Марина Якимович (Марина): Светлана, я благодарю Вас за согласие принять участие в нашем проекте «День одного автора» и за согласие дать интервью.
Расскажите моим читателям о себе. Расскажите о детстве, о своих родителях, о том, что было главным в нём, что запомнилось навсегда.
Светлана Ахмедова (Светлана): Примите ответную благодарность за приглашение в "СтиХаски", Марина, – очень рада возможности поговорить с Вами и читателями и представить их вниманию свои стихи.
Итак, начнем с корней, пожалуй. Мама – медсестра, всю жизнь проработала в роддоме. Медик она круглосуточно, поэтому нам, домашним, сложно – стерильность и бесконечные рекомендации, зато соседям отлично: если нужна помощь, тревожный чемоданчик всегда наготове. Уколы она делает виртуозно, особенно это ценят дети:). Папа – прессовщик, горячий цех в три смены, хотя образование высшее. Элитный рабочий, орден Славы, «лучшие люди района и города» и всё такое. Его уже с нами нет.
Дедушки погибли на войне, бабушки умерли рано, я их не застала. Тут в двух словах не скажешь, но все и так примерно представляют, каково тогда было. А чуть глубже копнуть – тема для романа. Прадед, дворянин, женился на дочери цыганского барона, невозможной красавице Марусе. Разумеется, это был мезальянс для обеих сторон – страшный скандал. Но тут грянула революция, и молодая семья решила спасаться от новых порядков. Собрали вещички, дом оставили под присмотром родственника (а вдруг старые порядки вернутся) и подались на юг. На первой же станции у беременной Маруси украли узелок с кольцами и деньгами. Она рыдала страшно, но возвращаться назад пришлось: там хотя бы дом. Но родственник сделал вид, что знать их не знает, и дальше было совсем сложно… Если отстраненно, то – красивая драма, сериал, а вот как это все пережить – и думать неохота.
В общем, с определением национальности у нас в семье туго: к цыганам плюсуются украинцы, поляки, евреи. Муж привнёс азербайджанской крови, тем не менее, по паспорту все русские:)
Родилась в Воронеже и детство провела в самом его чудесном районе – Берёзовой Роще. Три десятка пятиэтажек, вышел из дому – и ты в яблоневом саду на краю леса, часть которого – огромный парк. Озеро в ряске с выходящим из него Черномором, фонтаны, карусель – парные кони, жирафы и слоны, накрытые суконными попонками, чтобы детские попки не мёрзли. Зелёный театр – бесплатное вечернее кино и абсолютно даровые комары.
Летом – цветы и травы, земляника, хмель, дикий шиповник и мелкие груши, сладкие как мед, яблоня-ранетка в секретном месте у болота. Однажды к нам привезли зоопарк. С краю, на отшибе у Пионерской горки поместили слона, я кормила его какой-то особенной травой – считала, что он её любит больше всего. Приходила каждый день, и никого не было рядом – только я и слон. Это было какое-то очень правильное детство – шалаши и секретики, велосипед, сбитые колени и ржавые гвозди в пятках, порванное на заборе новое клетчатое платье, коньки и санки. Первая клубника с Центрального рынка в бидончике выдаётся только после ненавистного борща, зато мороженого можно сколько хочешь. Качалка в кустах за гаражами – там мы вечерами рассказывали страшные истории, сочиняемые на ходу. Путь к славе лучшего автора был прост: побольше скелетов, гробов на колесиках и Черных Дам :) А потом в темноте из форточек – позывные: «Света, Лика, Вова, Оля – домооой!» И я неслась на третий этаж через две ступени, а в спину дышали Черные Дамы и гремели костями настигающие скелеты, и хорошо, если дверь была ещё не закрыта – иначе приходилось звонить и ждать, а нечисть хватала за пятки…
Квартира была коммунальная, пять комнат – три семьи, одинокая глухая баба Катя, отлично читающая по губам и парные старухи, сестры Зина и Агния, которые девочками видели царскую семью. Иногда на нашем столе в общей огромной кухне возникало блюдце с высокими краями – кусочек вишнёвого пирога, штруделя, треугольник наполеона. Угощение для меня. Я тут долго могу рассказывать, надо остановиться :)
Вообще всё это вспоминается какой-то сказкой, добрым фильмом для маленьких, интересной книжкой, и часто кажется, что ничего и не было, не могло так быть, тогда я достаю фотографии – доказательства реальности прошлого.
Ну и чуть официального. По образованию – инженер-микроэлектронщик, закончила физфак ВГУ, по специальности не работала ни дня: выпуск совпал с перестройкой и схлопыванием производства. Так что – офсетная лаборатория универа, восемь лет в ПТУ, потом – редакция газеты, колонка на портале АНН и, наконец, эстетический центр «Библиотека им. Б. Стукалина» – заведую помаленьку. А, ну ещё я шикарно штукатурю – спасибо стройотряду :)
Марина: В какой момент в Вашу жизнь вошла поэзия? Как это случилось? Можно ли сказать, что когда Вы услышали стихи впервые, Вы попали под очарование рифмованных строчек или наоборот поэзия долго оставалась сама по себе, и волшебство её открылось много позже, и это связано с каким-то событием? Кто открыл перед Вами эту дверь?
Светлана: Читать я начала к четырём годам. Была немедленно записана папой в библиотеку – мне, кстати, там экзамен устроили, ибо не поверили, что умею, дали прочесть «Дудочку и кувшинчик» – и вот дудочку я помню, тоненькая такая, из серии «Мои первые книжки», и «Алису в Стране Чудес», огромный синий том с медным ключом во всю обложку, и много всяких сказок помню в лицо, а стихи – отдельно – нет.
А потом, когда мне было семь, папа привёз из командировки две книги – сборник сказок и «Стихотворения» А.С. Пушкина с врубелевской Царевной-Лебедью на обложке: белая бумага, картинки на каждой странице. Он был ужасно рад – и тому, что такой молодец и добытчик (книги, детские в особенности, были страшным дефицитом), и моей радости. Чтобы запечатлеть торжественность момента, он решил книгу надписать, чтобы к празднику, а не просто, дело было после 8 марта и перед моим апрельским Днём рождения, но он запутался в датах, посмотрел на календарь и в итоге написал: «Дорогой дочурке к 10 марта!» Зато теперь я знаю точно, когда он мне её подарил:)
Вот с Пушкина всё и началось – ничего оригинального, в общем. Я помню это волшебство – не только содержания, но – слов, таким образом составленных, что они сами укладывались в голове, сами! «В пустыне чахлой и скупой», «Трусоват был Ваня бедный», «Три дня купеческая дочь Наташа пропадала», «Мороз и солнце» – да, невыразимая прекрасность, но с каким я удовольствием повторяла перед зеркалом (я тогда любила выступать) «И Шереметев благородный, \ И Брюс, и Боур, и Репнин, \ И, счастья баловень безродный, \ Полудержавный властелин»! Несмотря на кучу сносок, поясняющих каждое слово, смысл я улавливала весьма приблизительно: война и наши победили. Но эти слова сами по себе доставляли какое-то физическое удовольствие.
Ну и школьного Некрасова мне не забыть с его «Бедная баба из сил выбивается». Тут другое впечатление. Что-то страшное, страшней «Песен западных славян» – надо бежать и спасать, но поздно, конечно, от чего эту бабу становилось ещё жальче.
А потом-то много чего уже было – к примеру, Сергей Михалков, после Пушкина, да :)
Марина: В какой момент Вы сами начали писать? Кто первый ознакомился с Вашим стартом? Помните ли Ваши первые стихи?
Светлана: Увы, помню, и это было чудовищно! Я освоила Пушкина с Некрасовым и, вдохновясь скучным дождливым днём, наваяла какие-то довольно складные, как мне казалось, строки про то, что вот идёт, дескать, дождь (подробностей не помню, память иногда милосердна). Двух жалких четверостиший (жалких в смысле объёма, разумеется, а не прекрасности), никак не хватало на книгу. Тут пришёл на помощь Некрасов, я решила, что теперь, после пейзажной лирики, нужно добавить чего-то переживательного. Бедные бабы, убивающиеся при царизме, канули в Лету, но я выкрутилась – следующее стихотворение было о судьбе несчастной собаки (доныне популярная «одноногая собачька», да). К радости гипотетических литературоведов, память сохранила пару строк шедевра: «Тобика кормили молоком. Он вырос, но он был щенком!»
А тут и дождь кончился, я убежала в сад и человечество осталось без моей книги, но совсем обездолить я его не могла и послала всю эту красоту в «Пионерскую правду», ждала публикации изо всех сил месяца два. А когда перестала ждать, мне принесли коричневый конверт с логотипом газеты и письмом редактора – ну, каждому поэту знакомы сухие строки этих совершенно бездушных людей: «Большое спасибо, но у вас бедноваты рифмы, не раскрыта тема и вообще – сперва надо много прочесть, и вот тогда, в следующий раз…»
Не помню, чтобы я особенно убивалась, но писать больше не стала – то ли сочла этих людей недостойными таких прекрасных стихов, то ли погода была солнечная. Но сейчас понимаю, как это было здорово со стороны редакции – отвечать на такие вот письма юных поэтов.
Марина: Спасибо за Ваш юмор. Слушать Вас – удовольствие.
Скажите, ведь стихосложение отнимает много времени. Почему Вы этим занимаетесь? Что Вами движет? Вы не издаёте сборники, не собираете квартирники, значит, не ради денег или славы. Тогда зачем? Почему Вы не бросаете это нелёгкое занятие?
Светлана: Начну с возражений :) Стихосложение отнимает не так уж много времени, в отличие от прозы – там-то приходится сидеть часами в поисках нужных слов, а потом шлифовать и переделывать, и всё равно зачастую не удаётся приблизиться к совершенству, как я его представляю.
Стихи приходят сами – настроением, фразой, словом, остается только записать ну и чуть причесать. Все, что делается быстро, на одном дыхании, как правило, оказывается лучшим. Конечно, иногда текст не даётся, лежит недели и месяцы, а порой и вымучивается – в случае, если есть ощущение, что нельзя оставить. Хотя лучше такое оставить и забыть – на время или навсегда.
Тем более что формула, озвученная героем Плятта в «Весне» – «Сел, задумался, открыл» (правда, он про учёных говорил, но и поэтам сгодится) – не работает совершенно. Если б было все так просто! В общем, и щички успеваешь сварить, и помыть что-нибудь немытое, и по городу из конца в конец переместиться, а стихи – они между делом. Конечно, здорово, когда время – ночь, никто от тебя ничего не хочет, и ты садишься за ноут и… собираешь на мониторе в ряды какую-нибудь ерунду по три и по пять, и никаких шедевров :) Вообще ночь – это всегда здорово, люблю её.
Денег литературой (а именно стихами) заработать – дело невозможное, а уж мне об этом мечтать и в голову не приходило, а слава – кто бы знал, что это. То есть понятно, что, прежде всего, это узнаваемость, но насколько она должна быть широка – вот вопрос. Недавно в одной хорошей группе на Фейсбуке спросили, кого можно почитать из современных поэтов кроме Полозковой. И мы на пару с Машей Рубин часа три закидывали фамилии обоймами по пять-десять человек, вспоминая новых и новых, и это было здорово, и отдельный кайф – я знаю многих, общаюсь интернетно и в реале. Считаю, что это интересней некоей эфемерной личной славы :) Да я и в принципе лишена амбиций в этом смысле. Но очень дорого другое: мои постоянные читатели, которых немного, но они есть, не бросают. Значит, я держу некий уровень, не разочаровываю.
Квартирников не собираю, зато на пару с Иваном Пивоваровым мы организовали ЛитО «PoemFM», и это, пожалуй, самая интересная и полезная штука, которая случалась со мной. Собирать людей, которым часто просто не с кем поговорить про вот это всё, потому что стихотворчество воспринимается многими как неопасное сумасшествие, смешной закидон… Вообще, главное – люди, которые вокруг, неважно, чем ты занимаешься. А с людьми мне в жизни везёт – это счастье.
Марина: У Вас бывают периоды «затишья»? Вот, хоть плачь, ничего не приходит в голову. Сплошное топтание на месте. Как Вы выходите из этого состояния? Что для этого нужно?
Светлана: Конечно да – всё как у всех. Но я отношусь к этому весьма спокойно – период накопления, отдыха. Хотя знаю, что есть такие, кто истерит и думает, что вдруг это навсегда… Но так не бывает. Стихи нас найдут, будьте спокойны, когда мы им понадобимся – через месяц, год, десять лет.
Ну и байка из жизни в качестве иллюстрации. Прошлой весной у меня был мегатяжелый период – физически, морально, по всем статьям. И вот в эдаком состоянии я ввязалась в конкурс – три стихотворения за девять дней, темы, мягко говоря, мозготрёпные, выдаваемые за сутки до. Зачем я туда пошла, не очень понимаю и сейчас – возможно, надеялась отвлечься, уйти в параллельный мир. В общем, этот опыт я вспоминаю с ужасом, как насилие – всё было на преодоление себя и к творчеству имело мало отношения. Взяла три первых места, но тексты эти не люблю. И не потому, что напоминают о тяжёлых временах, просто они кажутся мне искусственными, бездушными, наподобие сгенерированных компьютером виршей. Нет, лучше уж просто ждать, чтобы всё было «по любви».
Марина: Как Вы думаете, Вы узнаваемы? Что в Вашем творчестве такого, что отличает Ваши стихи от стихов других авторов?
Светлана: Говорят, что – да, узнаваема, мне-то самой судить об этом нелегко, как и о том, чем мои стихи отличаются от прочих. То есть, разумеется, отличаются – если сравниваться с другими авторами, у которых есть свой стиль, почерк.
У каждого из нас свое видение мира, словарь, язык, приёмы, любимый размер, в конце концов – хотя мироощущение, пожалуй, важнее всего. И свой уровень искренности. Часто автор в профайле специально отмечает, что он не имеет ничего общего с ЛГ. Что ж, бывает и так, но, если такое разделение стопроцентно, получается фальшивка. Чем больше в стихах автора, тем они мне ближе, тем больше я им верю. Стало быть, и сама стараюсь быть максимально искренней, хотя с некоторых пор закрываю и шифрую многое – стала осторожней относиться к словам, всё сказанное (и особенно написанное) имеет коварство сбываться.
Марина: Не соглашусь. А как же быть, если главный герой – личность, пусть очень яркая, но отрицательная? К примеру, Евгений Арбенин? Мог ли Лермонтов правдоподобно описать своего героя, наделяя его качествами, которые не свойственны ему самому? На мой взгляд, мог. Или, если он правдоподобен, мы вправе уличить автора в низменных качествах его героя? Мне бесконечно искренним кажется монолог «Послушай, Нина…» Сколько в нём от Лермонтова?
Светлана: Ну, судя по биографии и произведениям Михаила Юрьевича, своими качествами он Арбенина наделил, как мне кажется. Хотя вовсе необязательно, чтобы автор непременно себя в каждого героя пьесы вкладывал – если только на уровне некоего авторского литературного ДНК. Вот именно лермонтовская ДНК там чувствуется, и в драме, и в арбенинском монологе в частности.
Крайне мало исключительно положительных или отрицательных людей (а значит и персонажей), авторская задача – сделать героев живыми, в человеке всего понемногу непременно есть. Арбенин как раз такой – и благороден, и злодей, и мудрец, но при этом снедаемый страстями. Эта нелинейность и привлекает. Бывает, что сочувствуешь злодею, а герой кажется противным, а иногда никто не молодец…
Но это всё общие рассуждения, потому что мне кажется некорректным такой пример – именно с «Маскарадом». Лирический герой и главный герой – разные понятия. Лирика – это одно, пьеса в стихах – другое, отличаются и задачи, и методы написания.
Разумеется, глупо, прочитав нарратив о том, как герой угодил в больницу, желать автору скорейшего выздоровления. Вот вписать свое настроение между строк, например, пейзажной лирики, чтобы оно считывалось – тут без искренности никак.
Марина: Вообразите, Вы читаете чужие стихи. В них восхитительная находка (удачная метафора или рифма). Вы склонны позавидовать автору?
Светлана: На днях писала о замечательном питерском поэте, позволю самоцитату: «Когда читаю стихи, кроме очевидного «нравится – не нравится», «моё – не моё», делю их чуть более сложным образом: «я так умею», «умею, но не хочу», «белозавидую» и – самое редкое – «я это хотела бы написать». Такие совпадения дороги и близки, и удивительны – как другой человек не только почувствовал твоё, но и слова выбрал ровно такие же?
Несмотря на то, что стихов читаю мало – хороших много не умею, чем они лучше, тем меньше доза, а плохие вовсе не нужны – все же глаз (или душа?) замыливаются, в итоге перестаешь отличать одно от другого. И, в конце концов, ловишь себя на мысли «ну ничего так» и к очень хорошему, и к совсем плохому тексту. Значит, пора сделать перерыв или уйти в знакомое прекрасное и там уж белозавидовать и радоваться. Но если по-настоящему прекрасно – вот Борис Рыжий или Семен Крайтман – там и белой зависти нет. Чистое восхищение и счастье.
Марина: Что питает Ваше вдохновение? Что подсказывает темы?
Светлана: О, тут легко! Когда спрашивают, как вообще пишутся стихи, откуда да почему берутся, я вспоминаю беглого негра Джима из «Приключений Гекельберри Финна»: «…и каждый раз, как его кусала крыса, он вставал и писал строчку-другую в дневнике, пока чернила ещё свежи». По-моему, об источнике моего вдохновения лучше не скажешь :)
Если серьёзней, то стихи для меня – способ сказать о любви и нелюбви. В том числе и в прямом смысле этих слов. Любой мой текст, как правило, имеет конкретного (но не единственного) адресата – только он и понимает, о чем речь. То есть по большей части это герметичные тексты, – тем радостней совпадения с читателями.
Марина: Стихотворение написано. Как Вы определяете, удалось оно или нет?
Светлана: Невозможно объяснить, за что нравятся стихи, свои – в том числе. Это бывает нечасто – реже, чем хотелось бы – и для себя я это понимаю сразу: смогла – причём никакие последующие критические замечания меня не убедят в том, что оно плохое :) Собственно, остальные, с моей точки зрения не столь хорошие, можно хвалить как угодно – я выслушаю с благодарностью, но в их хорошесть всё же не поверю. В общем, «хвалу и клевету…», вот так выборочно, вернее – наоборотно. :)
Марина: Что, кроме стихосложения, увлекает Вас?
Светлана: Раньше тут был бы немалый список – кроме, само собой разумеется, чтения, рисовала, расписывала всякие предметы, бренчала на гитаре, вышивала гладью, мастерила игрушки, сумки какие-то, немыслимые наряды, цветы разводила – одних бегоний было около 10 видов. С бесконечными нашими переездами было проблематично эту флору перевозить, чтобы осталась в живых. И всегда страшно интересны были люди, имелось несколько компаний – сутками пели, разговаривали, ездили куда-то. Со временем это всё ушло по разным причинам.
Сейчас всё меньше сил, не говоря о времени. Что теперь осталось – это театр (стараюсь чаще), музыка (без нее не умею вообще). А читаю, увы, меньше – думаю, это часто бывает у пишущих, и тут не в стихах дело, просто по работе много писанины. И иногда фильмики делаю на стихи и песни. Отличное занятие отрешиться от мира, не хуже вязания.
Марина: Расскажите о себе. Вы принадлежите к поколению, становление которого пришлось на советское время. Вам случалось переживать ностальгию по ушедшим временам? Плохо, что они закончились, или слава Богу, что всё позади? Что или кого нужно поблагодарить за всё хорошее, что есть в Вас?
Светлана: Думаю, это странно прозвучит, но мне незнакомо чувство ностальгии ни по каким временам. Я не люблю мысленно возвращаться в детство, юность, какие-то периоды жизни, и расхожая фраза «вот если бы мне довелось начать сначала, я бы…», что подразумевает новую попытку, но с приобретенным опытом, не про меня. Никогда не хотела жить сначала, мне интересно то, чего я не знаю. Единственное, от чего не отказалась бы, это чтобы время не летело так быстро – сутки удлинить, что ли, или месяцев в год добавить :)
Тогда было много чего хорошего и ещё больше плохого. В политику ударяться не хочется, но если о себе – я рада, что детство пришлось на тот период, когда жизнь была незамысловатой в смысле техники и висели мы не в интернете, а на деревьях, знали на запах и вкус травы и цветы, гладили бездомных собак, читали книги и знаем, что такое штандор и классики. Было чувство защищённости, но не знаю, зависело ли оно от политического строя. Для взрослых – да, а для детей – это вопрос.
С другой стороны, помню, какой трагедией были порвавшиеся колготы, потому что других негде взять. Помню унижение в московских магазинах – презрительные взгляды, слова, потому что мы накупали какого-то
сливочного масла, конфет… Причём и масло, и конфеты, и многое другое было нашего, воронежского производства. Нет, назад, в советское прошлое – ни за что, и не только из-за тотального дефицита.
Я часто думаю, что во мне хорошего есть вообще, и иногда не нахожу его. Всё время выходит, что недодала, не дослушала, не доделала, недолюбила. Такой перфекционист-лентяй. Хотя это, наверное, относится к умению правильно жить, а чего-то хорошее все ж есть… И практически всё оно благоприобретённое :) Мне кажется, и у всех так: судьба нам дарит хороших людей и подсовывает плохих, те и другие нас учат, провоцируют, бьют и любят, а мы запоминаем как можно и нельзя – и выбираем. В общем, тех, кто старался сделать меня лучше и сделал – много, но начало, разумеется, положено родителями.
Марина: Кто Ваши друзья? Есть ли среди них те, кто не верит в Ваш талант, считает Ваше увлечение чудачеством, но принимает Вас всецело?
Светлана: Повторюсь, что мне очень везёт на людей вообще и на друзей тоже. Разумеется, я говорю не о тех, с кем в отличных приятельских отношениях, а о настоящих – к кому и с радостью, и с горем, и за любой помощью. С каждого места работы у меня остались такие люди, а с одного из них даже муж :) И сейчас у меня такой коллектив – вряд ли это только друзья, мы – семья, родные.
Вообще расхожее выражение «друзей не может быть много» жизнь опровергла. К сожалению, некоторых уже нет, и не хватает каждого – радоваться и горевать вместе, песни петь на два голоса. Невосполнимые пустоты.
Про талант… Как раз все они в него верят безоговорочно, в отличие от меня. Что доказывает, впрочем, не наличие у меня оного, а то, что они – хорошие друзья. Ну и пишущих среди них немало, то есть, как минимум, не удивлены моему подвыверту :)
Вообще это чересчур громкие, невозможные слова по отношению к себе – талант, творчество. Разве что в ироническом ключе :) Прочла намедни у одного автора: «В палитре моего творчества в основном преобладают неяркие краски» – и чего-то забавна такая помпезность, тем более что краски там действительно неярки… :) Не, народ смешить не буду. Увлечение – да, а талант – спорно.
Марина: Как к Вашему творчеству относятся дома? Вами гордятся или считают, что это лишние заморочки?
Светлана: Дома мною гордятся, разумеется, – попробовали бы они не гордиться! :) Немножко знакомы с тем, что я пишу, скажем так. Но чтобы прямо просили прочесть что-нибудь – такого нет, врать не стану. У сына с поэзией сложные отношения – он не очень понимает, зачем нужны стихи, если они не песня. «Мама, ты хорошо пишешь, но ты же знаешь, что я насчёт этого всего думаю». Впрочем, песни слушает правильные, с хорошими текстами, поэтому тут надежда есть. Думаю, торкнет ещё, какие его годы :)
Муж сам писал в стародавние времена, причём отлично, кое-что слышит из моего, когда приходит к нам в ЛитО. Ему нравится, но всё-превсё он читать не собирается – и слава богу. И он в принципе считает, что всё, что я пишу, отлично – это неплохо, такая вера в мою прекрасность, но… Но :)
Марина: Скажите, Вы зависите от мнения окружающих? Нужно ли Вам одобрение окружающих, чтобы чувствовать себя уверенно? Если Вы не поняты, это Вам испортит настроение?
Светлана: Если не о стихах, а в широком смысле – конечно. Одобрение – важное условие для уверенности в себе. Но тут всё зависит от ситуации, бывает, что остаешься без поддержки, одиноким воином в поле, но все равно чувствуешь свою правоту. А настроение портится, да, – я махровый Овен, эмоциональный, подозрительный и обидчивый, и плохих слов люблю поорать, и по потолку побегать :) С возрастом научилась мало-мальски это гасить и не показывать, веду себя прилично почти всегда :)
И тут такое дело – по-настоящему обидеть может только тот, кто близок. Вот когда действительно плохо – если этот близкий меня не понимает, а ещё хуже – не так понимает. Тут практически тупиковая ситуация, не всегда удаётся вырулить. И не всегда это зависит от меня.
Марина: Расскажите о своём поступке из прошлого, о котором Вы жалеете. Что Вы запретили себе навсегда?
Светлана: В зелёной юности, когда все мы такие смелые, умные, дерзкие, продвинутые, в отличие от ничего не смыслящих в жизни старших, я попала в нехорошую историю и, разумеется, собиралась вырулить из неё сама. Конкретики не будет, но это была серьёзная проблема. От друзей, таких же дураков как и я, было мало толку, родителей я вообще подробностями жизни не баловала, да это и не было принято у нас. По законам жанра тайное стало явным, не помню, кто меня сдал, состоялся мучительный для всех разговор, и мама всё взяла в свои руки. Я никогда это не вспоминаю, предпочитаю думать, что ничего этого не было. Но с тех пор никогда не позволила себе повысить на маму голос, выказать свое неудовольствие или раздражение. Она очень непростой человек, семейное прозвище «Командир» даёт представление о характере. Но я тогда поняла, что мама – всегда за меня. Что она подтверждала потом не раз в ключевые моменты моей жизни и продолжает это делать до сих пор. А главное, что я поняла – на всём белом свете мы нужны только своим мамам. Вот с тех пор стараюсь её беречь.
Марина: Спасибо Вам за это откровение. Оно трогательно.
С чего надо начать день, чтобы в нём всё удалось?
Светлана: Эх, если б я знала рецепт! Могу сказать одно: главное чтобы вставать не рано и собираться не быстро :)
Зато точно известно – если я что-то забыла дома, или там споткнулась, долго нет автобуса, ещё какая-то мелочь неприятная с утра – стало быть, весь он такой и будет. Вообще мне трудно представить удачный или неудачный день – я круговая лошадь, бегущая и ничего не успевающая. Чего-то мелькает вокруг, одно и то же – иногда оно и ничего, но чаще – раздражает. Тем, кто умеет радоваться цветам, котам, солнцу и прочей природе очень завидую. Я всё это вижу, но не фиксируюсь дольше минуты. Такой депрессивный скафандр, ничего этого не пропускающий, и я – внутри :)
Марина: Как Вы думаете, почему люди страдают? Можно ли сказать, что в основе лежит какая-то одна причина, общая для всех бед?
Светлана: Одна из общих причин страданий – наше неумение разговаривать. Залудить монолог – это пожалуйста, а вот с беседами проблемы, мы не слышим друг друга, не отвечаем на вопросы, не стараемся понять. Сами с собой разговариваем. И это, между прочим, в лучшем случае, в худшем – вообще не делаем попыток поговорить и разобраться.
Когда наше телевидение обуяли бразильские сериалы, одной из чуждых нашему кинематографу сцен была такая: один герой говорит другому «нам нужно поговорить», и они действительно садятся и разговаривают на неудобные личные темы, и даже если не приходят к согласию, главное – попытка была. Наши-то герои обычно ссорятся и уходят страдать – красиво и молча, пока сценарист им шанс подкинет, столкнёт нос к носу, во внезапные объятья. Хэппи энд, да, но в жизни-то сценарий ты сам себе пишешь – хотя и в соавторстве, конечно…
Это не только личных отношений касается – сесть и побеседовать. Но страдают именно от непонимания близкими, не пытаясь при этом говорить, говорить, говорить – и слышать.
Марина: Говорят, что время лечит. Как Вы думаете, оно лечит?
Светлана: Ничего оно не лечит. Развивая аналогию, горе, потери – это хронические болезни, ремиссия может длиться годы, а потом таким рецидивом накрывает… Правда, ненадолго, но этих камбэков подсознательно ждешь и боишься всё равно, потому что та же боль, никуда не девшаяся. Напомнить и врезать под дых может что угодно и когда угодно. «Всё напоминает о тебе, а ты нигде» – была такая песня древняя.
Марина: Как Вы думаете, чего не стыдно бояться? Чего боитесь Вы?
Светлана: Тут просто и кратко: нет на свете ничего хуже болезни, войны и страшнее смерти. Боюсь за своих близких каждую минуту, это не выключается.
Марина: Что Вы любите? И чего не терпите?
Светлана: Сразу вспомнился Кораблев Денис, по-моему, он лучше всего ответил на эти вопросы, просто-таки закрыл тему. : ) Но постараюсь всё ж дополнить его список.
Люблю осень, небольшие душевные компании с гитарой, яблоки, Питер, серебряные колечки, разговаривать с детьми любого возраста, запах сирени.
Страшно люблю бывать на рок-концертах с друзьями – соответственно одеться, свистеть, топать и подпевать до потери голоса :)
А ещё я люблю куда-то ехать, неважно куда – столица, море, уездный город… Причём именно саму дорогу: вот ты наконец в автобусе или поезде и больше ничего от тебя не зависит, и никому тебя не достать, и ты ничего не должна – только смотреть в окно и думать о том, о чём обычно некогда, а ещё лучше – не думать вообще. Приехать в место, где тебя никто не знает, и от этого ты становишься как бы невидимкой. И всё вокруг ново и удивительно.
Не люблю вранья, когда чужие учат меня жизни (своим такое прощаю), терпеть не могу, когда мной манипулируют. Очень не люблю высокомерия, хамства, агрессивной глупости.
Марина: Любите ли Вы читать эссе? Каких авторов?
Светлана: Всякоразной эссеистики читаю много, не только по любви, но и специфика работы такая – много осваивается по литературе и искусству.
Из настольных многолетних, пожалуй, двое: Бродский и Толстая. Хожу к ним за разным, конечно, но прекрасны оба. Перечитываю с удовольствием, с любого места.
Марина: Какую книгу, на Ваш взгляд, стоит прочесть каждому?
Светлана: Разумеется, любимого рекомендуемого к прочтению куда больше, но если уж одну, то это Дж.Р.Р. Толкин, «Властелин колец». Причин тому много, но главное – там есть всё сразу: леса и моря, горы и луга, эльфы и драконы, дружба, вера, мудрость. Целый мир, не менее реальный, чем наш. Вообще в любой книге важно это: создание особенного мира.
Марина: Вообразите, что Вам представилась возможность побеседовать с любой исторической личностью. Кто бы это был?
Светлана: Озадачили :) Это мог бы быть кто-то из искусства, ни в коем случае не политик – не представляю, о чем бы я могла говорить с императором или полководцем. Да и с учёными… Вообще как-то боязно приставать к великим, но с писателем, режиссером или художником хоть тему для разговора найти можно, не опозорившись :)
Думаю, что было бы очень интересно поговорить с Тьюрингом – правда, вряд ли получилась бы внятная беседа, но я согласилась бы просто посидеть в уголке и послушать…
Марина: Дайте совет начинающим авторам.
Светлана: Уважаемые начинающие авторы, обязательно начинайте! Но не останавливайтесь на начальном уровне, а двигайтесь вперёд.
Марина: Светлана, я благодарю Вас за откровенность и уделённое нам время.
Светлана: Огромное спасибо, Марина, за предоставленную возможность поговорить с вами и читателями! Мне было интересно отвечать на Ваши вопросы, надеюсь, что читателям будут интересны мои ответы :)
БЕССНЕЖНОСТЬ
Мой бог, какая скучная зима –
сесть у окна в автобусе, дремать
и думать: вот бы ехать так до ночи.
Но жизнь не хочет.
И, вмешиваясь, вешает на крюк,
всё выводя на пеший вечный круг,
его захват – до новой страшной ямы,
холма и храма.
Нас меньше, меньше. Ветер бьет под дых.
И – шепотом – о новых молодых:
«А это чьи?», «А кто это?» – пустое.
Зачем и кто я?
Теперь не время корочку сдирать
и жалобить. Давай-ка, будь добра,
держи последних на передовой.
Беззвучно вой.
Пока есть счастье – рядом, бок о бок, –
пусть будет белым то, что между строк,
хотя мы знаем – сроки поджимают.
Любовь немая.
А нам потом годами вспоминать,
какими были раньше времена,
и дворники вели себя так хорошо,
что снег не шёл.
Вильям Скотт
Дорогие читатели, я предлагаю задать свой вопрос моей гостье. Автор лучшего вопроса будет премирован 50-ью серебряными монетками.
