Ссылка на предыдущие «Разговоры …»:
https://poembook.ru/blog/40082
__________________________________
https://poembook.ru/blog/40128
– …Инкомпатибилист может как признавать свободу воли и отрицать детерминизм, так и отрицать свободу воли и признавать детерминизм. Философы первого типа называются либертарианцами, второго — жёсткими детерминистами, или жёсткими инкомпатибилистами. Первые делятся на сторонников некаузальных теорий, адептов событийно-причинностных концепций и теоретиков агентной каузальности…
– Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут…
– Согласен. Вряд ли нам стоит продолжать разговор в таком ключе. Всё же это не журнал «Вопросы философии», а популярный сайт.
– К тому же я вижу нашу цель вовсе не в том, чтобы подробно разобрать взгляды различных культур, религий и философов на этот вопрос. И тем более не в том, чтобы предложить какое-то своё решение вопроса. Мне кажется, наша задача должна быть намного скромнее. Я бы хотела только посмотреть, на каком фундаменте, на каких постулатах и предварительных допущениях строятся эти концепции.
– То, о чём мы говорили в нашей предыдущей беседе?
– Вот именно. Люди настолько привыкли смотреть на определённые вопросы с определённой точки зрения, что никогда не спрашивают себя: «А почему, собственно, эту проблему надо рассматривать именно в таком ключе, а не ином?»
– Вот и попробуем рассмотреть этот вопрос «в ином ключе». Начнём с самого элементарного, что вряд ли вызовет протесты, по крайней мере, в первом приближении. Судьбу обычно рассматривают как нечто внешнее по отношению к человеку, а свободу воли как нечто внутреннее. Иногда человеку кажется, что его действия определяются им самим, а иногда – что они навязываются ему извне. В первом случае принято говорить о свободе воли, а во втором – о судьбе.
– Обычно эти два компонента деятельности считаются противостоящими друг другу. Судьба препятствует действию свободы воли, а свобода воли противостоит судьбе. Двумя крайними точками здесь, вероятно, будут, с одной стороны, полная доминация судьбы при отсутствии свободы воли, а с другой – абсолютно свободная воля, совершенно не ограниченная судьбой.
– Первое понимание в определённой степени присуще античному мировосприятию: судьба властвует над всеми, даже над богами. Ни бог, ни тем более человек совершенно не в состоянии изменить предначертания судьбы. Причём, в отличие от христианской концепции, их судьба совершенно не зависит от их действий или помыслов. Возьми самых известных греческих героев: Геракла, Ясона, Кадма, Эдипа, Ахилла. Как бы благородно они ни поступали, они не могут избежать несчастий, предначертанных им судьбой. Самое интересное то, что даже все их преступления уже предначертаны: Геракл должен в безумии убить своих детей, Эдип – убить своего отца и жениться на матери. Ещё примечательно то, что они чаще всего заранее знают о своей будущей судьбе. Ахилл ещё с детства знает о своей «ахиллесовой пяте» и о том, что погибнет под Троей. Знает, что как бы он ни пытался избежать судьбы (а он всё-таки пытается), это всё равно не удастся. В какой-то мере он принимает это как не особенно приятное, но совершенно неизбежное. И пытается каким-то образом корректировать свои действия, сообразуясь с судьбой. Отсюда знаменитое греческое изречение: «Судьба покорного ведёт, сопротивляющегося тащит».
– Вероятно, такого рода естественный фатализм характерен для народного сознания вообще. Возьми любые сказки: как бы герой ни пытался избежать предначертанной судьбы, ничего не поможет. Так или иначе, сбудется то, что было заранее предсказано.
– На противоположном конце будет в таком случае максимально полная независимость от внешнего воздействия. Такой взгляд во многом характерен для гуманистов и просветителей, а впоследствии для сторонников идеи абсолютного прогресса. Эту идею кратко формулирует высказывание: «Человек сам творец своей судьбы!» Весь XIX и XX век во многом прошли именно под знаменем всё возрастающей свободы воли человечества в целом и отдельного человека в частности.
– Ну и, вероятно, где-то посредине лежит известная концепция Спинозы о свободе как осознанной необходимости. Хотя, честно говоря, ни одного вразумительного объяснения этого парадокса я пока нигде не встречала.
– Итак, пока мы суммировали некоторые взгляды на возможные соотношения судьбы и свободы воли, но даже не приблизились к нами же провозглашённой цели: посмотреть на каком вообще фундаменте строятся эти концепции и формулируются эти вопросы.
– Что ж, начнём с самого прагматического аспекта. Очень часто вопрос о свободе воли возникает при рассмотрении этических, а то и чисто юридических проблем. В этом аспекте основной аргумент за свободу воли примерно таков: «Если действия человека не свободны, а определены судьбой, значит, он за них не ответственен. За что же его тогда хвалить или наказывать?»
– Вот теперь и посмотрим, на каких предварительных посылках строится этот вопрос. Самое забавное то, что эти предпосылки должны быть самоочевидны любому человеку, хоть мало-мальски привычному к абстрактному мышлению. Тем более, удивительно то, что их обычно не замечают. Ведь в данном случае, в принципе, возможны три варианта:
1. Оба – и действующий и судья свободны в своих действиях;
2. Оба – и действующий и судья не свободны в своих действиях;
3. Один из двух свободен, а второй – нет.
При такой формулировке вопроса очень легко заметить, что противоречие возникает только в третьем случае. Хотя обычно при рассмотрении этого вопроса учитывается только первый и третий варианты. Если оба свободны, тогда противоречия не возникает: деятель свободно совершает поступок, судья свободно награждает или наказывает его. В третьем же случае возникает противоречие: как же так – за что же наказывать? Мы не задаёмся вопросом: «Постойте, почему же деятель не свободен в своих поступках, а судья свободен? Чем он отличается? Ведь он точно такой же человек?» Гораздо логичней признать равноправие действующих лиц и выбрать или первый или второй вариант. А ни тот ни другой не вызывает логического противоречия: ведь если поступки деятеля определяются не им самим, а судьбой, то и решения судьи тоже определяются не им самим, а судьбой. Преступнику предопределено судьбой совершить преступление, судье предопределено судьбой определённым образом его наказать.
– Такая постановка вопроса вызовет чисто прагматические протесты.
– Мы рассматриваем концептуальные, а не практические аспекты. Конечно, как обычные люди, действующие в человеческом обществе, мы не можем не руководствоваться этическими правилами. Как люди, обладающие эмоциями, мы, естественно, испытываем симпатии и антипатии. Но на концептуальном уровне, на уровне абстрактного интеллекта ни этики, ни эмоций не существует. Нас можно сравнить с географами, составляющими карту какой-то местности. Нам могут нравиться или не нравиться те или иные ландшафты, но при составлении карты факторы такого рода не должны приниматься во внимание. Географам нужно составить карту, максимально точно отражающую ландшафт данной местности. Нам же нужно составить концепцию, максимально точно описывающую факторы, на которых базируются представления о судьбе и свободе воли.
– Вот и давай перейдём от прагматики к чистой абстракции и посмотрим, на чём базируются эти представления.
– Самое основное, что нужно понять, что эти обсуждения в каком-то смысле сводятся к одному вопросу: что такое внешнее и что такое – внутреннее. Ибо всё, что исходит из внутреннего – определяется фактором, который для удобства можно назвать свободой воли, а всё, что исходит из внешнего – определяется фактором, который для удобства можно назвать судьбой, всё же не упуская из виду, что термины эти – условны.
– Если внимательно присмотреться к европейской трактовке взаимоотношения судьбы и свободы воли, можно заметить, что в качестве «носителя» свободы воли выступает отдельный индивид. Берём ли мы западную философию, начиная с Древней Греции, или теологию, начиная с иудаизма или раннего христианства, в любом случае носителем свободы воли выступает «человек». Мне кажется, что для европейского сознания это понятие настолько базисно и интуитивно понятно, что его даже не пытаются особенно проанализировать. И как субъект свободы воли он, с одной стороны, не делится на части, а с другой – сам не может являться частью некоего большего субъекта.
– Боюсь, что последнее положение явно требует пояснения: уж больно оно мудрёное.
– Его можно пояснить очень просто. Допустим, человек совершил преступление: наказывают не какую-то отдельную часть его, а всего целиком.
– А как ещё можно наказать?
– То есть предполагается, что человек несёт ответственность за свои действия как неделимое целое. Но возьми средневековое право: чем руководствовались судьи, отрубая вору руки, а клеветнику – язык?
– Они воспринимали отдельного человека не как неделимое целое, а как совокупность частей, каждая из которых обладает определённой свободой воли. Если украла рука, то за что наказывать шею? Она ведь участия в краже не принимала? Или если клеветал язык, за что наказывать ноги? Они при всём желании не могли участвовать в клевете.
– В современном сознании такой подход воспринимается как наивность невежественных людей.
– Правильно: уж мы-то знаем, что части тела не имеют свободы воли, отдельной от человека в целом. Вопрос только в том: откуда мы это знаем, почему мы в этом уверены?
– Хорошо. Это то, что касается свободы воли отдельных частей человека. А что со второй частью?
– Возьми кровную месть. Кто-то убил моего родственника. Отомстить я должен не только ему лично, но и всем его близким. Но они-то лично ничего плохого мне не делали. Или, например, холокост: никто не выяснял, виноват в чём-либо конкретный человек или нет. Его принадлежности к определённому этносу уже было достаточно. Или классовый подход.
– Первое, естественно, отнесут к дикому варварству, а на второе и третье накинутся как на внутреннюю порочность тоталитарных режимов.
– Мы сейчас не работаем в терминах «что такое хорошо и что такое плохо». Мы пытаемся определить базис, на котором строятся определённые концепции. Вышеприведённые концепции рассматривают отдельного человека только в качестве части какого-то значительно большего субъекта. В этом представлении свобода воли присуща не отдельному индивиду, а целой совокупности индивидов – роду, этносу, классу. И, следовательно, как ответственность за деятельность одной части тела несёт весь человек в целом и все его части тела, так и ответственность за деятельность, скажем, класса несут все его представители.
– Ужас!
– Следующий пример ещё ужасней. Когда человек спасает сад от вредителей, он не пытается выяснить вину конкретной особи. Может быть, какая-то только что народившаяся гусеница не успела съесть ещё ни одного листочка, она всё равно уничтожается только как представительница определённого вида.
– Но как же можно сравнивать человека и гусеницу?!
– Думаю, что многие сторонники экологического движения если и согласятся в этом с тобой, то, боюсь, отнюдь не в пользу человека.
– К каким же последствиям может привести такой подход?!
– Сам по себе, абстрактный подход ни к каким последствиям не приведёт. К последствиям может привести его применение на практике. И Бертран Рассел, и Бернард Шоу, и многие другие, так называемые гуманисты, были сторонниками евгеники: искусственного улучшения человеческого вида. Вряд ли они могли представить, что в исполнении Гитлера из этого получится на практике. Но давай вернёмся к нашему поиску фундаментальных постулатов. Что лежит в основе твоего вопроса о человеке и гусенице?
– Антропоцентризм. Он лежит в основе всего европейского мировосприятия. Кратко этот принцип можно сформулировать так: человек есть центр мироздания. Человек – это нечто особенное. И, соответственно, только человек обладает свободой воли. И только человек ценен сам по себе.
– По происхождению этот принцип нечто вроде синтеза античной и христианской картин мира. Он настолько закрепился в современном западном сознании, что воспринимается, почти как постулаты Эвклида. Западный человек не может даже представить себе, что возможно иное взаимоотношение мира и человека.
– А оно возможно?
– Разумеется. В языческих религиях в центре мира находится вовсе не человек, а боги. Человек для них – расходный материал. Афина превращает Арахну в паука только за то, что та осмелилась вызвать её на состязание по ткачеству и победить. И ни у кого не возникает сомнения в правомерности такого решения богини. Кстати, и в генотеизме антропоцентрический принцип отсутствует. В иудаизме Бог заботится не о людях в целом, а только о своём богоизбранном народе.
– Вероятно, антропоцентризм в своём чистом виде складывается именно в христианстве. Именно там, в центре мира, становится человек вообще вне зависимости от его этнической или социальной принадлежности.
– И именно такой человек, в отличие от всех остальных живых и неживых объектов, обладает свободой воли.
– И если мы в рабочем порядке определили свободу воли как нечто внутреннее, а судьбу как нечто внешнее, логично посмотреть, как эти аспекты преломляются в христианской картине мира.
– Давай начнём с внешнего. Что представляет собой тот мир, в котором существует человек в христианстве? Прежде всего, есть Бог. Он вездесущ, всемогущ и всеведущ. Таким образом, теоретически получается, что кроме Бога ничего не существует: и материя и дух, и Вселенная и человек, и демоны и ангелы – просто различные проявления Бога. Но на практике картина явно усложняется. Во-первых, материальный мир, раз созданный, существует и развивается в какой-то мере на собственной основе без постоянного непосредственного вмешательства Бога. Бог вмешивается непосредственно только в случае крайней необходимости. Во-вторых, существует дьявол. С одной стороны, это – творение Бога, но, с другой стороны, он явно не только самостоятелен, но и весьма активно противостоит Богу. В-третьих, существует человек со своей свободой воли. На практике он, бесспорно, нечто отдельное и от материального мира, и от Бога, и от дьявола. Основной парадокс христианства именно в том и заключается, каким образом объединить вездесущие, всемогущество и всеведение Бога с отдельным существованием трёх других начал. В более примитивном виде этот вопрос обычно формулируется так: «Может ли Бог создать камень, который не может поднять сам?»
– И, по-твоему, можно разрешить этот парадокс?
– Конечно.
– Каким же образом?
– Давай поговорим об этом чуть позже. А сначала давай посмотрим, что в христианском (да, кстати, и в современном европейском) понимании, представляет собой «носитель свободы воли» – человек.
– На первый взгляд, как субъект свободы воли человек един. И всё, что он совершает по внутреннему побуждению, может рассматриваться как результат его свободной воли. Но при более пристальном анализе это единство начинает расплываться. У человека, как его воспринимают европейцы, явно есть какие-то составные части. Во-первых, тело; во-вторых, эмоции, или чувства; в-третьих, ум. В принципе, в Европе их одновременную гармоничную совокупность и принято называть человеком. Когда они принимают решение и действуют в единстве, можно сказать, что принимает решение и действует человек как целое. Таким образом, проявляется свобода воли человека (нечто внутреннее) в противоположность судьбе (чему-то внешнему).
– Проблема только в том, что они не всегда действуют в единстве. Возьмём самый простой пример: человек пришёл домой после рабочего дня. Тело говорит: «Я устало. Я хочу поесть и полежать на диване!» Эмоции говорят: «Это скучно. У друга сегодня день рождения. Там будет шумно и весело: пойдём туда!» Ум говорит: «Завтра – ответственный экзамен, который может решить всю твою дальнейшую судьбу! Так что нужно садиться за стол и заниматься!»
– Да, этот простенький пример совершенно разбивает единство человека. Что теперь здесь внешнее, а что внутреннее? Ведь какое бы решение ни было принято, для двух отклонённых составляющих оно как бы навязано извне. Какое действие будет результатом свободы воли, а какое – подчинением судьбе?
– В христианстве вопрос ещё более усложняется признанием такого начала как душа. Может быть, под свободой воли человека понимается именно свобода воли души?
– У меня давно был очень смешной и наивный вопрос, на который я пока не нашёл ответа: когда какой-либо человек продаёт душу дьяволу, кто именно продаёт душу?
– Действительно, забавный вопрос.
– Я везде встречал такую формулировку: «человек продаёт душу дьяволу». Если следовать элементарной языковой логике, то получается, что душа – нечто отдельное от человека. Иначе, как её можно продать? И если мы предположим, что человек в христианском понимании – это некое объединение тела, эмоций и ума, то получается, что или весь этот триумвират в целом, или его отдельные представители и заключают контракт на продажу души.
– У меня почему-то это вызывает какой-то внутренний протест: ведь теоретически именно душа и составляет основу человеческой природы. Она есть нечто, гораздо более существенное, чем три остальные компонента. Как же получается, что явно второстепенные компоненты имеют такую власть над основным?
– Говоря о внешнем и внутреннем, я бы хотел обратить внимание ещё на один аспект. Выше мы делили на части субъекта свободной воли. И убедились, что в пределах деятеля, понятия внешнего и внутреннего вовсе не столь определённы, как кажется. А можно ли поделить на части и само действие и сказать, насколько оно обусловлено изнутри, а насколько извне?
– Как один из самых простых примеров возьмём манипуляцию: человеку кажется, что решение принимает он сам, но в то же время оно в значительной мере навязано ему извне. Балу и Багира приводят Каа спасти Маугли от бандерлогов. С одной стороны, все действия питона – проявление его свободы воли: никто ведь не вынуждает его помогать Маугли. Но, с другой стороны – провокационные реплики Багиры явно воздействуют на Каа и в какой-то мере определяют его действия.
– Мы довольно подробно рассмотрели один из аспектов взаимоотношения судьбы и свободы воли: внутреннее и внешнее. И увидели, что, казалось бы, самые простые и очевидные вещи, на самом деле, вовсе не столь просты и очевидны, как принято считать. Но ведь есть и ещё один аспект: предопределённость и не-предопределённость. И чаще всего под «судьбой» понимается именно первое.
– Хотя и в этом случае возможны градации. От абсолютного детерминизма Лапласа, утверждавшего, что «если бы какое-нибудь разумное существо смогло узнать положение и скорость всех частиц в мире, оно могло бы совершенно точно предсказать все события Вселенной», до концепций, признающих сосуществование предопределённого и случайного. Теоретически возможны концепции, полностью отрицающие детерминизм и признающие только случайность…
– Не думаю, что такие концепции даже теоретически возможны: ведь они отрицают самые базисные закономерности. Если последовательно придерживаться этого взгляда, следует признать мир чистым хаосом. Ведь, если всё случайно, тогда и ничего постоянного быть не может: сегодня, например, физические законы одни, завтра – другие.
– Конечно, шире всего распространены различные компромиссные версии. Хотя с ними и в науке, и в религии больше всего проблем.
– По-моему, разрешить возникающие при этом противоречия на рациональном уровне в принципе невозможно. По крайней мере, это нарушает все основные законы логики: и тождества, и непротиворечия, и исключённого третьего. Как примирить такие положения Ислама, как «все события во вселенной происходят только по воле Аллаха», с одной стороны; а с другой – «человек ответственен за все совершаемые им поступки, и за всё это в Судный день ему придётся держать ответ перед Творцом»? Или понять такие взгляды Кальвина, как «Бог сам действует в нас, когда мы делаем добро, и через орудие своё, сатану, когда мы делаем зло. Человек грешит по необходимости, но грех не есть для него что-нибудь внешнее, а сама его воля»?
– Мне это кажется парадоксом того же порядка, что и рассмотренный нами парадокс устройства мира в христианстве. В своё время мы обещали читателю разрешить его. Не пора ли сделать это сейчас?
– Я хочу внести маленькое уточнение: мы обещали не «разрешить» его, а только показать возможность его разрешения. Хотя, я боюсь, что такое «разрешение» очень многих разочарует. С одной стороны, ответ очень простой: эти парадоксы разрешимы на над-рациональном уровне.
– А что мы вообще понимаем под разрешением противоречий на разных уровнях?
– Начнём с самого простого примера – чувственного восприятия. В чувственном мире мы даже не можем одновременно воспринять две стороны монеты: в каждый момент монета существует для чувств либо в виде лицевой, либо оборотной стороны, но никогда не в виде обеих сразу. На рациональном же уровне этот чувственный «парадокс» легко разрешим: мы знаем, что у монеты одновременно существуют обе стороны. И, если противоречия чувственного уровня легко разрешаются на рациональном уровне, то почему бы не предположить, что и рациональные противоречия разрешимы на более высоких уровнях?
– Боюсь, что это сразу вызовет протесты: для западного мировосприятия интеллект представляет наивысший уровень.
– Это говорит только о том, что Запад не занимался специально этими проблемами…
– Что же: опять идти на Восток?
– А почему же – нет? Представь, что кто-то лет 100 назад спросил бы, куда ему идти, чтобы изучить физику. Ответ был бы: на Запад. А химию? – На Запад. А технологию? – На Запад. Запад занимался именно этими вопросами и достиг в этом огромных успехов. Так что же удивительного, что за разрешением каких-то других вопросов нужно идти на Восток? Тем более что и на Западе этими вопросами занимались. Только это всегда было периферией.
– Ты имеешь в виду христианских мистиков вроде Франциска Ассизского или исламских суфиев?
– Не только. Даже такой общепризнанный теолог, как Тертуллиан, с его «сredo quia absurdum»: верую, ибо абсурдно.
– На самом деле, это не дословная цитата, а краткая передача смысла. Само же высказывание настолько нетипично для европейского сознания, что я не могу не привести его целиком. В русском переводе оно звучит примерно так: «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребённый, воскрес – это, несомненно, ибо невозможно»
– Прямо дзенский коан.
– Тебе не кажется, что наша беседа уже немного затянулась. Не пора ли подвести итоги?
– Ну что ж. В самом начале нашей беседы мы ставили себе задачу посмотреть, на каком фундаменте и на каких постулатах строятся концепции судьбы и свободы воли. Очень примечательно то, что в этой маленькой конкретной проблеме отражаются основные особенности всего западного мировосприятия. Итак…
– Первый постулат, очевидно, рационализм. Предполагается, что все эти вопросы можно не только сформулировать, но и решить на уровне интеллекта. Второй постулат – антропоцентризм. Человек – это нечто особенное в мире, занимающее в нём центральное положение. Фактически, весь мир и создан для человека. И третий постулат – индивидуализм. Отдельный человек целен и самодостаточен: он не является частью чего-либо большего и сам не делим на части. На этих краеугольных камнях и строится вся концепция.
– И если все эти постулаты подвергнуть сомнению, концепция начинает шататься.
– Мне очень понравилось замечание одного из читателей нашей предыдущей беседы. Вот оно: «Всякий разговор в гостиной или в другом людном месте должен предполагать некую лакуну, вход, приглашающий жест для участия прочих собеседников. Ваш диалог замкнут, и предполагает только почтительно внимающих слушателей. Но дело даже не в этом. Отсутствует актуальная тема, провоцирующий посыл, с которого и могло бы начаться бурное обсуждение»
– Вот и давай закончим на этом нашу беседу. Мне кажется, что на этот раз все вышеизложенные замечания были учтены.
