Елена Лесная
Моё хорошее. Любимое на ПБ
7 апр 2021
КсанаВасиленко
Беженке, смотрящей из окна автобуса
Война, войною, о войне…
В надсадном голосе автобуса
Слились боёв смолистый гнев
И скрип крутящегося глобуса…
В ненастном, сумрачном тепле
Расселят беженцев, как саженцы -
Хоть не готов к иной земле,
А приживайся. Это кажется,
Что ненадолго, но потом
Поймёшь по самым разным признакам:
«Врастаем!» в почву, в новый дом…
Пока что целы, вещи-призраки
В коробках, сумках, льнут к тебе,
Едва ожившей от прощания.
Вздохни: «судьба!». Судьба теперь
Вберёт в себя иные чаянья,
Иных забот зубастый рот
Запросит сладкого и горького…
А счастья нынче недород,
А чай простывший, с лунной долькою…
Вой(на), вой(ною,) о вой(не)…
Незрелый день туманно- влажен, как
Твоё дыханье на стекле
Окна автобусного, саженка...
Макс Айдахо
КОРОТКОЕ О ЛЮБВИ
ладонь-ладья
преодолела склоны,
коснулась мыса губ,
и замерла.
- тони во мне,
запомни и заполни
собой -
шептала белая волна
волос. гроза
перечеркнула тени
неистово, скрестила
свет и тьму.
и долго дождь
творил стихотворение.
не посвящая строки
никому.
Jealous
НЕБО БЕЗ ДНА
Любимым не дано ни сбыться, ни забыться:
решил — и шёл на дно. Сейчас — обратно ввысь я
лечу самим собой, опровергая время —
мне больше не нужна, в поспешности стремлений,
медлительность минут на стёртых циферблатах.
Со мной мой демиург; небесная расплата
за светлое — люблю, за тёмное — не знаю,
где завтра разобьюсь, сегодняшним взлетая.
Бредовый апогей Пандоры для парящих
не страшен магмой дней. Ссыпаясь пеплом в ящик,
сгорел в её огне и, новым разгораясь,
кресало у чертей забрав, взлетел от края.
Но нитью новых слов и путы, и пружины —
парение назло падениям фальшивым
с высоких берегов: во сне ли, наяву ли —
летит не тот, кого в бараний рог согнули,
а тот, кто на рога нанизывает Землю.
Дорога дорога, когда её постелют
началом всех начал забытые потери.
Но смеху палача и плачу свет не верит,
когда на плесень плах ложатся головами
живые на словах, окрасив ложью камни,
упавшие у стен забвения. Нелепо
остаться в пустоте, любя её — не небо.
В стремительности дней ни сбыться, ни забыться.
Забытое на дне. Сейчас — увижу высь я,
неведомой Звезды коснусь, и Землю смою
с небесной бороды. Её же синевою.
Корзун Светлана
БОГ НА ЧАС
У лап стеклянных истуканов
мне вспоминался, и не раз,
забытый богом полустанок,
где жизнь течёт не напоказ.
Вокзал. Как в монастырской келье,
встречал я день под птичье пенье.
Окошко, лавка, тёмный зал...
Стоянка, поезд, опоздал.
И вот на этом полустанке,
вдали от неотложных дел,
в тишь заточённый... оробел,
разглядывая жизнь с изнанки.
Неочевидностью побед
я был распят, разбит, раздет.
Весь мир уже казался скверным,
и я готов был волком взвыть,
но дверь толкнули. И мгновенно
дилемма «быть... скорей, не быть»
осталась в невозвратном прошлом.
И всё мне показалось пошлым
под этим взглядом псиных глаз.
«Голодный? Вижу. Я сейчас...»
И стал я Богом для округи
на целый час: за бутерброд
в барбосьих мордах пёсий род
послал мне пастырей. Как други
мы расставались. «Не грусти!» –
они сказали. И в пути...
Подумалось: «А всё неплохо:
я не один, и не босой,
и целый час могу быть Богом,
отмерив хлеба с колбасой.
И есть очаг – он пахнет сдобой:
с ванилью кекс печёт особый
та, что не требует даров,
но в ворохе дорожных снов
её я вижу неизменно.
Немало…» Ровный стук колёс
клонил в дремоту… Поезд вёз…
сдаваться небоскрёбам в плен. И
в кустах собачий вольный клан
ждал бога, рвущего стоп-кран.
Эл
КИЗИЛ
Колокололся лаврский перезвон
и снегирился под кустом кизила.
Я в рюкзаке Иосифа носила
и прятала себя под капюшон:
запретный плот и запредельный плод.
Как свежей краской, из домов разило
совком и ладаном. Я, сидя под кизилом,
росла, как камень в дедов огород.
Оранжевая книжка: Виннипег, —
издательство и год уже не помню, —
парк становился пегим, и огромно
на лиственный опад ложился снег.
На всех парах вчера сползало в прах —
качался влево мир, качался вправо,
делился на обманутых, неправых
и — на меня у берега Днепра.
И каждому по знаку и клейму
по слову своему я раздавала —
весь мир был равен сердцу моему,
но не по силам мне, не по уму,
не выше Лавры, не надёжней вала,
и дедов огород всё больше злил,
бесчеловечно и по-идиотски,
как сорняком, меня пугая Бродским.
Шёл снег, а я читала.
Цвёл кизил.
sky line
"КОГДА ТЫ ВЫРАСТЕШЬ, НАСТУПИТ ТИШИНА..."
когда ты вырастешь, наступит тишина
родная тишина, которой нам
не обрести, не вынести из формул
в ней будут голоса, дожди и штормы
сухие четки сбившихся часов
и на ночь закрывающий засов
и череда других перечислений
случившегося где-то не с тобой
с каким-то несущественным тобой
неподходящим для осуществлений
ты вырастишь свой мир, свою войну
за чью-то неродную тишину
за маленькую верную жену
способную любить и повторяться
тебя укроет яблоневый сад
в котором наши яблони висят
подвешенные будто голоса
застывшие на небе постояльцы
ты вырастаешь выше, чем они
чем собственный изменчивый двойник
чем по пути случившийся ребенок
и тишина по-прежнему твоя
ты сам себе корабль и маяк
и точка, и пространство, и клеенка
с которой скоро будет подтекать
по отзвуку, по капле доноситься
привычный грохот протоколесницы
беззвучный бесполезный предикат
вот только ты не вырос, не дорос
до тишины, в которой ближе космос
Виталий Мамай
ГОВОРИ
говори говори
говори и смотри
там за окнами день
угасает вибрато
струной криса ри
смерть усердствует
словно вангоговские косари
поднимает на брата
брат железо отраву дубьё
снова кто-то кого-то
сегодня убьёт
и покойно сомкнёт
до рассвета усталые веки
таковы человеки
с рождения до похорон
не себя же винить
просто дань собирает харон
так ведётся на свете
с начала начал
нужен же для чего-то
харонов причал
это богу угодно народу стране
и
трескучие фразы
с годами страннее
на экране какой-то пророк
что ни вечер орёт
призывает к дреколью
так что ты говори
говори
намолчишься ещё
за рекою
Андрей Мансветов
ДВЕ С ПОЛОВИНОЙ МИНУТЫ
выходящая из квартиры смерть
не вытирает ног
слушает, как затихает звонок
вдыхает ноздрёй табак
шевелится под плащом
разжимает вокруг себя
лестницы
затаившуюся клетку
под капюшон бросает таблетку
ангел сидит
на корточках на козырьке
подъезда
вертит какую-то штуку в руке
штукатурка топорщит перья
сложенных крыл
ангел чихает
у него аллергия на пыль
смерть выходит
хлопая железной дверью
мальчик в квартире напротив
покинутой смертью
ждёт обещанных по программе
Ну, погоди!
Союзмультфильм не торопится
Гидрометцентр
рассказывает про дожди
мальчик от скуки
царапает ссадину на стене
за которой только что
взрослый-старый умер во сне
взрослая-молодая тащит в сумке
укутанный в полотенце обед
ангел смотрит с подъездного козырька
смерть придерживает ей дверь
два этажа
и сто сорок четыре секунды
столько ей отмеряно отсюда
до первых потерь
и значительно дольше
до понимания
что смерти, всё-таки, нет
Воскобойник Алёна
СОКОЛ
Небо опять в крови,
а на краю востока
чертит круги, парит
мой черноглазый сокол.
День его растворил,
словно сменил полотна,
а у меня внутри
шорох травы болотной,
слёзы понурых ив,
аистов мерный клёкот,
резвой реки разлив,
охи ольхи высокой,
липкие янтари
ели заговорённой.
А у меня внутри
бьётся крылом ребёнок.
Цыганова Наталья
***
К чаю был вечер.
Маковый.
Сопками невесом.
Двери скрипели, плакали,
выпровожали сон -
томный, густой, романсовый -
в низкие небеса.
Можно пройтись до станции.
В кедрах - как не верста...
словно не были...
нЕ жили...
Синенький соловей
в дикорастущей нежности -
мелочь, а перепей...
Даль на восток повязана.
Ландыши в волосах.
Берег мой недосказанный.
Взлётная полоса.
Орынянская Полина
ИЗ АПРЕЛЬСКОЙ ПЕРЕПИСКИ
С. Ч.
Ты пишешь: я кофе пью с плюшкой и маслом
и сыром, положенным сверху на масло.
А небо в окне наливается красным.
Как странно: с тобою болтая о разном,
я вижу за несколько сот километров
твой скучный пейзаж и старух у подъезда,
облезлую кошку на лавке облезлой
и лужу, которую морщит от ветра.
Давай, расскажи, как вчера от соседа
к тебе одинокая мышь приходила
и грызла сухарик, тиха и безвредна,
пока ты лежал на диване без силы –
лежал и отыскивал десять отличий
вчерашнего дня от февральской субботы
и этого утра в безветрии птичьем
от утра две тыщи затёртого года.
Я тоже запуталась в буднях, как в бредне,
повисла на жабрах и дёргаю тельцем...
Мне нравится старое слово «намедни» –
оно помогает душою согреться
промежду вчера и тревожным когда-то.
Подумай, какое уютное слово, –
и медь в нём, и мёд переспелых закатов,
и медленный выдох травы августовой.
И сразу как будто у Бога в ладони.
А прочее – времени глупые шашни.
Всё станет намедни, что было сегодня.
Не горько. Не суетно.
И не страшно.
Урфин Джюс
ОКТЯБРЬ
Холодно, очень холодно в октябре...
Юный морозец сметает живое с улиц.
Мне бы уйти от себя
за тобой,
к тебе.
Мы здесь когда-то были, но разминулись.
Мне бы увидеть тебя, разглядеть хотя бы.
Но жаден октябрь.
Я не боялся, не верил и не просил:
«солнца бы... солнца»,
ладони грел над плитою.
А вот оно –
яркое,
рыжее,
как апельсин,
в небе зажглось
и смотрится, как влитое.
Воздух линяет из серого в голубой –
самый хороший оттенок на белом свете,
он позволяет радоваться любой
малости, не подвластной смерти.
Тесно в раю, до чего же тесно в раю...
Там, в облаках, путей бесконечно много.
Выйду во двор – на скользкую, но дорогу.
Не убегу, но хотя бы на ней постою.
Мне бы увидеть тебя, разглядеть хотя бы.
Но жаден октябрь.
Воронов Сергей
ДОСАДА
Стёрся последний медведь о земную ось.
Дальше всё по инерции, абы как.
Всё, что задумал Боженька - не сбылось.
И он сидит, насупившись, в облаках.
"Боже, - себе говорит, - я же дал им свет.
Я дал им секс, чувство голода и вины.
Твари разбились на пары - а толку нет.
Прямоходящими стали - и хоть бы хны.
Если задуматься - много ли я хотел?
Поиском смысла жизни обременял?
Способ существованья белковых тел -
Вера, что можно неверно верить в меня...
Сколько же я потратил на них души,
Дал им любовь и надежду - а всё не впрок.
Зря я тогда с динозаврами... Поспешил...
Те хоть друг друга жрали без подоплёк."
Смотрит ещё раз на Землю - всё есть на ней.
Где же он просчитался? Облом опять.
"Утро - они придумали - мудреней..."
Боженька открывает кран и ложится спать.
Эре Тиа
Я СТУПАЮ В ЛАДОНЬ ТВОЮ, КАК В ЛАДЬЮ
Я ступаю в ладонь твою, как в ладью,
Она светится мягким светом.
Можно, Боже, я вот сейчас посплю
Под прикрытием, в сердце лета?
Дикий город, пусть его, там шумит,
Мчит в закат свои автострады.
Боже, пусть бы мы все - людьми
Вне петель Internet и КАДа.
Я ступаю в ладонь твою, как в ладью.
Ты все страхи в муку размелешь.
Я дремлю. А из сердца передают,
Что и ты где-то рядом дремлешь.
корнев виталий
ТУ-ТУ
две минуты, пять минут,
а потом часы и сутки.
я не жду, меня не ждут
люди, лебеди и утки.
одуванчик не дорос
до коммерческих растений.
разлетаются вразброс
одуванчиковы тени.
душит камушек рука,
телефон молчит в кармане.
кучевые облака
отражаются в стакане.
свистнет поездом ту-ту
проходящая маршрутка.
я не жду, меня не ждут
люди, лебеди и утки.
У. Лис(с)
AD ASTRUM
Ты меня, конечно, не услышишь;
я тебя, конечно, не окликну...
Звёзды раскатились по-над крышей,
лезвием наружу месяц выгнут,
режет небо – полотно в горошек.
Время – час, а может – полвторого.
Как там у тебя, моей хорошей?
Всё ли подобру да поздорову?
Как работа? Впрочем, что работа...
Полагаю знать о ней излишним.
Снилась ты мне в прошлую субботу,
обещала, что опять приснишься;
только с той поры совсем не спится,
хоть ложусь пораньше каждый вечер.
Нынче мы в руках чужих – синицы;
разве что во снах тебя и встречу.
Да оно и к лучшему, наверно,
чтобы так – без лишних потрясений –
жизнь текла потоком равномерным,
а не многоводьем бы весенним
залила по маковку и выше,
словно достославный город Китеж.
Я тебя, конечно, не услышу;
ты меня, конечно, не окликнешь...
Вильям Скотт
БЕЗГОЛОСЫМ
«Мово голосу не стало»
(Народная песня)
«Безголосым
ничьё
не поможет
донорство»
(Л. Макеенко)
Словари растекаются, буквы спасаются бегством,
от неспорой зимы отощавший раскис календарь,
забирайся с ногами на то, что осталось, и бедствуй:
сик транзит, пара беллум, о темпора эт сетера.
Из ладони в ладонь пересыплются тёплые зёрна,
перемелемся спелые мы на седую муку
ненасущного хлеба. Отобранным или отборным –
промолчи как захочешь, и я не услышать смогу.
Окопавшись в берлоге провинции, замер медведем
чернозёмный январь, да и ты никуда не беги.
Видишь, цел островок – бессловесен, безгрешен, безвреден –
табуретка, с которой читали мы богу стихи.
Александр Бикоз
О ЛЮБВИ
Две недели двух секунд короче.
Я тебя забуду. Я смогу.
Навсегда застряли между строчек
Поцелуи этих нежных губ.
Ночь. Аэропорт. И в сердце жало.
И щемящий самолётный гул
Небо, что одной тобой дышало,
Белой бороздой перечеркнул.
фото - Крым сегодня.
Почитайте стихи автора
Наиболее популярные стихи на поэмбуке
