Альбом  

Рубрика Андрея Мансветова 

ЛЕТНЕЕ МОНПАНСЬЕ

При чтении некоторых тем и комментариев к темам руки тянутся к перу, потом опускаются. Во-первых, не хочется спорить, во-вторых, исходник – чаще выступает просто точкой кристаллизации для мысли, которая мне интересна сама по себе.  То же с разнообразными конкурсами и их итогами. Речь возникает всегда косвенная. А потом все это перемешивается, как леденцы в жестянке с абстрактной картинкой на крышке.

Во времена моего детства такие жестянки шли по разряду сокровищ. Я уж не говорю о металлических коробочках от импортного чая или датского печенья (у меня была такая). Теперь такие коробочки навалом в каждом магазине. Но исчезла тайна, исчезла прелесть. То же, например, с уличной иллюминацией. Сейчас весь ночной город в огнях, это принимаешь спокойно, без эмоций. В Перми конца семидесятых прошлого века - это же было целое событие, выйти поздно вечером накануне какого-нибудь всесоюзного праздника, и смотреть как зажигаются вдоль улиц дуги крашенных лампочек. Но это я, как всегда, отвлекся.

А вот мои очередные находки.

С МИРУ ПО НИТКЕ

«Наконец -то пунктуация признана важной! А стихи без пунктуации могут попасть в конкурс?» (Мила Апрель)

От догматически-религиозного поклонения уголовно-процессуальным «законам» записи поэтического текста у меня начинает чесаться мозг. Ну, не понимаю я этих ревнителей и поборников.  Неужели непонятно, что позиция «запретить!» и «не пущщать!» всегда ущербна. Речь тут всегда о той свободе, в которой один человек старается отказать другому. Ну, не может быть визуализация речевых пауз и интонационной окраски догмой. А отсутствие оных, напротив, может быть (и бывает) значимым выразительным средством. Я уже не говорю, что позиция ревнителей (мол, без знаков не понятно ничего) – всегда или банальная леность ума, или намеренная ложь (типа, «я включу тупого», имею же право, а ты обтекай).  Радует только то, что рекомые поборники, на самом деле, не являются целевой аудиторией поэзии. Поэзия требовательна к читателю, она не терпит меркантильного потребительского отношения уже потому, что оно (меркантильно-потребительское) не предполагает сопереживания. Только переваривания.

 «Симпатичная попытка выхода из круга чужой поэтики (пусть покамест на уровне умозаключений, голой риторики): ни Есенин, ни Блок второй свежести, действительно, никому по определению не нужен» (Виктор Куллэ).

Речь шла о строчке «пьёшь, гадая, что лучше: как Блок, или как Есенин» … в конкурсном стихотворении.  Мне строчка показалась лучшим прорывом «Ассентика», ибо увидел я не мучения выбора заемной поэтики, а поэтически-самурайское стремление к смерти и выбор соответствующий. Трагический восторг сопричастности великой стихии бунта, оказавшийся непереносимым для души, и тень «чёрного человека» Моцарта, Пушкина с итогом в Англетере. Остальное озвучил Высоцкий. Ну, помните: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт…» Разумеется, ни я, ни Куллэ не можем с уверенностью утверждать, что там внутри себя имел в виду автор. Но в этом-то и прелесть.

Третья конфетка покрупнее. Источник мысли – пост Стилвотера «Вопрос о конкурсах» (https://poembook.ru/blog/37269). Мне показалось важным одно из утверждений автора, а именно:

«В сутках у каждого 24 часа, сон - где-то 6-8 часов, работа - 9-11 часов, семья/дом/магазин/прочее 3-5 часов. Это все условно, конечно. Но по факту ЛИЧНО У МЕНЯ получается где-то около часа на творчество.»

С одной стороны, похвально, когда человек выделяет на творчество специальное время. С другой – при таком подходе творчество выводится на уровень хобби, т.е. чего-то необязательного, дополнительного по отношению к «настоящей жизни».  Я не говорю, что в хобби нельзя достигнуть впечатляющих результатов, невозможно стать виртуозом, но… В стихах, которые хобби, всегда отсутствует один важнейший элемент. Поэзия (и этим она, кстати, отличается от прозы) – штука пафосная. Требует полной самоотдачи. Не в смысле, сидеть и сцепив зубы круглосуточно ваять нетленку, а быть «фоновым процессом» с высшей степенью приоритета.  Это не требование. В том смысле, что когда такой жизненный стиль становится личным требованием, на выходе поэзии тоже не получается. Не получается ее и тогда, когда стихи нужны для…  конкурсов, выкладки на своей страничке в социальных сетях, декларации и демонстрации себя в любом виде и форме. Стихи, по-моему, вообще вне любого целеполагания. Только подумал, «а напишу-ка я о…» И все. Можно идти курить бамбук.

Поэзия в личном пространстве автора взрослеет так же, как взрослеет человек в пространстве окружающей действительности. Детство, отрочество, юность… 

Конец детства наступает с пониманием, что тексты, наполненные «вечностью-бесконечностью» и прочим аналогичным по списку не имеют ни глубины, ни смысла и написаны отнюдь не душой, а седым, косматым и заскорузлым стереотипом.

Отрочество – эксперимент, оттачивание формы, сладострастное для личной самоидентификации выкапывание чужих ошибок и сбрасывание мэтров с корабля современности. Думаете, я так не делал?  Делал, только в путь, и не стыдно ни чуточки.

Юность – мучительно не хватает слов. Юность – собака, всё-всё понимает, но совсем не хватает слов. Это сладостно и мучительно, особенно если юность поэтическая совпадает с физическим (или хотя бы метафизическим возрастом), это почти всегда трагично, если поэтическая весна совпадает с человеческой осенью.

Поэзия, в отличие от жизни может остановиться в любом из своих возрастов, перестать взрослеть, спокойно и незаметно для автора выйти на циркуляцию. Для кого-то это нормально (особенно если написание стихов, действительно, просто хобби). Для кого-то нет. 

Взросление – это переоценка ценностей, это падение в пропасть, когда все прошлые наработки и достижения теряют и цену, и значение. Встает вопрос: а поэт ли я? Вопрос самоидентификации в мире культуры. Вопрос отдачи, уже не в режиме радости от дружеских «аффтар пеши исчо». Маркер нужен, что ты говоришь нечто важное не только тебе. Всеядной тусовке уже не веришь по определению. А чужое непонимание ранит.

«Качественные адресные стишата, потенциально крепимые к двери сортира турецкого четырёхзвёздочного отеля, - мой потолок. Видимо, новых стишат больше не будет». (KHELGA)

Вот через это или подобное этому проходит любой автор на стадии взросления. Один, два, десять раз. Это каждый раз мучительно. Часто это поза. Больше скажу. При произнесении такого вслух даже наедине с собой – это всегда поза. Не в том смысле, что врешь себе, нет. Думаешь именно так, думаешь честно. Из разных причин исходя.

Написал кто-то, не важно кто, главное, что не ты, что-то охренительное – и начинается: вот, я никогда так не смогу, а раз не смогу, зачем тогда вообще писать…

Меня этот вопрос грызет подспудно годы и десятилетия. А что делать. Поэзия как процесс, всегда гонка за лидером. Не, в смысле, стараться стать «какпушкин» - это-то как раз бессмысленно, ведь, сколько не пой чужим голосом – себя-то не обманешь.  И вот, живешь, живешь, угрызаемый этой завистью, как вдруг приходит что-то. Впечатление, наблюдение, мысль, какой-то еще всплеск, и вот тебе уже наплевать на всех на свете пушкиных, ты занят, тебе надо поймать, удержать, выразить. Как СашБаш пел: «не надо не плачь, не плачь, лежи и смотри / как горлом идет любовь». Поймал однажды такое, и алга. «Придуманные» стихи, особенно собственные - бесят! И снова зарекаешься не писать никогда больше ни за что. И снова ищешь озарения. Взросление поэта – это когда наступаешь на горло зуду в пальцах и пишешь только, когда озарение. Когда есть, что сказать. И злобно вымарываешь, если сказать не получилось. Здесь нужна еще большая внутренняя сила и внутренняя честность. Но даже если все получилось, чужое все равно блестит ярче (гениев не берем – у гениев свои тараканы).

Еще причина (и опять из личного опыта), когда пишешь крепко, легко, свободно, инструмент отточен и не тупится, но внезапно осознаешь, что помимо приема с навыком за стихами ничего нет. Когда становишься одинаков, вбит по шляпку в собственную манеру. И стихи (для себя, только для себя) при повторном чтении становятся пресными, как жеванная промокашка. И снова страх, снова – я никогда больше не… - страх того, что исписался, что никогда не выйдет уже «настоящего», «вкусного» не получится.

А делать-то что? Снова лезть в эксперимент – глупо, остальное еще глупее. Остается на свой страх и риск тупо искать вдохновения (ну, так никто не обещал, что будет легко).

Александр наш Сергеевич своей болдинской осенью каждый день по четыре часа высиживал в бадье с колодезной водой, смиряя плоть, Маяковский рубил дрова, а потом клал полено под голову вместо подушки, чтобы спать было неудобно, Мусоргский – бухал (если верить народной молве).  Мой хороший друг, поэт Сережа Ивкин осознав, что «может срифмовать что угодно с чем угодно», с головой ухнул в пучины верлибра. Примеров масса – каждый сугубо индивидуален.

Неиндивидуально лишь правило, что если автор задается вопросом, подобным Хельгиному, автор, по определению не является графоманом. У тех нет ни малейших сомнений в оправданности собственных литературных упражнений, наличии «миссии» и прочей подобной ерунде.

«…Сидя на пачках с книгами, мы у Гены выпивали еще много лет. Пока он не купил стулья. Еще раз скажу: книга – это хорошо. И добавлю – нужно. Вопрос – кому». (Влад Южаков)

Ответ – нужно самому автору. Прозаиков не берем, те иногда и зарабатывают собственным печатным творчеством, высшее же достижение современного поэта – чтобы книжка окупила «бумагу». Ну так и цель у нее не коммерческая. Книга – очень хороший выход для автора, который (как автор предыдущей цитаты) осознанно ставит себя на паузу.  Особенно если подходить к ней добросовестно, а не просто ссыпать широкой горстью первые попавшиеся тексты в мешок обложки.

Книга – такое же поэтическое высказывание, как и стихотворение. Более крупное, многогранное, но тоже полностью на совести автора. Здесь ему, кстати, легче. Здесь в помощь – корректор, редактор, верстальщик и прочие заинтересованные и полузаинтересованные лица. Они – группа поддержки, не дадут при случае психануть, удалить черновики, расколотить топором компьютер. Скажут: «работай, нигер!»

И автор садится работать. Перлюстрирует собственный онлайн, выволакивает из загашников то, что в онлайн (современного автора берем, ясен пень) не попало, кроит. Примеряет, притирает, редактирует. Это не просто важная, важнейшая часть индивидуальной литературной работы. Поэт без книг – просто автор стихотворений не потому, что книга - это понты, а потому, что не знает себя. Не думал над собой, не способен взглянуть на целое.  Я могу тут еще пометафорить, но мысль от этого не увеличится. Книга – единственный способ поэтического самопознания.

АССЕНТИК КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ АРХЕТИПА

Для меня этот закончившийся конкурс во многих смыслах уникален. Хотя бы потому, что в силу особенностей конкурсных задач и состава участников не было нужды в критике-критике.  Поле ассоциаций – да, психоделика – безусловно. А всякие там рифмы-шмифмы, размеры с темпоритмами – вообще не интересно. Что интересно, написал здесь: «ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО КОЛУМНИСТА» (https://poembook.ru/diary/40340-assentik-vozvraschenie-bludnogo-kolumnista). И здесь: «ВСТРЕТИШЬ БОРХЕСА, УБЕЙ БОРХЕСА» (https://poembook.ru/diary/40551-assentik-vstretish-borkhesa-ubej-borkhesa).

Осталась только Сидхардха. Но речь, конечно, не о ней.

Когда деревья были выше, трава зеленее, а пи… (ну, вы поняли, о чем речь) мягче, считалось моветоном не прочесть «Игру в бисер», как минимум. Чуть позже в моду вошел «Степной волк», сведенный к одной цитате («Ты должен поспать с красивой женщиной, Степной волк…»). Я совету последовал, в Гессе разочаровался (до этого разочаровался в Кастанеде и в Миллере) и стал забуриваться в философию. Фрейд мне тогдашнему был – попса, это позже я его прочувствовал, оценил и зауважал, в том числе за полученную им премию в области литературы.   Юнг был крут и разносторонен. Он даже инопланетян предсказал по-взрослому. Про коллективное бессознательное я и вовсе молчу. Соответственно, из чувства поперешности, взял не того и не другого, и даже не антропософа Рудольфа Штайнера, а Альфреда Адлера и положил бедолагу в основу защиты своей философской вышки ровно (за дни и месяцы поторгуемся) за двадцать лет до того, как Сергей Касатов объявил Ассентик. Тема диплома, если кому интересно, «Компенсаторная функция искусства по отношению к науке и технике». Но вернемся к конкурсу.

Заявленная тема финала – засада, вообще, и немцы сбоку. Ловушка. Пожалуйте, дамы, соревнующиеся в роковые объятия ролевой лирики. Почему ловушка? Да, потому, что она, ролевая, всегда проигрышна на фоне остальных товарок. Когда тот же Гумилев начинает: «Я конквистадор в панцире…», читатель не верит. Врешь, думает читатель. Врешь, брат, Николай Степанович. Ну, какой ты конквистадор? 

Вот и при попытке навинтить на стихотворение Будд, Говинд и иже с ними, возникало отторжение. Роль отторгалась. Тень отторгалась, кроме помянутого выше «черного человека».

Здесь мне понравился Куллэ: «Строго говоря, в индийской философии для того, чтобы прийти к «мокше» («освобождению») уж точно надобно не с рюкзаком на электричке куда-то шастать».

Это о том, что авторам участницам важнее пути и постижения оказалась «нитка», которая держит воздушный шарик нас здесь.

Такую вот нитку здорово понимал Есенин, когда уже понимал все. Из его тени, его «Черного человека» мне помнятся лишь привязки:

…И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою…

А мне стихи финала Ассентика не понравились так, чтобы вот ах. Более того, вызвали странное, смешанное чувство тем, что зеркалили мои чувства-эмоции-рефлексии разных времен и лет. Думалось, будь я сам участником финала, подал бы в конкурс собственную «Дорогу на Обум» (названием все еще горжусь, текстом – нет, ну, разве что местами). И самому бы себе влепил… 

Нет, это ж правда… я в каждом из участников узнал себя. До уровня цитат узнал, до уровня прямого диалога.  Вот, в качестве примера.

Лицо болит…

А твое у кого-то я выкрал совсем недавно.

Неужели ты хочешь его вернуть

даром?» (ВОРЫ ЛИЦ, Кицунэ)

_______

39.

- Это ваше лицо?

- Мое…

- Купите…

- Цена?

- Душа…

- Идет.

1994 год от сотворения мифа. Пермь. Вокзал. (А.М. «Кантата апостериори», 1997)

Есть подобные пересечения и в остальных текстах. Это, кстати, нормально. Это по Юнгу, хотя и не совсем из той области, что «Тень». Стихи умеют общаться между собой на уровне коллективного бессознательного, ноосферы Вернадского, тайной азбуки тюремных перестуков.

И, в завершение, отвечу на вопрос, который мне задавали здесь уже много раз, а именно, по каким критериям я оцениваю тексты. Их всего три, если не отвлекаться на технику. Это: честность, точность, личность.

А, «как Блок, или как Есенин» мы разберемся в другой раз и, лучше бы, много позже.

НАСТРОЙКА ИНСТРУМЕНТА

И, кстати, о новшествах на сайте. Даже при работе с собственной страницей мне очень не хватает, чтобы при наведении курсора на запись дневника или стихотворение во всплывающем окне отображались первые, допустим, двести символов, четыре строки или как-то так. То же - при просмотре чужих текстов и записей. И, кстати, может быть имеет смысл добавить в генеральный рубрикатор «книгу предложений», куда каждый пользователь мог бы заносить записи подобные этой.

Рубрика Влада Южакова

КОНЪЮНКТУРА ВРЕМЕНИ

«Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать».

Александр Пушкин

Если сравнивать популярность поэзии в жизни людей XX и XXI веков, то возникает ощущение зияющей пропасти. Вчера это были полные залы, толпы на площадях, многотомники, издающиеся многотысячными тиражами, а сегодня – брошюры, изданные, как правило, на средства автора тиражом, соответствующим количеству родных и знакомых, и тихие чтения в библиотеках перед аудиторией в 15-20 слушателей, проживших основную часть своей жизни в веке минувшем. И популярные когда-то цитаты типа «поэт в России больше чем поэт» нынче воспринимаются как минимум абстрактно.

Но это абсолютно не значит, что сегодня в обществе нет запроса на рифмованное слово – современный человек в рифмованном слове нуждается, и нуждается сильно. Это достаточно легко заметить, например, по частоте использования рифмованных текстов в рекламе. Тексты эти с литературной точки зрения в подавляющем своем большинстве не выдерживают никакой критики, но не в этом суть, а в том, что сотрудники рекламных компаний используют в своей работе те инструменты, которые способствуют эффективности продаж. И если в рекламном ролике текст зарифмован, значит, именно такой ход способствует росту прибыли. И конечно, в рифмованных текстах нуждается поп-музыка. Поэтический уровень текстов для хитов, востребованных в шоу-бизнесе, немногим выше, чем в рекламной индустрии, но как раз такой уровень и нужен, чтобы бизнес давал хорошую отдачу.

Мои оппоненты, если таковые есть, конечно, могут назвать несколько авторов и литературных проектов, о которых можно сказать, что они «у всех на устах», но все это будет очень условно и с рядом оговорок. Приведу в пример нашумевший в свое время проект Дмитрия Быкова «Гражданин поэт». Не буду углубляться в то, что он был организован и реализован по всем правилам и законам того же шоу-бизнеса – так оно сегодня, наверно, и должно быть, чтобы тебя услышала большая аудитория. Акцентирую внимание на более важном – на том, что проект ведь не столько поэтический, сколько политический. И если убрать из текстов «Гражданина поэта» сатиру на существующие порядки, то не то что ажиотажа, но и вообще сколько-нибудь заметной реакции общество на такой неконъюнктурный проект в результате не выдаст. Времена нынче такие – не хочет гражданин платить поэту, гражданин лучше купит что-нибудь полезное для дома.

Одним словом, общество на сегодняшний день от рифмованного слова ни в коем случае не отказывается, наоборот, активно его использует, но старается сделать так, чтобы слово это имело практическое применение, чтобы давало результат, приносило конкретную пользу.

Об одном из случаев практического использования рифмованного слова в быту сейчас расскажу. Было это на Грушинском фестивале на рубеже девяностых и нулевых. В те годы фестиваль собирал наибольшее количество людей – «население» «Груши» доходило до двухсот тысяч (а то и более) человек, что эквивалентно числу жителей таких, например, областных центров, как Псков или Новгород Великий. Естественно, организаторам фестиваля приходилось решать массу проблем, в первую очередь, бытовых: питание, питьевая вода, дрова для костров, связь, соблюдение правопорядка, борьба с употреблением алкоголя и т.д. Надо сказать, что борьба с проносом водки на территорию палаточного лагеря получалась у организаторов не очень. Но самой главной проблемой фестиваля традиционно была проблема туалетов: 200 тысяч человек – это ведь не шутки… Одним словом, в туалеты всегда были очереди, но и окрестным кущам доставалось сверх меры продуктов человеческой жизнедеятельности. И как-то в ночи мой давний приятель Слава, изрядно потешивший себя разнообразными горячительными напитками, захотел по малой нужде. Кругом было много людей, поэтому он побрел среди костров и палаток в поисках подходящего места, пока, наконец, не очутился в таковом. Вокруг было темно и тихо. Слава начал делать свое дело. Но поскольку дело сопровождалось характерным звуком, Слава, дабы на всякий случай этот звук заглушить, негромко запел песню (музыка Марка Фрадкина, стихи Евгения Долматовского):

Хорошо над Москвою-рекой
Услыхать соловья на рассвете.
Только нам по душе непокой,
Мы сурового времени дети.

Каково же было Славино изумление, когда из тьмы, со всех сторон вокруг того места, где он облегчался, многоголосый хор дружно и мощно подхватил:

Комсомольцы-добровольцы,
Мы сильны нашей верною дружбой!

«Художник, лучше быть богатым, чем бедным; научись работать кистью так, чтобы из-под нее рождались золото и драгоценные камни» – так в свое время говорил Сальвадор Дали. Думаю, этот принцип он постарался бы применить и к стихам, если бы был поэтом. Интересно, что на это сказал бы его друг Федерико Гарсия Лорка?

И вообще, должно ли рифмованное слово приносить пользу? И если да, то какую? Моральную, финансовую? Можно сколь угодно задаваться этими вопросами, но, как говорится, жизнь такова, как она есть, и более не какова – она двигается, мало завися от моего или вашего мнения о ней. Время сегодня такое – конъюнктурное. И кто-то эту пользу из слова извлекает, а кто-то – нет. В силу способностей. Или в силу мировоззрения. И каждый по-своему прав.