленным образом не пишутся стихи. И так ни из кого не получаются поэты.

В последнее время на сайте довольно много разговоров о поиске "новых путей" в поэзии. И смысл этих разговоров, как я понимаю, - убедить, что силлабо-тоника, мол, практически устарела, что она уже чуть ли не анахронизм, что читать её скучно по причине банальности и затасканности... что новые новаторские способы решать "поставленные задачи" и обеспечивать реализацию своих "целеполаганий" это чуть ли не требование времени. И всё чаще и чаще в конкурсах стали появляться совершенно загадочные опусы, которые, тем не менее, находят поддержку у тех, кто организовывает эти конкурсы. Но, как правило, как я заметил, подавляющему большинству читателей они непонятны и вызывают недоумение. И совсем не по той причине, что это "нарот" такой, что он "читать не умеет и думать не хочет, или не способен", а вот, мол, более менее развитые "интеллектуалы" видят в них свою прелесть. Нет, дело, на мой взгляд, как раз именно в тех, кто просто элементарно не умеет, не способен писать чётко, ясно, понятно, красиво в конце концов, поскольку, по-моему, именно силлабо-тоника гармонизирует поэтическую речь... а всякие извороты- навороты, "выпрыгивание из штанов" это попытка пробиться в поле зрения читателя и "выйти в поэтические люди", утвердиться хоть таким способом. Да, иногда это удаётся...есть примеры из классиков, которые я знаю, как графоман, - например Хлебников, и даже, частично, Маяковский..., но там всё же просматривается базовый талант. Да, есть удачные верлибры, белые стихи, но...как правило, как я считаю, они одиночны, редки и скорее исключение из правил. Но вернёмся к нашим авторам. Как я заметил, те "новаторские" образцы, которые предлагаются вниманию и выставляются (и принимаются) на конкурсы, больше похожи на какие-то кроссворды, шифровки, смысл которых так замусолен всякими приблудными смыслами, что, пока сам автор не подскажет, хоть немного не раскроет - о чём он там натворил, мало кому удаётся их дешифровать, а если и удаётся, то опять же очень приблизительно, потому что у него "своя голова", а заглянуть в чужую, в случае вот таких наворотов, как мне кажется, очень сложно... Я отнюдь не призываю писать всем только силлабо-тонику, конечно надо пытаться обновлять формы, конечно надо искать новые интересные ходы... ,но писать в угоду моде всякую бикалябулу и при этом претендовать, что это "надо уметь читать" , что "будущее всех рассудит", что массовая "серость" читателя не позволяет им "дорасти"... мне лично, и, думаю что многим рядовым обычным пользователям-авторам, "поэтам", как нас здесь изначально называют, совершенно не интересно видеть подобные поэтические ("гетероморфозные" что ли?) ребусы, а тем более читать потом, что "набегает куча каких-то людей, 90% изречений которых на сайте -- токсичный мусор, тот же лавпоэтик и его собратья по разуму.» Это даже несколько оскорбительно, и, как мне кажется тянет на Нарушение Правил..., если, конечно, не учитывать высочайшие заслуги и достижения так считающих, а также их почётный статус. Но хочется почему-то простых по форме (но не по содержанию) ясных красивых гармоничных стихов, а не "Юстасу от Алекса" Мы же, хоть и разные "птички", но сидим, как бы на одном дереве Поэзии, должной гармонизировать нашу такую порой не простую, тревожную жизнь, не так ли? Как много разных направлений в себе Поэзия таит. В каком из этих ответвлений гнездо своё совьёт Пиит? А может с веточки на ветку он будет прыгать веселясь, и моды переменным ветром с улыбкой насладится всласть? А может он умом задастым решит – ни шагу от гнезда! И это сторицей воздастся ему на долгие года. Да, и ещё вот что: Поскольку напрямую не имею пока возможности (хотя срок запрета как бы истёк..), обращусь здесь: Поздравляю Вас, Елена Лесная, с очередным этапом Вашей насыщенной всякостью жизни, и надеюсь что он будет также насыщен, но в большей степени положительными эмоциями. Желаю Вам всего того, что Вам, возможно, сейчас не достаёт, а, если короче, - полного и окончательного благополучия во всём... И ещё..., но, ладно, это потом, при случае... Света так красиво написала, но почему натюрморт такой летний?... )

Когда поздравляют с Днем рождения, говорят об имениннике самое-самое, и часто это такие общие слова, вроде бы про каждого их можно сказать. Лена Лесная действительно самая-самая во многом, причем в таком, что, кажется, давно осталось в каких-то рыцарских романах. Верность, мужество, сила духа, любовь, преданность, честность — как будто про Айвенго какого-то, а не про красивую и талантливую нашу Лену. Хранительницу этого творческого бардака, в меру прекрасного и местами упоротого, называемого Поэмбук. Мы с ней говорим обо всем важном и интересном, а именно — что было сегодня на обед, как себя ведут наши условно взрослые дети и мужья, кто лучше — Том Хэнкс или Колин Фёрт. А когда подробности не помещаются в сообщение, делаем пометку в специальных записных книжечках, чтобы не забыть разъяснить свою жизнь при встрече. Так и пишем: ну, это в книжечку. Иногда мне нужно срочно что-то найти в нашей переписке, и я включаю поиск по ключевому слову. И каким бы слово ни было, меня всегда, всегда выносит на стихи — то хорошее и прекрасное, что шлем друг другу, когда нападаем на него где-нибудь в сети. Потому что Лена — вся про стихи, хотя она это, может, и будет отрицать. Мои пожелания вкратце: Лена, хороших новостей! А вы присоединяйтесь )

Как-то я уже в Альбоме писал об этой уникальной книге. Но вот недавно, посмотрев что-то типа дискуссии о поэтических направлениях, о запретах и поисках новых путей в Поэзии, о том, что будущее рассудит и т.п….ещё раз рекомендую всем интересующимся Поэзией почитать эту книгу. В 1938 г. Йо́хан Хёйзинга – выдающийся нидерландский философ, историк, исследователь культуры, профессор Гронингенского и Лейденского университетов издаёт книгу «Homo ludens» («Человек играющий»), посвящённую всеобъемлющей сущности феномена игры и её универсальному значению в человеческой цивилизации. У Хейзинги игра — всеобъемлющий способ человеческой деятельности, универсальная категория человеческого существования. Она распространяется буквально на все, в том числе и на речь: "Играя, речетворящий дух то и дело перескакивает из области вещественного в область мысли. Всякое абстрактное выражение есть речевой образ, всякий речевой образ есть не что иное, как игра слов". Несмотря на научный философский характер, множество ссылок на различные источники эта книги написана очень лёгким, понятным, приятным языком и читается с удовольствием. В ней есть особый раздел - «VII. ИГРА И ПОЭЗИЯ», который, на мой взгляд, должен представлять интерес всем, кто более-менее интересуется этой темой, а иногда и высказывается здесь о развитии современной поэзии. И хотя этой книге уже более 80 лет, она, на мой взгляд, как и всё настоящее, не потеряла своей актуальности. Я убедительно рекомендую всем заглянуть в неё, там много интересного и понятного. Вот несколько выдержек из неё, для наглядности (текст внешне кажется немыслимо длинной, трудно осиливаемой «простынёй», но попробуйте почитать, и уверяю, вы не заметите, как она проскочит через ваше восприятие, превратившись в лёгкую «простыночку»…) В этих выдержках очень многое, как мне видится, о нас – местных завсегдатаях сайта «Поэмбук». ********************************************************************************************************* Поэзия вступает в игру в некоем поле духа, в некоем собственном мире, который дух творит для себя, где вещи имеют иное лицо, чем в "обычной жизни", и где их связывают между собой не логические, а иные связи. Если под серьезным понимать то, что удается исчерпывающе выразить словами бодрственной жизни, то поэзия никогда не бывает совершенно серьезной. Она располагается по ту сторону серьезного — в той первозданной стране, откуда родом дети, животные, дикари, ясновидцы, в царстве грезы, восторга, опьянения, смеха. Для понимания поэзии нужно облечь себя душою ребенка, словно волшебной сорочкой, и мудрость ребенка поставить выше мудрости взрослого. Такова понятая и выраженная Вико уже два столетия назад изначальная сущность поэзии[366], ближе всего стоящая к чистому понятию игры. Poesis doctrinae tanquam somnium, поэзия — как бы сон знания, гласит глубокое суждение Фрэнсиса Бэкона. *** Первая предпосылка такого понимания — это освободиться от мнения, что поэтическое искусство обладает только эстетической функцией или что его можно объяснить и постичь исходя только из эстетических оснований. В каждой живой, цветущей цивилизации, и прежде всего в архаических культурах, поэзия выполняет витальную, социальную и литургическую функцию. Всякое древнее поэтическое искусство есть вместе с тем одновременно и культ, праздничное увеселение, совместная игра, проявление искусности, испытание или загадка, мудрое поучение убеждение, колдовской заговор, предсказание, пророчество, состязание *** Поэзия в своей первоначальной функции фактора ранней культуры рождается в игре и как игра. Это священная игра, но и в своей причастности святости она постоянно остается на грани развлечения, шутки, фривольности. О сознательном удовлетворении стремления к прекрасному еще долго нет речи. Оно неосознанно содержится в переживании священного акта, который в слове становится поэтической формой и воспринимается как чудо, как праздничное опьянение, как экстаз. Но это еще не все, ибо в то же самое время поэтические навыки расцветают также в радостных и захватывающих массовых играх и в страстных, волнующих групповых состязаниях, обычных в архаическом обществе. Ничто не могло быть более питательной почвой для взрыва поэтических чувств, чем радостные празднества сближения полов при чествовании весны или других важнейших событий в жизни племени. *** Поэтические формы многообразны: метрические формы, строфические формы; такие поэтические средства, как рифма и ассонанс, чередование строф и рефрен; такие формы выражения, как драматическая, эпическая, лирическая. И сколь бы ни были многочисленны все эти формы, в целом мире встречаются не иначе как исключительно им подобные. Это же справедливо и для мотивов в поэзии и в повествовании вообще. Число их кажется необозримым, но они все возвращаются — вновь и вновь, повсюду и во все времена. Все эти мотивы и формы нам настолько знакомы, что для нас одно их существование словно бы уже говорит само за себя, и мы редко задаемся вопросом о всепроницающем основании, которое положило им быть такими, а не иными. Это основание далеко простирающегося единообразия поэтической выразительности во все известные нам периоды существования человеческого общества, по всей видимости, в значительной степени следует видеть в том, что такого рода самовыражение творящего формы слова коренится в функции, которая старше и первозданное всякой культурной жизни. И функция эта — игра. Подведем еще раз итог, какими же представляются нам собственно признаки игры. Это — некое поведение, осуществляемое в определенных границах места, времени, смысла, зримо упорядоченное, протекающее согласно добровольно принятым правилам и вне сферы материальной пользы или необходимости. Настроение игры — это настроение отрешенности и восторга, священное или праздничное, в зависимости от того, является ли игра священнодействием или забавой. Такое поведение сопровождается ощущением напряжения и подъема и приносит с собой снятие напряжения и радость. Вряд ли можно отрицать, что этой сфере игры принадлежат по своей природе все виды возникновения поэтической формы: метрическое или ритмическое членение произносимой или поющейся речи, точное попадание в обращении с рифмами и ассонансами, то или иное сокрытие смысла, искусное построение фразы. И тот, кто вместе с Полем Валери называет поэзию игрой, а именно игрой со словами и языком, не прибегает к метафоре, а схватывает глубочайший смысл самого слова поэзия. Взаимосвязь поэзии и игры затрагивает не только внешнюю форму речи. Столь же ощутимо проявляется она в отношении форм образного воплощения, мотивов и их облачения и выражения. Имеем ли мы дело с мифическими образами, с эпическими, драматическими или лирическими, с сагами былых времен или с современным романом — всюду есть осознанная или неосознанная цель: посредством слова вызвать душевное напряжение, приковывающее внимание слушателя (или читателя). Всегда предусматривается здесь точное попадание, достижение выразительного эффекта. Субстратом же всегда является случай из человеческой жизни или момент человеческого переживания, способные передать это душевное напряжение. Все эти случаи и моменты, впрочем, немногочисленны. В самом широком смысле они могут быть сведены в основном к ситуациям борьбы, любви или и того и другого вместе. Тем самым мы уже приблизились к области, которую полагали необходимым включить в качестве обобщающей части в поле значения категории игры, — а именно к соперничеству. В огромном большинстве случаев центральная тема некоего поэтического и вообще литературного целого— задача, которую предстоит выполнить герою, испытание, которому он должен подвергнуться, препятствие, которое он должен преодолеть. Само наименование герой или протагонист для действующего лица повествования уже говорит о многом. Стоящая перед ним задача должна быть необычайно трудной, казалось бы, невыполнимой. Она чаще всего связана с вызовом, с исполнением некоего желания, с испытанием умения, обещанием или обетом. Сразу же видно, что все эти мотивы непосредственно возвращают нас в сферу игры-состязания, агона. Второй ряд мотивов, вызывающих напряжение, основывается на сокрытии личности героя. Он неузнаваем в качестве того, кем он является на самом деле, оттого ли, что скрывает свою сущность, оттого ли, что сам о ней не ведает или же способен меняться, преображая свой облик. Словом, герой выступает в маске, переодетым, под покровом тайны. И вновь мы оказываемся во владениях древней священной игры, сокровенная суть которой открывается лишь посвященным. Неотъемлемая от состязаний, почти всегда ставящая перед собою цель превзойти соперника, архаическая поэзия едва ли отделима от стародавнего поединка с мистическими и замысловатыми загадками. Как соперничество в загадках порождает мудрость, так поэтическая игра творит прекрасное слово. И то, и другое подчиняется системе правил игры, определяющей и термины искусства, и символы, как сакральные, так и чисто поэтические; чаще всего они суть и то, и другое. И состязание в загадках, и поэзия предполагают круг посвященных, которым понятен используемый и там, и там особый язык. Значимость решения в обеих областях зависит лишь от вопроса, соответствует ли оно правилам игры. Поэтом считается тот, кто способен говорить на языке искусства. Язык поэзии отличается от обычного языка тем, что он намеренно пользуется особыми образами, которые понятны не каждому. Всякий язык выражает себя в образах. Пропасть между сущим и постигаемым может быть преодолена лишь пролетающей через нее искрой воображения. Сцепленному со словом понятию суждено всегда оставаться неадекватным потоку жизни. Претворенное в образы слово облекает вещи экс-прессией, высвечивает их лучами понятий. В то время как язык обыденной жизни, это практически и повсеместно используемое орудие, неизменно стирает образность употребляемых слов и выражений, предполагая внешне их строго логическую самостоятельность, поэзия намеренно культивирует образный строй языка. То, что язык поэзии делает с образами, есть игра. Именно она располагает их в стилистической упорядоченности, она облекает их тайнами, так что каждый образ — играя — разрешает какую-нибудь загадку. *** Игровой характер языка поэтических образов столь очевиден, что едва ли необходимо доказывать это с помощью многочисленных доводов или иллюстрировать теми или иными примерами. Исходя из существенной ценности, которую занятия поэзией представляли для архаической культуры, нечего удивляться тому, что именно там техника поэтического искусства развилась до высшей степени строгости и утонченности. Речь идет здесь именно о кодексе тщательно расписанных правил, подчиненных строгой системе, имеющих принудительную силу и в то же время располагающих бесконечными возможностями варьирования. Эту систему как некую благородную науку сохраняет и воспроизводит традиция. *** Тесная связь поэтического искусства с загадкой выдает себя многими признаками. Слишком ясное считается у скальдов техническим промахом. Существует древнее требование, которого некогда придерживались и древние греки: оно гласит, что слово поэта должно быть темным. У трубадуров, чье искусство как никакое другое демонстрирует свою функцию совместной игры, trobar clus, буквально замкнутая поэзия, поэзия с потаенным смыслом, почиталась как особенная заслуга. Современные направления в лирике, которые намеренно устремляются в то, что не доступно для каждого, и загадочность смысла слова делают главным пунктом своего творчества, остаются тем самым полностью верными сущности своего искусства. Вместе с узким кругом читателей, понимающих их язык, во всяком случае, знакомых с ним, такие поэты образуют замкнутую культурную группу весьма древнего типа. Вот только вопрос, в состоянии ли окружающая культура в достаточной мере оценить и признать их поэзию, чтобы образовалось то русло, в котором их искусство могло бы выполнить свою жизненную функцию, составляющую смысл его существования. *** Громадные перемены во всем происходят как результат нового духовного оживления в художественной сфере, которое наступает во второй половине XVIII в. и принимает романтические и классические формы. Основное течение здесь все-таки — романтическое, другое развивается параллельно. Из них обоих произрастает решительное повышение положения эстетического наслаждения на шкале жизненных ценностей, повышение поистине до небес — ибо отныне оно должно будет открыто занимать место обессилевшего религиозного сознания. От Винкельмана эта линия тянется до Джона Раскина и далее[572]. Только к концу XIX в., не без влияния техники фотографии, волна искусства докатывается до приобщившихся к образованию масс. Искусство становится сферой публичной жизни, любить искусство становится хорошим тоном. Представление о художнике как о существе высшего порядка проникает повсюду. Снобизм получает широчайшее распространение среди публики. В то же время судорожный поиск оригинальности становится главным импульсом создания художественной продукции. Эта постоянная потребность во всем новом, доселе неслыханном, устремляет искусство со стапелей импрессионизма к эксцессам XX столетия. В отношении пагубных факторов современного производственного процесса искусство оказалось уязвимее, чем наука. Механизация, реклама, погоня за внешним эффектом влияют на него больше, потому что оно более ориентировано на рынок и работает с привлечением технических средств. Во всем этом не так просто найти игровой элемент. С XVIII в., когда искусство стали осознавать как фактор культуры, оно, по всей вероятности, больше потеряло, чем приобрело в своем игровом качестве. Означало ли это подъем? Не трудно было бы показать, что для искусства было некогда благом в значительной мере не осознавать ни того смысла, который оно несет, ни той красоты, которую оно творит. Вместе с уверенностью сознания своего высокого назначения оно что-то утратило от своего вечно детского бытия. Если же взглянуть на все это с другой стороны, определенное усиление игрового элемента в художественной жизни можно было бы увидеть, например, в следующем. Художник рассматривается как исключительное существо, возвышающееся над толпой своих соплеменников, и известное почитание должен поэтому принимать как нечто вполне заслуженное. Чтобы иметь возможность переживать это сознание своей исключительности, он нуждается в почитающей его публике или в группе собратьев по духу, ибо массы одаривают его почестями, которые, самое большее, сводятся всего-навсего к фразам. Как и поэтическому искусству древности, современному искусству необходима определенная степень эзотеричности. В основе всякой эзотеричности лежит некий уговор: мы, посвященные, будем считать это тем-то, понимать так-то, восхищаться таким-то. Все это требует наличия игрового сообщества, которое окапывается, прячется в своей тайне. Всюду, где пароль на — изм скрепляет воедино некое художественное направление, явно вырисовывается картина игрового сообщества. Современный аппарат организации общественной жизни, с литературно изощренной художественной критикой, с выставками и лекциями, призван к тому, чтобы повышать игровой характер художественных манифестаций. П.С. Андрею Адамову: Хотел Вам вчера исповедаться, отец Андрей, но личка Ваша скрыта... тогда я в дневнике лично для Вас запись сделал с грифом "совершенно секретно" и с просьбой никому, кроме Вас, не читать... но кто-то прочитал и на запись повесили замочек. Куда к Вам с содержимым своей черепушки обратиться можно? А Перцевой хлебушек я не отбирал, я такой, как она пользует, не потребляю... это чисто мои бублики, собственного испечения, клянусь черепушкой. Дедусе: Играют все - и дети, и дедуси, такие вот по жизни чудеса, а если кто серьёзностью надулся, то это однозначная шизА... ) Радио Ли: Да когда ж Вы ныть-то перестанете, креативщик районный?... А насчёт одиночество viz кармадрочерство это Вы со знанием дела, да... ) П.С. Из главы "ИГРА и ПОЭЗИЯ" я выбрал самое-самое, на мой взгляд, простое и применительное к нашим играм (приблизительно %10 от всего её содержания. И хорош бы я был, если б начал великого Хейзинга своими словами пересказывать...) П.П.С. Граждане-товарищи, зашедшие почитать об Игре и Поэзии, вы посмотрите только - как разговорилось Радио Ли, как я его растормошил, как в нём всё так живо отозвалось, сколько мысли, мудрости, знания в его блестящих комментариях, сколько заботы и внимания к теме! Эээ..., да не зря я этот постик накарябал, право не зря - вот что слово Хейзинга животворящее делает - человек из замороженного зомби, ожидающего привоза мебели, прямо на глазах в психолога, философа и крутого мыслителя превращается! Чудо, настоящее чудо!...)

2 февраля 1274 год – Состоялась первая встреча Данте и Беатриче, чей образ на протяжении всей жизни вдохновлял создателя «Божественной комедии». 1872 год – В Константинополе в возрасте 20 лет от туберкулеза скончался армянский поэт Петрос Дурян. 1882 год – В Дублине родился ирландский писатель и поэт Джеймс Джойс, представитель модернизма. 1922 год – Написано стихотворение «Ну, тащися, Сивка…» Велимира Хлебникова. 1940 год – В Москве в возрасте 41 года расстрелян советский писатель, публицист и общественный деятель Михаил Кольцов, редактор журналов Огонёк, Крокодил, За рубежом. 1942 год – В Ленинграде в тюремной больнице в возрасте 36 лет скончался русский советский писатель, поэт и драматург Даниил Хармс, основатель объединения ОБЭРИУ. 1947 год – В Станиславе родился русский поэт Алексей Цветков, лауреат премии Андрея Белого (2007) и Русской премии (2011). 1970 год – В Пенриндайдрайте в возрасте 97 лет скончался британский философ, логик, математик и общественный деятель Бертран Рассел, лауреат Нобелевской премии в области литературы 1950 года. 2019 год – В Дареме, штат Северная Каролина в возрасте 97 лет скончалась американская писательница Кэрол Эмшвиллер («Я живу с тобой, и ты не знаешь об этом»), лауреат премии «Небьюла».

Привет всем, кто меня ещё не забыл!.. ) Пока местные светила взахлёб и горячечно спорят о том, что лучше, главнее и важнее в настоящее время – силлабо тоника, постмодернизм, верлибр или смесь № 5 – гетероморфный стих… мы, скромные графоманчики («набежавшая куча каких-то людей, 90% изречений которых на сайте -- токсичный мусор, тот же лавпоэтик и его собратья по разуму»), считаем, что все виды хороши, если написаны красиво и от души… Нагловато, конечно, выступать от имени «всего графоманского народа», но, в то же время, я, как один из ярчайших его представителей, смею заявить (т.е. опять токсично помусорить), что нам, «пишущим в столбик» и «от души» или «с душой», как бы омерзительно это не выглядело для некоторых, презирающих подобный «нарот», хорошее нравится во всех видах, формах и названиях. И, если на сцене, появятся такие вот исполнители, как Luciano Pavarotti и James Brown, то, чтобы они ни пели, как бы это не называлось на различных курсах, семинарах и в учебниках, мы будем только рукоплескать!...

Всё чаще плескаются на сайтовских ветрах, угождая то в одного, то в другого ярлыки с надписью "графоман". Слово это у нас тут часто используется как уничижительное прозвище, почти как ругательство, как что-то близкое к поэтическому лоху. Дублирую давнюю публикацию из своего дневника - на подумать. Так ли уж много у нас тут графоманов? А кто, собственно, такой - графоман? По Ожегову, это бездарный, но плодовитый писатель. В словаре иностранных слов русского языка графоман - это человек, страдающий болезненным пристрастием к писательству, сочинительству. У Ушакова графомания - это "психическое заболевание, выражающееся в пристрастии к писательству, у лица, лишенного литературных способностей". Получается, что ключевая часть в слове "графомания" - это "мания", патология, болезненное пристрастие. А вот какие признаки графомании (видимо, зарождающейся) приводит автор книги "Графоманы и писатели" Г.Жадько: * болезненное отношение к критике, восприятие её в качестве личного оскорбления, переход на личность критика; * склонность постоянно привлекать внимание к своему творчеству, декламировать свои сочинения, упоминать освоих регалиях и знакомствах в литературном мире; * уверенность, что произведения создаются дарованием автора, "рождаются сами собой", достаточно начать писать; отсутствие желания переписывать творение, работать над ним, обновлять его; * отсутствие своего стиля; вторичность творений, оставляющих у читателя впечатление, что где-то он это уже читал и желание не дочитывать до конца; * заносчивость, склонность к конфликтам по поводу своего "творчества"; * невнимание к людям, отсутствие интереса к ним, излишний пафос в разговорной речи, неспособность на самоиронию; * стремление писать много, придавать значение количеству написанного в ущерб качеству; * отсутствие самобытности творений, собственных интересных мыслей, множество цитат и литературных штампов; * первоочередная нацеленность на всё, что тешит тщеславие: красочные обложки, анонсы, хлёсткие названия, публикации; * нужда в постоянном успехе, восхвалении своего мнимого таланта, нежелание находиться в тени; * зависть к успехам молодых талантов, нежелание им помогать, отношение к ним как к конкурентам; * способность ради славы и успеха пойти на поводу у моды, смаковать жареные факты, копаться в грязном белье. Все ли неодарённые писатели - графоманы? Где грань? Не секрет, что есть куча бездарных писак – абсолютно не графоманов. Это дельцы, чутко улавливающие актуальные веяния в обществе, добивающиеся официального или коммерческого успеха своей бездарной писанины. Графоманией это не назовёшь, это ловкачество. Никакой страсти к своему занятию у таких авторов нет, им нравится результат: деньги, звания, слава. Высказывается мнение, что признание литературными организациями, величина гонорара – не гарантия, что перед нами не графоман. Однако и отсутствие признания и гонораров – не признак графомании. Есть еще одна категория авторов – пишущие для своего удовольствия. Они не претендуют на признание и славу, не огорчаются от непризнания, не считают себя гениями. Просто пишут в охотку. Это тоже не графоманы. Нет у них непреодолимого стремления писать. Как нет и обязанности повышать своё мастерство. Таким образом, критерии графомании достаточно расплывчаты. Нет такого правила, чтобы ее определить в точности. Наиболее точным критерием графомании называют болезненное восприятие критики, вплоть до нежелания её слушать, обидчивость по отношению к критикующим. Вот такой небольшой экскурс по просторам интернета на предмет выяснения то и дело всплывающего понятия.