Альбом
С днюхой, Бритвочка)!
С Днём рождения, Татьяна!!!)
Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
22 декабря 2019
Автор рубрики: Иванна Дунец
«Тургеневская девушка из Уэст-Йоркшира»
|эссе|
Когда я задумалась, кого же сделать героем своего эссе, у меня возникла непреодолимая потребность выбрать персонаж, «пробуждающий чувства добрые». Тогда в памяти вспыхнул яркий образ одной героини, такой открытой, понятной мне и любимой, что захотелось написать именно о ней. Вспоминая её, я рисую, на пока ещё чистом поле черновика, изящную женскую головку с аккуратной скромной причёской — Джейн Эйр. Этот образ сначала девочки, а затем и женщины с неимоверной силой духа, нравственностью, честностью, рассудочностью и способностью к сильным откровенным чувствам покорил меня в юности, когда я читала роман Шарлотты Бронте, убеждает и сейчас видеть в нём идеальные женские качества, вопреки современному цинизму и трансформации ценностей.
Но вскоре, прочно окопавшийся в сознании, патриотизм стал мне нашёптывать, что, может быть, не менее чистый и достойный образ стоит поискать среди произведений русских писателей? И в памяти незамедлительно возникли лица благородных героинь Ивана Сергеевича Тургенева. Именно на основе обобщённого образа ряда его женских персонажей из произведений 1850-1880 годов в русской культуре формируется литературный стереотип цельных, чистых, самоотверженных и нравственно сильных героинь, который получил название «тургеневские девушки».
В дайджесте «Тургеневская девушка вчера и завтра» (2018 г.) даётся следующее описание:
«Тургеневская девушка — это замкнутая, но тонко чувствующая девушка, которая, как правило, выросла на природе в глухом поместье (без тлетворного влияния светской и городской жизни), чистая, скромная и неплохо образованная. Этот стереотип — явный интроверт, плохо сходится с людьми, но обладает глубокой внутренней жизнью. Яркой красотой она не отличается, часто может восприниматься как дурнушка. Она влюбляется в главного героя, оценив его истинные, не показные достоинства, желание следовать идее служения народу, и не обращает внимания на внешний лоск и богатство других претендентов на её руку. Влюбившись, она верно и преданно следует за любимым, несмотря на неприятие её выбора родителями или внешние обстоятельства. Она обладает сильным характером, который может быть сначала незаметен окружающим; она ставит перед собой цель и стремится к ней, преодолевая преграды, и порой достигает намного большего, чем мужчина её круга; она может пожертвовать собой ради какой-либо идеи. Огромная нравственная сила, взрывная экспрессивность, решимость идти до конца, жертвенность соединяется с почти неземной мечтательностью. Рассудочность в ней сочетается с порывами истинного чувства и упрямством; любит она упорно и неотступно».
Принято считать, что «тургеневская девушка» — исключительно стереотип русской женщины, своеобразный код русской культуры, однако, в англичанке Джейн Эйр я тоже нахожу черты, присущие тургеневским девушкам, причём её образ раскрыт настолько полно, что кажется даже более «настоящим». Иван Сергеевич Тургенев и Шарлотта Бронте современники, видимо, в середине XIX века и в России, и в Англии возникает культурный запрос на новые и необычные женские духовно сильные персонажи. Да простит меня Иван Сергеевич, положив в основу эссе доказательство интернациональности типажа «тургеневская девушка», писать его я решилась всё-таки о Джейн Эйр. Давайте вспомним, какой же она была, и посмотрим, присущи ли ей качества «тургеневских девушек», чтобы подтвердить или опровергнуть мои предположения.
Роман «Джейн Эйр» впервые был опубликован в 1847 году, одобрительно и благожелательно встречен публикой и критиками, и с тех пор стал «одной из самых знаменитых книг всех времён и народов». Это, прежде всего, заслуга писательского мастерства Шарлотты Бронте, сумевшей с небывалой искренностью и простотой отразить в романе сложные социальные, моральные и глубокие психологические проблемы. Роман «Джейн Эйр» написан от первого лица, во многом автобиографичен, что вызывает ещё большее доверие к повествованию и глубже погружает в далёкую английскую действительность середины XIX века. В начале повествования мы видим Джейн одинокой десятилетней девочкой, сиротой, воспитывающейся в семье её покойного дяди мистера Рида. Она мала ростом, бледна и некрасива. Её никто не любит, не проявляет к ней простой дружелюбности, участия или хотя бы жалости, наоборот, с тех пор как себя помнит, она испытывает на себе только жестокое обращение и несправедливость со стороны домочадцев. Ребёнком она не понимала причины такого отношения к себе и задавалась бесконечными вопросами: «Почему я всё время обречена страданиям, всегда подвергаюсь унижениям, всегда оказываюсь виноватой, всегда бываю наказана? Почему мной всегда недовольны? Почему бесполезны любые попытки кому-то понравиться? Я боюсь хоть в чём-нибудь провиниться, я стараюсь добросовестно исполнять все свои обязанности, а меня называют непослушной и дерзкой, злюкой и хитрой тихоней с утра до полудня и от полудня и до ночи».
Чувствуя свою невиновность в несправедливом к ней отношении, Джейн не может смириться со своим положением и отчаянно борется за то единственное, что у неё ещё осталось — гордость и честь: «Все тиранические издевательства Джона Рида, спесивое безразличие его сестёр, отвращение их матери, угодливое презрение прислуги – всё это всколыхнулось в моём возмущённом сознании точно ил, взбаламученный в воде колодца. «Ведь это же несправедливо, несправедливо!» – твердил мне мой разум с той недетской ясностью, которая рождается пережитыми испытаниями, а проснувшаяся энергия заставляла меня искать какого-нибудь способа избавиться от этого нестерпимого гнета: например, убежать из дома или, если бы это оказалось невозможным, никогда больше не пить и не есть, уморить себя голодом».
Но жестокая тётка лишает её и этого единственного достояния. Отправляя Джейн в Ловудскую школу для девочек, она просит наставника школы, мистера Броклхёрста, предупредить директрису и учительниц, что ее племянница лгунья. Это был невыносимый удар для чистой души Джейн, переполнивший чашу её детского терпения, и в гневе она даёт выход всем своим наболевшим обидам: «Недаром я боялась, недаром ненавидела миссис Рид! В ней жила постоянная потребность задевать мою гордость как можно чувствительнее! Никогда я не была счастлива в ее присутствии, – с какой бы точностью я ни выполняла ее приказания, как бы ни стремилась угодить ей, она отвергала все мои усилия и отвечала на них заявлениями вроде только что ею сделанного. И сейчас это обвинение, брошенное мне в лицо перед посторонним, ранило меня до глубины души. Я смутно догадывалась, что она заранее хочет лишить меня и проблеска надежды, отравить и ту новую жизнь, которую она мне готовила; я ощущала, хотя, быть может, и не могла бы выразить это словами, что она сеет неприязнь и недоверие ко мне и на моей будущей жизненной тропе; я видела, что мистер Броклхёрст уже считает меня лживым, упрямым ребенком. Но как я могла бороться против этой несправедливости?! «Конечно, никак», – решила я, стараясь сдержать невольное рыдание и поспешно отирая несколько слезинок, говоривших о моем бессильном горе».
Такой мы видим Джейн Эйр в детстве: уже проявляются цельность и чистота её натуры, глубокий неподкупный разум, способность к естественным, открытым и ярким чувствам. Эта маленькая девочка бросает вызов светским условностям и ханжеству, сознание собственной правоты в ней преобладает над детским доверием к внушаемым ей нормам морали и поведения.
«Как я смею, миссис Рид? Как смею? Оттого, что это правда. Вы думаете, у меня никаких чувств нет и мне не нужна хоть капелька любви и ласки, – но вы ошибаетесь. Я не могу так жить; а вы не знаете, что такое жалость. Я никогда не забуду, как вы втолкнули меня, втолкнули грубо и жестоко, в красную комнату и заперли там, – до самой смерти этого не забуду!», — я еще не кончила, как моей душой начало овладевать странное, никогда не испытанное мною чувство освобождения и торжества. Словно распались незримые оковы и я, наконец, вырвалась на свободу…»
Я так подробно остановилась на первых главах романа, описывающих детство Джейн, потому что именно оттуда растут психологические корни, определяющие черты её характера, и вся дальнейшая её жизнь, её решения и поступки будут носить горький отпечаток этого полного нелюбви и унижений детства. Как показывают диалоги между слугами миссис Рид, причиной такого жестокого отношения к ребёнку просто-напросто являются её бедность и отсутствие внешней красоты в общепринятом тогда понимании. Красавицами считались пышущие здоровьем и весёлостью розовощёкие девочки с густыми локонами, и бледненькая, худенькая, замкнутая Джейн в этом свете казалась «непонятным существом»: не то невзрачной мышкой, не то привидением. Внешняя некрасивость её подчёркивается на протяжении всего романа, как словами окружающих её людей, так и самой героиней. А следует заметить, что в викторианскую эпоху красота считалась наиважнейшим положительным качеством женщины, потому что это самый верный плацдарм на пути к замужеству. Недаром Эдвард Рочестер, поощряемый отцом и братом, женился на душевнобольной Берте Мейсон, не обменявшись с ней и парой слов, исключительно ослеплённый её внешней красотой. Замужество — главная жизненная задача женщины викторианской эпохи, а шансы выйти замуж, если ты бедна и некрасива, сводятся к нулю. В 25 лет незамужняя девушка считается старой девой, а нравы таковы, что стародевичество считается болезнью, поражающей спесивых женщин, которые страдают от высокомерия и не понимают, что без мужчины они никто. У женщины викторианской эпохи и в мыслях не должно быть никакой карьеры. Повзрослевшая Джейн Эйр и в этом отношении вступает в противоречие с общепринятыми нормами: во-первых, она вообще не стремится к замужеству сугубо ради статуса и положения замужней дамы, а во-вторых, выдвигает на первый план для достижения любви мужчины совсем иные женские достоинства.
Закончив Ловудский колледж, получив прекрасное образование и проработав там два года учительницей, Джейн стремится к свободе, новым впечатлениям, новым местам, «новому служению» и устраивается гувернанткой к девятилетней Адель в поместье Тёрнфилд. Здесь разворачиваются основные события романа, здесь Джейн проходит череду новых психологических испытаний, а мы всё ближе узнаём её и сопереживаем ей. Прежде всего, Джейн отличается высокой нравственностью, рассудочностью и ассертивностью. Эти её качества наиболее ярко проявляются именно в Тёрнфилде. Она умеет внимательно слушать, искренне принимает участие в переживаниях собеседника, но, в то же время, критически анализирует полученную информацию, поэтому не дает сбить себя с толку или ввести в заблуждение. Эдвард Рочестер смог быстро разглядеть и оценить её душевные качества и находит в её лице необходимого ему благодарного слушателя для своих исповедей: «как странно, – воскликнул он, вдруг опять отвлекаясь от своего рассказа, – как странно, что я выбрал именно вас своей наперсницей! И еще более странно, что вы слушаете меня совершенно спокойно, словно это самая обычная вещь на свете, чтобы мужчина, подобный мне, рассказывал всякие истории о своей возлюбленной неискушенной, молодой девушке. Но последняя странность объясняет первую; как я уже говорил вам, вы, с вашей серьезностью, рассудительностью и тактом, прямо созданы, чтобы быть хранительницей чужих тайн. Кроме того, я знаю, с какой чистой душой соприкоснулся, знаю, что ваша душа не способна заразиться ничем дурным; у вас совершенно своеобразный, единственный в своем роде ум. К счастью, я не собираюсь осквернять его, – но если бы даже и хотел, он не воспринял бы этой скверны. Чем больше мы будем общаться, тем лучше; я не могу погубить вас, но зато вы можете исцелить меня».
Высокая нравственность Джейн проявляется всегда и всюду, но подробно остановлюсь на двух моментах. Эдвард Рочестер, испытывая Джейн на прочность её непорочности, и в желании спровоцировать её на сильные эмоции, приглашает в Тёрнфилд гостей, которые со свойственными высшему свету высокомерием и бестактностью унижают презренную гувернантку. Особенно преуспевает в этом мнимая невеста Рочестера красавица мисс Ингрем. После того, как Рочестер открывает Джейн, что не мисс Ингрем, а она является объектом его истинной любви, и она узнает, что весь этот спектакль с мисс Ингрем был разыгран всего лишь с целью возбуждения её ревности, Джейн осуждает поведение Рочестера, хотя, казалось бы, чувства надменной Бланш Ингрем меньше всего заслуживают её беспокойства, но Джейн ответственна в своих поступках и ждёт такой же ответственности от других.
«А теперь я вижу, что вы еще и мелкий эгоист! Стыдно, недостойно вести себя таким образом! Как же вы не подумали о чувствах мисс Ингрэм, сэр?
– Все её чувства сводятся к одному – к гордыне. Гордыню надо смирять. А ты ревновала, Джейн?
– Дело не в этом, мистер Рочестер. Вас это ни в какой мере не касается. Ответьте мне ещё раз с полной правдивостью: вы уверены, что мисс Ингрэм не будет страдать от вашего легкомыслия? Она не почувствует себя обманутой и покинутой?
– Ни в какой мере! Я же говорил тебе, как она, наоборот, презрела меня. Мысль о грозящем мне разорении сразу охладила или, вернее, погасила ее пламя.
– У вас коварный ум, мистер Рочестер. И я боюсь, что ваши принципы несколько эксцентричны…»
Второй момент – это непоколебимое решение покинуть Тёрнфилд и его владельца, когда она узнает, что он женат и законный брак между ними невозможен. Джейн религиозна, причем её религиозность не бездумная дань общепринятым нормам и не фанатичная набожность, она верует вдумчиво, находя в религии то основное и главное, чему неукоснительно следует в жизни. Но её решение бежать из Тёрнфилда продиктовано не только праведностью и честностью – для неё, не имеющей родных и друзей, испытывающей постоянные унижения со стороны окружающих в силу своего зависимого положения, как и в детстве, в доме миссис Рид, очень важно было сохранить своё собственное уважение к себе. Всех этих замечательных качеств Джейн, которые я перечислила, достаточно для того, чтобы уважать и восхищаться героиней, но ещё недостаточно, чтобы её полюбить. Так почему же всё-таки её образ вызывает неизменную нежность и желание в n-й раз перечитать книгу или посмотреть экранизацию романа? Мне кажется, что дело в её естественности и доброте. Доброта Джейн основывается не только на жалости, мягкосердечии и любви, но и на глубоком, непоколебимом понимании того, что дóлжно и правильно.
От природы имея отзывчивое сердце, она не позволила ему очерстветь, несмотря на все несчастья и унижения, выпавшие на её долю. Невозможно без слёз читать о том, как ещё девочкой в Ловудской школе, следуя внезапному и непреодолимому зову сердца, она пробирается ночью в спальню умирающей от чахотки подруги, как за разговором засыпает вместе с ней, обнимая и согревая её, облегчая бедняжке неизбежную смерть. Она едет к тётке, при известии о том, что та больна и зовёт её к себе, и даже узнав, что миссис Рид скрыла от неё существование состоятельного родственника, который хотел заботиться о ней, всё равно находит в себе силы простить её; она делит своё наследство со своим кузеном и кузинами; беседуя с Рочестером она верит, «что его капризы, его резкость и былые прегрешения против нравственности имели своим источником какие-то жестокие испытания судьбы», поэтому она «скорбит его скорбью» и хочет всячески смягчить её, дав этому несчастному человеку тепло, понимание и ласку; она, наконец, непостижимым образом услышав через мили полный боли и горя голос Эдварда Рочестера, возвращается к нему и посвящает ему, больному калеке, всю свою жизнь.
Отдельного внимания заслуживает её отношение к Адель. Сам Рочестер с нескрываемым пренебрежением относится к своей воспитаннице, он рассказывает Джейн, что Адель дочь его бывшей французской любовницы, которая бросила свою дочь на произвол судьбы. Он ожидает, что Джейн, исполненная праведного негодования из-за того, что вынуждена воспитывать дочь падшей особы, откажется быть гувернанткой Адель. Но для такого поступка Джейн слишком далека от ханжества и моральной нищеты. Конечно, в её словах, сказанных об Адель, звучат отголоски чисто английского снобизма, но всё же ей хватает доброты и здравомыслия не отвернуться от ни в чём не повинного ребёнка: «Нет. Адель не ответственна ни за грехи матери, ни за ваши. Я привязалась к ней; а теперь, когда узнала, что она в известном смысле сирота – мать её бросила, а вы, сэр, от нее отрекаетесь, – моя привязанность к ней станет ещё крепче. Неужели я могла бы предпочесть какого-нибудь избалованного ребёнка из богатой семьи, ненавидящего свою гувернантку, маленькой одинокой сиротке, которая относится ко мне как к другу?», — когда я вошла в дом и сняла с девочки пальто и шляпу, я посадила её на колени и продержала целый час, разрешив ей болтать, сколько вздумается. Я даже не удерживала её от того жеманства и тех легких вольностей, к которым она была так склонна, когда чувствовала, что на неё обращают внимание, и которые выдавали легкомыслие её характера, вероятно унаследованное от матери и едва ли присущее маленькой англичанке. Однако у неё были и достоинства, и теперь я была склонна даже преувеличивать их».
Осталось примерить на Джейн Эйр и такое качество тургеневских девушек, как жертвенность — жертвенность во имя идеи и/или жертвенность во имя любви. Сент-Джон Риверс, оценив силу духа, смелость и героизм Джейн, распознал в ней «душу, наслаждающуюся пламенем и жаждой самопожертвования» и предлагает ей уехать с ним в Индию в качестве жены миссионера. И Джейн, похоронив надежду на личное счастье, соглашается: «Если я всё-таки поеду с ним, если принесу жертву, на которой он настаивает, то сделаю это безоговорочно. Я возложу на алтарь всё сердце, внутренности, всю жертву целиком. Он никогда не полюбит меня, но научится ценить: я покажу ему энергию, о какой он пока и не подозревает, усилия, каких он ещё не видел. Да, я способна трудится не менее усердно, чем он. И столь же безропотно».
Я не сомневаюсь, Джейн пожертвовала бы собой ради благородной деятельности, если бы не голос Эдварда Рочестера, призвавшего её принести иную жертву – жертву во имя любви. Впрочем, она сама не считает жертвой со своей стороны посвятить свою жизнь больному, но любимому человеку.
«… – Джейн, вы пойдете за меня замуж?!
– Да, сэр.
– За несчастного слепца, которого вам придется водить за руку?
– Да, сэр.
– За калеку на двадцать лет старше вас, за которым вам придется ходить?
– Да, сэр.
– Правда, Джейн?
– Истинная правда, сэр.
– О, моя любимая! Господь да благословит тебя и наградит!
– Мистер Рочестер, если я хоть раз совершила доброе дело, если меня когда-либо осеняла благая мысль, если я молилась искренне и горячо, если стремилась только к тому, что справедливо, – теперь я вознаграждена! Быть вашей женой для меня вершина земного счастья.
– Это потому, что ты находишь радость в жертве.
– В жертве? Чем я жертвую? Голодом ради пищи, ожиданием ради исполнения желания? Разве возможность обнять того, кто мне мил, прижаться губами к тому, кого я люблю, опереться на того, кому я доверяю, – значит принести жертву? Если так, то, конечно, я нахожу радость в жертве…»
Итак, мы с вами видим, что Джейн Эйр — настоящая тургеневская девушка, появившаяся на свет как литературный персонаж даже раньше знаменитых героинь Ивана Сергеевича. Причём, я чувствую, что Джейн гораздо ближе к современному миру, чем героини Тургенева: она зарабатывает на жизнь собственным трудом; она больше думает, чем мечтает; наконец, она выбирает простое и естественное приложение своей жертвенности, не претендуя ни на святость, ни на героический подвиг.
При всей идеальности образа Джейн Эйр и тургеневских девушек вообще, справедливости ради следует заметить, что такие девушки весьма не привлекательны для мужчин. Редкому мужчине в качестве спутницы жизни подойдет эдакий беспорочный соратник. Но, к счастью для тургеневских девушек, встречаются личностно сильные, и, в то же время, уязвимые мужчины, которым подобная женщина-друг необходима как штурман автогонщику ралли, иначе их вечно заносит «не в ту степь». Быть женой и всецело посвятить себя сложному, эксцентричному и самовлюблённому человеку, как Эдвард Рочестер, – вот настоящая жертва со стороны Джейн Эйр. Но я рада, что она, по крайней мере, нашла в этом своё призвание и счастье, которого, безусловно, заслуживает.
Эссе Галины Дмитриевой «Тургеневская девушка из Уэст-Йокшира» в Чтениях
Бессонница
