Альбом  

Гляжу я на все эти вологодские страдания квалифицирующихся и думаю, что пора новый вид наказания на Поэмбуке вводить для нарушителей Правил пользовательского соглашения: подвергнуть принудительной квалификации. :)))

Замечательный всё же у нас сайт. Интересный, насыщенный, динамичный... а главное, чем более всего привлекает, - действительно демократичный, покоряющий своими возможностями в общении. Есть страничка, есть Альбом, есть Дневники, рубрики, конкурсы пожалуйста на любой вкус , цвет и запах..., Лиги, Клуб, Зал... просто душа радуется. Я здесь уже без малого 5 лет, и пережил столько различных эмоций, вплоть до глубокой ревности супруги к моим посиделкам за монитором... Спасибо огромное создателю, авторам, всем кто старается его разнообразить и делать всё лучше и лучше, краше и краше... Вот только одно меня смущает и очень расстраивает. У меня создалось очень стойкое ощущение, что некоторые из авторов, публикующих здесь свои стихи и прочее, являются одновременно и модераторами, зорко отслеживающими все записи и жёстко пресекающими всё то, что им не нравится... И никогда я не поверю, что Андрей лично отслеживает всё и даёт команды, что убрать немедля, а что оставить, не поверю... Вот как и чем объяснить тот факт, что из ста записей в моём дневнике со стихами (если это можно назвать стихами, но называют же...) некоторые мгновенно закрываются на замочек... У меня только одна догадка-предположение - это модератор, которому лично не понравилось их содержание... лично. Раньше закрывали без особых объяснений, нынче (и это здорово), хоть как-то стали пояснять... Но разъяснение подобное последнему, а именно, - "в дневниках запрещено размещать стихи" (см. картинку) меня приводит в недоумение... как же так, когда сплошь и рядом в этих дневниках я обнаруживаю стихи, а оказывается это запрещено!... Кто мне объяснит этот феномен, это удивительное рядом?...

Юлий Ким. Нестареющий поэт, драматург, бард с весёлым "упругим, молодым" творчеством. Сын репрессированного корейца-переводчика и учительницы русского языка и литературы, выросший в калужской глубинке и на просторах Туркмении, Ким собрал в себе веяния пространства и времени и пропустил это через уникальность своей личности, таланта и гражданской совести. Учитель истории и литературы, Ким недолго работал по профессии. Поддержка выступлений правозащитников, песни диссидентского содержания определили его образ жизни свободного художника, поэта, драматурга и композитора. Куда как красноречиво на рубеже 60-х звучали строки: Ведь правда моя очевидна, Ведь белые нитки видать! Ведь людям должно же быть стыдно Таких же людей не понять! Ой, правое русское слово — Луч света в кромешной ночи! И все будет вечно хреново, И все же ты вечно звучи! («Адвокатский вальс») Диссидентство Кима особенное, уникально кимовское. Оно не воинственное, а больше недоумевающее: как же так можно, почему, зачем? Ведь «людям должно же быть стыдно таких же людей не понять». Именно похожими на недоумение были его разногласия с советской властью. В его диссидентстве нет надрыва, выкрика, гримасы ненависти, только тихое интеллигентное удивление: «Ну как же так, должно же быть стыдно…» Первые же концерты Кима, состоявшиеся в Москве в начале 1960-х годов, сразу принесли ему огромную популярность в кругах любителей бардовской песни. Его песни обретали популярность настолько, что некоторые из них до сих пор считаются народными. Губы окаянные, Думы потаённые, Ой, бестолковая любовь, Головка забубённая. Всё вы, губы, помните, Всё вы, думы, знаете. Ой, до чего ж вы моё сердце Этим огорчаете. Позову я голубя, Позову я сизого, Ой, пошлю дролечке письмо, Да мы начнём всё сызнова. А я помню, как в детстве мама пела мне сладостно-печальную колыбельную со словами: Ходят кони над рекою, Ищут кони водопоя, А к речке не идут - Больно берег крут. Ни тропиночки убогой, Ни ложбиночки пологой. Как же коням быть? Кони хочут пить. Вот и прыгнул конь буланой С этой кручи окаянной. А синяя река Больно глубока. И так глубока и до боли неизбывна была эта печаль, что хотелось плакать, но плакать светлыми, облегчающими слезами. Долго думала, что это народная песня. Потом я узнала, что это - песня на стихи Юлия Кима из фильма "Бумбараш". Действительно, мастер стилизации! Безупречно точные интонации, чрезвычайно характерны для поэзии Кима. Он обширно и уверенно использует междометия, восклицания, полуслова, полувздохи, полунамеки. Кажется, что в текстах Кима есть вполне ощутимые паузы для усмешки, подмигивания, прищура, напрашиваются притопы, прихлопы. И вся эта переполненная интонацией и действием поэзия плавно и естественно перетекает в театр, в кино. Автор около пятисот песен, десятка книг, переводчик мюзикла «Нотр Дам де пари», Юлий Ким написал около 50 пьес и песни к 50 фильмам, один список которых вызывает улыбку радостного узнавания: Бумбараш; Точка, точка, запятая; 12 стульев; Про Красную шапочку; Усатый нянь; Обыкновенное чудо; Формула любви; Человек с бульвара Капуцинов… Помните? Точка, точка, запятая — Вышла рожица кривая. Ручки, ножки, огуречик,- Получился человечек! Что увидят эти точки, Что построят эти ручки, Далеко ли эти ножки Уведут его, Как он будет жить на свете — Мы за это не в ответе: Мы его нарисовали, Только и всего! «Что вы, что вы! Очень важно, Чтобы вырос он отважным, Сам сумел найти дорогу, Вычислить разбег. Это трудно, это сложно, Но иначе невозможно: Только так из человечка Выйдет человек!» Или: Пусть бесится ветер жестокий В тумане житейских морей. Белеет мой парус такой одинокий На фоне стальных кораблей О наслажденье — ходить по краю. Замрите, ангелы, смотрите — я играю. Разбор грехов моих оставьте до поры. Вы оцените красоту игры. Великолепным гимном Творца Слова стали строчки: Приходит день, приходит час, Приходит миг, приходит срок – И рвётся связь. Кипит гранит, пылает лёд, И лёгкий пух сбивает с ног, Что за напасть? И зацветает трын-трава, И соловьём поёт сова, И даже тоненькую нить Не в состояньи разрубить Стальной клинок, Стальной клинок. Приходит срок и вместе с ним Озноб и страх, и тайный жар, Восторг и власть. И боль, и смех, и тень, и свет В один костёр, в один пожар – Что за напасть? Из миража, из ничего, Из сумасбродства моего Вдруг возникает чей-то лик И обретает цвет и звук, И плоть, и страсть, Нелепо, смешно, безрассудно, Безумно, волшебно! Ни толку, ни проку, Не в лад, невпопад совершенно. Поэзия Юлия Кима – симбиоз смыслов, игра слов, связи между выплавленными в слова понятиями и в итоге – сотворение нового словесного мира. Юлий Ким, безусловно, Творец с большой буквы. Ким — это просто Ким, и всё. Ким уникален и неповторим.

Много лет назад была куплена пластинка - диск-гигант, как тогда называли. Куплена в эпоху тотального дефицита. Куплена совершенно случайно... Давно уже выброшен проигрыватель по причине фатальной поломки, но эта круглая флешка до сих пор стоит на полке, как символ любви с первого слуха - любви к голосу. Так наверное ангелы поют, когда сытые и у них хорошее настроение... Банни, это - тебе ( как обещал).

Моё знакомство с Арсением Тарковским состоялось году этак в 1990. На пару лет позднее, чем с его выдающимся сыном. К тому времени уже были просмотрены «Сталкер», «Солярис», «Андрей Рублёв» и даже «Ностальгия». Это были времена перемен не только в масштабах всей страны, но и в моей личной жизни. Я заканчивала школу и готовилась к взрослой жизни. Дитя советской эпохи, воспитанное ещё в ней, я смутно ощущала, что впереди неизвестное и кардинально отличное от того, что было там. Но пока ещё была беззаботная юность, с выездами на слёты и песни в орлятском кругу под гитару, собственная гитара, подаренная братом, собственноручно заполняемый песенник с бардовскими песнями и не только… Визбор, Никитин, Галич, Данилов, Клячкин, Кукин… Башлачёв, Цой, БГ, Кинчев… Мне в руки попала кассета с песнями Виктора Берковского. Среди них «Я надену кольцо из железа». И это был удар под дых. Узнала, что песня написана на стихи Арсения Тарковского – поэта и отца того самого Тарковского. Вот так и началось знакомство с его творчеством. Впоследствии я узнала, что текст песни только наполовину его. Но кто написал продолжение, так органично слившееся с исходным текстом, мне выяснить не удалось. Но это не важно. Важно то, что песня стала одной из любимых, а поэт одним из читаемых и почитаемых. Путь Тарковского-поэта был непростым. Опубликовав своё первое стихотворение в 1926 году, следующие стихи он смог опубликовать только через 40 лет. С 1933 он активно занимался переводческой деятельностью. И в Союз писателей СССР был принят именно за поэтические переводы с грузинского, киргизского, туркменского. Но ему хотелось самому высказаться, донести до людей свою мысль и правду, а не быть посредником. Позднее он напишет с иронией: Шах с бараньей мордой - на троне. Самарканд - на шахской ладони. У подножья - лиса в чалме С тысячью двустиший в уме. Розы сахариной породы, Соловьиная пахлава, Ах, восточные переводы, Как болит от вас голова. … Да пребудет роза редифом, Да царит над голодным тифом И соленой паршой степей Лунный выкормыш - соловей. Для чего я лучшие годы Продал за чужие слова? Ах, восточные переводы, Как болит от вас голова. Когда началась война его признали негодным к военной службе, но он упросил Союз Писателей отправить его на фронт в качестве корреспондента газеты «Боевая тревога». Он участвует в боевых действиях и параллельно пишет стихи. Потом ранение, гангрена, ампутация ноги. Вообще стихи о войне Тарковского это такая отдельная история. Потому что он писал не совсем так, как было принято в то время. Нет в его стихах всепоглощающего пафоса. В его стихах вообще мало пафоса. Только внутренние размышления сквозь призму собственного созерцания, если можно так сказать. Такова «Иванова ива», например. Боль и трагизм через простые, даже обыденные вещи. Таков угол зрения Тарковского. И он такой. Или «Суббота, 21 июня». Горькое, переживательное, да, конкретное, но нет в нём бравады, только горечь и сожаление. И потому веришь. Но мне бы хотелось привести другое его стихотворение «Полевой госпиталь», просто, чтобы сказать, что он мог писать и ТАК. Стол повернули к свету. Я лежал Вниз головой, как мясо на весах, Душа моя на нитке колотилась, И видел я себя со стороны: Я без довесков был уравновешен Базарной жирной гирей. Это было Посередине снежного щита, Щербатого по западному краю, В кругу незамерзающих болот, Деревьев с перебитыми ногами И железнодорожных полустанков С расколотыми черепами, черных От снежных шапок, то двойных, а то Тройных. В тот день остановилось время, Не шли часы, и души поездов По насыпям не пролетали больше Без фонарей, на серых ластах пара, И ни вороньих свадеб, ни метелей, Ни оттепелей не было в том лимбе, Где я лежал в позоре, в наготе, В крови своей, вне поля тяготенья Грядущего. Но сдвинулся и на оси пошел По кругу щит слепительного снега, И низко у меня над головой Семерка самолетов развернулась, И марля, как древесная кора, На теле затвердела, и бежала Чужая кровь из колбы в жилы мне, И я дышал, как рыба на песке, Глотая твердый, слюдяной, земной, Холодный и благословенный воздух. Мне губы обметало, и еще Меня поили с ложки, и еще Не мог я вспомнить, как меня зовут, Но ожил у меня на языке Словарь царя Давида. А потом И снег сошел, и ранняя весна На цыпочки привстала и деревья Окутала своим платком зеленым. И всё же он не потерял своего особого дара – распознавать в повседневности черты жизни вечной. Связь вещей, событий, человеческих судеб. В его поэтическом мире звучит мелодия жизни, в центре которой всегда человек-творец, страдающий, переживающий. Я учился траве, раскрывая тетрадь, И трава начинала, как флейта, звучать. Я ловил соответствие звука и цвета, И когда запевала свой гимн стрекоза, Меж зеленых ладов проходя, как комета, Я-то знал, что любая росинка - слеза. Знал, что в каждой фасетке огромного ока, В каждой радуге яркострекочущих крыл Обитает горящее слово пророка, И Адамову тайну я чудом открыл. Я любил свой мучительный труд, эту кладку Слов, скрепленных их собственным светом, загадку Смутных чувств и простую разгадку ума, В слове п р а в д а мне виделась правда сама, Был язык мой правдив, как спектральный анализ, А слова у меня под ногами валялись. И еще я скажу: собеседник мой прав, В четверть шума я слышал, в полсвета я видел, Но зато, не унизив ни близких, ни трав, Равнодушием отчей земли не обидел, И пока на земле я работал, приняв Дар студеной воды и пахучего хлеба, Надо мною стояло бездонное небо, Звезды падали мне на рукав. Первый сборник у Тарковского опубликовать не получилось: он отказался включать в него политические стихи. Матрицы книги были уничтожены. И первая книга его стихов «Перед снегом» выходит лишь в 1962 году. И почти сразу в 1966 «Земле – земное». Обе книги стали событием в литературном мире. Туда вошли стихи – итог творчества в течение четырёх десятилетий. Все уже подзабыли к тому времени о поэтах «Серебряного века», а Тарковский эту прививку сохранил. Но он никогда не ориентировался на какие-либо «школы», только на «примеры» - Цветаеву (с которой был знаком лично и даже посвятил ей цикл стихов), Ахматову, Мандельштама, Бальмонта. И в условиях жёсткого диктата совершенно иной эстетики того времени, он умудрился сохнанить дух Серебряного века, привнеся в него свой индивидуальный почерк, подачу, видение, преломив через себя и своё восприятие. Садится ночь на подоконник, Очки волшебные надев, И длинный вавилонский сонник, Как жрец, читает нараспев. Уходят вверх ее ступени, Но нет перил над пустотой, Где судят тени, как на сцене, Иноязычный разум твой. Ни смысла, ни числа, ни меры. А судьи кто? И в чем твой грех? Мы вышли из одной пещеры, И клинопись одна на всех. Явь от потопа до Эвклида Мы досмотреть обречены. Отдай - что взял; что видел - выдай! Тебя зовут твои сыны. И ты на чьем-нибудь пороге Найдешь когда-нибудь приют, Пока быки бредут, как боги, Боками трутся на дороге И жвачку времени жуют. О чём бы не писал Арсений Тарковский, это неизменно складывается у него в общую картину мира, его вселенную, где в центре всегда творец, а основные категории – память и судьба. Для него стихия природы и стихия слова – тождественны друг другу. И это восприятие всего ТАК имеет совершенно удивительный эффект воздействия на читателя. И кажется, сын унаследовал от него подобный взгляд на вещи, неожиданный угол зрения. Видеть в простом непростое. Мне бы только теперь до конца не раскрыться, Не раздать бы всего, что напела мне птица, Белый день наболтал, наморгала звезда, Намигала вода, накислила кислица, На прожиток оставить себе навсегда Крепкий шарик в крови, полный света и чуда, А уж если дороги не будет назад, Так втянуться в него, и не выйти оттуда, И - в аорту, неведомо чью, наугад. Тарковский нелегко пережил решение сына о невозвращении в Советский Союз. Он принял это решение сына, уважая его гражданскую позицию, но в письме к нему писал, что убеждён в том, что русский художник должен жить и работать на родине. И, в заключение, хотела бы привести одно из любимых моих стихотворений Арсения Тарковского. На мой взгляд, в нём мудрость и, вместе с тем, беспомощность много повидавшего, пережившего и передумавшего на своём веку человека. Прекрасного, тонкого, умного поэта… недооценённого. Мне опостылели слова, слова, слова, Я больше не могу превозносить права На речь разумную, когда всю ночь о крышу В отрепьях, как вдова, колотится листва. Оказывается, я просто плохо слышу, И неразборчива ночная речь вдовства. Меж нами есть родство. Меж нами нет родства. И если я твержу деревьям сумасшедшим, Что у меня в росе по локоть рукава, То, кроме стона, им уже ответить нечем. В среду нас ожидает встреча с рассказом Леонида Демиховского о поэте Фазиле Искандере. Ждём вас в это же время! Не забывайте, что свои впечатления, мнения, вопросы к автору статьи или любимые стихи представленного поэта вы можете выкладывать в комментариях. Отдельными записями, не противоречащими правилам сайта и законам РФ, можно опубликовать собственные заметки и эссе о поэтах-шестидесятниках в альбоме или в дневнике. Поэтического вдохновения и здоровья вам, друзья!

Сейчас нас, забившихся по норам квартирным, наше доброе правительство с экранов призывает не предаваться ленной праздности и водку не пить, а заняться чем-то полезным. И вот я, слоняясь бездельно по комнатам и наблюдая, как внучка у компьютера в режиме конференции общается с одноклассниками (их класс для «удалённого обучения» разбили на две группы и здесь с нею четырнадцать) осенился мыслью проделать от нечего делать эксперимент. Что я сделал. Сначала попросил внучку поставить перед своими визави вопрос: не желают ли они заработать немного денежков. Поставила. Реакция: радостные энтузиазм и готовность, дети - они такие. Затем я выбрал стихотворение. Это было стихотворение-победитель одного из конкурсов (естественно, не моё – сроду и к десятке не приближался). Конечно, названия и автора не назову. Эксперимент и есть эксперимент – он безликий, важен лишь результат. Ну вот. Дальше велел внучке отправить его соученикам с условием: кто разберётся и доложит о чём оно – хоть бы и в одно слово ответ уложит – получит на телефонный счёт сто рублей. Время пошло. Если вы думаете, что я рисковал почти полутора тысячью – таки нет. Хотя они и восьмиклассники, и школа у них не какая-то колхозная, а подмосковная гимназия, но не очень я верил в массовость ответов не только правильных, но и близки к тому, т. к. и сам, со своей эрудицией вкупе с немалым жизненным опытом, в своё время с трудом смысл стиха осилил. Но всё же за пенсионный карман подрагивало: у деток айкью вона какие, а у меня – кто мерял? Результат обескуражил. Правильно не ответил никто! Приблизительно к тому ответило двое (и я честно тут же перевёл денежку). Ответом одиннадцати было мычание и чесание в затылке. Внучка, как существо привилегированное, позволила себе покрутить пальцем у виска. Экспериментировать я продолжил. Поскольку этот стих был весьма объёмистый, я его отставил и взял небольшое стихотворение – всего 18 строк. Стих не победитель чего, но зато автор оч-чень уважаемый в кругах здешних. Условие другое: выучить наизусть до вечера (часа за 4-ре). Приз – 200 рублей (можно было бы и 300, но тут я убоялся: у молодых память-то вон какая – здоровенные куски из Некрасова и Грибоедова им задают наизусть учить и ведь справляются!). Внучка пошептала губами минут пятнадцать и по-родственному послала дедушку с его стихом подальше. Осталось их 13. Стал ждать. Результат: с грехом пополам, кое-где сбиваясь, продекламировали четверо. (Вот и вышло на круг – тысяча.) Двое сослались на занятость неотложным. Один участник на связь не вышел. Остальные, не очень агрессивно на словах – видимо, не желая меня обидеть - но с активной жестикуляцией заявили, что стих запоминанию не поддался. Вот такие результаты эксперимента. И задумался я. Это какие же мы, взрослые дяди и тёти (и я в том числе), стихи пишем, если даже лучшие из них наши дети (да уже и не дети – с паспортами) не понимают? Отчего пушкинские 16-ти строчья «Во глубине сибирских руд» или «К Чаадаеву» мы в своё время заучивали на ять за полчаса, а для 18 строчек нынешнего «шедевра» и 4-х часов мало? Для кого мы стараемся, кому хотим оставить своё «литературное наследство»? Или всё это корпенье над рифмами, дуэли, конкурсы, лиги, интриги, споры с пеной на клыках - бесцельно? И подобно беседе между собой кур на птичьем дворе: одна про найденное зёрнышко, другая склёванного червячка, третья об отложенном яичке, а та о том, как славно её петушок потоптал. И никому из прочих обитателей их кудахтанье не понятно и не интересно. Если стих не понятен, а потому и не интересен – это, на мой взгляд, не только зря потраченное время и мыслительные усилия, но есть явление крайне вредное, ибо отвращает молодое поколение от поэзии как таковой. И не надо говорить, что основная масса здешних всё-таки додуматься до сути способна. Верно, способна. Но учитывайте контингент – мы в стихах варимся, мы в этом круге вертимся, мы закалённые и продвинутые на этой стезе. Но сколько нас? А читатели, кто не живёт стихами, кто обращается к ним нечасто, в минуты радости или тревожных сомнений, стремясь найти ответ на что-то, либо просто насладиться цветами поэзии – их миллионы. И заявления, часто употребляемые в «спорах по поводу», о том, что у меня дескать есть МОИ читатели, они же почитатели таланта... Где, здесь? На сайте? Среди своих таких же? Ох, не обольщайтесь: нет и не может быть почитателей поэтов среди поэтов! Это касается абсолютно любых творческих сообществ (да и не только) - от музыкантов до конструкторов ракет. Только зависть (хорошо, если белая) и таимое сознание превосходства если не сейчас, то в ближайшем будущем – уж непременно. И это ХОРОШО! Ибо стремление быть лучшим, быть первым – главнейшая и сильнейшая движущая сила развития способностей и талантов. Были времена, когда запоминать стихи и читать наизусть другим было не только данью моде, но и важным показателем уровня культуры человека. И если не прочесть самому, то услышать стихи из чужих уст было доступно многим. Люди читали стихи друг другу и поэзия жила. А теперь она умирает, и не потому ли в том числе, что удержать в памяти то, что пишем мы, становится трудно до недоступности. Задумайтесь, други! И ещё хотелось бы пару слов. О применении метафор. Уж такая мода развилась на метафоричность в стихах! Да не просто, а непременно с изощрением до вычурности. (Дошло до того, что пожелания их наличия забивается в условия конкурсов.) И забывается часто (а может изначально о том не думается), что главное в стихотворении, как и в любом жанре литературы, не «красивости» в тексте, а мысль!! А излишняя метафоричность частенько затирает эту самую мысль и философскую суть стиха. Да и вообще. «Удачная» своей новизной и необычностью метафора – корона ли стихотворная? Есть ли хоть одна метафора в есенинском «Над окошком месяц...» или в пушкинском «Зимнем утре»? Нет. А какое великолепие! Да и применение метафор у многих хромает: сочиняющие почему-то считают, что, например, сравнить ворону, сидящую на проводах с прищепкой (висящей на верёвке)– это здорово. При этом забывают или не знают, что метафора есть сравнение или замена неназванного предмета или явления другим НА ОСНОВАНИИ ИХ ОБЩЕГО ПРИЗНАКА. А какие общие признаки у прищепки и вороны? И получается белиберда. Так что, не стоит увлекаться этими самыми. Умное, учащее чему-то, подвигающее к размышлению о жизни стихотворение сто крат лучше пустомыслого набора «красивостей». Каюсь, я сам прежде увлекался этим, пожалуй, и чрезмерно. Потом задумался. С тех пор стараюсь отдавать предпочтение смыслу. А уж как выходит – так выходит. ЗДОРОВЬЯ ВАМ, ДРУЗЬЯ, И УСПЕХОВ!!!

«Дубовый лист виолончельный» с рисунком автора на переплёте. Курсовая требует первоисточник. У Саши дома томики Вознесенского. Держу их в руках башенкой. Строгая мама из кухни смотрит оценивающе, недоверчиво: вернёт ли эта девочка книги? Мы — бесшабашно пронизанные романтикой студенты: походы, интерслёты, клубы, СТЭМы с неизменными ночными репетициями концертов. Когда читать-то? В нас, в каждом, есть бог — это стоило выстрадать. Пусть в панике мир от попытки второй. Так что же есть Истина? Это есть искренность! быть только собой! На русском, арабском или санскрите не врите, не врите, не врите! Не делайте вида, не прячьтесь в стандарты, завидуйте, плачьте, страдайте. Не замечая времени, сжигая лампочки и пропуская лекции по научному коммунизму и т. п. мути, вчитываюсь с удивлением первопроходца в «Антимиры» и «Мозаику»: Пожар в Архитектурном! По залам, чертежам, амнистией по тюрьмам — пожар, пожар! А мы уже дипломники, нам защищать пора. Трещат в шкафу под пломбами мои выговора! Прощай, архитектура! Пылайте широко, коровники в амурах, райклубы в рококо! Выпускник архитектурного! И вдруг — эдакое поэтическое хулиганство: смелые метафоры, стремительные, насыщенные строчки. Выписываю себе в дневник, улыбаясь находкам, как янтарикам на пляжах Балтии: Чайка как плавки бога Английской булавкой блестят связки сушеных рыбок. Толпа — как цыплята под куполом внимательным, как ястреб. У меня в руках отмеченный госпремией «Витражных дел мастер». За окнами — эпоха позднего застоя: очереди за дефицитным ширпотребом, колбасные поезда в Киев, а я читаю о полных залах на вечерах поэзии, куда билеты — дефицит. Стихи Вознесенского теперь в театре, их поют на эстраде. А он вспоминает истоки в обращении к Маяковскому: Владимир Владимирович, разрешите представиться! Я занимаюсь биологией стиха. Есть роли более пьедестальные, но кому-то надо за истопника... У нас, поэтов, дел по горло, кто занят садом, кто содокладом. Другие, как страусы, прячут головы, отсюда смотрят и мыслят задом. …Колоссальнейшая эпоха! Ходят на поэзию, как в душ Шарко. Даже герои поэмы «Плохо!» требуют сложить о них «Хорошо!» У Вознесенского на всю жизнь — юношеское восприятие мира: яркое, экспрессивное, авангардное. Поэт визуальзирует стихи: они то бегут по параболе, то закручиваются спиралью, то двигаются по кругу. Видеомы — задумка в плакатной стилистике. Это игра со смыслом, графическая поэзия. Мы рисуем конкурсные плакаты на темы мира, фестивалей дружбы. Выигрываем поровну: Саша на физическом, я на истфиле — первые места. Продолжается интригующая дружба-соперничество, смятение чувств и ожидание откровенного. Читаю «Мемориал Микеланджело» Вознесенского. У поэта и художника всё — творчество: Любовь моя, как я тебя люблю! особенно когда тебя рисую. Но вдруг в тебе я полюбил другую? Вдруг я придумал красоту твою? Но почему ж к друзьям тебя ревную? И к мрамору ревную и к углю? Вдвойне люблю — когда тебя леплю, втройне — когда я точно зарифмую. Я истинную вижу красоту. Я вижу то, что существует в жизни, чего не замечает большинство. Я целюсь, как охотник на лету. ухвачено художнической призмой, божественнее станет божество! Книги я вернула аккуратно и вовремя. Саша написал для меня очень красивые стихи в духе Вознесенского — по вдохновению. Студенческая история любви-дружбы, увы, не имела продолжения. Точнее у каждого начиналась своя история в разных теперь городах и домах. Однажды по купленному у театральной «бабушки» пригласительному мне удалось попасть на один из последних спектаклей с участием Николая Караченцова. Его Резанов в «Юноне» неповторим. Марк Захаров признавался, что сам Вознесенский предложил свою поэму в качестве сценария рок-оперы. Алексей Рыбников написал прекрасную музыку. «Юнона и Авось» до сих пор в репертуаре «Ленкома»: Даже если на землю вернемся мы вторично, согласно Гафизу, мы, конечно, с тобой разминемся. Я тебя никогда не увижу. И окажется так минимальным наше непониманье с тобою перед будущим непониманьем двух живых с пустотой неживою. И качнется бессмысленной высью пара фраз, залетевших отсюда: «Я тебя никогда не забуду. Я тебя никогда не увижу». Саша занимался бизнесом в 90-х, его убили. Я узнала об этом спустя годы, оказавшись волею судьбы в Переделкино, где много лет жил его любимый поэт. Андрей Андреевич Вознесенский уходил тяжело, болезнь ломала его тело, но не душу. И до самого последнего дня не менялся его взгляд — так смотрят дети и художники. Для меня Андрей Вознесенский не «шестидесятник» и не песенник только. Поэзия Вознесенского ярче и многограннее отражает события, рисует действительность, предвидит будущее: Спаси нас, Господи, от новых Арестов. Наш Рим не варвары разбили грозные. Спаси нас, Господи, от самоварварства, от самоварварства спаси нас, Господи. Как заяц, мчимся мы перед фарами, но не чужие за нами гонятся! Мы погибаем от самоварварства. От самоварварства спаси нас, Господи. У нас не Демон украл Самару, не панки съели страну, не гопники. В публичных ариях, в домашних сварах от самоварварства спаси наш госпиталь. Не о себе сейчас разговариваю, но и себя поминаю, Господи. От мракобесья обереги нас, от светлобесья избавь нас, Господи. Новой победе самофракийской не только крылья оставь, но - голову!.. Мне все же верится, Россия справится. Есть просьба, Господи, еще одна - пусть на обломках самоварварства не пишут наши имена.

Добрый день, дорогие друзья! Так получилось, что только вчера досмотрела фильм о шестидесятниках "Таинственная страсть" по книге Аксенова. Хорошая игра актеров. Говорить о фильме смысла нет, рекомендую посмотреть. Стоит, на мой взгляд.

Тут дело такое. В большинстве серьёзных сетевых и внесетевых конкурсов автор может выступать только под своим именем. Или псевдонимом, да, - но официальным, бессменным, жёстко привязанным к персоне автора. На сайте "Поэмбук" каждый автор в любой момент по своему желанию может из Ивана стать Василием ( и даже Василисой) - проблем-то... Всё бы ничего - но, полагаю, подобные реинкарнации очень мешают нормальному общению и восприятию поэзии автора. Поясняю: я привык общаться с личностью "А". (это - как пример) Я в некоторой степени знаю его (её) манеру общения, мировоззренческую позицию, пол и приблизительный возраст, исходя из которых и строю образ собеседника. И беседую с этим, построенным собой образом. Вдруг появляется персонаж "Б". Приходится заново вникать, тратить немалые душевные ресурсы на эмпатию, по крупиночкам строить новый образ (который всегда не во всём совпадает с образом "А"), балансировать на грани возможностей общения. А тот самый "А", который сегодня назвался "Б" сидит на трубе и смеётся... Предлагаю: членам Клуба Поэмбука, ориентирам и "лучам света" равно как и всем, претендующим на участие в крупных конкурсах сайта (Кубок, СПР, etc) ограничить себя в смене ника и окончательно определить для себя и для читателей: кто ты? ...или право имеешь. Это лишь тема для обсуждения, не более... Возможно, данное предложение применимо и для других Лиг.