Альбом
Литературная Гостиная
Автор рубрики: Иванна Дунец
10 октября 2021
Друзья,
сегодня 10 октября в 18.00 (мск) завершатся Чтения «Искусство русской эмиграции». 13 прекрасных эссе было в течение десяти дней представлено вашему вниманию. На следующей неделе будут подведены их итоги, но пока чтение эссе продолжается. Успевайте прочесть и проголосовать за вашего избранного автора! А сегодня я представляю вашему вниманию эссе одного из членов Жюри Чтений — Ольги Ерофеевой о невероятно талантливой писательнице-эмигрантке. Встречайте,
Ерофеева Ольга
«Синдром пишущего человека»
|эссе|
«Я влюблена в жизнь, в её штрихи, в её потрясающую вдохновенную фантазию. Жизнь — великолепная штука…»
Дина Рубина
— Не понимаю, что все так носятся с этой Рубиной, любимая, обожаемая, — сказала мне как-то одна знакомая, дама во всех отношениях приятная и сокрушительно образованная. — Ну, пишет про жизнь, как Токарева. Для плебса это всё, на потребу любителей сериалов. Истории у неё странные, пёстрые, многословные, хотя язык грамотный, но такая эпатажность, арго. Да, и национальное там уж очень накручивается — и такая бешеная популярность! Ну, понятно, эмиграция, оторванность, коммерческие тиражи.
— А что именно прочитали? — спросила я у неё, конечно.
— «На солнечной стороне улицы» честно — до конца, но с трудом, «Белая голубка Кордовы» только до середины, какие-то рассказы: ранние ещё ничего, но этот, про Мессию читать же невозможно! И я даже фильм посмотрела – ну тот, с Мироновым, про старуху, что-то мутное – Фрейндлих, конечно, хороша, но и только. Нет, это не Элизабет Гилберт или Донна Тартт, и даже не Довлатов или Улицкая, — вздохнула интеллектуалка и упорхнула на психологический тренинг, куда в очередной раз безуспешно пыталась заманить и меня.
Эмиграция. Оторванность. Эпатажность. На потребу публики. Как легко ставить диагнозы неведомо-недочитанному, не сопережитому, просмотренному вскользь по касательной модного интереса! Так раздражённо подумала я сначала. А потом растерялась. Что тут возразить, ведь всё это правда: тиражи, ненормативная лексика, эмиграция, наконец. И что я, вообще, знаю о Рубиной? В чём действительно кроется секрет мощного притяжения этого автора? Скажу больше, феномен многолетней народной любви к её творчеству: горячей, искренней, с восторженными отзывами в сетях и благодарными слезами на творческих встречах? Самонадеянно попытаюсь разобраться.
Когда же было моё первое потрясение? После фильма «Когда же пойдёт снег?» в далёком советском 1979 году. Причём не от фамилии автора повести, по которой был снят фильм, но щемящая грусть одиночества, ледяной ужас реальности смерти, и неожиданным подснежником распустившаяся любовь девочки Нины остро сверкают где-то в уголке моей памяти. Потом как-то завертелись институтские годы, замужество, дети, переезды. Начались годы возращения запрещённой классики, чтения жадного взахлёб, но не Рубиной, нет. А потом лихолетье 90-х, от депрессии спасали оптимистичная Донцова, захватывающая Маринина, а затем и мудрая Устинова. Рубина сменила семью, страну, язык, но не переставала писать, и возвращаться. Она вернулась ко мне сначала фильмами: «Двойная фамилия» и «Любка» (рассказы эти прочла много позже). Они были настолько разными, хотя сняты одним режиссёром С. Митиным, давним другом писательницы, что опять же не ассоциировались с её именем. И только после восторженных отзывов подруг «Рубина, Рубина!» произошло, наконец, погружение в эти странные, пронзительно-драматичные, но многоцветные и загадочно притягательные миры: и огромная ретро-чёрно-белая мастерская на Верхней Масловке; и солнечный послевоенный Ташкент; и трагифарсовый Иерусалим; и холодный Прованс; и высокая вода Венеции.
Но главное открытие ожидало меня с приходом эпохи аудиокниг. Оказывается, вот оно что, да Дина Рубина – настоящая большая актриса, волшебница-чтица! Вот где корни авторского мастерства оживления нафантазированного, откуда наше классическое «верю» всем оживляемым ею героям. Глубокий, богатый всяческими оттенками голос, великолепная дикция, а главное – трепетное проживание, а то и пропевание каждого слова, как Слова. Только теперь явление этого поистине артистического таланта развернулось передо мной в полную силу. И какое счастье, что «На Верхней Масловке» сначала прочитано, потом прослушано – и только после был фильм («ну тот, с Мироновым»)! Теперь все вещи Рубиной я только слушаю (и прекрасно, что она не даёт их читать никому) – это исключительно драгоценный «рубин», или лучше — сплав, полное воплощение всего: и замысла, и души героев, и прекрасного сочного живого языка, неутраченного вдали от родины, а только роскошно отшлифованного скитаниями его носителя по белу свету. Да, бывают и жёсткие страницы, потому что жизнь врывается в них своими болями страданий и ужасами терактов. Да, иной раз с романтических высот повествование камнем падает в натурализм, как это было в романе «Бабий ветер»: «ниже пояса и выше облаков – повесть о потерянных людях, которым нет места на земле», ещё одна горько-смешная и драматичная история про эмигрантов, в которой звучат эти поэтические строки.
Человек – как трава, дни его, как цветок полевой,
Так отцветает он, ибо ветер прошел по нему –
И нет его, и место его не узнает его.
Казалось, чем ещё может удивить Дина Рубина, кроме новых романов и феерических творческих встреч? Но, совсем недавно вышла необыкновенная книга, много лет созревавшая, видимо, подспудно в душе писательницы – «Одинокий пишущий человек». На мой взгляд, это искромётное горькое и честное эссе. О себе, о стремительно меняющемся мире, о творчестве и писательском труде (а Рубина потрясающая труженица), о настоящем Читателе и о том, из чего сделан пишущий человек вообще.
Так из чего же «сделана» писатель Дина Рубина? Из семейной закваски: загадочных генов прабабки-цыганки («заповедные пути наших ДНК, прошивающие поколения одной семьи крепчайшей невидимой нитью»), воспитания сурового отца художника («отец работал дома, он не терпел даже намёка на чужие голоса, и потому никогда – никогда! – мы с сестрой не могли, не имели права привести домой друзей») и матери, потрясающей рассказчицы, учительницы истории («ученики её обожали, это был театр!»). Из ташкентского детства: колоритно-многоязычного, шумного и певучего («опыт плавания в своеобразном ноевом ковчеге, вокруг клубились десятки этносов со своими обычаями, привычками и наречиями»), наполненного открытиями, страхами, увлечениями лепкой из пластилина («до сих пор мои пальцы помнят упругое ощущение проминаемой гладкости, тугую сопротивляемость материала»), побегами с уроков в зоопарк, экзаменами в музыкальной школе для одарённых детей.
«Я строптивой была, ускользала из любого коллектива, уклонялась от любого педагогического мероприятия. Если рассматривать моё детство с точки зрения ролевых игр, я была шутом – удобная позиция в любом сообществе, особенно в тюремном и детском: есть надежда, что, отсмеявшись над тобой, тебя оставят в покое…»
И всё это время в несуразной, неуёмной девчонке-фантазёрке рос и развивался дар сочинительства, хотя сама Рубина называет это иначе.
«Айсберги и минареты отчаянной лжи – могучий непотопляемый талант к вранью, мгновенное придумывание правдоподобной истории – вот истоки настоящей школы творчества! А какая многолинейность сюжетов, ведь матери надо врать иначе, чем отцу...»
Рассказывая это, писательница и теперь немного лукавит, интригует нас. А ведь на самом деле: «В этой голове много чего крутилось. Там скапливалось столько разных придуманных людей, существ, действий и ситуаций, что я стала записывать их в тетрадки. Меня обуревало стремление заполнить тетрадный лист буквами, словами, строчками». А тетради эти «мать выбрасывала пачками», пока не случилось неожиданное, как гром небесный, – первая публикация рассказа девятиклассницы(!) во всесоюзном журнале «Юность». Далее она «принялась заваливать журнал рассказами, и их продолжали печатать». Всего через два года вышли первые книги и «в непристойно юные года меня приняли в Союз писателей СССР».
Вот оно, то неудержимое прорастание таланта, тот синдром «пишущего человека», который всегда помножен на титанический труд. А к этому – формирование уникального богатого, ритмически завораживающего языка, который и реченькой журчит («отец был меломаном, работал под музыку – это была классика, чаще всего Бетховен, Гендель, Гайдн и Бах, да и пианистическая выучка, многочасовой терпеливый труд за клавиатурой»), а то и ядрёным словцом вспыхнет («прадед по отцу – извозчик, а сам отец в своём крутом нраве часто вспыхивал и в такие минуты становился страшен, ни маму, ни нас с сестрой он пальцем никогда не тронул, но чайников о стены порасшибал немало»).
Обо всём этом в ярчайших живых образах рассказала Рубина в своих произведениях. Но именно в книге-эссе уловлено мною неуловимое – тот самый неудержимый, всепоглощающий словесный синдром, дар и крест писательский на непростую судьбу. Искры из этого дара высекала сама жизнь, как это случилось, например, в момент ташкентского землетрясения.
«В тот миг – я помню его ослепительно ярко и хлёстко, как удар прожектора по глазам, – внутренний стон от бессилия выразить это словами слился во мне с таким же неслышным победоносным воплем: я знала, что отныне буду упорно искать слова, которые приблизятся к чувствам, настигнут их, оттиснут на бумаге. С тех пор прошло более пятидесяти лет. Я всё так же мучительно ищу слова и всё так же первое озарение ускользает от меня, посмеиваясь и оставляя в дураках, хотя из книг, которые я написала, можно составить небольшую сельскую библиотеку…»
Во время написания эссе, я перечитала несколько любимых книг Дины Ильиничны Рубиной и сотни читательских отзывов, силясь найти и сравнить негативные с положительными для объективности. Не получилось! Зато могу привести для сравнения три из них: возрастные (мужской (!) и женский) и юношеский (простите, но оформление первоисточника сохранила). По-моему, это очень показательно:
«Не ожидал, искренне не ожидал, что Дина Рубина сможет настолько сильно встряхнуть мой маленький мирок и перевернуть его вверх тормашками!»;
«Неожиданно, мощно, остроумно, и, как всегда, сочно написана книга. Своего рода предупреждение нам, легкомысленным графоманам, о том, что писательство – нелёгкий труд и никуда от этого не деться – удел избранных»;
«Мой первый опыт чтения нашумевшей Рубиной. Штош. Уже купила последние несколько книг – в том числе аудио, советовали именно слушать. Это таки театр у микрофона. Я не знаю, как она это делает, но «Одинокий пишущий человек» – грандиозный стендап. Очень стильный, смешной, жизненный. Ни разу не думаешь о том, что это не авантюрный роман, не приключение, не монументальная биография. Рубина заслужила все свои награды и сопроводительные эпитеты. Она правда крута!».
У каждого пишущего своё одиночество – глубокое или не очень, тихое или бурлящее подземными потоками. Эти воды мучительно отходят при рождении текста, главное, чтобы ребёнок родился живым. У Рубиной, к счастью, это случается всегда.
Литературная Гостиная
06 октября 2021
«Человек, который увидел ангела»
|эссе|
«Мы распяты в одной плоскости, а мир — многомерен. Мы это чувствуем и страдаем от невозможности познать истину…
А знать не нужно! Нужно любить. И верить. Вера — это знание при помощи любви. Искусство даёт нам эту веру и наполняет нас чувством собственного достоинства. Оно впрыскивает в кровь человека, в кровь общества некий реактив сопротивляемости, способность не сдаваться. Человеку нужен свет. Искусство даёт ему свет, веру в будущее, перспективу…»
Андрей Тарковский
Как только я начинаю думать о нём, звучит музыка. Она чуть слышна вначале, это обязательно скрипка или виолончель, почти нет ударных, она грустная и трепетная, её хочется слушать и слышать, и как только она затихает, появляются звуки природы. Девственной, не тронутой цивилизацией, со всеми полетами шмелей, пчёл и стрекоз. С шелестеньем листьев, потрескивающим огнем в камине или ветром, что нарушает покой деревьев и трав. Со звуками льющейся воды, грозы или летнего дождя. И финалом его ухода из пространства — хор человеческих голосов с солируемым альтом, поющий на иностранном языке, но как-то по родному по-русски, как пела в моём детстве прабабушка, когда пряла шерсть. Ассоциации «по-тарковски» понятны. Понятны тем, кто смотрел его фильмы не единожды. Кто слушал его рассуждения об искусстве, поэзии и музыке. Кто читал его тексты. Но, что действительно для меня до сих пор остаётся непостижимой тайной, — как явление в лице Андрея Арсеньевича Тарковского смогло у нас не просто проявиться, а быть и даже остаться последующим поколениям?
Андреево детство было чёрно-белым. Первые воспоминания у Тарковского о себе, доме и семье с полутора лет, с 1933 года. Своей памяти он всю жизнь был благодарен за образы, сохранённые почти с рождения. В три года от мамы Андрея — Марии Вишняковой — уходит к другой женщине отец Тарковского — Арсений Тарковский. Андрей переживал, как и любой оставленный ребенок, но, по его словам, это было ещё не самым страшным испытанием. Война. Когда придёт она, в жизни Андрея появятся постоянные спутники — страх, голод и отчаяние. Эвакуация, чужие места, растерянная и устающая мама, маленькая сестрёнка, ушедший добровольцем на фронт отец, раненный впоследствии и потерявший ногу — и есть андреево детство. Чёрно-белое, с меняющимися пространственными кадрами, с печальной увертюрой к взрослению и отчаянной жаждой жизни.
«Художник питается своим детством всю свою жизнь. От того, какое его детство, зависит, каким будет его творчество. Для меня играло, конечно, огромную роль то, что мой отец — поэт, и на меня оказали огромное влияние его поэзия и его взгляды на русскую литературу, искусство. Хотя должен сказать, что на меня гораздо большее влияние оказала мать — Мария Ивановна Вишнякова. После того, как отец ушел из нашей семьи. Мне было тогда три года. Несмотря на то, что мы, конечно, сохраняли наши отношения — мы с ним, или он с нами, потому что я был еще ребенком, совсем. Жизнь была настолько тяжелой. Вскорости началась война, и эта тяжесть легла на плечи моей матери, естественно которая, будучи совершенно не приспособленной к жизни, спасла не только нам жизнь (нам с сестрой) и жизнь своей матери, нашей бабушки Веры Николаевны, но также и вообще сделала всё, чтобы мы получили образование. Я окончил среднюю музыкальную школу по классу рояля, школу живописи, и сейчас я совершенно не понимаю, каким образом мать могла достичь этого, потому что условий никаких для этого не было. И когда меня все спрашивают — как правило, рифмуя мою творческую биографию с биографией моего отца, — я всегда стараюсь всё поставить на свои места вот таким образом: если бы не моя мать, конечно же, я никогда бы не смог быть режиссёром. Хотя я не уверен, что я должен был им стать. У меня такое впечатление, что я был очень не прав, когда не стал продолжать своё музыкальное образование. В общем-то, я очень жалею, что не стал музыкантом…»
(Из интервью Андрея Тарковского Игорю Померанцеву, опубликованном в журнале «Форум», №10, Мюнхен, 1985 год)
Когда ты слушаешь голос Андрея Тарковского, произносящий цитируемые выше слова в интервью, ты понимаешь, насколько он музыкален. Интонационно, чувственно, неожиданно открыто. И мысль, что он никогда мог не стать тем Тарковским, которым его знает весь мир, апокалиптична сама по себе. В 1943 году Тарковские возвращаются в Москву. Андрюша учится в школе, ходит в музыкальную школу по классу фортепиано, а в старших классах он покорён живописью, да настолько, что начинает ходить ещё и на художественные курсы. А мама? Мария Ивановна устраивается на работу в обычную типографию, и все оставшиеся годы до выхода на пенсию там работает. В 1951 году Андрей выбирает из множества ВУЗов самый странный из возможных (по тем временам). Он становится студентом арабского отделения Московского института востоковедения. Но уже в первый год студенчества Тарковский понимает, что совершил колоссальную ошибку. Бросив институт, Андрей оказывается на распутье: что делать, как и для чего дальше жить, какой профессии посвятить свою жизнь? Во время поиска ответов на эти вопросы он связывается, как он сам говорил, с «дурной» компанией. Как могла в дальнейшем сложиться его жизнь, если бы не вмешалась мама? Никто не знает. Её решение, каким образом «перевоспитать» его, потрясающе в своей простоте и глубине. И именно оно подарило нам впоследствии великого режиссёра. Весной 1953 года Андрей Тарковский был принят в научно-исследовательскую экспедицию института «Нигризолото» в Туруханский район Красноярского края, где проработал почти год на реке Курейке, пройдя пешком по тайге сотни километров. Он смотрел, слушал, рисовал. Очень много рисовал. Свои рисунки он сдаст по приезду в архив института.
«В своё время я пережил очень трудный момент. В общем, я попал в дурную компанию, будучи молодым. Мать меня спасла очень странным образом — она устроила меня в геологическую партию. Я работал там коллектором, почти рабочим, в тайге, в Сибири. И это осталось самым лучшим воспоминанием в моей жизни. Мне было тогда 20 лет. Всё это укрепило меня в решении стать кинорежиссёром…»
(А.А. Тарковский)
1954 год изменит навсегда жизнь и Андрея, и его семьи. ВГИК станет его волшебной палочкой. А Альбусом Дамблдором — кинорежиссёр Михаил Ромм, в чью мастерскую был принят Тарковский на режиссёрское отделение. Удача? Сказка? Нет ответа. Но то, как Михаил Ильич Ромм любил своих будущих гениев-режиссёров, а именно таковыми он считал каждого ученика, безусловно, повлияло на Тарковского. В период учёбы у Ромма Андрей Арсеньевич, покорённый талантом Бунюэля, Бергмана, Куросавы и Феллини (чуть позже), всё более приходит к идее снимать исключительно авторское кино. Дипломную работу Андрея Тарковского теперь знает весь мир. Уникальная короткометражка «Каток и скрипка» до сих пор смотрится на одном дыхании. Магия, что и говорить. В 1960 году Андрей Тарковский оканчивает ВГИК с отличием.
«Первая совместная работа Тарковского и Юсова – «Каток и скрипка», отмеченная раскрепощенностью камеры и цветовой выразительностью, получила первый приз на фестивале студенческих фильмов в Нью-Йорке в 1961 году. Посмотрев её, понимаешь, никогда Андрей Тарковский не будет относиться к искусству как к ремеслу, развлечению или источнику дохода. Всегда оно будет для него не только делом собственной жизни, но и вообще делом для всей жизни, деянием. И это высокое уважение к искусству впервые он выразил в короткометражном детском сюжете…»
(Майя Туровская)
Первую же картину, которую задумал снять Тарковский после выпуска из ВГИКа, был тот самый «Андрей Рублев». Но ему запретили, сославшись на отсутствие опыта. И тогда он берётся за «Иваново детство», сделавшее Тарковского известным всему миру. Фильм получил 19 кинематографических премий, включая: главный приз «Золотой лев» на кинофестивале в Венеции 1962 года; приз «Золотые ворота» на Международном кинофестивале в Сан-Франциско за лучшую режиссуру; главный приз «Золотая голова Паленке» МКФ в Акапулько в 1963 году; специальный диплом на МКФ в Карловых Варах в Чехословакии, в 1970. И после такого успеха ему, конечно же, разрешают взяться за Рублева. Оператором на картине становится вновь Вадим Юсов. По-моему, взаимопонимание режиссёра и оператора – залог не просто прекрасной работы, но здесь в конкретном случае — талантливого воплощения замыслов Андрея Тарковского. С Вадимом Юсовым Тарковский снимет все свои картины, он останется верен талантливому другу и оператору до самой смерти. «Андрей Рублев» тоже принесёт Тарковскому много наград и признание зарубежных коллег. Потом будут «Солярис», «Зеркало», постановка «Гамлета» в Театре Ленинского комсомола и «Сталкер». О каждом фильме Андрея Тарковского можно написать исследование, а не просто эссе. Но сейчас не об этом. Уже после выхода фильма «Зеркало» в 1974 году Тарковский чувствует, как его, несмотря на мировое признание, на родине открыто не поддерживают и не понимают. С чиновниками от кино возникают проблемы, которые впоследствии приводят к «полочному возлежанию» снимаемого кино. Время «хрущевской оттепели» прошло и государство, отрезвев от стиляг и иностранных кинолент, начинает активно поддерживать только тех режиссёров, которые «понимают» курс коммунистической партии и ратуют за коммерциализацию киноиндустрии. И на этом фоне «Зеркало» или «Сталкер» Тарковского! Сами подумайте. Но, несмотря на вновь проявившийся чёрно-белый фон в жизни Тарковского, в январе 1980 года Андрею Арсеньевичу было присвоено звание «Народного артиста РСФСР». И, словно в насмешку замерзающей оттепели, в этом же году «Сталкер» получит приз Каннского фестиваля.
«Поэтому я очень быстро почувствовал это похолодание после оттепели. И уже вторая картина, которую я сделал (начал делать в 1964-м и закончил в 1966-м году) «Рублев» — уже ее история ярко показывает этот переходный период. Я помню Коллегию Комитета по кинематографии, где присутствовало очень много наших кинематографических деятелей. Все они очень-очень хвалили картину, очень неожиданно для меня, потому что я еще сам не понимал, что получилось. И это меня очень поддержало. Я был очень благодарен моим коллегам, и для меня было очень много неожиданностей в тех комплиментах, которые они мне расточали. Я даже стыдился своих мыслей, когда вспоминал о том, как мне казалось, что многие недоброжелательны ко мне. И это как-то очень-очень на меня хорошо подействовало, эта коллегия. Но, тем не менее тут же после этого картина была положена «на полку» (такой есть термин кинематографический, очень распространенный у нас), спрятана и не выходила на экран пять с половиной лет…»
(Андрей Тарковский)
Художественный фильм «Ностальгия» был следующим важным шагом к решению об эмиграции Андрея Тарковского. Сценарий к фильму был написан Тарковским совместно с Тонино Гуэррой. В 198о году Тарковский уезжает в Италию сначала работать над сценарием, а позже снимать фильм. Когда Андрею Арсеньевичу исполняется 50 лет, он, находясь в Италии, понимает, что юбилейные торжества, чествования и прочие принятые «поклоны-речи» от государства не случились и уже не случатся. Затем происходит тот самый скандал в Каннах, в который был вовлечен режиссёр Сергей Бондарчук. И Тарковский принимает решение остаться пока в Италии. Обращается за разрешением побыть несколько лет за границей, поработать вне СССР, но незамедлительно получает отказ. Позже опубликуют это чудовищную секретную докладную Ф.Т. Ермаша в ЦК КПСС:
«Рассмотрев обращение Тарковского А. А., Госкино СССР считает, что его решение остаться за рубежом едва ли является только следствием эмоциональной неуравновешенности и определённой неудачи на Каннском фестивале, откуда Тарковский А. А. рассчитывал вернуться с главным призом. Сосредоточившись на собственном эгоцентрическом понимании нравственного долга художника, Тарковский А. А., видимо, надеется, что на Западе он будет свободен от классового воздействия буржуазного общества и получит возможность творить, не считаясь с его законами. В любом случае Госкино СССР не считает возможным принимать условия Тарковского А. А., имея при этом в виду, что удовлетворение его просьбы создаст нежелательный прецедент».
И Андрей Тарковский принимает единственное решение — не возвращаться на родину. Страшное решение. Для него, для его семьи, для культуры страны, в целом. Есть запись пресс-конференции, на которой Андрей Арсеньевич с женой озвучивают своё решение на весь мир. Сохранилось и другая документальная реликвия — письмо Тарковского своему отцу о сложившейся ситуации, в котором он с невероятной нежностью пытается быть понятым человеком, многие годы назад предавшим его, сестру и жену:
«Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто бы я избрал роль «изгнанника» и чуть ли не собираюсь бросить свою Россию. Я не знаю, кому выгодно таким образом толковать тяжёлую ситуацию, в которой я оказался, «благодаря» многолетней травле начальством Госкино, и, в частности, Ермаша — его председателя. Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино — около 17 был безнадёжно безработным. Госкино не хотело, чтобы я работал! Меня травили всё это время и последней каплей был скандал в Каннах, где было сделано всё, чтобы я не получил премии (я получил их целых три) за фильм «Ностальгия». Этот фильм я считаю в высшей степени патриотическим, и многие из тех мыслей, которые ты с горечью кидаешь мне с упрёком, получили выражение в нём».
Позже будет увольнение с «Мосфильма», долгая борьба за Андрюшу-младшего, не получающего право выезда из СССР, постановка «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене в Лондоне, съёмки уникальнейшего фильма «Жертвоприношение» (один из самых любимых) и страшная болезнь, которая заберёт его в 1986 году. Ему было всего 54 года. Сколько ещё прекрасных фильмов и постановок он мог сделать. Сколько нежности, чуткости, боли и надежды мог бы он оставить в своих историях. Так как явление в лице Андрея Арсеньевича Тарковского смогло у нас не просто проявиться, а быть и даже остаться последующим поколениям? Наверное, нет ответа. Но я позволю себе его сформулировать интуитивно. Ангел, которого увидел Андрей Арсеньевич при рождении, был не просто рядом с ним всю его жизнь, — он сделал всё возможное, чтобы и мы с вами смогли увидеть его через призму дара Андрея Тарковского.
«Знакомство с первым фильмом Тарковского оставило впечатление чуда. Неожиданно я оказался на пороге комнаты, ключей от которой мне до тех пор не давали. Там, куда мне давно хотелось попасть, Тарковский чувствовал себя свободно и уверенно. Нашелся человек, сумевший выразить то, что мне всегда хотелось, но не удавалось, — это обнадеживало и вдохновляло. Тарковский — величайший мастер кино, создатель нового органичного киноязыка, в котором жизнь предстает как зеркало, как сон. Фильм, если это не документ, — сон, греза. Поэтому Тарковский — самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он — ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть…»
(Ингмар Бергман)
P.S: Друзья,
Чтения «Искусство русской эмиграции» представлены вашему вниманию до вечера 10 октября. На следующей неделе мы подведём их итоги, а пока время читать, читать и читать! 13 прекрасных эссе ждут вас в Чтениях. Выберите своего фаворита и подарите ему победу! Словом, приходите обязательно почитать!
Литературная Гостиная
Автор рубрики: Иванна Дунец
26 сентября 2021
Друзья,
завтра 27 сентября в 10.00 (мск.) начнётся приём ваших эссе в Чтения. Желаю всем вдохновения! А сегодня я представляю вашему вниманию эссе одного из членов Жюри предстоящих Чтений «Искусство русской эмиграции» — Тимура Дамира. Русский эмигрант, которому Тимур посвятил своё эссе, любим многими на протяжении большого количества лет. Талантливый, прекрасный, чуткий и очень страстный — великий Александр Вертинский. Встречайте,
«Дорогой длинною…»
|эссе|
Он никогда не был «величиной мирового масштаба», но не был и тем, кого можно было бы назвать человеком, «широко известным в узких кругах». Кем же он был? Википедия отвечает на этот вопрос так: русский и советский эстрадный артист, киноактёр, композитор, поэт и певец, кумир эстрады первой половины XX века. Лауреат Сталинской премии 1951 года. Отец актрис Марианны и Анастасии Вертинских. Внебрачный сын барышни Евгении Сколацкой, дворянки и адвоката Николая Вертинского, рано остался сиротой, жил у тётки со стороны матери из милости, спал в прихожей на сундучке и по собственным воспоминаниям был вечно голодным. Несмотря на живой ум и способности, учился плохо, крал, врал, постоянно получал по первое число жестоко и без разбору вины, рос нелюбимым и неприкаянным. Сам Вертинский говорил про себя, что вырастал волчонком, удивлялся, как не стал преступником, а больше математики интересовался театром. Из гимназии его исключили, некоторое время он играл на любительской сцене, хотя признавал свой первый актёрский опыт неудачным.
«Когда начались репетиции, потребовались два мамелюка для личной охраны императора, которые должны были неподвижно стоять, скрестив руки, у дверей его кабинета. Перед появлением Наполеона они возглашают по очереди только одно слово: «Император». Одним из этих мамелюков твёрдо решил стать я. Ведь это уже была роль! В ней можно было выдвинуться, думал я. Важно ведь только начать. Сказать, наконец, живое слово со сцены. А то статистом так и промолчишь всю жизнь. И вот первая репетиция. Четвёртый акт. Кабинет Наполеона. Мамелюки стоят, скрестив руки, у дверей. Наполеон приближается. Сейчас он войдёт.
— Император! — возглашает первый мамелюк.
— Импеятой! — повторяю я вслед за ним.
— Что? Что? — скривив лицо, переспросил Путята. — Это ещё что за косноязычный? — накинулся он на помрежа, — Кого вы тут наставили? Убрать немедленно!
И меня убрали. Так сломалась моя театральная карьера…»
Вертинский очень сильно картавил. Постепенно он приобрёл репутацию начинающего киевского литератора: Вертинский писал театральные рецензии на выступления знаменитостей — Фёдора Шаляпина, Анастасии Вяльцевой, Михаила Вавича, Джузеппе Ансельми, Марии Каринской, Титта Руффо, публиковал небольшие «декадентские» рассказы в местных газетах. На жизнь себе Вертинский зарабатывал разными способами: продавал открытки, работал грузчиком, корректором в типографии, побыл бухгалтером гостиницы «Европейская», откуда был уволен «за неспособность». К этому периоду относится его знакомство с такими людьми, как Владимир Эльснер и Бенедикт Лившиц, художники Александр Осмеркин, Казимир Малевич, Марк Шагал, Натан Альтман, Золотаревский. В 1913 году Вертинский, в надежде сделать себе литературную карьеру, переехал в Москву, где выступал в литературных и драматических сообществах, в том числе в качестве режиссёра («Балаганчик» А. Блока), работал в ателье А. Ханжонкова, сблизился с футуристами и познакомился с Маяковским, которым восхищался, а футуристы, по мнению Вертинского, «эпатировали буржуа, писали заумные стихи, выставляли на выставках явно издевательские полотна и притворялись гениями».
В Московский Художественный театр Вертинского не приняли: экзаменатору — самому К. С. Станиславскому — не понравилось, что экзаменующийся плохо выговаривает букву «р». Вертинский начал выступать на сцене Театра миниатюр на Тверской. Его первый номер «Танго»: на сцене в эффектных костюмах танцевали прима-балерина и её партнер, а Вертинский, стоя у кулис, исполнял песенку-пародию на происходящее. Премьера имела успех, и начинающий артист удостоился одной строчки в рецензии «Русского слова»: «Остроумный и жеманный Александр Вертинский». Кинодебют Вертинского состоялся в 1913 году в фильме «Обрыв». Здесь Вертинский познакомился с Иваном Мозжухиным, с которым потом дружил долгие годы.
Во время Первой мировой войны он добровольно отправляется на фронт и служит на санитарном поезде под именем брата Пьеро. Вернувшись с фронта, Вертинский продолжит сниматься в кино. Тогда же он познакомится с Верой Холодной и приведёт её к Ханжонкову. Он будет очарован будущей «королевой экрана» и даже напишет для неё посвящение.
«Ваши пальцы пахнут ладаном»
https://www.youtube.com/watch?v=Y8fKK8gk3tY
Продолжатся и выступления в Театре миниатюр с программой «Песенки Пьеро». Вертинский будет выходить на сцену загримированным в костюме Пьеро под мертвенным, лимонно-лиловым светом рампы.
«Сероглазочка»
https://www.youtube.com/watch?v=eFUcaDAE07M
«Джимми-пират»
https://www.youtube.com/watch?v=sNJViVcW-A4
«Маленькая балерина»
https://www.youtube.com/watch?v=3FudET72ttU
В своих песенках он «стремился показать, что никем не понятый, одинокий человек беззащитен перед лицом огромного безжалостного мира». Отойдя от традиций русского он «предложил эстраде другую песню, связанную с эстетикой новейших течений в искусстве и культуре, и, прежде всего, авторскую художественную песню». Вертинскому удалось создать новый жанр, которого ещё не было на русской эстраде. «Я был больше, чем поэтом, больше, чем актером. Я прошел по нелегкой дороге новаторства, создавая свой собственный жанр», — говорил сам Вертинский. В конце 1917 года Вертинский гастролировал по югу России, потом вернулся в Киев, сменил костюм Пьеро на фрак, написав один из самых известных романсов.
«То, что я должен сказать»
https://www.youtube.com/watch?v=1SuBwCqoB5g
Последним городом России для Вертинского станет Севастополь. После начнутся долгие годы эмиграции. Константинополь, Бухарест, Кишинёв, Варшава, Сопот, Берлин, Париж. Были и концерты, и гастроли, записи пластинок, издание сборников, но было и пение в ресторанах: «Все наши актёрские капризы и фокусы на родине терпелись с ласковой улыбкой. Актёр считался высшим существом, которому многое прощалось и многое позволялось. От этого пришлось отвыкать на чужбине. А кабаки были страшны тем, что независимо от того, слушают тебя или нет, артист обязан исполнять свою роль, публика может вести себя как ей угодно, петь, пить, есть, разговаривать или даже кричать».
«Пани Ирена»
https://www.youtube.com/watch?v=8_0MrN1beCM
«Концерт Сарасате»
https://www.youtube.com/watch?v=fEROLXmIFS0
«Танго Магнолия»
https://www.youtube.com/watch?v=KJlISXZw3fM
«Моя Франция — это один Париж, зато один Париж — это вся Франция! Я любил Францию искренне, как всякий, кто долго жил в ней. Париж нельзя было не любить, как нельзя было его забыть или предпочесть ему другой город. Нигде за границей русские не чувствовали себя так легко и свободно. Это был город, где свобода человеческой личности уважается… Да, Париж… это родина моего духа!»
(А. Вертинский)
Он был знаком и общался — иногда очень накоротке — с мировыми знаменитостями и практически легендами: великими князьями Дмитрием Павловичем и Борисом Владимировичем, европейскими монархами Густавом, королём Швеции, принцем Уэльским, знаменитостями сцены и экрана Чарли Чаплином, Марлен Дитрих, Гретой Гарбо. В эти годы Вертинский сдружился с Анной Павловой, Тамарой Карсавиной, а с Иваном Мозжухиным — и дружба, и сотрудничество в кино. Близкая дружба связала его на долгие годы и с Фёдором Шаляпиным. В 1933 году Вертинский покинул Францию и отправился по ангажементу в Ливан и Палестину. Концерты в Бейруте, Яффе, Тель-Авиве, Хайфе, Иерусалиме, встречи с давними знакомыми. В Иерусалиме Вертинский выступил перед семитысячной аудиторией, которая принимала его очень тепло. А потом была Америка — Нью-Йорк, Сан-Франциско, Голливуд, предложения сняться в кино, концерты.
«Марлен»
https://www.youtube.com/watch?v=2ZAuqITYj0E
Несмотря ни на что, Вертинский хотел вернуться в Россию и неоднократно обращался в советские представительства с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Неудачно. И «Чужие города» именно его песня и его слова.
https://www.youtube.com/watch?v=dYqFqb4zD50
В 1935 году Вертинский перебрался в Харбин, а потом в Шанхай. Это путешествие определило его дальнейшую судьбу. Там он встретил очень молодую и прекрасную Лидию Циргвава, свою последнюю горячую любовь и впоследствии жену. Разница в 35 лет не помешала ничему. Из Шанхая семье Вертинских разрешили вернуться домой, в Россию, а вернее в Советский Союз. Нельзя сказать, что власти не благоволили Вертинскому, поговаривали, что Сталину нравилось его пение. Семье дали квартиру в Москве, Вертинскому дали возможность гастролировать. То, что чиновники нещадно эксплуатировали его, говорит только о том, что артист был очень известен и популярен. Но жизнь была совсем несладкой, уже немолодой Вертинский колесил по огромной стране, выступал часто в неприспособленных и холодных помещениях, давал по два концерта за вечер и зарабатывал на жизнь семье — красавице жене и двум маленьким дочкам. Его стихов не издавали, пластинок не выпускали, но в кино он всё-таки снимался и даже получил Сталинскую премию. За год до смерти Вертинский писал заместителю министра культуры: «Где-то там: наверху всё ещё делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. Обо мне не пишут и не говорят ни слова. Газетчики и журналисты говорят: «Нет сигнала». Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! Меня любит народ (простите мне эту смелость). Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну, я заканчиваю третью тысячу концертов». Умер артист на гастролях 21 мая 1957 года от острой сердечной недостаточности в ленинградской гостинице «Астория».
В своей книге он писал: «Я прожил за границей двадцать пять лет. Я жил лучше многих и прилично зарабатывал. В моих гастрольных поездках по белому свету я останавливался в первоклассных отелях, спал на мягких постелях, окружённый максимальным комфортом. И двадцать пять лет мне снился один и тот же сон. Мне снилось, что я, наконец, возвращаюсь домой и укладываюсь спать на… старый мамин сундук, покрытый грубым деревенским ковром. Неизъяснимое блаженство охватывало меня. Наконец, я дома! Вот, что всегда значила для меня родина. Лучше сундук дома, чем пуховая постель на чужбине».
Я сегодня смеюсь над собой.
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки наивной, смешной.
Я устал от белил и румян
И от вечной трагической маски,
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман.
Я сегодня смеюсь над собой:
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой.
https://www.youtube.com/watch?v=WMdGCQxbXSs
Жизнь артиста очень многообразна и насыщена, есть в ней взлёты и падения, есть золотые и чёрные страницы, есть то, чем хочется гордиться, а что хотелось бы не вспоминать. Были в книге и такие строки: «Многое я помню ясно и отчётливо, но многое стёрлось в памяти. Что же осталось? Лоскутки… Маленькие разноцветные лоскутки… Обрывки, клочки минувшего, обрезки и остатки. Ну что ж… Ведь из лоскутков можно сшить, например, одеяло. Или даже ковёр! Правда, он будет пёстрым, но и вся жизнь моя была пестра. Приукрашать и облагораживать прошлое, подгонять то, что сберегла память, под сегодняшние уже зрелые взгляды и понятия мои мне не хочется».
В заключении приведу ещё одну песню. Эту песню Александр Николаевич Вертинский исполнял много раз, и хотя не он автор, но поётся в ней вся жизнь этого необычного человека.
«Дорогой длинною…»
Литературная Гостиная
Автор рубрики: Иванна Дунец
19 сентября 2021
Друзья,
представляю вашему вниманию эссе одного из членов Жюри предстоящих Чтений «Искусство русской эмиграции» — Игоря Филатова. И да. Это будут истории о музыке, таланте и русских эмигрантах. А через неделю 27 сентября начнётся приём ваших эссе в Чтения. Вдохновения всем и хорошей Гостиной! Встречайте,
Игорь Филатов
«Две жизни»
|эссе|
Две истории, в которых, как в каплях воды, отразились противоречия советской эпохи. Теперь, по прошествии времени, ясно, что это была великая, уникальная эпоха. Её реалии и мифы долго будут будоражить умы последующих поколений, а её уроки должны пригодиться будущему. Эти истории — судьбы людей, каждый из которых прожил две жизни. Они хотели свободы, как они её понимали, и они её добились, но, возможно, слишком высокой ценой.
История первая. «ЛАРИСА МОНДРУС»
Эта певица — одна из самых ярких звёзд эстрады 70-х. Её голос очень своеобразного тембра, её манеру пения и интонации нельзя было ни с кем перепутать. На ней словно лежал флёр чего-то экзотического, заграничного — «оттуда». Многие в то время с большим или меньшим успехом пытались копировать западные образцы, срочно переведённые на русский язык. Мондрус пела свой репертуар, никому не подражая — в этом не было необходимости. Она просто от природы была такой — не такой, как все. Может быть, отчасти из-за того, что родилась в Казахстане (в Джамбуле), а детство и юность провела в Риге, куда сразу после войны переехали её родители. Но главное — природный дар, который даётся свыше.
В начале в её карьере всё было, как по нотам: музыкальное училище, Рижский эстрадный оркестр, муж — дирижёр и аранжировщик оркестра Э. Шварц (кстати, одноклассник Раймонда Паулса). Затем приглашение в Москву, работа в оркестре Эдди Рознера, потом — Московский Мюзик-холл, с которым начались уже и зарубежные гастроли.
И далее всё было прекрасно: съёмки в «Голубых огоньках», в кино, песни-хиты, пластинки огромными тиражами, гастроли, муж-продюсер, формирующий образ и отвечающий за карьеру. Она просто была обречена на успех!
Я очень хорошо помню, как сам ещё ребёнком сидел у радиолы и вслушивался в волнующий голос, который пел: «Ходят волны на просторе, то ли поле, то ли море — синий лён». Он меня буквально завораживал, и не меня одного — эту песню постоянно заказывали в концертах по заявкам. То был первый хит Раймонда Паулса, и исполнила его Лариса Мондрус.
Синий лён (Р. Паулс, А Круклис)
Потом я увидел Мондрус по телевизору, и, хотя представлял её совсем другой, отнюдь не разочаровался. Не скажу, что я был её фанатом (мне то ли чего-то не хватало в её пении, то ли что-то мешало, да и сами песни были очень неравноценны), но я покупал все её пластинки. Мне очень нравилась её, как сейчас сказали бы, харизматичность.
Несомненно, она была незаурядным явлением и певицей от Бога, это было ясно с первого звука. При этом очень хорошо смотрелась. Я даже вычитал, что она первая на нашей эстраде стала пританцовывать во время пения. Тогда это было чуть ли не революцией. Вот Мондрус той поры — пританцовывающая.
Формула вечности (Э. Шварц — О. Гаджикасимов)
Для тех, кто ждёт (П.Аедоницкий — Л. Дербенёв)
На Земле всегда любовь права (А. Бабаджанян — С.Гребенников и Н. Добронравов)
А вот Мондрус поёт за кадром в очень популярных фильмах.
Белый пароход (П. Аедоницкий — И. Шаферан). К\ф «Опекун»
Проснись и пой (Г. Гладков — В. Луговой). К\ф «Джентльмены удачи»
Я девчонка (М. Фрадкин — Р. Рождественский). К\ф «Песни моря»
Не моя вина (М. Фрадкин — Р. Рождественский). К\ф «Песни моря»
Стоит только пробежать глазами фамилии авторов песен, которые пела Мондрус, и становится понятно, что какое-то время она была на самой вершине популярности. Она участница 4-х подряд новогодних Голубых Огоньков — случай беспрецедентный. А в одном из них поёт с самим Магомаевым!
Песня птиц (с Магомаевым) (П. Бюль-бюль оглы — О. Гаджикасимов)
Между прочим, Мондрус — первая исполнительница знаменитой песни «Билет в детство», которая больше известна в исполнении Эдиты Пьехи, тоже, кстати, певицы с имиджем как бы «оттуда». Если кто не знает, это американский шлягер «Greenfilds», для которого сочинил авторский текст Роберт Рождественский. В других источниках сказано, что эта песня переделана для Пьехи. Проверить не могу — за что купил, за то и продаю. Ну, это не так важно. Зато у вас есть возможность сравнить.
Вот так спела Мондрус:
Билет в детство (R. Dehr, T. Gilkyson, F. Miller — русский текст Р. Рождественского)
Мондрус была самобытна и совершенно не похожа на других. А ещё она была очень эмоциональна и радостна в пении. Я лично ценю, когда человек поёт и счастлив от самого процесса пения. Таких не много, большинство артистов на сцене работает.
Со временем Мондрус как певица стала более зрелой. У неё появились песни, которые не просто претендовали на модность, за ними стояли истории. А её необыкновенный голос, низкий, чувственный, придавал им особое обаяние и достоверность.
Ты за мной ходи, не ходи (Д. Львов-Компанеец — М. Танич)
Солнечная баллада (С. Пожлаков — Л. Лучкин)
Древние слова (Л. Гарин — Н. Олев)
Счастливая история закончилась в одночасье в 1971 году — после прихода в руководство Госкомитета по радио и телевещаниюСергея Лапина. «Новая метла» прошлась по спискам артистов, и был сделан вывод, что там слишком много «всяких Мулерманов», то есть артистов еврейской национальности. В итоге Мулермана и ещё нескольких эстрадных «звёзд» просто «закрыли». В том числе Мондрус.
Её сделали невыездной, лишили сольных концертов и теле эфиров. Основание — «слишком короткая юбка» и «идейно невыдержанный репертуар».
В 1973 году Мондрус с мужем решили уехать из страны. Вначале был Израиль — недолго, потом Германия — навсегда. Началась её вторая жизнь.
Тогда уехали многие, и мы знаем о бывших «звёздах», которые за границей становились, дворниками, таксистами, официантами, нянечками… Единицы сделали артистические карьеры, начав буквально с нуля. Лариса Мондрус — одна из этих немногих.
Уже через год она заключила контракт с фирмой Polidor Records, а в 1977 году её имя было в справочнике шоу-бизнеса на одной странице с Джеймсом Ластом. Она приобрела европейскую известность, много снималась и выступала со «звёздами» (например, с Карелом Готтом и Иваном Ребровым). Правда, теперь у неё был сценический псевдоним Larissa, и пела она несколько иной репертуар.
Мондрус — на немецком телевидении
«Разноцветные кибитки» и «Чёртово колесо»
Парадокс: на Родине она хотела быть «позаграничнее», когда же попала за границу, нужда в ней была только как в певице «a la russ». «Larissa from Russia» — вот таким было её амплуа. Около десяти лет продолжалась её, вполне успешная, карьера, которую она завершила вскоре после рождения сына.
Сейчас ей 77, она владелица обувного магазина в Мюнхене. Сын на русском языке не говорит, о том, кем была его мама в СССР, плохо представляет. По его словам, что-то знает, но для него это — неактуально.
После перестройки Мондрус несколько раз приезжала в Россию на какие-то съёмки по поводу чьих-то юбилеев. Выглядит неплохо для своих лет, а что у неё в душе — кто знает?
Я вот смотрю её клипы, и мне очень грустно! Она ведь не была ни антисоветчица, ни оппозиционерка. Она просто хотела петь свою песню и могла бы петь долго-долго на радость соотечественникам. Но. Родина, в лице глупого и очень самоуверенного человека, лишила её такой возможности. Кто возьмёт на себя смелость её упрекнуть? Только не я. Надеюсь, она ни о чём не жалеет.
Между небом и землёй (Л. Гарин — Н. Олев)
История вторая. «ЖАН ТАТЛЯН»
Всё то же: восходящая звезда, нерусское имя, западная ориентация, идейные разногласия (хотя никакой политики), отъезд и успешная карьера за границей. Но есть различия. Во-первых, мужчина, то есть априори более решительный и свободный в своих поступках. Во-вторых, ярче выражена идеологическая составляющая. В остальном, как под копирку. Родился в Греции, в 5 лет переехал в Советскую Армению. Окончил эстрадно-цирковое училище в Киеве. В 18 лет — солист Государственного эстрадного оркестра Армении. Вот он, наш герой — второй справа, самый молодой и красивый.
Вскоре Татлян переезжает в Ленинград, где начинает работать в Ленконцерте, создаёт свой оркестр, с которым исполняет песни собственного сочинения, которые быстро становятся популярными не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Конечно, этому способствуют теле эфиры.
Вот его «Голубой огонёк» — официальное признание «звёздности». Кстати, в этом клипе мы увидим мельком и Ларису Мондрус. Две карьеры и две судьбы шли практически параллельно.
Гитарово (К. Бронке — русский текст Ю. Батицкий)
Разве можно такого не заметить? И не влюбиться? Красавец-брюнет, длинные ресницы, баритон красивейшего тембра, лёгкий акцент, гитара, свобода и раскованность, словно он «оттуда», из «свободного мира». Кроме того, чем-то похож на Ихтиандра. Но ведь и песни красивые! «Фонари» — одна из моих любимых. Замечательная мелодия и на редкость лирическое настроение. В общем, и тут старт великолепный. Дальше — ещё круче. Он попадает в обойму Бабаджаняна во главе с Магомаевым! В короткий срок распродается более 50-ти миллионов пластинок, концерты, эфиры.
Лучший город Земли (А. Бабаджанян — Л. Дербенёв)
Море зовёт (А. Бабаджанян — Г. Регистан)
Капель (А. Бабаджанян — Р. Рождественский)
Осенний свет (Ж. Татлян — С. Льясов)
Надо понимать, что это было время, когда многим казалось, что «у них», на «загнивающем Западе», лучше всё: от автомобилей до песен. У нас — «Жигули» и «Запорожец», у них — «Мерседес» и «Ситроен»; у нас — квас и пирожки с капустой, у них — кока-кола и гамбургеры; у нас — «Течёт Волга» и «Обнимая небо крепкими руками», у них — «Pretty Woman» и «Come Together»; и самое главное, у нас — цензура и диктат, у них — свобода и демократия. Остального не буду касаться, всё очень спорно, но «ихними» песенками мы, по-моему, сами себе изрядно навредили.
Находясь на пике славы Жан в 1971 году эмигрирует во Францию. Причина — он «невыездной», а большой мир зовёт и манит его, он хочет в Париж.
Вот его этапы зарубежной карьеры: кабаре «Распутин», кабаре «Московская звезда», кабаре «Царевич», потом своё личное кабаре «Две гитары» в центре Парижа, возле Триумфальной арки. Значительная часть репертуара — армянские, цыганские и, само собой, русские народные песни.
Татлян быстро освоил французский язык, завёл важные знакомства. Среди друзей «звёзды» кино и эстрады: Мишель Мерсье, Шарль Азнавур, Лайза Минелли. Татлян даже представлял Францию на 200-летии США в Вашингтоне. А вскоре заключил 5-летний контракт с «Империал Палас», одним из лучших казино Лас-Вегаса, по условиям которого он пел 180 дней в году. Как пишут, это единственный подобный случай с выходцем из России.
А в Советском Союзе было приказано о нём забыть. Все записи были уничтожены. То, что осталось, сохранено тайком, по личной инициативе архивных работников.
Как всё похоже! И как грустно и в этом случае! Просто послушайте и посмотрите на Жана Татляна в ранге международной звезды. Особо и обсуждать нечего, всё и так понятно.
Родине он оказался не нужен, а на Западе пригодился. Конечно, он многое потерял, но потеряла и Родина.
В те же годы по тем же причинам уехали уже упомянутый Вадим Мулерман, Эмиль Горовец, Нина Бродская, Аида Ведищева — все великолепные артисты. А вместо них с перестройкой у нас появились Михаил Шуфтинский, Вилли Токарев, Любовь Успенская. Такой вот культурный обмен.
Само собой, в постперестроечные времена Татлян приезжал в Россию: по старой памяти.
Приезжал и по делам: уже несколько лет Жан Татлян выпускает уникальный на российском рынке продукт — сухие соусы «Татако». На выставке Агрорусь в 2017 году соус «№11 Боровик» получил золотую медаль.
Но те, кто его знают и любят, будут вспоминать, конечно, таким:
Осенний блюз (А. Тертерян — А. Вердян)
Анонс Чтений
Чтения «Искусство русской эмиграции»
|литературный жанр — эссе|
Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.
Ах, что вы говорите — дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок.
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке. Без чемоданов.
Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
над родиной деревья поднимают.
Все кончено. Не стану возражать.
Ладони бы пожать — и до свиданья.
Я выздоровел. Нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.
Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.
Как будто бы я адрес позабыл:
к окошку запотевшему приникну
и над рекой, которую любил,
я расплачусь и лодочника крикну.
(Все кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
холодным ветром берега другого.)
Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подъезд,
я к берегу пологому причалю.
Иосиф Александрович Бродский
«Кто не поверит, что такие фантастические вещи случаются в нашей обыденной действительности и теперь, тот пусть справится с биографией всех русских настоящих эмигрантов за границей…»
Федор Михайлович Достоевский
« Бесы», 1872 год
Друзья,
спешу порадовать вас отличной новостью. Чтения в этом году всё-таки состоятся. Но тема будет не одна из трёх, принимавших участие в голосовании в начале лета. Тема будет ещё фантастичнее по своей наполненности. Представляю вам её идею и название — Искусство русской эмиграции. Начало приёма работ я планирую на 27 сентября 2021 года.
О теме. Чтения пройдут в рамках исследований произведений (художественных, литературных, театральных, балетных, музыкальных и пр.), либо их авторов — деятелей искусств. Важно, что все, о ком (о чём) мы с вами будем рассуждать, должно иметь отношение только к трудам талантливых русских эмигрантов. Периоды эмиграций учитываются все. И более подробно, о произведениях искусств:
«Произведение искусства — это объект, обладающий эстетической ценностью; материальный продукт художественного творчества (искусства), сознательной деятельности человека. Понятие произведения искусства включает в себя произведения изобразительного искусства (живопись, декоративно-прикладное искусство, скульптура, фотография и другие); художественные литературные тексты (романы, повести, рассказы и прочее); архитектурный или ландшафтный дизайн; музыкальные композиции и импровизации; театральные постановки; балетные или оперные постановки; кинематограф; мультипликацию; а также все объекты, в первую очередь представляющие интерес с точки зрения своих художественных достоинств. Также есть попытки отнести сюда и некоторые иные виды творчества, к примеру, компьютерные игры или комплексы традиционных воинских искусств, в основе которых лежат философские, этические и психофизические аспекты совершенствования личности».
О жанре. Литературный жанр, неизменный в Чтениях — эссе. Ограничений по количеству знаков, по-прежнему, не будет. В Чтениях «Искусство русской эмиграции» примут участие работы, написанные только в жанре эссе. И помните главное. Важно рассказать читателям, почему ваш выбор именно таков? Почему именно об этом авторе или произведении искусства вы хотите написать эссе? Что побуждает вас обращаться к данному произведению искусства? Каким образом соприкосновение это повлияло на ваше мировоззрение? На написание эссе у вас будет три недели. Цитирование всегда мною приветствуется, но исключительно в пропорции 80/20, где 80% основного текста эссе, а 20% — цитаты. Более подробно о литературном жанре эссе и прошедших Чтениях вы можете прочесть здесь:
https://poembook.ru/blog/21542
https://poembook.ru/poem/1516962
И ещё. Призовой фонд предстоящих Чтений, по-прежнему, будет достойным, благодаря поддержке администрации Поэмбука. Модерация будет, по-прежнему, серьёзная. Если остались вопросы о теме, условиях участия и времени проведения Чтений «Искусство русской эмиграции», задавайте их в комментариях, я с радостью отвечу.
Всем вдохновения!
Литературная Гостиная
Автор рубрики: Иванна Дунец
06 июня 2021
Морис Дрюон
«Тисту – мальчик с зелеными пальцами»
|детская сказочная повесть, 1957|
Любите ли вы настолки, как люблю их я? Но, если честно, мне было сложно представить, что при помощи какой-либо настольной игры можно воплотить в жизнь строки удивительно-недетской детской книги. Итак, речь в сегодняшнем выпуске Литературной Гостиной пойдёт о Франции, писателе а-ля исторические персоналии и обыкновенном чуде.
После возобновления работы театров, музеев и различных творческих площадок, о чём ещё можно было мечтать, как не о походе в театр? Поэтому, в первую же представившуюся возможность лицезреть хоть какой-нибудь спектакль в выходные дни здесь и сейчас, выбор мой, из малой толики предложенных, пал на Мориса Дрюона и его Тисту. Сомневалась? Да. Прочитала аннотацию. Не нашла отзывов. Влюбилась в афишу. И между рассказами О. Генри и повестью М. Дрюона выбрала зелёного Тисту. Интуитивно. По-детски, наивно. И, как оказалось, в яблочко. Зелёное такое, кисло-сладкое, дарующее душе жизнь, а не сказочную смерть.
Из аннотации к спектаклю ТЮЗа «Тисту – мальчик с зелеными пальцами» по повести М. Дрюона (режиссёрЕкатерина Костина):
«Спектакль по редкой для домашних библиотек, замечательной книге французского писателя Мориса Дрюона «Тисту - мальчик с зелёными пальцами» возник из эскиза, представленного в рамках авторского проекта актёров ТЮЗа «Дыши свободно. Дети». Зрителей поразила и тема, к которой обращаются писатель, а затем и режиссёр Екатерина Костина; и способ, который выбрали постановщики, чтобы выстроить разговор с залом. На сцене разворачивается игра, где пешками становятся живые люди. И только ребенок, мальчик по имени Тисту, способен показать взрослым, насколько это жестоко и бессмысленно. Работу над спектаклем решили продолжить, заручившись поддержкой и разрешением наследников Мориса Дрюона. «Наша история для всех, — говорит режиссёр спектакля Екатерина Костина. — Ведь то, чего не понимает Тисту, не понимаем и все мы. Простое, наивное средство от зла откроет нам история Тисту. Иногда природный дар ребенка может остановить даже войну. Бесхитростно, наивно маленький человек может объяснить взрослым, что представляет истинную ценность. Таким даром обладал Тисту — удивительный мальчик, с «зелёными» пальцами, способными превратить в цветущий сад всё, к чему он прикоснется. Его отец делал оружие и не подозревал, что однажды жизнь круто поменяется, потому что его сын — настоящий волшебник…»
Сразу скажу, что книгу перед спектаклем я не прочла. Намеренно. Не читала её и до премьеры спектакля. Выглядела я, словно белоснежный лист бумаги. Никакого прошлого. Никакого настоящего. Никаких ожиданий. Только одно — Р А Д О С Т Ь, что все эти, отобранные пандемией возможности (а одна из главных: быть сопричастным новому в культурном пласте человеческой жизни), возвращаются в нашу такую другую жизнь. Итак, радость. Потом волнение. Отсутствие продажи программки на входе. Тётушки в масках, белоснежно-кружевных блузах с термометрами в руках. Закрытый буфет. Разные зоны ожидания. Из привычного только одно – работающий, как часы, гардероб театра. И каково же было моё удивление, когда всех зрителей проводили на сцену. Да-да. Зрительный зал оказался абсолютно пустым. Он остался где-то там внизу, там, где ты просто лицезреешь, но не являешься частью действа. Огромная сцена на целый час стала единым пространством волшебства под названием И С К У С С Т В О здесь и сейчас. Жизнь порой преподносит сюрпризы.
Из биографии писателя Мориса Дрюона:
«Французский писатель Морис Дрюон родился 23 апреля 1918 года в Париже. Его семейные корни уходят в Лангедок, Фландрию, Бразилию и Россию. Публиковаться начал в восемнадцать лет, выступал с обозрениями в литературных журналах. Во время Второй Мировой войны был офицером кавалерии. После поражения Франции он перебрался в зону Виши, и в Монте-Карло опубликовал пьесу «Мегарей». Принимал участие в Движении Сопротивления, а в 1942 году Дрюон через Испанию и Португалию пробирается в Лондон, где вступает в ряды «Свободной Франции». До конца войны Дрюон был военным корреспондентом, а с 1946 года он целиком посвятил себя литературной карьере. В 1948 году Морис Дрюон публикует первый роман трилогии «Сильные мира сего», принесший ему Гонкуровскую премию. В «Сильных мира сего» реалистически воссозданы эпоха между двумя войнами, история нравственной и политической деградации правящей касты, приведшей Францию к Мюнхенскому соглашению 1938 года и национальной катастрофе 1940 года. Мировую славу, однако, ему принесли остросюжетные исторические романы, составившие семитомный цикл «Проклятые короли», написанные и изданные в период с 1955 по 1977 годы. В декабре 1966 года Морис Дрюон был избран членом Французской академии. В 1970-х-1980-х годах писатель активно занимается политической деятельностью: был министром культуры Франции при президенте Помпиду, затем в 1978 году избрался депутатом Европейской парламентской ассамблеи, занимал пост президента Ассоциации лауреатов Гонкуровской премии. С 2007 года он был старейшим по времени избрания членом Французской Академии, ведал вопросами развития литературы и различных видов искусства, изданием академического словаря. Его заслуги перед родиной отмечены несколькими французскими наградами, в том числе Большим крестом ордена Почетного легиона. Скончался Морис Дрюон в своей парижской квартире, не дожив немногим более недели до своего 91-летия…»
Когда читаешь биографию писателя, начинаешь понимать, откуда берётся в его словах, невыносимая порой, проникновенность. Только человеку, прошедшему через подобные испытания, не нужно подбирать слова, чтобы выразить боль и трагедию. Но, как же выбранный инструмент? Почему именно – детская повесть? Ответ для меня очевиден. Помните, из каких источников в нашем детстве мы узнаём о борьбе добра и зла? Из сказок. Наши родители, бабушки-дедушки читают нам невероятные истории преодоления, борьбы, побед и поражений, которые так ясно открывают простые истины: будь добр и вежлив, помогай людям, сумей распознать настоящее от ложного, будь честен и открыт, добро и правда всегда побеждают. И ребёнок верит. И старается. И понимает, что выбор всегда происходит в сиюминутном отрезке «здесь и сейчас». И даже, если он ошибся, мир вокруг всегда даст ему шанс попросить прощение и всё исправить. Но потом ребёнок взрослеет. И узнаёт, что есть понятие «компромисс». С собой. С миром. С людьми. И ещё множество подобных важно-неважных взрослых вещей. Но главными из них становятся – В З Г Л Я Д Ы.
Из повести М. Дрюона «Тисту – мальчик с зелёными пальцами»:
«Тисту — имя диковинное, которое не сыщешь ни в одном календаре, как во Франции, так и в других странах. Ведь святого Тисту вообще никогда не существовало. Но как бы то ни было, жил когда-то на свете маленький мальчик, которого все называли Тисту. Всё это, конечно, нужно объяснить. В один прекрасный день, сразу же после появления его на свет, когда размером он был не больше домашнего хлебца в корзине булочника, его крестная мать в платье с длинными рукавами и крестный отец в черной шляпе принесли этого младенца в церковь и заявили кюре, что нарекают его именем Франсуа-Батист. Именно в этот день вместе с другими многочисленными новорожденными младенец этот принялся всячески протестовать, истошно вопить и даже побагровел от натуги. Но взрослые, которые ничего не смыслят в протестах новорожденных и упорно отстаивают уже готовые взгляды, заявили с невозмутимой уверенностью, что отныне ребенок будет именоваться Франсуа-Батистом. Потом крестная мать в платье с длинными рукавами и крестный отец в черной шляпе уложили его в колыбель, и тут произошла одна удивительная вещь. Взрослые почему-то не в силах были величать его на своем взрослом языке полным именем, а сразу же принялись его звать Тисту…
… Всё это без труда доказывает, что готовые взгляды не слишком-то хороши и что взрослые просто не способны распознать наше имя, да и не только имя. Несмотря на их вечные уверения, будто всё на свете им известно, они даже и не ведают, откуда мы взялись, почему мы здесь, в этом мире, что нам надлежит тут делать. Если уж нас произвели на свет лишь для того, чтоб в один прекрасный день мы стали взрослыми, то с возрастом готовые взгляды легко и прочно укладываются в нашей голове. Взгляды эти, давным-давно придуманные и узаконенные, изложены в книгах. Следовательно, постигая их во время чтения или же просто внимательно слушая рассказы людей, которые много читали, можно довольно быстро превратиться во взрослого, похожего на всех остальных взрослых. Добавим еще, что на свете существует великое множество таких готовых взглядов, пригодных для всех случаев жизни, и это очень удобно, потому что их можно то и дело менять. Но если кое-кто из нас появляется на этой земле с какой-то определенной целью, если ему уготовано выполнить этот ни с чем несравнимый труд, то тогда ему приходится нелегко. Готовые взгляды, которыми другие пользуются с легкостью необыкновенной, отказываются прочно сидеть в нашей голове; они у нас влетают в одно ухо, а в другое вылетают, падают на землю и тут же разбиваются. Тем самым мы доставляем массу неприятных неожиданностей, прежде всего нашим родителям, а потом уж и всем прочим взрослым, которые удивительно цепко держатся за свои пресловутые взгляды. Именно так и произошло с тем самым маленьким мальчиком, которого нарекли именем Тисту, даже не испросив при этом его собственного согласия…»
Но вернёмся на театральную сцену. Детская настольная игра страшным образом преображает нереальный мир Дрюона в наши реалии. Взрослые люди кидают кубик. Совершают очередной ход. Думают. Считают. Просчитывают. Исполняют свои роли. Мамы. Папы. Врача. Садовника. Владельца завода. А маленький растерянный Тисту наблюдает. Верит, что, наверное, всё правильно. Но в какой-то момент его дар становится многим больше, чем он сам. И маленький волшебный Тисту прикасается к вашей душе пальцами отнюдь не по тому, что так должно, просто иначе не может. Потому что мир взрослых взглядов уже не властен над ним. И он пытается изменить взрослый мир. На сцене происходит самое обыкновенное чудо. Расцветают ирисы Ван Гога на огромном цифровом экране и заполняют всё ваше пространство. Они побеждают смерть, болезнь, войны. Цветы исцеляют взрослые души. Пешки становятся людьми. Звучит музыка.
«Тисту же продолжал совершенствовать своё искусство. Теперь он придумывал новые сорта цветов. Ему удалось сотворить голубую розу, каждый лепесток которой напоминал крохотный осколок иссиня-голубого неба; он вывел два новых вида подсолнуха: подсолнух цвета восходящей зари и подсолнух цвета пурпурно-медного заката…»
Я проплакала почти весь спектакль. На первых рядах на сцене сидели дети, которые плакали и смеялись с Тисту, словно он настоящий. Тисту, который находится от них всего в метре, не может быть не настоящим. И добро, которое преображает мир Тисту, выходит за рамки настольной игры. Оно оживает. Живёт в нас. Продолжается в наших детях. И сказка становится жизнью.
А что же Тисту? Пока я вам рассказывала о книге и спектакле, маленький волшебник построил самую настоящую цветочную лестницу, открывающую дорогу на небеса.
«Ветер врывался Тисту под рубашку и надувал ее парусом. «Надо покрепче держаться!» — решил Тисту и вновь полез наверх. Он думал, что дальше будет ещё труднее, но, как ни странно, подниматься становилось всё легче и легче. Ветер стих. Теперь неслышно было ни единого звука. Кругом царила безмолвная тишина. Словно далекое гигантское пламя, засверкало солнце. Земля казалась тенью, только тенью, и ничем иным. Тисту не сразу догадался, что лестница кончилась. Он заметил это лишь тогда, когда взглянул себе на ноги: был он босой, без любимых своих ночных туфель — значит, потерял их по дороге! Да, лестницы больше не существовало, и все-таки он поднимался наверх, поднимался без устали, без всякого труда. «Вот чудеса!» — подумал Тисту. И вдруг он нырнул в огромное облако — белоснежное, пенистое, шелковистое, в котором ничего нельзя было разглядеть. И Тисту навсегда исчез в том неведомом мире, о котором ничего не знают даже те, кто пишет разные истории…»
