Альбом  

Дорогие друзья! Вот решил вам рассказать о своем командире роты герое России Гридневе Вадиме Алексеевиче. В преддверие дня защитника отечества будет как никогда актуален рассказ о настоящем русском офицере. На таких как он хочется ровняться. Лично я ему обязан жизнью и к моим словам присоединятся все парни моего отряда. Биография Вадим Алексеевич Гриднев родился 29 сентября 1972 года в Горловке Донецкой области. Детство провёл в селе Воронцовка Знаменского района Тамбовской области. В 1989 году окончил Воронцовскую среднюю школу, работал тренером в ДЮСШ, занимался парашютным спортом в школе ДОСААФ в Тамбове. В 1990—1994 годах обучался в Рязанском высшем воздушно-десантном командном училище. Участник боевых действий в Чечне в 1994—1996 годах, командир разведгруппы 45-го отдельного полка специального назначения ВДВ, был дважды ранен. В 1997—1998 годах в составе миротворческого контингента ВС РФ находился в Югославии. В осени 1999 года находился в третьей командировке в Чечне. Указом Президента Российской Федерации от 4 мая 2000 года гвардии майору Гридневу Вадиму Алексеевичу присвоено звание Героя Российской Федерации «за мужество и героизм, проявленные в ходе контртерористической операции в Северо-Кавказском регионе». Награждён двумя орденами Мужества, орденом «За военные заслуги», медалью «За отвагу». Это его интервью одному из военных корреспондентов. Прочтите я думаю кому-то из вас оно покажется интересным: В ОТЛИЧИЕ от неуловимого Джо из бородатого анекдота, Вадим был мне нужен позарез. Но хоть палатки наши и стояли бок о бок, поймать его мне никак не удавалось. — Он сейчас на задании. Где, когда вернется? Сами не знаем... — отчаянно врали разведчики. Изредка, впрочем, удавалось Вадима застать. То после боевых — видно, что чертовски устал, много ли тут поспрошаешь? То перед очередным заданием: вновь-таки не до разговоров душевных. Вдобавок ко всему Вадим еще и молчуном выдался редкостным — слова не вытянешь. Никак не клеился задуманный очерк! Недели через полторы я улетел, а Вадим остался в Чечне. Конечно же, я о нем справлялся. Вдруг узнаю, что Вадим в госпитале. Ничего страшного, успокоили врачи: ночью с тормозов сорвался “Урал”, наехал на палатку. Всего-то парочка переломов, жить будет!.. Потом Вадим снова оказался в Чечне, некоторое время не было о нем известий... И вот читаю в газетах: майор Вадим Гриднев — Герой России! Дозваниваюсь до полка: “Вадим, поздравляю, рад за тебя! Когда увидимся?” Куда ему теперь было деваться... ПЕРВАЯ Чечня свалилась на Вадима с внезапностью выпавшего накануне снега. Памятное то воскресенье Гриднев промерз в наряде — был начальником патруля. Только сменился, мысленно уже оттаивая в домашнем уюте, — срочный вызов к комбату. — В Чечню полетишь? — с порога огорошил “батя”. — Полечу... Так точно! — выпалил по-уставному. Жене о командировке на “юг” решил не говорить: ей-то зачем эти тревоги? Тем более Лена ждала первенца... Выдумал — едет на учения в Псков. Оставив жену в счастливом неведении, улетел. Он, впрочем, и сам еще мало что понимал. Обычная, как тогда казалось, командировка, как-нибудь перемелется... Реальность быстро и убедительно дала о себе знать. Под Гудермесом долго кружили на вертолете: несколько раз попадали под обстрел, высадиться так и не смогли, вокруг полно боевиков... В ночь на второе января разведгруппа лейтенанта Гриднева вошла в Грозный. Увиденное потрясло. Разбитая техника, трупы. Шарахающиеся по городу солдаты из перемолотых в боях подразделений. В глазах местных жителей — отчаяние с надеждой на избавление от бандитского ига. Животный страх на лицах затурканных дудаевской пропагандой чеченцев. И — нескончаемые бои. Тяжелые, изнурительные. — Что больше всего запомнилось? — переспрашивает Вадим. — Первое впечатление такое: бандитскую эту сволочь можно и нужно бить! Взяли без потерь нефтехимический институт — у всех окрыленность! Рохлин запомнился: в том самом подвале в ушанке, с треснувшими очечками. Еще как штурмовали Совмин: готовились в два ночи, потом перенесли на час, снова на час... Поперлись туда в девять, когда уже рассвело. “Духи” этого и ждали. Мина попала в БТР, сдетонировал боезапас — десять погибших... В том числе и замкомроты — старший лейтенант Костя Голубев. Много чего было... — В критические ситуации, наверное, часто попадали? — Был такой случай. Сколько в засады, дозоры ходил, а тут... Простая, как валенок, ситуация: нужно было найти место для ночевки. Идем вместе с ротным, я впереди. Вдруг из темноты: “Стой! Пароль!” А мы только что вернулись с больничного комплекса — двое суток вели там наблюдение, новый пароль не знаем. Здесь же за это время зенитчики расположились... Ну все, думаю, крышка — часовой уже патрон в патронник загнал. “Пароль!” — нервно кричит. Что делать? Стоим не шевелясь. “Солдатик, — говорю, — ты только успокойся, ты только не стреляй”. Так, мол, и так, мы свои, два дня назад пароль был “Воронеж”. — Пароль!!! — Солдатик, — стараюсь как можно спокойнее, а у самого аж пот ручьем, — ты позови кого-нибудь, ты только не стреляй. Позвал, слава Богу, разобрались... В конце января Гриднев вернулся в свой полк. Два дня отпуска — и на службу. * * * В МАЛЬЧИШЕСКИХ его мечтах десантура решительно отсутствовала! Родился и взрослел Вадим в сельской глубинке, в семье с сугубо мирными профессиями. Класса с шестого, правда, засобирался в военные летчики. Увидел по телевизору “Служу Советскому Союзу” — в передаче рассказывалось о ВВС — и загорелся. Тем более интересно было узнать: какими такими ветрами занесло его в крылатую пехоту? — Не было никаких ветров, — смеется Вадим. — Приехал к односельчанину сын, выпускник Рязанского училища, при полном, так сказать, параде. Увидел его, разговорились, тут я и пропал: только в десантное! Военком, не знаю уж почему, пытался разубедить: “Дались тебе эти ВДВ! Вон сколько училищ — и к дому поближе, и конкурс пониже”. Я — ни в какую! Добился, отправили его в Рязань. Но вскоре, расстроенный, вернулся обратно: двойка на вступительных по истории — гуляй, Вадик! Другой, может, гулял бы, он же и в свои шестнадцать характером обладал твердым: пошел, не теряя времени, в спортклуб ДОСААФ. Ночи, как бомж, коротал на вокзале. Зато через год было за окрепшими плечами парня полсотни парашютных прыжков! В военкомате все Вадима уже знали. Железно договорились: если и теперь не поступит, ВДВ от него никуда не уйдут — будет там служить срочную... Но Вадим поступил! — Учеба была не в напряг. Взвод у нас был хороший, дружный. Судьба потом многих раскидала. Кто-то ушел со службы. Виталик Талабаев, майор, с ним мы прошлым сентябрем вместе улетали на Кавказ, погиб... Училище Гриднев окончил в 94-м. А через полгода грянула первая Чечня. * * * — МНОГО чему нас она, проклятая, научила. — Вадим, щелкнув зажигалкой, прикуривает очередную сигарету. — Вернувшись, первым делом стали избавляться от десантно-романтического шовинизма: всех этих каратэ, битья бутылок о головы... Не нужно это на войне! Там нужно другое, настоящее — этим вот вплотную и занялись. Ну например. Стали отрабатывать огневые “двойки” и “тройки” — раньше такого не было. Внесли коррективы в действия боевых дозоров. Особый упор, понятно, сделали на антиснайперскую подготовку, хотя и другие — тактико-специальная, физическая, военно-медицинская — тоже в тени не остались. Больше внимания стали уделять вопросам корректировки артогня и наведения авиации, технике маскировки и передвижения, стрельбе по движущимся целям, встречному бою, выдвижению под огнем противника на рубеж. Все это с имитацией выстрелов, взрывов — почти как в реальном бою. Сами разработали новые стрелковые упражнения. Улучшилось боевое управление: в первую кампанию было три радиостанции на всю группу, теперь у каждого своя... — Эти бы коррективы — да пораньше... Ладно хоть перед второй кампанией многое удалось исправить — вынудили обстоятельства, — вставляю свое слово. — Если мы и подготовились на этот раз лучше, то уж не благодаря, а вопреки обстоятельствам, — с досадой поправляет Вадим. — Можно ли совместить нормальную боевую учебу с таким, как сейчас, финансированием? Нас еще и “секвестировали”: людей не хватало, полк задыхался в нарядах... На энтузиазме, самоотверженности мужиков только и выезжали. Кому-кому, а нам еще после Хасавюрта было ясно: раньше или позже, но в Чечню придется возвращаться. В отличие от первой командировки, на войну в пылающий Дагестан Гриднев отправлялся с тяжелым чувством. Ему ли было не знать, что их ждет... Изредка в суматохе сборов удавалось заскочить домой. Неугомонные дочурки-погодки Настя и Даша в счастливые эти минуты способны были развеять любую печаль. По малолетству они еще не понимали, куда это так серьезно готовится их папа. Перед отлетом собрал свою роту. В наступившей тишине медленно обвел взглядом — за жизни этих мальчишек он отвечает головой. Прикинул: имеющих боевой опыт лишь двое — он сам да старшина роты старший прапорщик Решетов. Негусто... — Ребятки, — сказал просто — это не по телевизору фильмы про войнушку смотреть. Там, куда летим, могут взаправду ранить. Могут взаправду убить. Можно еще отказаться... Дружное в ответ: — Мы ведь уже все решили! Мразь эту нужно извести раз и навсегда! Услышать другое он, в принципе, и не ожидал. * * * ДАГЕСТАН, Ногайская степь, Гудермес, Аргун, Центорой, Сельментаузен... По одним только названиям впору изучать географию. Сутки через двое, нередко и через день — труднейшие, опаснейшие рейды по бандитским тылам. Какой из них был “самый-самый”? — Трудно сказать. Может быть, этот... Задача была обычной: скрытно выйти к горному хребту, организовать там наблюдение. При обнаружении боевиков навести огонь артиллерии и авиацию. Район неспокойный, чутье с самого начала говорило: что-то там произойдет, — рассказывает Вадим. Выдвигались, как водится, ночью. Тремя группами. Километра через два обнаружили замаскированную БРДМ со свежими бандитскими “автографами” — густыми следами на только что выпавшем снегу. Еще через пару километров, на склоне хребта, — тщательно оборудованную позицию... Уже наверху одну из групп Гриднев направил на противоположную сторону ложбины. Вовремя: там, в тумане, скоро послышался натужный звук мотора. Затем оживленные голоса. Из ближнего селения приехали на позиции боевики. С комфортом, на автобусе, как на работу. Таял туман, светало. Взгляду десантников предстал по-своему живописный пейзаж: чуть ли не все плато было изрыто окопами. Высланную вперед группу боевики засекли. Отстреливаясь, разведчики без потерь вернулись обратно. Теперь надо было спешить. Быстро заминировав подступы, заняли круговую оборону. В эфир полетели координаты целей. Считанные минуты — и по растревоженному бандитскому гнездовью ударила артиллерия. Боевики кинулись по щелям... Гриднев корректировал огонь. Эстафету у артиллеристов приняли вертолетчики. Ни тем ни другим, однако, так и не удалось подавить “духовскую” зенитку: словно заговоренная, она лупила прямой наводкой по наблюдательному посту Гриднева. “Огоньку” добавлял установленный на “уазике” миномет. Сообразив, кто и откуда наслал на их головы снаряды, взбешенные бандиты решили во что бы то ни стало поквитаться. Разведчики отбивались. Благо пустующий бандитский окоп, в котором Гриднев предусмотрительно разместил свой НП, сработан был на совесть: умеют, гады... А на подмогу спешили уже братья-десантники. “Отлично, — в душе обрадовался Вадим подъехавшей бээмпэшке, — в момент теперь с зениткой разберемся!” Орудие, однако, задумчиво молчало. “Что еще за черт?” Выскочив из окопа, метнулся к машине. Нырнул в люк: “Дай-ка!” — решительно отодвинул вконец растерявшегося солдатика. Прильнул к прицелу. Залп, второй — от зенитки с “уазиком” остались лишь воспоминания. Полсотни боевиков в тот день так и не вернулись с грязной своей “работы”... На обратном пути проведали найденную ночью БРДМ — без топлива, но вполне исправна. К тому же именная: “Бамутский полк им. Д. Дудаева” — надпись по всему борту. На этой красавице вниз, под уклон, дальше и покатили... * * * ИЗ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ к званию Героя Российской Федерации: “Командир разведроты полка ВДВ капитан ГРИДНЕВ Вадим Алексеевич (майора ему вскоре присвоили досрочно. — Авт.) с 13.09.99г. выполняет задачи в зоне вооруженного конфликта в Республике Дагестан и с 1.10.99г. — на территории Чеченской республики. Лично участвовал во многих разведывательных выходах в тыл противника с целью разведки опорных пунктов террористов, устройства засад и минирования местности, проявляя при этом мужество и героизм... С 13. 09. 99г. по 4. 12. 99г. разведчики роты провели 35 выходов в тыл противника, в ходе которых выявили 26 скоплений боевиков, уничтожили 126 террористов. Участвовали в сопровождении двадцати колонн...” Было это написано еще в декабре, Вадим тогда находился в госпитале. Вначале представление завернут — подвигов маловато. Все будут за Гриднева переживать, больше всего — подчиненные. “Он нам, как отец родной! Классный мужик, человек! Требовательный офицер, справедливый! Главный его принцип — делай, как я! Жизнь солдатскую ценит превыше всего! Он у нас везучий, чутье разведчика никогда его не подводит!” — это все о нем, любимом командире... Потом представление дополнят. Уже после того, как он, подлечившись, снова отправится в Чечню. Вновь исходит сотни километров по горячим бандитским тылам. Пройдет еще немного времени, и майор Гриднев в очередной раз поедет на Кавказ, будучи уже Героем России.

Добрый вечер всем причастным. Марина по-прежнему находится в лейпцигском кардиологическом Хелиосе. Позавчера ей была проведено стентирование, Бог мой, третье, если я не ошибаюсь, по счёту. Напомню: стенты, установленные Марине в России, не работали должным образом ввиду Марининого тяжёлого сопутствующего диагноза. Спасали жизнь, продлевали её - но онкология провоцировала стремительные рестенозы. Немцы пообещали справиться с непростой ситуацией. Надеемся на европейские технологии Вчера Марина написала мне в фейсбучный мессенджер - дышу. Сегодня Вике Беркович - что ей горазды лучше и что медики на данный момент довольны результатом. Сегодня же Марина была на связи под моим постом в Фейсбуке. Уважаемая Администрация, я считаю возможным разместить в комментариях ссылку на тот самый пост. Люди, откликнувшиеся на призыв о помощи, достойны доказательств того, что Марина дышит - и порицает опостылевшую лейпцигскую овсянку, и благодарит лейпцигских врачей. И всех вас, незримо, между строк - щедрых, неравнодушных, сочувствующих и молящихся. Спасибо вам.

Уважаемые авторы Поэмбука! Наш поэтический сборник стихов для детей «Стихо-няня» готов к публикации! Перед отправкой его на модерацию, проверьте, пожалуйста, список, который я представила ниже, если кого-то или что-то пропустила или упустила, поправьте! Если есть что сказать, говорите! Стихи идут в следующем порядке: 1. Сверчкова Надежда «Дядя Дятел» 2. fridapol «Солнышко моё» (стих под фамилией) 3. Lara «Жираф и слон» (стих под фамилией) 4. Танита Раш «Что ел дождик?» 5. Макеенко Людмила «Первый снег» 6. Овезова Наталия «Кот», 7. «Коала» (2 стиха от орг-ра конкурса) 8. Матвиенко Елена «Обознался» 9. Рошковская Наталья «Жираф» 10. Сащенко Тамара «Сенечка и семечко» (от мод-ра) 11. Евстратова Елена «Данькины сны» 12. Саша Неместный «Кто это?» 13. Палий Галина «Императорский пингвин» 14. Кривушин Даниил «Чудеса Крайнего Севера» (от жюри) 15. Степанов Валерий (Сирбия) «Лиса-плутовка» 16. Чернявская Инна «Почему панголин похож на шишку?» 17. Шабалина Людмила «Лягушка и дождик» 18. Галат Ольга «Фыр-фыр» 19. Ильина Галина «В гости» (от жюри) 20. Tetra Lana «Хранительница снов» (стих под фамилией) 21. Небесная Людмила «Три снеговика» 22. Агапова Наталья «Пеликан» 23. Уварова Людмила «Бурундук» 24. Курбатов Сергей «Крот» 25. Шкодина Татьяна «Тучка» 26. VESTA «Совёнок», 27. «Васька кот и три мышонка» (2 стиха от жюри) (стихи под ф-ей) 28. Maksanya «Ёжик и льдинка» 29. СВЕТЛАНА «Кошка-ночь» (стих под фамилией) 30. Капелька «Месяц» (стих под фамилией) 31. Федотова Лариса «Фантазёр» 32. Боднар Нелли «Паутинка» 33. Соколова Наталья «Ливень» 34. Захаренко Анастасия «Храбрый адмирал» (доп.набор) 35. Казбанова Наталья «Фамилия для кота» 36. Fransuaza 15 «Паучок» (от жюри) (стих под фамилией) 37. Аня Санина «На хороший урожай» (стих под ником и ф-ей)(доп.наб.) 38. Вероника «Выходи, кто смелый!» (стих под фамилией) 39. Гавриленко Ольга «Жако» (доп.набор) Тридцать девять стихов вошли в сборник. Стихи размещала по призовым местам (1, 2, 3 – места!), далее в основном по композиционному характеру и тематике, плюс поздние стихи. Самое тяжёлое было – это постоянные сбои в оформлении (технические причины сайта), приходилось всё по нескольку раз проверять, переправлять. А в основном, это была интересная и увлекательная работа! Спасибо огромное всем авторам, которые отозвались на мою идею, спасибо огромное всем, кто помог мне в этом мероприятии! А я ещё пару дней уделю внимание проверке всего того, что мы тут натворили (в хорошем смысле) и отправляю книгу на модерацию! Как говорит наш физкультурник: - Кто молодцы? – Мы молодцы! Всем улыбок и доброго настроения!

Марина Якимович (Марина): Ирина, я хочу поблагодарить Вас за согласие дать интервью. Вы довольно известный человек на Поэмбуке, не нуждаетесь в представлении. И всё же о Вас хочется узнать побольше. Расскажите о детстве, о книгах, на которых Вы выросли. Когда Вы начали творить? Помните ли Вы своё первое стихотворение? Кому первому Вы показали свои стихи? Как это было встречено? Ирина Чуднова (Ирина): Книги. Конечно, их было много, как и у любого читающего ребёнка в советское время — в школу я пошла в 81-м, закончила в 91-м, как раз в лето окончания большой страны. Сперва были книги, которые мне читали взрослые, в числе их сказки и стихи — тот же Пушкин, Корней Чуковский — у Корнея особенно западали в память сказки с архетипами — «Краденное солнце», «Тараканище», «Муха-цокотуха», я их знала наизусть, и думаю, что легко вспомню и сейчас. Потом научилась читать сама, ближе к школе. И могла бы пойти сразу во второй класс, если бы скорость чтения была бы повыше, но читать я тогда не очень любила, потому и скорости не хватало — стимула не было, а полюбила к середине первого класса. И тут пошли книги, которые я начала выбирать сама. Какие-то сами собой разумеющиеся вещи приходили ко мне не враз и оказывались невероятными открытиями, переворачивающими всё представление о мироздании вверх дном. Например, я не понимала, что книги бывают детские и взрослые, что бывает фантазия и реализм, поэтому события в «Тараканище» казались мне вполне вероятными, просто изложенными иносказательно, а события, скажем, книги Фраермана «Дикая собака Динго» изложенными впрямую. И только потом, может быть, классе в пятом или шестом, я поняла, что сказка и фантастика — особые жанры. Ещё я не знала, что книги бывают детские и взрослые (из детских мне нравилась «На аптекарском острове» Николая Фёдорова), дошло это разделение до меня где-то ко второму классу. Назову несколько повлиявших на меня особенно. Главными книгами сказок были две «Латышские сказки» — это книга ещё детства моей мамы, 50-х годов, с пожелтевшими страницами и матерчатым переплётом, «Сказки народов мира» — с бело-голубой глянцевой обложкой, очень она мне нравилась, там были сказки со всего света. Николай Сладков «Под шапкой-невидимкой» — прекрасная книга о природе, мне она была ближе книг Пришвина. В конце первого класса я прочитала почти подряд Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика» и «Кто придумал календарь?» (кажется, так называлась книга). Гайдар потряс меня языком, которым книга была написана — у меня поднялась температура от читательского возбуждения, и меня оставили дома, я проглотила книгу и начала читать сначала (вообще эта привычка работает и по сей день — если читать книгу дважды, на втором кругу отлично видно, как она устроена, и видно, выдерживает ли мир поверку спойлером). После Гайдара я старалась выбирать книги не только по содержанию, сюжету (про что?), но и по авторскому языку (как написано). «Кто придумал календарь?» — это была книга, которая открыла для меня историю, до этого я жила в мире, который ограничивался историей взрослых меня окружавших — то есть сотворение мира произошло в момент рождения моих прабабушек, ну, в крайнем случае — их родителей :-) А тут оказалось, что были цивилизации, при которых всё было совсем не так, как в наше время. И тут я влюбилась в историю. Потом, классе в шестом, такой же переворот произошёл, когда я увлеклась ещё и геологией — историей Земли до появления человека. Ну, и довольно про книжки — кто из нас не читал запойно в детстве? Я не люблю слово «творить» применительно к деятельности человека, хотя производное слово «творчество» воспринимаю спокойно. Вместо слова «творить» в литературном использую «писать» или «сочинять». Первое стихотворение я сочинила ещё до школы, в пять с половиной лет. Писать я не умела, поэтому рассказала его прабабушке, которая его записала и подарила мне через несколько лет, когда я смогла оценить значение. На листочке со стихотворением стояла дата и место написания. С тех пор у меня все стихи атрибутируются временем и местом. Сам момент, вызвавший стихотворение, я помню — это было невероятно сильное переживание — с мурашками по коже и холодком под ложечкой. Собственно, эти ощущения за более чем сорок лет с первого стихотворения никак не изменились. Кстати, после первого класса во время летних каникул я показала это стихотворение библиотекарше, и спросила, что она про эти стихи думает — и получила первую «критику», которая меня удивила. Обдумав это со всех сторон, я решила, что показывать такие вещи надо видимо иначе и другим людям. Следующий раз, когда я спросила что-то вроде «ну, как?» — был в пятом классе. Стихи, написанные в школе, я приписывала другим людям, как правило, вымышленным, но бывало, что ссылалась на прочитанное в газете :-) Сходило с рук. Где-то, может быть, классе в пятом я вдруг осознала феномен авторства и перестала так поступать. Марина: Ирина, на нашем сайте Вас уже интервьюировал Сергей Касатов. Наши читатели имеют возможность ознакомиться с этим материалом. Я с удовольствием вставляю ссылку на интервью Сергея. Работа достойнейшая. https://poembook.ru/blog/32945 Я не хочу, чтобы мы с Вами повторялись, но несколько вопросов я Вам задам исходя из сказанного Вами. Вы говорите о себе «я не лингвист», скажите, бывало ли, что Вы чувствовали нехватку знаний в этой области? Вы жалеете, что Вы не лингвист? Ирина: Когда я так ответила Сергею, я имела в виду, что я не изучала китайский так, как его изучают те, у кого он специальность, я практически самоучка. Осваивала я его самостоятельно. Марина: Ирина, скажите, ведь именно эти два языка (китайский и русский) считаются самыми сложными из всех известных языков. Скажите, когда Вы переводите стихи, Вы ставите перед собой задачу прийти к эквиритмическому переводу или ограничиваетесь тем, что донесли мысль в стихотворной форме? И надо ли стремиться к сохранению всех форм оригинала? Ирина: Если это хоть сколько-то возможно — то да, я стремлюсь максимально сохранить то, что есть в оригинале (существуют даже уже традиционные приёмы, которыми переводятся китайские классические стихи), но чаще всего это невозможно. Русский и китайский достаточно далеки друг от друга — очень разно-устроены, к тому же, современный китайский язык претерпел за 20-й век революционные изменения, и они ещё далеко не окончены, говорить об этом можно долго, достаточно того, что пособия по изучению китайского разговорного языка в издательстве, где я работаю, переиздаются раз в пять лет, из-за того, что устаревает что-то, что-то новое появляется. При переводе поэзии всего всё равно не сохранить, потому, что другой язык — другая культура, другое поле, приходится чем-то жертвовать во имя чего-то, делать выбор. но это нормальный, каждый переводчик так поступает на любом из языков. Марина: А разве возможно такое, что язык (не только китайский, любой) претерпел изменения и этот процесс окончился? Мне думается, любой язык - материя живая и процесс изменений вечен, несмотря на то, что он крайне неприятен. Ирина: Учебники русского так быстро не устаревают. Тут надо понимать, что до фактически конца 19-го века начала 20-го литературы на разговорном языке практически не существовало. Так что, многое в языке приходится пересоздавать заново, открывать, отыскивать способы передачи смыслов. Марина: Ну, я думаю, что Вы за этими изменениями поспеваете. Я понимаю, что прожив так долго в Китае и занимаясь (в самом широком смысле) литературой, нельзя не выучить язык в совершенстве. И всё же, Ирина, у Вас бывает, что Вы обращаетесь к словарям? Бывает ли, что Вы не можете выразить мысль, которая «вертится на языке»? Ирина: Словари — наше всё. К словарям постоянно обращаются все образованные китайцы, которые работают со словом. И чем образованнее, тем больше обращаются. Марина: Значит, когда Вы работаете над переводом, Вы составляете подстрочник к тексту, или Вам это не нужно совсем? На какой язык переводить легче? Ирина: Это не в один проход работа. Во много проходов. Но я и со своими стихами так работаю. Слову надо устояться, пока они все не оботрутся друг о друга. Со своими стихами я не ограничена, могу пойти так далеко, как захочу, но с переводами так нельзя, там важно передать то, что есть в оригинале. Причём, желательно, чтобы знающий оба языка человек, смог найти по переводу оригинал. Я сама считаю такие переводы лучшими, и придерживаюсь этого принципа в своей работе. Разумеется, на родной переводить всегда легче. Марина: Вы переводами занимаетесь и на сегодняшний день? Ирина: Да, переводами поэзии. Я пока подержу в тайне проект, которым занимаюсь, но скоро, думаю, об этом станет известно :-) Марина: Интрига есть! Ждём! Ирина, Вы когда-нибудь ставили перед собой сверхзадачи? Например, перевести «Один день Ивана Денисовича»? Или переводы только по мере необходимости? Ирина: Это задачи для китайских переводчиков. Тем более, что чем классичнее классика, тем больше переводчиков в Китае берутся за эту задачу. Казалось бы, ну, два-три и довольно — но нет. Искать ключи сподручнее под фонарём :-) Есть даже скандалы между некоторыми переводчиками из-за того, что один пользуется переводами второго как подстрочником. Годами люди не общаются и не ездят на мероприятия, куда ездит один, так другого не встретишь :-) Марина: Ну я в такой ситуации тоже пошла бы на конфликт, вообще мне это кажется варварством. Я думаю, что перевести произведение и сохранить автора - невозможно. Надо пытаться его хотя бы сохранить максимально, потому что перевод - это всегда редактура. А перевод по переводу - редактура двойная. Или я ошибаюсь? Ирина: Это всем кажется варварством, кроме того, кто так поступает. Но если человек уважаем, а издательство, которое берёт его перевод, слишком доверяет авторитету и его предыдущим заслугам, то подобное вполне вероятно. К тому же, два человека поссорились — один сказал, ты пользуешься моими переводами как подстрочником, ведь ты даже языка не знаешь, а другой ему — у меня достаточно учеников, которые могут сделать подстрочники — то остаётся только руками развести. Дело ясное, что дело тёмное. Я к тому, что подобные вещи бывают. Но они бывают и вообще. Погуглите, переводы, например, Алана По «Ворон», за это стихотворение часто берутся люди, которые не знают английского совсем. Просто пишут свои переложения. А китайская ментальность вообще на тексте строится. Тут культура в основном письменная, даже археология занимается тем, что ищет следы объектов и событий, о которых писали в древних документах. Не так давно нашли подтверждения существования одной из ранних династий, которую считали мифической. Оказалось — правда. Марина: Оставим переводы. Я хочу спросить Вас о менталитете, вернее о менталитетах в сравнении. Скажите, Вас долго воспринимали, как человека чужого? Вам доводилось столкнуться с ксенофобией? Как и в чём это выражалось? Ирина: Всегда воспринимают. Всё-таки среди азиатов европеец выглядит чужим. Конечно, в меньшей степени, чем свежеприехавшего человека, но куда ж я дену свой разрез глаз и высоту переносицы? :-) Своим — это когда поговорят, поймут, что я вполне вменяема и понимаю то, что должна понимать. И то, всегда есть степень допуска и близости. Это не русская душа нараспашку. Такого феномена нет. Ксенофобия — это должно или как-то особенно не повезти или специально наработать или под кампанейщину попасть. В общем, пока за 27 с половиной лет ничего такого не случалось. Марина: Что в китайском народе есть такого, чего, к сожалению, нет в россиянах? Чему нам у них стоило бы поучиться? Ирина: Мыслить долгой перспективой. В России очень короткий горизонт планирования. В Китае народ откладывает. Даже если человек зарабатывает мало, всё равно будет копить. И ещё момент — забота о своём лице подразумевает заботу о лице визави. Это, кстати, и есть китайские церемонии. Марина: Ирина, Вы (по Вашему же определению) автор стихов и короткой прозы, преимущественно тяготеющей к магическому реализму. Скажите, почему? Не кажется ли Вам, что в нашей жизни столько фантастического и при этом совершенно естественного, что нет смысла прибегать к магии? Или это открывает какие-то дополнительные возможности? Ирина: У меня есть рассказы, в которых довольно явный нереалистический элемент, который нужен для того, чтобы смоделировать ситуацию, в которой раскрываются характеры героев. Например, в рассказе «По голубым предутренним дорогам» я исследовала, чем могло быть оплачено внутреннее право палача казнить действительной волей неба. В рассказе «Юйцзяшань» даже пейзаж совершенно реальный до последнего топонима, но там дан восточный «бесперспективный» подход, когда в центре мироздания оказывается мудрец, не исключающий пустоту. Про этот рассказ когда-то хорошо сказал Борис Ковальский в эссе «Ключик с правом передачи». Элемент нереализма для меня всегда способ сократить текст и уплотнить, не потеряв воздух, это же я делаю в стихах — стараюсь вместить как можно большее в достаточно малый объём текста. Марина: А стихи? Скажите, зачем (ну или почему) человек пишет стихи? Почему их пишете Вы? Что это? Выхлоп энергии? Реализация творческих амбиций? Ирина: если честно — не знаю. Я пишу их не почему и не для чего. Возможно, в силу того что это для меня естественно, хотя я не писала 12 лет, и это были тяжёлые годы. Когда нормальная жизнь стала ко мне возвращаться, первым делом вернулись стихи, и я стала планомерно возвращать способность не просто чувствовать поток, но управлять собой в этом потоке. Когда научаешься этим управлять, это как открытие третьего измерения —совсем другое чувство, своего рода новый уровень владения своим даром. Может быть, у тех, кто пришёл к сочинительству в осознанном возрасте, это изначально иначе, но я в этим прожила с пяти до тридцати как с чем-то неотъемлемым. И 12-ть лет молчания были существованием человека, отрезанного от чего-то присущего ему. Как если бы представить, что вот между тобой и твоей рукой стоит невидимый экран, и то, что до экрана ты чувствуешь, а то, что после экрана живёт как бы без обратной связи с тобой. Конечностью можно пользоваться, как я могла пользоваться версификаторскими навыками, но это было не то. Сейчас иначе. Поэзия для меня один из корневых смыслов существования. Может пафосно, но я так чувствую. До 26-ти у меня не было амбиций даже публиковаться где-то. То есть, я не воспринимала стихи как продукт, только как часть этого потока. Марина: Ирина, а зачем Вам в таком случае нужен читатель? Нужен ли он? Почему Вы пишете - понятно, а публикуете зачем? Ирина: Тут есть история. Стихи я показывала людям, если это по какой-то причине имело смысл. У меня всегда было много стихов-посвящений, которые я естественным образом дарила адресатам. Адресаты, случалось, показывали их общим знакомым. Это существовало как такая древняя форма бытования поэзии. Иногда я пользовалась стихами, как способом донести лучше свою мысль, чувство или отношение к чему-то. То есть, я не писала в стол и не скрывала, что пишу стихи. Но у меня было такое представление, неизвестно откуда взявшееся, что публиковать это не надо, а надо перед смертью всё собрать, упорядочить и оставить кому-то. И если это чего-то стоит вне меня, тогда пусть эти некие другие и публикуют. В общем, я была уверена, что продвигать своё творчество я не должна. И вот в 1999-м году мои стихи увидел профессор Кудряшов, приехавший в Китай в командировку. И попросил у меня несколько в письменном виде. Я записала. Он увёз в Россию, а где-то через полгода, уже в 2000-м, мне пришёл по почте журнал, где были опубликованы эти стихи. Паче чаяния я не обрадовалась — одно из них было сокращено, как мне сказали, из-за того, что не умещалось на страницу. И, мол, чем больше стихотворений в подборке, тем лучше. Но мне это не понравилось. И я задумалась о том, что после моей смерти кто-то вот так же что-то подумает, и, следовательно, нужно какое-то место, где стихи будут представлены в том виде, как их задумал автор. Я уже пользовалась Интернетом, и знала, что там можно выложить тексты. И вот осенью 2000-го у меня появился свой компьютер с возможностью набирать тексты на русском и доступ в сеть прямо из комнаты общежития. И я стала изучать возможности самопубликации, долго осматривалась и в ноябре выложила свои стихи на Самиздате при Библиотеке Максима Мошкова. Так у моих стихов появились читатели, а впоследствии и издатели, и всегда ко мне приходили и просили прислать подборку, которые я, как правило, долго составляю, и страшно затягиваю с присылкой. Публикую, во-первых, чтобы они были в том виде, в каком их хочет видеть автор, так как по сей день издатели норовят с моими стихами что-то сделать, что мне не по нутру. Во-вторых, чтобы можно было показать тем, с кем я общаюсь (как и в школьные годы), просто сейчас проще дать ссылку, чем, скажем, показать текст на экране гаджета при встрече. А многих, с кем дружу, я благодаря стихам и узнала. Стихи мои за годы «выросли», у них завелась своя судьба, и мне приходится с этим считаться. Но есть и другой момент — отзывы и критика. Это уже нужно не стихам, а мне самой. В доинтернетный период я никогда не общалась с людьми, которые тоже пишут стихи, поэтому не знала, что можно обсуждать вопросы устройства и содержания стихов. Это оказалось настолько интересным, что вот уже 21-й год этим занимаюсь :-) Марина: Ирина, я глубоко убеждена, что поэт – это литератор. Он не только использует язык, как инструмент, он несёт язык, утверждает его, ему служит. На мой взгляд, он не может пренебрежительно относится к его нормам. У Вас встречаются стихи, где на весь текст два-три препинака. Это случайно? Или Вы пытаетесь этим что-то сказать? Или просто, Вы не считаете нужным над этим задумываться? Ирина: Я как раз не считаю поэзию литературой. Стихи как текст — да. Поэзия - есть нечто большее, чем искусство. Это отголосок творящей энергии, может быть, то самое реликтовое излучение, которое доходит до нас как отголосок Большого Взрыва. Но, если рассматривать поэзию в узком смысле, как совокупность текстов, которые не проза, то у неё свои правила и нормы языка. В том числе и по части синтаксиса и пунктуации. Например, знаки препинания могут быть опущены в некоторых местах (нерегулярно) или в некоторых местах регулярно, так я часто опускаю неэкспрессивиные знаки (точки и запятые) на конце строки, потому что тем самым утверждаю важность перевода каретки именно в этом месте. Внутри строки знаки препинания остаются на своих местах, если опущенный знак не приводит к желательной в данном случае амфиболии. При чтении в Интернете часто на эти вещи некогда обратить внимание, а многие и вовсе не знают о том, что графика и пунктуация текста — вплоть до дополнительных пробелов, увеличивающих расстояние между словами — это особые выразительные средства. Я как раз тому, как выглядит и как звучит стихотворение, какая у него — графика, пунктуация и форма вообще — придаю большое значение. Часто возвращаюсь к стихам, чтобы сделать ещё выразительнее. В общем, это не случайно. Для расширения кругозора могу порекомендовать работы по графике современного стиха Даши Суховей и Надежды Черных. Марина: Скажите, Вы когда-нибудь сочиняли для детей? Это особый вид творчества. На Ваш взгляд, это труднее? Если «да», то чем? Ирина: Это не то, чтобы труднее, для этого нужно другое устройство мышления. Для меня один из любимых авторов стихов для детей — Рената Муха. Вот хуже чем она не хочу. А как она — это нужно отложить на время всё то, что у меня в голове и перенастроить оптику. Хотя, я почти уверена, что для детей писала бы в обэриутском ключе. Марина: Согласна! Только в обэриутском! В интересности и образности обэриутам не откажешь. Один Хармс чего стоит. Но, как Вы думаете, должна ли детская литература быть поучительной? Или мораль должна быть исключена, поскольку убивает детскую тягу к чтению? Ирина: По-моему, очевидно, что убивает не только тягу к чтению, а и вообще желание воспринимать то, где есть явная мораль. Подобные тексты на заре детской литературы ещё как-то могли существовать, так как в те времена и литература для взрослых была склонна к морализаторству, но сейчас это и вовсе архаизм. Марина: Ирина, Вам наверняка доводилось сочинять, переживая разное настроение, в том числе и тяжёлое. Какое состояние более продуктивно? Ирина: В тяжёлом состоянии если что-то и писала, то это несколько, может быть, два-три стихотворения. Всё остальное пишется или в весёлом настроении или в состоянии сосредоточения. Даже вещи, которые могут показаться тяжёлыми, не были написаны ни от безысходности, ни в тяжёлом расположении духа. Я вообще не писала 12 лет, именно потому, что была в плохих состояниях, а на производство стихов нужна светлая энергия, и более того — нужна избыточная светлая энергия. Чтобы отдать другим, нужно обладать. Марина: Скажите, Ирина, Вы придерживаетесь каких-то своих правил, какого-то своего распорядка? Ну например, утро. С чего Вы начинаете день? Или это каждый раз по-разному? Как Вы думаете, что нужно, чтобы день сложился хорошо и зависит ли это от человека? Ирина: Боюсь, что нет. У меня несколько форматов бодрствования и сна (сейчас умные телефоны подстраивают зарядку под то, чтобы в последние полчаса перед пробуждением докинуть экстренно 20% до полного заряда, так вот мой вечно сходит с ума, от того, когда именно у меня будет формальное утро), если мне нужно куда-то идти из дому, вполне может подойти режим 24-26 часов через 10, а могут быть и какие-то другие варианты. В общем, врачам сомнологам мой «режим» не понравится. При этом у меня всё в порядке со сном, я могу спать где угодно. Чтобы день сложился хорошо — надо его складывать. Это становится понятно к годам обретения зрелости, как праздник зависит от тех, кто хочет или не хочет ощутить праздничное настроение, так и тут. Если человек физически здоров, он вполне может приложить силы к тому, чтобы и настроение было на высоте. Другое дело, если не хочет. Тут вряд ли поможешь. Марина: Чем заполнено Ваше свободное время? Что, кроме поэзии занимает Вас? Ирина: Я не делю время на свободное и несвободное. А время заполняю тем, что мне интересно. Возможно, исключительно в данный момент и больше никогда, а возможно и часто. Марина: Ирина, расскажите о своих друзьях. Вы часто собираетесь? О чём Вы говорите? Что Вам дорого в них и за что они ценят Вас? Ирина: Честно говоря, я не знаю, что тут можно сказать интересного для широкого круга читателей. Друзья и дружба — это дело довольно интимное. А чтобы дружить, не обязательно часто встречаться и даже вообще встречаться. Но это история поступков и отношения друг к другу. С каждым я стараюсь говорить о том, что интересно ему и что интересно мне, поэтому даже не знаю, как рассказать незнакомым людям, читающим это интервью, о чём я разговариваю с другими, незнакомыми им людьми — слишком много производных. В друзьях мне дорого то, что они есть, что они могут вытащить меня из моих глубинных состояний, слегка встряхнуть. Это иногда бывает не так-то просто. А что они ценят во мне? Пока не спросишь, не узнаешь, а это такой пафосный момент — вдруг спросить у кого-то, а что ты во мне ценишь? — я не думаю, что когда-то смогу его задать тем, с кем дружу. Может быть, они дружат со мной вопреки, а не благодаря? Марина: Ирина, в интервью Сергею Вы сказали: «Больше всего среди человеческих качеств я ценю благородство и милосердие», а какие качества в людях Вы наиболее порицаете? Что страшнее, чванство, зависть или неблагодарность? Ирина: Абстрактно трудно порицать какие-то качества, потому, что ещё со школьного времени, я осознала недостатки, как избытки достоинств. Например, излишняя рачительность порождает жадность. Так и у этих трёх вами перечисленных качеств есть оборотная сторона, зависть — порождена амбициозностью, желанием достигнуть многого, и как зависть может не приносить никому ничего плохого. Вот завидует человек, что у соседа, например, рифмы прекраснее, если он идёт прокачивать свои — кому от этого хуже? Но если он идёт понижать соперника в конкурсе — это уже нехорошо. Патологическая зависть — завидую всему, что есть у других, неприятна, если проявлена, но это приводит к тому, что человек утрачивает искренность в общении, и, как следствие — тех, кто хочет с ним общаться. Чванство — вообще никому не приносит зла, кроме его обладателя. Чванство — переразвитие тщеславия, которое в целом двигатель реализации в обществе, желания стать выдающимся и получить этому подтверждение. Если к почитанию есть объективные предпосылки — то разве плохо? Неблагодарность — качество, которое сказывается больше всего на самом неблагодарном. Если такому человеку помогли раз, то помогут ли во второй? С другой стороны, вполне вероятно, что неблагодарный исповедует не принцип «ты мне я тебе», а принцип «делай добро и бросай его в воду». Так что, порицаю в людях я, во-первых, в зависимости от ситуации, и во-вторых, часто человек может быть не хорош ситуативно, но хорош на длинной дистанции, там, где от его плюсов больше пользы, чем от его минусов. С другой стороны — есть такой грех уныние, говорят, самый страшный из всех семи грехов. Пожалуй, это корень многих других порождений отрицательного в человеке. Тот, кто не радуется жизни, не видит счастья от своей реализации в ней, может быть и жестоким, и ненавидящим, и мстительным, и масса всего остального. Он выносит в мир то, что есть в нём, потому, что считает, что мир ничего лучше подавленности и тоски не заслуживает. А вообще — психо-социальная незрелость — это набор неадекватных реакций человека практически по всем фронтам. Если я вижу такого человека, обхожу его стороной, с ним каши не сваришь. Наверное, я рассматриваю людей как набор потенций в динамике проявлений. Один и тот же может совершить подвиг и быть домашним тираном. Вопрос, что перевесит. Марина: Ну и последний вопрос. Скажите, если бы перед Вами навсегда закрывалась возможность пересекать границу, в какой стране Вы остались бы насовсем? Ирина: Сложно ответить. Давайте так — пусть это будет та страна, в которой те, с кем я счастлива. Марина: Я благодарю Вас, Ирина, за откровенность и уделённое мне время. Ирина: И вам большое спасибо за то, что расспросили! 18.02.21 г ..ЗЕЛЁНОЕ ИЛИ СИНЕЕ — ВЫБИРАЙ ..зелёное или синее — выбирай, хочешь спичку тяни, или монеткой сыграй, вынешь большее — меньшее в дар бери. Что же застит глаза и мучит тебя изнутри? Там, в вышине, в стоячей небесной волне, в неземном вине вопль неразделённой нежности — это звенит одна на всё небо цикада, и губы её в крови, а сердце у райских врат: белым крылом на закат, лазоревым на рассвет, под правым крылом сонет, под левым Сократ. Итак. Ты выбрал синее, мне ли тебя винить, одевайся, пойдём хоронить вечернее солнце — миг, и упало в траву. И теперь ты можешь присесть и услышать свою синеву, заслушаться холодом и тишиной до утра, чтоб увидеть, как светом морозным живёт игра отблесков розовых и синевы, а потом ты познаешь божественный трепет травы, осязаешь тайное бытиё и вдохнёшь аромат зелёный её. Вот тогда твоё сердце сорвётся цикадой звеня, ты на полуслове проснёшься и вспомнишь меня. 1-3.12.2016 г. г. Пекин, Байвань Чжуан — Лунцзэ Чуднова Ирина 09.05.2019г. г. Пекин, Лунцзэ Дорогие читатели, вы можете задать свой вопрос моей гостье. Автор самого интересного вопроса, будет премирован 50-тью серебряными монетами.

Вуз. Музыкальный факультет. Зачёт в сумасшедшей череде экзаменов последней недели сессии. Меня, как и половину нашего курса, неожиданно занесло на заочку в более чем осознанном возрасте и уже с приличным музыкально-учительским и концертным багажом. Прыгнула, как говорится, "в последний вагон". Вручаю свой реферат преподавателю. Наш профессор — психиатр, заслуженный врач России, уважаемый человек с колоссальным опытом и вечно плохим настроением от того, что приходится поневоле возиться со студентами. Ну, знаете ли, мы в этом не виноваты...   Предмет «Безопасность жизнедеятельности» к психиатрии имеет косвенное отношение, а к музыке, и, тем паче, к исполнительству — вообще никакого. Зачем он нам — не понятно. Но предмет есть, а преподавателей в вузах вечно не хватает. Профессор изучает взглядом. Типичный такой взгляд врача на пациента. Глядит так, что невольно чувствуешь себя тараканом- шизофреником, которого псих в палате загнал в угол тапком и заставил считать до миллиона.   Выбранная мной тема — плод полуночного бодрствования с тремя литрами черного кофе —многостраничная бессвязная лабуда, щедро сдобренная непонятными медицинскими терминами, взятыми из интернета, повествующая об аддиктивном поведении у подростков. Аддиктивное поведение в психиатрии — зависимость и последствия от пагубных пристрастий, таких как наркомания, алкоголизм, игромания и другие явления, не доводящие человека до добра. Для детей и подростков, как правило, фатальные. Пока искала материал для реферата, обрыдалась вся. Тема печальная и, к сожалению, неисчерпаемая.   Профессор начал издалека: — Прочёл. Нормально. Наверняка работаете с детьми? — Да, преподаю в музыкальной школе. — Какой возраст? — Подростки. От одиннадцати до шестнадцати. — Почему выбрали сию тему, Вам это близко? Я имею ввиду аддиктивное поведение у детей. Это же про Ваш контингент. Часто ли наблюдаете такое явление?   Здесь профессор заметно оживляется в предвкушении интересного диалога. Беседа как часть работы. Лет двадцать врачём на скорой, примерно столько же — клинический психиатр. Соответственно, насмотрелся... Как говорил один из персонажей «Кавказской пленницы» — «Delirium tremens. Совсем белый, совсем горячий…»   — Подростки, говорите... хм... интересно. И как Вы их организуете? Мой ответ ошарашивает: — Да в ансамбле играют... — ? Оживление сменяется неподдельным удивлением, и в потухшем взгляде разгорается дьявольский психиатрический огонек. — Оркестр что ли? Здорово! Что исполняете? — Джаз, эстраду, популярную музыку — отвечаю я. Профессор не унимается: — И что, ходят? Нравится? — Ещё бы. Вдруг он резко озадачивает меня вопросом, на который соврать с ходу просто нереально. Профессор резко выбрасывает правую руку и делает характерный щелкающий жест по шее: — Дети пьют? — В смысле? — Ха! Ну, пиво же пьют? Я, оторопело: — Нееет... — Что, Вы хотите сказать, и НЕ КУРЯТ? — Никто не курит. — Даже мальчики? — Даже мальчики. — В 14 лет и никто не курит? Простите, но я Вам не верю. Здесь надо было наблюдать его реакцию. Видимо, за годы в реабилитационных клиниках контингент соответствовал описанному мной в реферате. Я отвечаю с достоинством: — Из моих воспитанников никто не пьет и не курит. — А поче...? Хм... Я хотел сказать, как это у Вас получается, что дети в этом возрасте ничего не употребляют? — А им не надо. Они музыкой занимаются, выступают, книги читают. Времени на всякую ерунду не остаётся.   Удивление вдруг сменяется доброжелательностью, но кривое подобие улыбки выглядит довольно странно на хмуром профессорском лице. Годы в подобных заведениях все же оставляют суровый отпечаток. И не только на лице. — Нууу... поздравляю! Приглашайте на концерт! И добавляет: — А реферат хороший. Титульник только подправьте. Я улыбаюсь, забираю зачётку и молча выхожу из аудитории. ©Марина Задорожная, «Записки на нотной бумаге», 2020г.

Поздравляю всех защитников отечества с наступающим праздником! Уже совсем не за горам годовщина гибели легендарной Псковской 6-ой роты. Сколько я буду жить столько и буду поминать наших погибших ребят. И другим не дам забыть великий подвиг простых русских солдат. Они погибли за то чтобы мы и наши дети жили сейчас в мире! Вечная память героям! Монтировал видео сам.

История молодого неудавшегося виолончелиста, который нашёл призвание и раскрыл свой талант на поприще мастера ритуальных услуг в похоронном бюро. В молодости кажется, что наметить цель и составить план её достижения – почти равносильно осуществлению желаемого. У тебя ещё нет опыта преодоления препятствий, предлагаемых несовершенством мiра всем пришедшим в него душам, нет навыка борьбы с трудностями собственного невежества, недостатками характера и воли. Всё представляется возможным, юношеские амбиции не знаю преград, а максимализм не терпит слабостей ближнего и не имеет снисхождения к чужим ошибкам. Но вдруг рука коварной судьбы выдёргивает из-под твоих ног red-carpet treatment, ты летишь носом в землю и лежишь, распластавшись в пыли на всеобщее посмешище. Несколько таких падений и ты начинаешь лучше понимать тех, над кем ещё вчера смеялся вместе с толпой. Ну а если встать не удается, и ты из шествующего по красным дорожкам победителей превращаешься в того, кто чистит и расстилает для других эти почётные трассы, то нрав твой мало помалу обретает мягкость, ум – сосредоточенность, а душа и сердце - черты блаженного смирения. Все мы рано или поздно сталкиваемся с ритуалом, осознаем его значимость, необходимость и неизбежность появления в самых демократических или анархических обществах. В определённые моменты, когда мiр вокруг нас вдруг начинает рушиться, почва уходит из-под ног, а незыблемые, казалось бы, составляющие нашего существования исчезают как след на воде от пущенного в глиссирование и канувшего в тёмную глубину камешка, мы начинаем прозревать, что ритуал для нашего устойчивого бытования так же необходим, как арматурная сетка для многократного увеличения прочности железобетонных конструкций. Откуда вообще берётся ритуал? Мы ощущаем себя частью вселенской механики, где на фоне исчезающих элементов бытия действуют вечные законы мiроздания. Цикличность, периодичность, круговращение. Ты чувствуешь себя не просто винтиком, которому всегда найдётся замена, но бесполезной пылинкой, по непонятным причинам обречённой осознавать собственное ничтожество. Суетный быт поглощает наше внимание, не давая остановиться, всмотреться в себя и в необъятный мiр, ощутить, пережить или вспомнить свою неизбывную сингулярность. Отчасти это спасает нас от уныния и отчаяния. Но вот случается нечто, способное остановить твой завороженный беспрерывным кружением стихий, существ, явлений и вещей бег, выдернуть твой сомнамбулический разум из порядка и хаоса необходимых или случайных событий твоей жизни, – и это смерть близкого тебе человека. Вихрь противоположных чувств подхватывает твоё сердце, как ураган – домик Элли: смятение, опустошение, паника, атараксия, скорбь. Всё становится зыбким, ни в чем ошеломлённая душа не находит опоры или успокоения. Всё стало призрачным и ненадёжным и в тебе самом, и вокруг тебя. И тут появляется тот, кто привычно и профессионально противостоит этой экзистенциальной энтропии в своей повседневной, ставшей для него привычными буднями деятельности. И при этом он не превратился в отстранённую от скорби и страданий машину, но все и каждое его движения осмысленны и наполнены глубоким сочувствием и любовью. К кому? К мертвому телу? К родственникам усопшего? Да ко всему и ко всем. Его медитация глубоко религиозна и отношение к бездыханному трупу освящено как бы христианским благоговением перед тем, чей образ носил упокоившийся навеки собрат. Но ведь и он человек, и ему не чужды страсти, скорбь, страдание. Несомненно, но и его душу ритуал очищает, умиротворяет, успокаивает, ведёт к гармонии с мiрозданием, с ближними, врачует его собственную скорбь и застарелые душевные раны, зарубцевавшиеся от времени, но готовые начать вновь кровоточить от любого неосторожного или неожиданного прикосновения. Он принял на себя обязанности жреца, посредника между человеком и Вечностью. Он принёс на алтарь своего частного служения свой общественный статус, облачившись в рубище парии, отверженного и презираемого. Но, быть может, его скорбь именно этого унижения и искала? Не случайно его шеф и наставник дважды повторяет фразу о ненависти к себе именно в тот момент, когда его чувственное тело испытывает наслаждение от вкушения утончённого блюда. Старый мастер похоронил жену и ощущает чувство вины пред ней, из-за того, что остался жить и получает удовольствие, тогда как думал, что его любовь столь сильна, что без супруги он существовать не сможет. А у Дайго (так зовут нашего героя) в душе хранится не прощеная обида на бросившего семью отца, смешанная, видимо, с ложными обвинениями себя в том, что, быть может, он и был этому причиной (куда же ныне без г-на Фрейда). Дайго нашел своё место в этом мiре, ту нишу бытия, в которой он обрёл смысл своего существования. Пусть эта ниша и остаётся лакуной (в широком, лингвокультурном контексте) не только для иной этнической парадигмы, но и для его соотечественников, и даже для его собственной жены. Но та цельность и сила, которую он черпает в своём призвании, презренном для ближних, в конечном итоге побеждает социальные условности и отвращение, традиционно питаемое в обществе по отношению к людям его профессии*. И те, кто ещё вчера им гнушался, проникаются не только уважением к его выбору, но и испытывают глубочайшую благодарность за то, что он открыл их сердце, научив подлинной любви к самым родным и близким своим людям. Пусть это и произошло с необратимым опозданием по отношению к ушедшим, но те, кто остаются рядом уже могут рассчитывать на более внимательное и бережное к себе отношение. А ведь это в равной мере необходимо и тем, кто находится в пренебрежении и лишен сочувствия, и тем, кто пренебрегает близким человеком, лишая его своей любви и понимания. Вторым слоем в фильме идёт тема аутентичной японской культуры и её носителей, далеко ушедших от своих корней в сторону Запада (репертуар оркестра, виолончель, курица, Рождество). Недаром же Дайго возвращается на родину, в дом своего детства, к родным пенатам, сакурам, отцовскому камешку …и его коллекции пластинок. Но аллегория с созерцанием идущих на нерест лососей как бы говорит о том, что возвращение вспять смертоносно, хотя без него и не появится новая жизнь. Всё зыбко и двусмысленно, как дзэнский коан. В фильме преобладает психоэстетический аспект языка экранного искусства, поэтому зрительское восприятие носит в основном аффективный характер (ненарративное направление кинотворчества). Эстетика смерти завораживает. Аудио и визуальная составляющие безупречны. В операторской работе необходимо отметить специфически японское умение созерцать природный пейзаж и самые простые бытовые моменты, как бы срастворяясь с предметом созерцания и глубоко проникаясь необратимостью красоты текущего момента. Буддийское, надо полагать, свойство национального менталитета. Конечно, есть ощущение, что фильм "заточен" на западную аудиторию - не зря же он получил "Оскар". *) Историческая справка: Ритуальными услугами в древние времена в Японии занимались «эта»— практически неприкасаемые люди, находящиеся в самом низу сложившихся сословных отношений феодальной Японии. Обыкновенно процедура/ритуал похорон производится близкими родственниками. К служащим же похоронных бюро (которые в основной массе являются потомками эта — буракумин), относились, как к сборщикам трупов бомжей в канавах. Поскольку все эти занятия считались «нечистыми», принадлежащие к касте «буракуминов» должны были проживать в отдельных от остальных жителей Японии местах и им было запрещено вступать в брак с представителями иных сословий. Хотя в 1871 году кастовая система в Японии была отменена, представители этой касты по-прежнему подвергаются дискриминации в японском обществе… Хронометраж: 2 часа Настоятельно рекомендую к просмотру зрителю с любыми предпочтениями.

Доколе?! Доколе, товарищи, я вас спрашиваю, будут зажимать на конкурсах длинные стихи? Мне (уж простите!) не жаль ни модераторов ни жюри. Мне жаль, что до Читателя не доходят стихи и вправду интересные и содержательные только потому, что некоторым профессионалам не достаёт времени на их прочтение. А между тем есть исторические стихи Померанцева, баллады Дяди Толи... Да, ежели порыться, у каждого найдется что-то по настоящему интересное, но длииинннное. И о поэмах речи не веду. Сам их почти не могу читать. Господа Актив! Собратья поэты и графоманы! Поддержите! Организуйте ежегодный конкурс длинномеров!

На фото кадр из фильма "Соль слёз" "Соль слёз" Филиппа Гарреля. Классик левых киноопытов 70-80-х годов Филипп Гаррель давно не сложнит. Фильмы, которые он делал в 2000-х,- суть зарисовки, эскизы о любви. Действие его новой картины "Соль слёз" разворачивается в пространстве, где нет ни времени, ни политических розней,- там, где место осталось только для самоанализа, который не приводит героев к выводам, робких прикосновений и приглушенных стонов. История "Соли слёз" стара, как мир: мужчина любит несколько женщин сразу и не может определиться, испытывает кризис веры в любовь. Главный герой Люк - мужчина, сердцеед. Он крайне близок со стариком-отцом, который делает гробы; плотник - родовая профессия их семейства. Отец Люка говорит, что изготовление гробов оказалось единственной жизнеспособной формой плотничества, ведь всю мебель, которая нужна человечеству, уже сделали, и только на гробы всегда будет спрос. Люк живёт в провинциальном городе, которому Гаррель даже не даёт названия; всё, что мы видим там - отца, сына, их скромный дом, недоструганные гробы. Люк переезжает в Париж и в первой же сцене встречает на автобусной остановке Джамилю. Оба садятся внутрь, он смотрит на неё: у Джамили почти детское пухлое личико. Люк влюбляется сразу. Джамиля улыбается - смущённо и зажато. Люк мнется и зовёт её на свидание, будто перенимая её детскую робость. Она соглашается, они будут всё время встречаться в Париже, но не спать вместе: он покорно принимает условия. Филипп Гаррель точнее, чем кто-либо из нынешних режиссёров, способен передать неуклюжесть, свойственную всем влюбленным,- как у двоих порой не совпадает ритм поцелуя, как любовники неуверенно касаются друг друга. Вернувшись в родной городок к отцу, Люк встречает Женевьев, свою первую девушку, которая переехала в другой район ещё, когда они были в старших классах. Они влюбляются, и эта уже не та любовь, что с Джамилей - она, скорее, порочная. Выходя из дома, Люк смотрит на обнаженную Женевьев: душевая кабина выходит панорамным окном на улицу. Это символ их отношений. Но Люку чего-то недостаёт. Он мечется, курсирует от женщине к женщине, и, пока они ему интересны, их лица озарены мягким светом. Потом лица героинь как будто тускнеют. Какой это век? Судя по одежде героев - наш 21-й. Филипп Гаррель делает акцент на универсальности рассказанной им истории. Тут и верность чёрно-белой плёнке (в его обширной фильмографии только пять цветных картин), и отсутствие ноутбуков с компьютерами, как приметы времени (айфоны мелькают на тумбочках словно по недосмотру автора). Мы слышим что-то отдаленное о профессиях героев и никогда не видим их за работой - у них как будто нет прошлого. О будущем они тоже не задумываются: никто не грезит, социалистической революцией, как в предыдущих картинах Гарреля, и только Бастилия остаётся для стариков, заставших 1968 год своей образной святыней. "Соль слёз" не заканчивается, финальные титры будто обрывают фильм на недосказанной реплике Что может сказать в заключение режиссёр? Гаррель не зануда, который на старости лет учит молодежь уму-разуму. В свои 72, он лучше, чем мы все, знает, что в жизни ничего не переиграть и непонятно, как поступить правильно, понимание приходит только постфактум. "Один за другим, в неопределённом порядке - это сам беспорядок Природы - хлюпают пузыри " Отчаяние", "Ревность", " Отверженность", "Желание", " Незнание, как себя вести", "Страх потерять лицо" (самый злобный из демонов) - писал постструктуралист Ролан Барт, любимый философ Гарреля. Показать в кино эту палитру чувств с сейсмографической точностью мог только такой мастер, как он, только тот, кто пережил все отношения, которые только можно представить. Хороший фильм. Рекомендую к просмотру. "Манк" Дэвида Финчера. В декабре прошлого года вышла чёрно-белая картина Дэвида Финчера "Манк". Эта история о том, как сценарист Герман Манкевич писал текст " Гражданина Кейна" - дебютного фильма Орсона Уэллса, чьё название стало синонимом слова "шедевр". Главную роль в фильме исполнил Гэри Олдмен, также в картине задействованы Аманда Сейфрид, Лили Коллинз и Чарльз Дэнс. Для начала ответы на животрепещущие вопросы. Да, если вы не знакомы с " Гражданином Кейном", просмотр "Манка" будет делом, как минимум непростым. Перед тем, как садиться за просмотр фильма Дэвида Финчера, сперва лучше посмотреть фильм 1941 года. В идеальной ситуации вы включаете "Кейна", затем " Манка", а затем ещё раз "Кейна", который заиграет новыми красками. Хорошая новость в том, что любить " Гражданина", чтобы проникнуться "Манком", совершенно не требуется. Не стоит разве что отрицать очевидное - его всеобъемлющею влиятельность. Если вас не раздражает кино, которое сильно погружено в контекст давно минувших дней и не слишком активно разжевывает информацию для зрителя, всё будет хорошо. " Манк" выдаёт почти весь прожиточный минимум сведений во вступительном дисклеймере, так что нет нужды в подробном изучении социально-политической жизни Америки 30-40-х годов. Можно обойтись и без освоения безразмерного эссе кинокритика Полин Кейл "Выращивая Кейна" (я прочитал это эссе для большего погружения, но вам оно ни к чему). (Если коротко, там предлагалось перестать винить режиссёра-дебютанта Орсона Уэллса в величии ленты и утверждалось, что он почти не участвовал в написании сценария. Фильм именно об этом.) Единственное, что стоит добавить (и что не объясняется предварительно),- кто такой Уильям Рэндольф Хёрст. Этот медиамагнат и политик, прототип главного героя "Гражданина Кейна", изобрел известную нам " желтую прессу", где журналистика факта уступает место сплетням, слухам, сенсациям и скандалам. Но нет худа без добра: этот же человек фактически породил колумнистику, предоставив своим журналистам свободу в выборе тем. Теперь к сути. Да, "Манк" - вполне себе шедевр, который полюбится многим сильнее самого "Гражданина Кейна". Между этими фильмами много общего - отчасти специально, отчасти нет. Лента филигранно стилизована под кинематограф 40-х годов. В ней актёры говорят на позабытом среднеатлантическом акценте, звучавшем в кино того периода. Участники группы Nine Inch Nails Трент Резнор и Аттикус Росс, постоянные коллабораторы Финчера, вместо сумеречной электроники, сочиняют помпезные оркестровки и джазовые боевики для биг-бэндов. Заимствоваются ходовки " Гражданина Кейна" с его лабиринтами флэшбэков (фильм услужливо помечает все отступления словом "флэшбэк"). Правда принцип инвертирован: фильм Уэллса часто строился на перемене точек зрения, здесь же единственные глаза и уши принадлежат Герману Манкевичу, автору сценария " Гражданина Кейна ", что сближает " Манка" с современными байопиками. Вообщем, получилась разговорная чёрно-белая драма на два с половиной часа, где герой Гэри Олдмена пьёт и сидит на ранчо в пустыне Мохаве, сочиняя свой великий опус. Его Герман Манкевич - щеголь и наглец, функциональный алкоголик, придворный шут, совесть эпохи, которую никто не слушает. В пустынную изоляцию его помещает сам Орсон Уэллс. Подопытному велят не давать спиртное, а жену с детьми отправляют куда подальше. Здесь на ранчо он должен реанимироваться после автоаварии и перелома ноги, и завершить первый драфт сценария "Кейна". Уэллс хочет поработать именно с Манкевичем, поскольку тот находится в немилости у того самого Уильяма Херста. К тому же юному дебютанту, которого с большим трудом затащили в Голливуд, только на руку непритязательность сценариста в вопросе попадания в титры - вся слава придёт к нему одному. Олдмен среди всего этого благолепия ожидаемо бесподобен. Остальные - вроде той же Аманды Сейфрид или Лили Коллинз, ожидаемо меркнут. За исключением, может быть, Тома Бёрка и Чарли Дэнса, сыгравших Уэллса и Херста, соответственно. " Нельзя уместить жизнь человека в два часа, можно лишь составить впечатление о ней" ,- скажет однажды Олдмен-Манкевич. Это будет справедливо, как по отношению к "Гражданину", так и к " Манку", однако если от картины Уэллса, тянет безуспешной, но попыткой, то Финчер и не ставит себе такой задачи. Поэтому лента перестаёт быть вещью в себе и не ограничивается описанием персонажа, вместо этого старается оглянуться вокруг, но при этом остаётся сказкой, идеализированной версией реальности, где в конечном итоге злой король чахнет в своём мрачном замке. Хороший фильм. Рекомендую к просмотру.

Доброго всем вечера! Решил еще раз обратиться к сообществу по наболевшей, во всяком случае для меня теме -количеству произведений в конкурсах. Последний конкурс "Мой лучший стих 17 года" - 84 стихотворения.Много это или в самый раз? Я считаю, что много. Если не сидеть в нете целыми днями, невозможно прочитать вдумчиво и оценить, а тем более написать коммент на все стихи. Не у всех есть на это время.Чтобы снять все домыслы, я занял в этом конкурсе 24 место. Все мы считаем, что пишем хорошо. "Нас не так уж и много на свете, друзья. Не бывает явлением массовым гениальность: есть Пушкин, есть Лермонтов, я и, возможно, Есенин с Некрасовым." Надеюсь, что по поводу гениальности вы со мной солидарны) Обиды были, есть и будут. По опыту работы на фестивалях авторской песни могу сказать, что отсеивается не менее 70% желающих. Да, есть свои нюансы, там живое общение с автором и ты можешь объяснить, что не так..Но, здесь модераторы, которые выбраны организатором, и они - истина в последней инстанции. Это правила игры. Нельзя играть в футбол по правилам настольного тенниса. А любой конкурс в нете - игра и не более. Короче... Я за то, чтобы в ЛЮБОМ конкурсе было не более 50 стихотворений. При всем уважении к творчеству авторов, не попавших в конкурс. С уважением ко всем...