Альбом  

Бессмертный полк, воспетый авторами Поэмбука, - на марше. Низкий поклон воинам и труженикам Великой Отечественной войны. Светлая память погибшим, жертвам войны, ветеранам... С Днём Победы, поэмбуковцы! На фото - родные и близкие наших авторов. Мы сегодня другие, не просто мы: мы припомним, как это - за правду в бой. Проживём этот день посреди весны, Приподнявшись на цыпочки над собой. На экране - парад, мы накроем стол, чтоб картошка в мундире, и хлеб, и соль, чтобы ломтики сала, и "грамм по сто" - Это будет всерьёз, и не будет роль. Мы все вместе пройдём, как бессмертный полк, будем рядом идти - прадед мой и я. Не про нас "человек человеку волк", а про нас, что "начало начал - семья". Будет синим платочком нам небосвод, и солдаты священной былой войны, глядя сверху, увидят: идёт народ, приподнявшись душой посреди весны.

Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою? Пошел солдат в глубоком горе На перекресток двух дорог, Нашел солдат в широком поле Травой заросший бугорок. Стоит солдат — и словно комья Застряли в горле у него. Сказал солдат: "Встречай, Прасковья, Героя-мужа своего. Готовь для гостя угощенье, Накрой в избе широкий стол, — Свой день, свой праздник возвращенья К тебе я праздновать пришел..." Никто солдату не ответил, Никто его не повстречал, И только теплый летний ветер Траву могильную качал. Вздохнул солдат, ремень поправил, Раскрыл мешок походный свой, Бутылку горькую поставил На серый камень гробовой. "Не осуждай меня, Прасковья, Что я пришел к тебе такой: Хотел я выпить за здоровье, А должен пить за упокой. Сойдутся вновь друзья, подружки, Но не сойтись вовеки нам..." И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам. Он пил — солдат, слуга народа, И с болью в сердце говорил: "Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил..." Хмелел солдат, слеза катилась, Слеза несбывшихся надежд, И на груди его светилась Медаль за город Будапешт. --- Михаил Исаковский

Юлия Владимировна Друнина (10 мая 1924 — 21 ноября 1991) — русская советская поэтесса. После начала Великой Отечественной войны, в семнадцатилетнем возрасте Юлия Друнина записалась в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста), работала санитаркой в глазном госпитале. Окончила курсы медсестёр. В конце лета 1941 года, с приближением немцев к Москве, была направлена на строительство оборонительных сооружений под Можайском. Там, во время одного из авианалётов, она потерялась, отстала от своего отряда, и была подобрана группой пехотинцев, которым очень нужна была санитарка. Вместе с ними Юлия Друнина попала в окружение и 13 суток пробиралась к своим по тылам противника. Именно в этом пехотном батальоне — вернее, в той группе, что осталась от батальона, попавшего в окружение, — Юля встретила свою первую любовь, самую возвышенную и романтическую. В стихах и в воспоминаниях она называла его Комбат — с большой буквы, но нигде не упоминала его имени, хотя память о нём пронесла через всю Великую Отечественную войну и сохранила навсегда. Уже в самом конце труднейшего пути, при переходе линии фронта, когда в группе оставалось всего 9 бойцов, командир батальона подорвался на противопехотной мине. Вместе с ним погибли ещё двое бойцов, а Друнину сильно оглушило. Когда, забыв присягу, повернули В бою два автоматчика назад, Догнали их две маленькие пули – Всегда стрелял без промаха комбат. Упали парни, ткнувшись в землю грудью, А он, шатаясь, побежал вперед. За этих двух его лишь тот осудит, Кто никогда не шел на пулемет. Потом в землянке полкового штаба, Бумаги молча взяв у старшины, Писал комбат двум бедным русским бабам, Что... смертью храбрых пали их сыны. И сотни раз письмо читала людям В глухой деревне плачущая мать. За эту ложь комбата кто осудит? Никто его не смеет осуждать! Оказавшись снова в Москве осенью 1941 года, Юлия Друнина вскоре вместе со школой, в которой директором был её отец, была эвакуирована в Сибирь, в Заводоуковск, Тюменской области. Ехать в эвакуацию она не хотела и согласилась на отъезд только из-за тяжёло больного отца, перенёсшего в начале войны инсульт. Отец умер в начале 1942 года на руках дочери после второго удара. Похоронив отца, Юлия решила, что больше её в эвакуации ничто не держит, и уехала в Хабаровск, где стала курсантом Школы младших авиационных специалистов (ШМАС). "В школьные годы я была, так сказать жрицей чистого искусства. Писала только о любви, преимущественно неземной, о природе, конечно, экзотической, хотя не выезжала никуда дальше дачного Подмосковья. Замки, рыцари, прекрасные дамы вперемешку с ковбоями, лампасами, пампасами и кабацкими забулдыгами — коктейль из Блока, Майна Рида и Есенина. Всё это мирно сосуществовало в этих ужасных виршах. Мы пришли на фронт прямо из детства. Из стихов моих сразу, как ветром, выдуло и цыганок, и ковбоев, и пампасы с лампасами, и прекрасных дам." Я ушла из детства в грязную теплушку, В эшелон пехоты, в санитарный взвод. Дальние разрывы слушал и не слушал Ко всему привыкший сорок первый год. Я пришла из школы в блиндажи сырые, От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать», Потому что имя ближе, чем «Россия», Не могла сыскать. Учёба в школе стала для Друниной очередным кошмаром — очень «социально неоднородный» коллектив её окружал, да и техническая наука давалась с трудом. Через некоторое время девушкам — младшим авиаспециалистам объявили, что их вместо отправки в боевые части переводят в женский запасной полк. Перспектива оказаться вдали от фронта казалась для Друниной ужасной. Узнав о том, что девушек-медиков, в порядке исключения, всё-таки направят в действующую армию, она спешно нашла своё свидетельство об окончании курсов медсестёр и уже через несколько дней получила направление в санитарное управление 2-го Белорусского фронта. По прибытии на фронт Юлия Друнина получила назначение в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии. В этом же полку воевала санинструктор Зинаида Самсонова (погибла 27 января 1944 года, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза), которой Друнина посвятила одно из самых проникновенных своих стихотворений «Зинка». В 1943 году Друнина была тяжело ранена — осколок снаряда вошёл в шею слева и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьёзности ранения, она просто замотала шею бинтами и продолжала работать — спасать других. Скрывала, пока не стало совсем плохо. Очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на волосок от смерти. В госпитале, в 1943 году, она написала своё первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии: Я только раз видала рукопашный, Раз наяву. И тысячу — во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне. После излечения Друнина была признана инвалидом и комиссована. Вернулась в Москву. Попыталась поступить в Литературный институт, но неудачно — её стихи были признаны незрелыми. Не попав в институт, оставаться в Москве Юля не захотела и решила вернуться на фронт. К счастью, её признали годной к строевой службе. Я принесла домой с фронтов России Веселое презрение к тряпью — Как норковую шубку, я носила Шинельку обгоревшую свою. Пусть на локтях топорщились заплаты, Пусть сапоги протерлись — не беда! Такой нарядной и такой богатой Я позже не бывала никогда... Друнина попала в 1038-й самоходный артиллерийский полк 3-го Прибалтийского фронта. Воевала в Псковской области, затем в Прибалтике. В одном из боёв была контужена и 21 ноября 1944 года признана негодной к несению военной службы. Закончила войну в звании старшины медицинской службы. За боевые отличия была награждена орденом Красной звезды и медалью «За отвагу». Пережитое на войне стало отправной точкой в развитии поэтического мировосприятия Друниной и сквозной темой её творчества. До сих пор не совсем понимаю, Как же я, и худа, и мала, Сквозь пожары к победному Маю В кирзачах стопудовых дошла. И откуда взялось столько силы Даже в самых слабейших из нас?.. Что гадать! — Был и есть у России Вечной прочности вечный запас. В декабре 1944 года Юлия Друнина снова возвращается в Москву. Несмотря на то, что шла уже середина учебного года, она сразу же пришла в Литературный институт, и стала посещать занятия первого курса. Выгнать инвалида войны никто не решился. В Литературном институте в конце 1944 года Юлия Друнина познакомилась со своим однокурсником, фронтовиком, комиссованным по ранению, и начинающим поэтом Николаем Старшиновым. Вскоре они поженились. В 1946 году родилась дочь Елена. Из-за замужества и рождения дочери Юлия пропустила несколько лет учёбы в институте и закончила его только в 1952 году. Стихов в тот период не писала. Молодая семья ютилась в маленькой комнатке, в общей квартире, жили сверхбедно, впроголодь. В 1960 году Друнина и Старшинов расстались. В начале 1945 года в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Юлии Друниной, в 1948 году — стихи «В солдатской шинели». В марте 1947 года Друнина приняла участие в Первом Всесоюзном совещании молодых писателей, была принята в Союз писателей, что поддержало её материально и дало возможность продолжать свою творческую деятельность. В 1948 году вышла первая книга стихов Юлии Друниной «В солдатской шинели». В последующие годы сборники выходили один за другим: в 1955 году — сборник «Разговор с сердцем», в 1958 году — «Ветер с фронта», в 1960 году — «Современники», в 1963 году — «Тревога» и другие сборники. В 1967 году Друнина побывала в Германии, в Западном Берлине. Во время поездки по ФРГ её спросили: «Как Вы сумели сохранить нежность и женственность после участия в такой жестокой войне?». Она ответила: «Для нас весь смысл войны с фашизмом именно в защите этой женственности, спокойного материнства, благополучия детей, мира для нового человека». В 1970-е годы выходят сборники: «В двух измерениях», «Я родом не из детства», «Окопная звезда», «Не бывает любви несчастливой» и другие. В 1980 году — «Бабье лето», в 1983 году — «Солнце — на лето». Среди немногих прозаических произведений Друниной — повесть «Алиска» (1973), автобиографическая повесть «С тех вершин…» (1979), публицистика. В 1954 году Юлия Друнина поступила на сценарные курсы при Союзе кинематографистов. Здесь она познакомилась с известным киносценаристом Алексеем Яковлевичем Каплером. Любовь вспыхнула сразу, но ещё шесть лет Юлия боролась с этим чувством, сохраняя верность мужу, пытаясь сохранить семью. В 1960 году Друнина всё-таки рассталась с Николаем Старшиновым и, забрав с собой дочку, ушла к Каплеру, который также развёлся. Супружество Каплера и Друниной, продлившееся 19 лет, было очень счастливым. Юлия посвятила мужу, своей любви к нему, огромное количество стихов — хотя и меньше, чем о войне, но больше, чем о чём бы то ни было другом. Смерть Каплера в 1979 году так и осталась для Друниной невосполнимой утратой. С большими надеждами на лучшее будущее Юлия Друнина восприняла перестройку конца 1980-х годов. На вопрос, зачем она баллотировалась в депутаты, Друнина однажды ответила: «Единственное, что меня побудило это сделать, — желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны и войны в Афганистане». Разочаровавшись в полезности этой деятельности и поняв, что сделать ничего существенного не сможет, вышла из депутатского корпуса. Юлия Друнина трагически ушла из жизни, покончив с собой 21 ноября 1991 года. Основной причиной самоубийства, судя по всему, послужили крушение общественных идеалов и развал страны. В одном из писем, написанных перед уходом из жизни, Друнина так описывала свои переживания: «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…» Судный час Покрывается сердце инеем — Очень холодно в судный час… А у вас глаза как у инока — Я таких не встречала глаз. Ухожу, нету сил. Лишь издали (Всё ж, крещёная!) помолюсь За таких вот, как вы, — за избранных Удержать над обрывом Русь. Но боюсь, что и вы бессильны. Потому выбираю смерть. Как летит под откос Россия, Не могу, не хочу смотреть! Ю. Друнина по материалам из открытых источников

Несколько лет назад моя подруга, тележурналистка, делала большой сюжет для популярной женской программы. Начала она его словами Новеллы Матвеевой (не помню какими) – уж больно в тему пришлись – и, конечно, сослалась на автора. – Ой, а кто такая Новелла Матвеева? – округлив глаза, почти испуганно, спросила выпускающий редактор, современная городская девчонка чуть-чуть за двадцать пять. Подруга крепко задумалась. Хотела было объяснить, но, после паузы, сказала: – Знаешь, я, пожалуй, изменю текст – начну по-другому… Можно было, наверное, провести просветительскую беседу, но смысл? Раз это имя ничего не говорит «девочке из телевизора», то чего ждать от зрителей? А объяснять всем было невозможно – формат программы не предполагал… Стало однако грустно. Грустно осознавать, что эпоха Новеллы Матвеевой давно закончилось. Сошла на нет, чего совсем не заметила моя подруга, выросшая с этим именем, хотя и родилась несколько позже, чем слава Новеллы Николаевны. …А вот я почему-то всегда считала, что Новелла – псевдоним. Долго в этом была уверена, пока не копнула биографию. Оказалось, имя! Его дал дочери отец – большой романтик. Он и сына назвал необычно: Роальд. Был Николай Николаевич Матвеев-Бодрый человеком интересным, творческим: географ, путешественник, летописец истории Дальнего Востока. Но, увы, имя и тяга ко всему романтическому – это единственное, что осталось у Новеллы от отца. Не выдержала его увлекающаяся натура рутинного груза семейной жизни. Новелла Николаевна родилась за семь лет до войны, поэтому с лихвой хлебнула все ужасы военного детства и безотцовщины в придачу. Будучи ослабленной от голода, она начала слепнуть. Однако отцовская помощь все-таки подоспела на этот раз: благодаря связям Николай Николаевич устроил дочь в специальный санаторий, где она окрепла и вернулась к полноценной жизни. Мало кто знает, что Новелла Матвеева училась в школе всего четыре года! Но никто и никогда не обвинил бы ее в малообразованности, потому что была она весьма любознательной и творческой девочкой. Гены материнского рода раскрылись в Новелле ярко и самобытно. Мама преподавала литературу и писала стихи, дедушка тоже был писателем. Поэзии посвятил свою жизнь и мамин брат, а затем и его сын. Правда, судьба разбросала семью по разным краям света. Дядю, поэта-футуриста, расстреляли с 37-ом в Киеве, а его сына вторая волна эмиграции забросила в США… А сама Новелла, повзрослев, оказалась в подмосковном детском доме, где якобы выполняла самую черную работу. Была она человеком довольно скрытным, одиноким. «От трусости, наверно, от страха. Я человек дикий, вести себя не умею. Мне легко выглядеть смешной. Поэтому стараюсь быть отдельно", - написала она о себе значительно позже. В конце 50-х на модных тогда околокостерных концертах стали звучать первые песни Новеллы, которые активно разносились по принципу «передай другому» и становились заметными и любимыми. Ее трогательная, полудетская, кружевная лирика захватывала сердца людей и становилась все более популярной. Видимо, в уставших от военной и послевоенной риторики людях, у выжившего и подросшего поколения проснулась неудержимая тяга к легкости, к ярким цветам, к алым парусам, к синему морю, которого многие никогда не видели. И милый, негромкий голос Новеллы Матвеевой дарил им мечту и надежду. С ее легкой руки мир выглядел веселой книжкой-раскраской, разрисованной детской рукой… Она пела стихи. Это был ее способ передать свои мысли миру. Она не обладала сильным голосом, но терпеть не могла, когда его называли слабым! И действительно сегодня, прослушав множество записей ее стихов в чужом звучании, даже в таком безукоризненном, как это делала Елена Камбурова, я пришла к выводу, что именно она – Новелла – была лучшей исполнительницей своих песен… Какая разница, сильный или слабый, если это ГОЛОС? Свой, уникальный, неповторимый. Она стихи не пела, он их отдавала… Новелла Николаевна была прекрасным лириком, ее образы были не по времени игривы и ажурны. *** Дождь, Дождь вечерний Сквозь водосточные трубы, Мокрые стены, Зелёная плесень да мох… Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы, Чтобы Прохожим Выболтать тайны домов. *** Если тебе не довольно света Солнца, луны и звезд, Вспомни, что существует где-то Старенький фермер Фрост. Лошадь глядит из-под мягкой челки, Хрипло поют петухи, Книга стоит на смолистой полке - Фермеровы стихи. *** А рожь цветёт, А лютик золотится, В плюще бурлят речные ветры, вея... Не странно ли, что новый век родится Не из твердынь, а из Беседки Грэя?! Ей повезло. В жизни девушки случились люди – настоящие ангелы-хранители. Заполучив в руки тетрадку с ее стихами, они сделали все, чтобы Новелла Матвеева начала публиковаться. А потом помогли ей наконец-то получить образование: в 1962 году она окончила Высшие литературные курсы при Литинституте имени Горького! Учеба принесла ей не только радость знаний и творчества. Под крышей Литинститута Новелла обрела свою половинку – с поэтом и переводчиком Иваном Киуру она душа в душу прожила до последнего его часа. Новелла Николаевна считала Ивана талантливым, но недооцененным поэтом и много делала для популяризации его творчества. В 70-е годы она начала писать и исполнять песни на его стихи. Бог не дал детей этой удивительной паре. Они имели возможность жить на широкую ногу, ведь оба стабильно зарабатывали. Но они были убежденными бессребрениками, более того, были уверены, что блага лишают поэтов их голоса и силы: Поэзия есть область боли Не за богатых и здоровых – А за беднейших, за больных... Ошибочно считать, что Новелла Матвеева всю жизни пела и писала только о корабликах, реченьках и капитанах. Поэтесса была социально активной личностью, у нее всегда была гражданская позиция, ее волновали вопросы мироустройства, она писала об этом с большими эмоциями: Два лагеря в различии глубоком, Два разных мира, мы в одном равны: Мы все под бомбой ходим, как под Богом, Все. Вплоть до поджигателей войны. Как лошадей ковбой техасский гонит, Вооруженье с присвистом гоня, Вы мните, сэр, что вас война не тронет? Не опрокинет вашего коня? Она была человеком своего времени, которое на самом деле было для нее теплым и праздничным, которое приняло ее, сделало большим поэтом, в котором она была любима и счастлива… Новелла Николаевна очень болезненно восприняла изменения 90-х, оценила их резко и непримиримо. А когда в феврале 1992 года умер Иван Киуру, и вовсе почувствовала себя беззащитной и потерянной. Наступили жестокие и жесткие времена, которые требовали умения толкаться локтями, а романтики 60-х этого не умели. Они учили мир совсем другому. Они хотели любви и гармонии. А теперь их мир «разгармоничился»… Ищу гармонию во всём: вдали и под рукой, Но прочно-симметричное устройство - По имени Гармония - таит в себе покой, Внушающий - опять же - беспокойство. И я впадаю в крайности. А крайность - людоед; Избыток солнца есть пожар пустыни. Бегу от края к середине - середины нет; Посредственность лежит посередине. *** Мир должен быть не поверху прекрасен, а насквозь Прекрасен! Ведь оснастка - не основа! А кто уже украсился - тому бы не пришлось Потом разгармоничиваться снова. После ухода любимого Ивана она вообще перестала писать. Все время проводила в одиночестве на своей даче в Сходне, редко общалась с людьми. Ей не нравилась современная действительность, и чем дальше, тем больше она отдалялась от нее. Реформа - стройка, Ломка - полреформы. А между тем, новаторы, - увы! - Сломали вы Постройку старой формы, А новых форм не выстроили вы. В начале 2000-х она вдруг снова попыталась заговорить о наболевшем в стихах, выразить чувства, которые кричали, рвали на части ее терпеливую душу. Она написала несколько политических памфлетов, которые продвинутой аудитории показались устаревшими и нелепыми по меркам прагматичной эпохи. Ее критиковали, над ней даже посмеивались. Но на ее защиту неожиданно встал Дмитрий Быков, один из немногих, с кем Новелла Николаевна соглашалась общаться, несмотря на пропасть во взглядах. Он сказал, что поэтесса искренна, она никогда не искала выгоды, она так чувствует, и это нужно понимать и уважать. С Дмитрием она, кстати, сохранила отношения до последних дней. Он был одним из немногих, кто на смерть ее написал искренний личностный материал. Новелла Матвеева умерла 4 сентября 2016 года на своей даче. Умерла так же тихо, как и жила в последние годы. Звучит это, конечно, цинично, но ее уход стал информационным поводом, который на некоторое время вернул в эфиры радиостанций ее полудетский голос и негромкие светлые стихи, а в газеты полосы воспоминаний. Чаще всего, конечно, в те дни в эфирах звучала ее непревзойденная, очень тонкая, совершенно гениальная песенка «Девушки из харчевни», слова которой я просто не могу не привести полностью: Любви моей ты боялся зря - Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И если ты уходил к другой Иль просто был неизвестно где, Мне было довольно того, что твой Плащ висел на гвозде. Когда же, наш мимолетный гость, Ты умчался, новой судьбы ища, Мне было довольно того, что гвоздь Остался после плаща. Теченье дней, шелестенье лет, Туман, ветер и дождь. А в доме событье — страшнее нет: Из стенки вынули гвоздь. Туман, и ветер, и шум дождя, Теченье дней, шелестенье лет, Мне было довольно, что от гвоздя Остался маленький след. Когда же и след от гвоздя исчез Под кистью старого маляра, Мне было довольно того, что след Гвоздя был виден вчера. Любви моей ты боялся зря. Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И в тёплом ветре ловить опять То скрипок плач, то литавров медь… А что я с этого буду иметь, Того тебе не понять. И снова всплыл вечный вопрос, что же такого было в ее творчестве, что его одинаково любили (и любят) и взрослые, и дети? Впрочем, она сама сказала об этом лучше всех: "Я была очень взрослой, когда была маленькой". Остается лишь добавить, что, став взрослой, она так и осталась маленькой. И жили-дружили в ней две половинки: маленькая-взрослая и взрослая-маленькая... … А пятилетний внук моей подруги, той самой журналистки, с удовольствием слушает и поет песни Новеллы Матвеевой. Старательно и вдохновенно. Особенно ему нравятся слова: Если кукла выйдет плохо - Назову её «Дурёха», Если клоун выйдет плохо - Назову его «Дурак». Это ведь счастье какое – вполне легально говорить «дурак», и никто тебя не ругает В понедельник в это же время встречайте следующее эссе о поэте-шестидесятнике! Не забывайте, что свои впечатления, мнения, вопросы к автору статьи или любимые стихи представленного поэта вы можете выкладывать в комментариях. Отдельными записями, не противоречащими правилам сайта и законам РФ, можно опубликовать собственные заметки и эссе о поэтах-шестидесятниках в альбоме или в дневнике. Радости и успехов вам!

Значение человека определяется размером той пустоты, которая образуется после его ухода. Он зарыл виноградную косточку в арбатском дворе, а лозы дотянулись до Японии. Неповторимый привкус джонджоли он внес в пушкинский стих. Шестидесятые годы были годами взаимосоздания поэтов и читателей. Мы заново создавали читателей, высказывая то, что думали они. А они создавали нас своей поддержкой, хотя она порой им дорого стоила. Мы были первыми додиссидентскими диссидентами в то время, когда А.Д. Сахаров был привилегированным засекреченным специалистом, Александр Солженицын – никому не известным учителем математики, бывшим зэком, а Иосиф Бродский – санитаром морга в ленинградской тюрьме «Кресты». Булата Окуджаву на проработках называли «пошляком с гитарой», меня – «певцом грязных простыней». Окуджава был первым в нашей стране поэтом, взявшим в руки гитару, но его гитара была беременна песнями Александра Галича, Владимира Высоцкого и других бардов, отвоевавших право на «магнитофонную гласность». Гражданский протест, не уступающий громовым раскатам 13-й симфонии Дмитрия Шостаковича, звучал и в гитарных переборах. Если Окуджава улыбался, то лишь углами губ, и я никогда не видел его безудержно хохочущим. В нем до конца жила боль за расстрелянного отца – грузинского идеалиста-партийца, за мать – тоже идеалистку-армянку, которую держали в лагере до 1955 года. Поэтому он так боялся идеализма в других и в самом себе, ибо боялся обмануться и обмануть других. Но разве можно быть поэтом без идеализма? Снимая чистый, романтический фильм «Застава Ильича», Марлен Хуциев поставил в центр импровизационно-документальную съемку вечера поэзии в Политехе – снимали неделю подряд. Режиссера вызвали на ковер бдительные соседи из ЦК комсомола, раздраженные информацией из собственных источников о том, что у них под носом собираются истерические кликуши и стиляги нового типа. Комсомольские начальники потребовали пригласить в зал морально здоровую рабочую молодежь, которая бы дала отпор декадентщине на сцене, а особенно Булату Окуджаве. – Пожалуйста… – пожал плечами Марлен. – Милости просим… Но когда перемазанные известкой строители, ввалившиеся на галерку, увидели выходящего на сцену Окуджаву, то они устроили такой восторженный топот, что балкон чуть не обвалился. Молодые рабочие не стали штрейкбрехерами поэзии, хотя их на это подбивали. Несмотря на распространяемые слухи о якобы санкционированной смелости шестидесятников, вот кто был нашей единственной защитой: наши читатели, созданные нами. А мы, защищенные ими, защищали их. Насколько могли и как умели. Люди искусства меньше всего похожи на людей, создающих правила запретов, но настоящее искусство всегда высоконравственно, только не ханжески. И оно мягко внушает нам, если мы ему доверяемся, целый свод таких, например, непозволительностей, как предательство человека человеком, включая предательство собственной совести. В песнях и стихах Окуджавы мы не найдем никаких оправданий войны, хотя у войны столько хорошо оплачиваемых оправдателей. Окуджава не риторический нравоучитель – он тонко преподает, что кажущееся поражение может быть победой, а кажущаяся победа – поражением. «Может, и не станешь победителем, / но зато умрешь как человек». В этом отличие кодекса Окуджавы от грациозного, но небезопасного совета Пастернака: «…Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать». В присутствии Окуджавы было неприлично ссориться. Он был никем не назначенным третейским судьей хотя бы потому, что ушел добровольцем на фронт в 1942 году, и в этом было его непререкаемое старшинство. Мы, шестидесятники, нарушая репутацию верных друзей-соратников, могли нервозничать, у кого больше, а у кого меньше славы, он-то спокойно знал, что слава – самый ненадежный определитель талантливости. Однажды он жестко сказал: – Знаете, ребята, если вы и дальше будете так вести себя, вам будет стыдно прийти друг к другу на похороны. Москва поставила-таки посмертный памятник певцу Арбата, который он называл своим отечеством, хотя при жизни отцы города проголосовали против того, чтобы дать Булату звание почетного гражданина столицы. Честно говоря, памятник мне не особенно нравится. Он несколько публицистичен. Но, когда на его плечи взбираются дети, он сразу лиричнеет, становится Булатом Окуджавой. (Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии») P.S. Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому, чего у него нет: мудрому дай голову, трусливому дай коня, дай счастливому денег... И не забудь про меня. Пока Земля еще вертится — Господи, твоя власть!— дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть, дай передышку щедрому, хоть до исхода дня. Каину дай раскаяние... И не забудь про меня. Я знаю: ты все умеешь, я верую в мудрость твою, как верит солдат убитый, что он проживает в раю, как верит каждое ухо тихим речам твоим, как веруем и мы сами, не ведая, что творим! Господи мой Боже, зеленоглазый мой! Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой, пока ей еще хватает времени и огня, дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня. Булат Окуджава

Друзья! Завершился конкурс, спешим поздравить победителей: 1 место - Павлин Смородин 2 место - DIKANNA 3 место - Сащенко Тамара Поздравляем с победой!!!!! Молодцы!!!!! Спонсорские монетки прилетят авторам за следующие места: 4 место - 10 серебра (спонсор - Леонтьева Арианда) 5 место - 10 серебра (спонсор - Синоптик) 7 место - 10 серебра (спонсор - Natalie de Carreau) 9 место - 20 серебра (спонсор - Третьякова Натали) 13 место - 13 серебра ( спонсор - Ерофеева Ольга) 27 место - 10 серебра (спонсор - Natalie de Carreau) 44 место - 22 серебра (спонсор Чуднова Ирина) 55 место - 22 серебра (спонсор Чуднова Ирина) 75 место - 10 серебра (спонсор - Natalie de Carreau) 100 место - 20 серебра (спонсор - Супенко Максим) 101 место - 20 серебра (спонсор - Сергей Малинов) 104 место - 15 серебра и 4 золотых (спонсоры соответственно - VESTA и Григорова Марина) Спасибо огромное членам жюри за титанический труд - голосование в конкурсе, выявление наиболее одарённых авторов! Спасибо всем авторам за то, что принесли в конкурс свои лучшие работы! До встречи в новых конкурсах!) ************************************************ https://poembook.ru/contest/1428-majskij-zhuk

Сегодня День рождения у замечательного человека, который любит и ценит поэзию и сам пишет хорошие стихи, а ещё он интеллигентный, умный, тактичный и доброжелательный . Давайте поздравим Илью Рейма! С Днём рождения, Илья!

1 мая я предложил достать из дальних углов (шкафов, сундуков, лоджий) свои гитары и попробовать подыграть (и подпеть) Алексею (Лёпе, Ивасю). Гитары пока можно не убирать.

Как вы думаете, куда смотрит Джордж Клуни? На наших именинников, конечно! Да, завидует! Поэты! Писатели! Красавцы! Спортсмены! Активисты! Музыканты! Фантазеры! Умнички! Душа компании! Любимцы женщин! Просто, полковники! А вот некоторые менее известные именинники этого дня : Максимильен РОБЕСПЬЕР (1758 - 28.7.1794), деятель Великой французской революции, вождь якобинцев. (Чем Гречин не революционер, а Герасёв не вождь?! Вот!) Роберт ПИРИ (1856 - 20.2.1920), американский полярный исследователь, первым достигший Северного полюса. (Оба, и Саша, и Юра, те ещё исследователи!) Гастон ЛЕРУ (1868 - 16.4.1927), французский писатель, роман которого «Призрак оперы» был восемь раз экранизирован. (Ну тут и так всё ясно - писатель, музыкант, Призрак...) Владимир ЭТУШ (1923 - 9.3.2019), актер, которого миллионы кинозрителей знают по гротескным ролям в фильмах «Кавказская пленница» и «Иван Васильевич меняет профессию». (Всеми любимый Карабас и самый лучший управдом) Джордж КЛУНИ (1961), американский киноактер. (Актеры оба! Красавчики! Клуни нервно курит в сторонке)