Рубрика Андрея Мансветова
Заметки на полях, как вы шхуну назовете и немного анализа
- Всех, - ответил арестант, - злых людей нет на свете. ... Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. (М.Б.)
Кубок, кубок, КУБОК! Все говорят о кубке, а я что, рыжий? Я просто попробую взглянуть на него с несколько иной колокольни. Надеюсь, кому-то это окажется интересным.
Как заставить жюри комментировать?
Элементарно, на самом деле. Берем и докручиваем имеющийся скрипт, не позволяющий выставлять без комментария низшие оценки. Делаем, чтобы член жюри не имел возможности выставить оценку, не прокомментировав конкурсный текст в объеме не меньше ста, скажем, знаков. Дополнительно, я бы предложил добавить для читателей возможность просмотра постфактум кубковых (конкурсных) комментариев конкретного члена жюри единой лентой. Такая функция реализована на всех авторских страницах для комментариев, оставленных авторами под стихами.
Надо ли говорить, что открывшаяся картина может быть интересной сама по себе, поможет сформировать представление о… И, заметьте, ничего нелегитимного или ущемляющего чьи-то права. Зато автор (член жюри) к собственным комментариям будет относиться с большей ответственностью. Представьте, например, сведенные в одну ленту комментарии прошлого кубка Олега Бабинова. И были бы они такими, имейся на ресурсе описанная возможность?
Какая поэзия победит?
На просторах литературной горизонтали, да и на ПБ отдельно ломается масса копий на тему, какая поэзия имеет право на существование, а какая - сиюминутное фуфло и завтра забудется. Не знаю, как вы, а я не вижу причины для конфликтов. Мне не важно, авангард, нарратив, длинная строка, дольник, силлабо-тоника или любая из твердых форм. В каждой из поэтик можно написать хорошо, зачем тут ссориться? Более того, я уверен, что автор, всерьез утверждающий, что имеет право быть только та поэтика, в которой он ваяет, узколоб и едва ли добьется выдающихся успехов в творчестве. Тут ведь как: отказывая в свободе самовыражения другим, ограничиваешь, в первую очередь собственную свободу. Есть очень старая и очень верная мысль: «пусть цветут все цветы». Что может быть проще, а?
И, кстати, зачем судить, что уйдет, что останется в веках, как делают иные и некоторые? Глупо же. Если я что и дотумкал за почти три десятка лет занятий литературой, так это бесплодность подобных суждений. Ни литературоведение, ни какая другая наука не умеет знать этого. И человек никакой не умеет. Просто, что-то останется, хотим мы того или нет.
Интересная цитата
«На каждого, кто подумает, что это глупо, найдется тот, кто с этим согласится». (из ролика про мемы в новом сезоне сериала «Хорошая борьба»). Почему вспомнил, да потому, что в попытке добиться честности и непредвзятости в конкурсах, мы загерметизировали взаимоотношение читателя и стихотворения. Избежно ли это в контексте реально существующего в сетевой литературной среде кумовства, клоноводства, битвы за рейтинги, троллей, а также невротиков, для которых проблема литературной самоидентификации решается только через поиск ошибок у коллег по перу... не знаю. Однако, факт, что герметичность снижает интерес, - это, увы, факт.
Я очень хорошо понимаю Андрея Найдиса выступившего в комментариях к дневниковой записи Ильи Рейма «Баре» с чернышевским вопросом: «Илья, текст хорошо обозначает проблему. Но в нем нет того, чего лично я очень ждал: а как надо? А что, собственно, с этим всем делать?»
Готовых рецептов много, но все они, увы, не панацея. Панацеи, наверное, вообще нет, а паллиатив – повышение ответственности организаторов любого конкурса за поведение членов жюри. Я, вообще, за личную ответственность. А ещё за чёткий, профессионально и подробно прописанный регламент. Этот документ позволил бы снять массу вопросов, поднимаемых во флуде митингофилами всех мастей.
О причинении добра
Вот, чисто по-человечески понимаю пафос Овезовой Наталии: «Понятно, что каждый старался, даже если не получилось - старался! Я уверена, что те стихи, которые попали в конкурс радуют автора (ов). Автор был счастлив до того как...» Если довести эту мысль до предела, то мы получим тезу, что стихи – дети автора, а издеваться над детьми - преступление. Отсюда вытекает мысль, что любой член жюри – слегка преступник по определению. Однако в этой риторике всегда почему-то отсутствует один важный элемент. Не меньшие (а то и большие) преступники – родители, отправляющие своих малышей на гладиаторские бои до смерти.
Другая деструктивная идея, работающая краеугольным слоном сетевого самиздата в контексте конкурсов, - всеобщее равенство уровня. Неполиткорректно назвать текст неталантливым.
В итоге судьи, самосохраненчески не желающие получить от благодарных участников килотонны справедливо гневного алаверды на мозг, вынуждены извращаться, чтобы не выглядеть негодяями в «демократическом» и «родительском» смыслах. В итоге возникает либо конфронтация, либо снижается качество сигнала. Я нередко предлагаю обсудить текст за пределами конкурса, и в неединичных случаях вместо диалога коллег по перу получаю: «да ты сам писать не умеешь, и стихи твои бессмысленные».
И, все равно, не считаю нужным и полезным щадить авторское самолюбие. Но, уверен, недопустимо давать оценочные характеристики авторскому таланту (мы говорим только и исключительно о тексте). Нормально высказывать оценочные суждения, но они должны быть семантически однозначными. Графомания, например, – слишком размытое понятие, чтобы ограничиваться им одним.
Искусство боя
Не буду описывать всю историю великой битвы члена внешнего жюри и внутреннего критика, отмечу только, что по трезвом метафорическом осмыслении она напоминает пацанское махалово в подворотне, при том что оба участника знают кунг-фу, карате и… много других страшных слов. Я, кстати, не противник драки, но драки искусной. Красивые финты, точные удары. Берем исходную риторику битвы: «Дилетантские стихи». И, по размышлении, понимаем, что это оксюморон. Что, например, такое «профессиональные стихи»? На мой вкус – только и исключительно утонченное оскорбление в адрес конечного продукта писателей разнообразной заказухи. Профессиональным может быть рифмоплетство. В сети даже, говорят, генератор рифм имеется. А стихи, они всегда дилетантские, пока мы не поимели алгеброй гармонию. И в дипломе литинститута не пишут «поэт», кстати. «Литературный работник» - раньше, по крайней мере, писали именно так.
Для справки, филологи-современники почем зря костерили Андрея Платонова за отличный от их представлений о норме язык. А теперь – где Платонов, и где те филологи…
Кубок, квалификац… и я
Да. Квалификации, как этапа кубка, я противник. Но не противник принудительной движухи для рамконосных авторов. Просто ИМХО не надо складывать все the balls в одну корзину. Кубок, как таковой, должен начинаться с равного старта и оцениваться единым жюри, состоящим на паритетной основе из внешних и местных экспертов. Тут можно придумать или использовать один из существующих методов оценки, можно добавить дополнительных плюшек для нерамконосных авторов, вошедших в шорт (например, рекомендацию на или автоматическое вступление в клуб). Но! Равные условия и единый старт, одна гонка к одному пьедесталу. Ныне действующая система, опять же ИМХО, не дает никакого послабления неклубным авторам. А если принимать за реальность тезу, что клубные – заведомо сильнее, неклубные, прошедшие отборочный, все равно в массе своей не дотягивают по весовой категории. При едином старте в лонг и шорт проходят просто сильные, оцененные в едином критерии. Зато нет комической ситуации, когда «первоклашке» дается шанс «на равных» сразиться с «выпускником-второгодником». Конечно, Давид иногда мочит Голиафа, но такие прецеденты редки и обязательно заносятся в Библию.
Теперь о «квалификации» отдельно. Во-первых, слово неудачное, коль скоро по задумке организаторов нужна она не для выявления сильных, а для выявления активных. Впрочем, это не претензия. Хоть горшком назови, только в печку не суй. Мысль моя, во-вторых. Почему бы не отделить это мероприятие от кубка. Проводить, допустим, раз в год такой вот отдельный конкурс с обязаловкой и негативным отбором. Придумать, как сделать его интересным для участников и для зрителей. Это и не запредельно сложно, кстати.
Цветопоэзия Кирилла Анкудинова и маркеры мира
Передо мной два стихотворения помянутого автора (тексты можно увидеть здесь https://poembook.ru/diary/37367-dva-stikhotvoreniya-chlena-zhyuri). Этого конечно мало для глубокого разговора об индивидуальной поэтике, но некоторые моменты вырисовываются. Интересные ли, судите сами.
Первое, что мне бросилось в глаза при чтении лирики Анкудинова – цвета, жестко закрепленные в тексте прямым называнием. В стихотворении «Ветер средь ночи пробудит от сна» это: голубой (синий), зеленый и черный, причем первые антагонистичны последнему. В стихотворении «Степь замирает к полудню, дрожа двоекратно» палитра более распространенная.
«Серых ковыльных уздечек», «желтизне», «бурые пятна», зелёный. Далее - снова серый, «зелёные, «синие», снова «зелёная», «чёрном», «золотая» (читаем «желтая») и снова «синие».
Обратим внимание, что синее, зеленое и черное присутствуют в обоих текстах, предложенных автором в качестве примеров своего творчества. Для общих выводов этого мало, но тенденция, как минимум, присутствует. Еще одна тенденция – смысловой повтор (иногда многократный), как способ художественного высказывания.
Так, в первом из приведенных удваивается и та, и другая семантика ухода (в горы и в море). Во втором - этот принцип зрения прямо называется в первой же строке: «дрожа двоекратно». Причем само это уточнение не имеет прямой очевидной визуализации. То есть, нам понятно, что дрожь картинки означает жару, но что имел в виду автор, кратно удваивая видимое? Возможно, это указание на фассеточность, разноплановость и разнонаправленность способов зрения лирического я, проявленного в тексте. Это и я-память с плавающим фокусом приближения деталей, и зрение птицы, и реализуемый через него я-кузнечик, маленькая, но важная деталь мира. Важность ее, как раз дается через повтор. Кузнечик в тексте прямо упоминается трижды. Сначала как точка фокуса (стрекочет в отдалении, затем указание, приближение, фиксация), затем как звук, одно из общих свойств мира памяти: «Серый забор, кочегарку, поля за лесами/Мокрые спины, кузнечиков звонкую стаю».
Здесь, чтобы уже не возвращаться, упомяну бездоказательно, что поэтика Анкудинова неплохо коррелирует с ею же у Гандлевского, названного Кириллом в числе своих литературных ориентиров. Также можно говорить о присущей эпической поэзии детализации мира, свойственной Дмитрию Быкову. Экстравагантности и лирической точности Арсения Тарковского (назван в том же ряду, что и Гандлевский) Кириллу, на мой взгляд, не хватает. По мне, он скорее взял не поэзию отца, а кинематографию сына, есть в рассматриваемых стихах что-то от удлиненного проживания-проезжания через пейзаж дрезины Сталкера.
Но вернемся к кузнечику, со следующей (после процитированной) строфы теряющемуся в призме внешне-внутреннего взгляда, метафоры. Масштаб мира меняется. Я-наблюдатель кратно увеличивается до Гулливера. Это позволяет смотреть сверху. Лучи солнца льются, отраженные медною пряжкой, струятся зеленые воды – море трав в степи. Опрокинутый взгляд, хрусталь, синие грани – культуроцентрический взгляд на и сквозь небо, которое замыкается «соколиными сводами». Не возьмусь гадать (да это и не нужно), что имел в виду под ними автор. Моя трактовка: неподвижно парящая птица в небе над степью (сокол, а кто ещё… я бы писал, тоже был бы сокол) является замковым камнем небосвода, якорем, координатной привязкой, точкой зрения и фактом повтора же.
С этой высоты кузнечика как точки, как единицы бытия уже нее существует. Остается звук и свет, стрекот и солнечные лучи, отфиксированные в образе «льется кузнечиков желтая речка».
А дальше дело к закату. В том числе и к закату жизни. Оттого и корчится зеленая (потому что на фоне травы) тень кузнечика-человечка в черном (космос-вселенная) зрачке нависающей птицы-неба.
Дальше – четкий мотив ухода (Птица всё ниже, а летние дни всё короче). И снова зрение, только герой уже не субъект, а объект его, как следует из последней строки стихотворения.
Что еще… Пришедшее ко мне где-то по пути чтения эхо лермонтовских «тучек небесных», «паруса» (например, строка «Хочет чего же: травы, сухостоя, свободы?»).
Кстати, о сухостое. Не буду спекулировать по фрейдистским ассоциациям, это сделают без меня. Автор, судя по всему, не боится так подставляться. Но равно как иногда банан – просто банан, а в строке «Стебель в тяжёлой руке разрывается тонко» - речь только о траве и смерти, так и для кузнечика сухостойный стебель – единственно прочное основание мира, то, за что можно и получается держаться, оставаясь собой. Осознавая собственную ничтожность. Недоговоренность. И тщету человеческую перед бесконечной воспроизводимостью вселенной.
Amine
Вот, собственно и все, что я хотел сказать сегодня. К развернутой и аргументированной беседе по любой, из промелькнувших мыслей, я готов в режиме комментариев, в личном общении и любом другом, удобном для собеседников способе.
