МЕНЕ ТЕКЕЛ ФАРЕС. II.

[Двадцать лет спустя]

[2007, апрель]

 

…В тот день пришлось битый час бессмысленно проторчать в приёмной одного юриста, мутноватого но влиятельного субъекта по прозванию Валет. Тот как-то обещал посодействовать в одном пустячном, но щекотливом деле. Однако судя по тому, что из-за двери постоянно слышался чей-то раскатистый хохот и звяканье посуды, ждать предстояло долго.

 

Чтоб чем-то занять себя, он открыл глянцевый журнал с крикливым названием «Moscow Monthly Reporter». К концу, под рубрикой «Marketplace» и под заголовком «Наши за бугром» он прочёл: «Картина неизвестного русского художника продана за 720 тысяч евро».

 

Стало интересно. Принялся читать дальше:

 

«Газета «Кёльнер Штадт Анцайгер» упомянула, что на Арт-аукционе в Кёльне была сенсационно дорого продана картина неизвестного русского художника «The Invisible Man» [Невидимка]. Бывший владелец картины Владислав Каминский был скуп на комментарии, сказал, что картина попала к нему случайно, в силу, как он выразился, череды трагических обстоятельств. На вопрос, каких именно обстоятельств, Владислав Арнольдович ответил уклончиво: «Это давняя, печальная история, мне бы не хотелось её ворошить. То были трагические годы моей несчастной родины, много судеб и жизней было сломано. Я долго искал хоть какие-то следы этого незаурядного человека, но, увы, тщетно …»

 

Интереса история не представляла. Однако Иннокентий Дмитриевич, начисто забыв о неотложных делах, вдруг поднялся и, прихватив с собою журнальчик, вышел из приёмной, к удивлению секретарши. Он не сразу осознал, что прилив странного волнения, заслонивший все его нынешние дела, связан именно с этим журналом, вернее с репродукцией той картины, и что эта картина напрямую связана с той дымной полыньёй в памяти, мучившей его долгие годы.

 

Да дело даже и не в картине. Он увидел — улицу. Да, ту самую улицу. Улицу, которую он так много лет пытался выудить из чёртовой полыньи, да так и не выудил, потом столь же тщетно пытался её запихнуть обратно, да так и не запихнул. Улицу, которая запечатлелась, как отпечаток волны на речном песке.

 

Та самая улица. Приглушённо тихая, извилисто горбатая. Со странным названием «Ветряная». Вздувшаяся розово-сиреневая мостовая, задремавший на остановке жёлто-красный трамвай без пассажиров, старые двухэтажные дома с распахнутыми ставнями, цветущая сирень в крошечных оголённых палисадниках .Колонка, косо торчащая из мостовой, как неразорвавшаяся бомба. Газон со спутанными колтунами рыжей прошлогодней травы. В тени арки — понурый человек в серой, съехавшей на лоб шляпе, сидящий на футляре от аккордеона.

 

И — да! — тот самый дом. Его не видно, но он там, сразу за той овальной аркой с барельефом в виде виноградной лозы Слева — гостиница «Камелот». Справа — шашлычная с открытой верандой под названием «Манушак». И ещё — странный волнующий гул, какой бывал в детстве, из горловины витой морской раковины. «Как прост и прихотлив природы разум тайный…»

 

Воспоминания вначале хлынули разом, с ошеломляющей отчётливостью. Как тот трамвайный звоночек. Затем потекли мелкими ручеёчками. А затем — внезапное осознание, что как прежде ничего уже не будет.

 

И был вечер, и было утро. Он даже стискивал голову, словно силясь не то выдавить из памяти что-то ещё, недостающее, не то удержать то, что вернулось к нему, дабы не повернуло, оно, заплутавшись, обратно, в мутную глубь беспамятства. Он не слышал мышьего воркования, затем требовательного причитания и даже отчаянного всхлипывания жены за запертой дверью.

 

Вероника. Повзрослевшая девочка, смеясь, шагнувшая тогда к нему прямо из безымянного портрета в углу чужой квартиры. Тёмная история жизни, исполненная непроницаемой тайны, головокружительной красоты, благородства, лжи и бесчестия. Улица, которой нет, но которая была и осталась в нём багровым рубцом. Любовь, которая полыхнула так ярко, так слепяще, что он надолго потерял способность видеть и помнить.

 

***

Влад Каминский. Раскопал его блог. «У Камина». Большое фото мэтра. Одутловатое лицо, редкая бородка, брови торчком, рыжая шевелюрка с розовыми пролысинами. Водолазка под рубахой и непременный клетчатый шарфик вокруг шеи. Далее — картинная галерейка. Подчёркнуто скромный, но скрупулёзно подробный перечень заслуг и наград… Как же вы одинаковы, господа художники.

 

Никакого упоминания о кёльнском гешефте нет. В диалоговом окне, озаглавленном: «Спрашивайте — отвечу», Иннокентий написал: «Известно ли вам имя художника Виктора Уланова?» Ответа не последовало.

 

М-да, что ж вы творите-то, а, господа мастера культуры? Кто и когда из вас совесть-то извлёк так проворно и безболезненно? Вспомнился придушенно хрипловатый голос той странной женщины по имени Яна: «Сволочь же ты, Каминский. Дрянцо на блюде». Пожалуй, так. Но сейчас не об этом речь. Надо их найти. Всех, кто был тогда — Динка, Парфён, Яна… Но главное — Парфён. Или нет, сначала — Дина…

 

ДИНА

Отыскать Дину было непросто. После того памятного вечера она исчезла из виду. Да Иннокентий и не искал встречи.

 

Наконец он вышел на одну из её подружек, некую Альбину, глуповатую, злопамятную стерву. На Дину она всё ещё лелеяла какую-то многолетнюю ревнивую обиду, и потому долго ничего не желала говорить о ней. Наконец сдалась и сообщила, что Дина лет десять назад вышла замуж за литовца, укатила с ним в Клайпеду, потом развелась, пропала выплыла где-то не то в Голландии. Снова вышла замуж. После отнекиваний дала наконец её электронный адрес.

 

Переписка с Диной была долгой, путанной и бесплодной. Конспективно она выглядела так.

 

ИННОКЕНТИЙ: Я, собственно, вот по какому поводу. Ты ведь помнишь, наверное, Парфёна. Ну художника.

 

ДИНА: Привет, дорогой. Ну помню, конечно, как не помнить. У меня с ним интрижка была. Замуж за него собиралась. А ты чего вспомнил? Возревновал что ли? Не запоздало?

 

И.: Да нет. Тут другое. Хочу спросить: ты помнишь, мы однажды к нему зашли? В мастерскую.

 

Д.: Помню, конечно. Вы тогда сцепились не на шутку. Он хотел милицию вызывать, ты ему зуб сломал. Еле отговорила. А что?

 

И.: Помнишь, там была такая картина: девушка в синем платье, или сарафане? Она называлась «Портрет дочери».

 

Д.: Ещё бы. Помню, конечно. Вообще шедевр. Я просто онемела, когда в первый раз увидела. Только ты что-то путаешь. Нету у Парфёна дочери.

 

И.: Картина называется «Портрет дочери», и ты это знаешь не хуже меня.

 

Д.: Понятия не имею, о чём ты. Картина называется «Портрет незнакомки в синем». Даже не сомневайся.

 

И.: Дина, опомнись. Ведь ты же сама ходила с этим Парфёном к Виктору Уланову. Ты видела его дочь. Вы хотели ту картину купить, но не купили. Застопорилось. Помнишь, почему?

 

Д.: Кеша, что за бред ты несёшь! Мы с Никитой много где бывали, да. Но никакого Уланова, и дочери его я видеть не видела. Кто вообще тебе всё это наплёл?

 

И.: Рассказала Яна. Помнишь такую?

 

Д.: Яна?! Янка Крапивина? Ха! Так бы и сказал сразу. Нашёл кого слушать. Янка! Шлюха и алкоголичка. Было бы времени побольше, я бы тебе такого о ней понаписала…Слушай, выкинул бы ты из головы эту хрень дремучую. Шли их всех подальше от себя. Девушка на портрете — натурщица. И звать её НИКАК. Кстати, девчонка-то, по сути, так себе. Выглядит как шкодница-второгодница из многодетной пьющей семьи.

 

И.: И откуда ж столько спеси? : -)

 

Д.: Да пошёл ты.

 

***

Такая переписка. Через два дня пришло ещё одно письмо. Последнее.

 

Дина: Кеша, извини за резкость. Когда-то ты был мне симпатичен. Когда-то. Ты, правда, склонен был немного преувеличивать степень этой симпатии, но что было, то было. Именно и только поэтому я тебе сейчас пишу. Так вот, картина называется «ПОРТРЕТ НЕЗНАКОМКИ В СИНЕМ». Ты должен это понять и не искать иголку в стоге сена, потому как НЕТУ там иголки, а сплошь сено, сено, сено… И давай закончим на этом. Не влезай в это. Поверь, это для твоей же пользы. Всё. ПРОЩАЙ.

 

Иннокентий пытался было написать ещё, но почтовый сервер лаконично ответил, что, мол, ваше письмо не доставлено, потому что абонент Diane.orca-orcinus, по всей видимости, заблокировал вас. И весь разговор.

 

ПАРФЁН

А вот выйти на Парфёна было проще простого. Он был на плаву, и давно. Да он уже и не Парфён, а Никита Вадимович Берёзин. Заслуженный художник Российской Федерации. Депутат Законодательного Собрания, председатель Комитета по культуре и образованию. Выдвинут кандидатом в Госдуму от Руководящей Партии России. Заслуженного художника он получил за полотно «Звезда Поволжья». Девочка на картине трогательно походила на пятилетнюю Ренату, внучку Главы региона. Такие дела.

 

Хотел поначалу напроситься на приём, но узнал, что у него уже неделю как выставка в городском музее изобразительных искусств. Выставка называлась «Летние грёзы» и занимала целое крыло второго этажа музея. Иннокентий, не задерживаясь, прошёл всю эту череду и в самом конце он наконец увидел то, ради чего пришёл. Тот самый портрет. Он не был удивлён, был даже уверен, что его увидит, и увидит именно здесь, и именно в этом месте.

 

Ему вдруг стало удивительно легко и просторно. Настолько, что он даже не помнил, сколько простоял возле портрета, вбирая его в себя волнами. «Вот я и пришёл, Вероника», — произнёс он вслух и ничуть не удивился, что девушка на портрете улыбнулась ему. Улыбкой взрослой женщины. «Полуулыбка, полуплач». И ещё… И ещё ему показалось, что рядом с нею — тень кого-то, покуда вовсе незримого, но которого он непременно увидит. Слёзы…

 

— Она жива, — сказал он негромко, севшим от волнения голосом. — Она сейчас жива. Она где-то есть. Я не знаю, где. Господи, где?..

 

— Действительно. Она как живая, — вдруг услышал он за спиной шепоток.

 

Вздрогнув от неожиданности, он увидел позади себя старушку в синей кофте-самовязке, тренировочных брючках с начёсом, седые волосы круглым коконом прихвачены заколкой. Он заметил её ещё раньше, она сидела, близоруко сгорбившись, за низким треугольным стеклянным столиком и что-то старательно записывала в Книге отзывов. Рядом с ней лежала книжечка с закладками, похоже, какой-то поэтический сборничек. К углу возле двери прислонены пакет с кульками и свёртками и палки для скандинавской ходьбы.

 

— Я уже давно смотрю на вас, — старушка дружелюбно улыбнулась. — Вы так вдумчиво изучаете портрет… Ведь чудо же, согласитесь?

 

Она даже руками всплеснула.

 

— Соглашусь, — кивнул, и повторил: — Чудо. И она жива. Это точно.

 

— Так вот и я же говорю, — подхватила старушка. — Буквально как живая.

 

— Да не «как живая», — с досадой отозвался Иннокентий, — просто — живая. Теперь я знаю точно.

 

— Вы её знали? —поинтересовалась старушка, перестав улыбаться.

 

— Да, — отрывисто ответил Иннокентий. — давно.

 

— Странно. Никто не знает, а вы знаете. Вы точно не ошиблись? Я вот специально у Никиты Вадимовича интересовалась. Он отвечает — не помню. Была, говорит, какая-то натурщица. Мало ли их было. Ну и в самом деле, мало ли у такого художника бывало натурщиц. Что ж каждую по имени что ли знать?

 

— Так и сказал? Натурщица?!

 

Иннокентию стало душно. «Натурщица? Не помню?! Гнида он ваш Никита Вадимович! Гнида и мародёр!!!» — захотелось ему заорать и даже ударить по чему-нибудь кулаком. По стене, по столу. Однако сдержался.

 

— Это не натурщица. Это дочь художника. Вероника.

 

Тут старушка разразилась долгим, шуршащим смехом.

 

— Ну я же говорю, ошиблись. У Никиты Вадимовича нет дочери. И не было. Был сын, но он умер. Осложнение после кори…

 

— Да причём тут, чёрт возьми, Никита Вадимович! — взорвался Иннокентий. — Вероника — дочь автора картины. Настоящего автора, понимаете? Картина называется «Портрет дочери Вероники». Написана в 1983 году…

 

Лицо старушки стало белокаменным. Бескровный рот превратился в скобки.

 

— А я повторяю, вы ошиблись, — проговорила она тихо и чеканно. — Автор картины Никита Вадимович Берёзин. И называется картина: «Портрет незнакомки в синем». Вот убедитесь!

 

Она повелительно ткнула пальцем в сторону таблички под картиной, словно требуя преклонить перед нею колени. «ПОРТРЕТ НЕЗНАКОМКИ В СИНЕМ».

 

В правом нижнем углу картины вместо прежней у-образной виньетки красовалась ветвистая закорюка, вначале которой возвышалась буква, напоминающая греческую «».

 

— Ну вот! — умиротворяюще рассмеялась старушка. — Убедились?

 

— Убедился, да, — пробормотал Иннокентий. — Ты всё-таки сделал это, Парфён. Интересно, что ж ты ещё сделал?

 

— Что вы сказали? Я не поняла, — лицо старушки вновь стало настороженным и встревоженным. — Какой Парфён?!

 

— Что я сказал… — Иннокентий тяжело перевёл дух, — Я сказал, что этот ваш Берёзин — вор и негодяй.

 

— Да как вы смеете! — Старушка просто-таки задохнулась от негодования. — Я искусствовед со стажем, я заслуженный работник культуры, я Никитушку знаю с его юности! А вы… Кто вы такой вообще?!! Мне охрану вызвать?!

 

— Искусствовед?! Тогда скажите, когда была создана картина? Под всеми картинами — дата написания. А здесь — ничего. Мастер ещё не определился?

 

— Какое ваше дело?! Это совершенно не ваше дело!.. Это его последняя работа и он просто не успел. Чего вы вообще хотите?!

 

— Это ещё как моё дело. Чего хочу? Хочу понять, отчего вы все лжёте? Все до одного. Последняя работа? Да вы гляньте, искусствовед, этой картине уж точно не меньше двух десятков лет! Там, на обороте должно быть написано — 20 сентября 1983 года. А давайте просто посмотрим…

 

— Охрана!!! — старушка вдруг резво подскочила к картине, вытянула руки, словно заслоняя её от посягательств, и заголосила громким, звенящим фальцетом. — Немедленно вызывайте милицию! В здании дэбошир и преступник!

 

— А я уж вызвал, Мирослава Марковна, — улыбчивый охранник закрыл проём квадратным своим туловом в униформе. — Они уж и подъехали. Так что, гражданин, лучше оставайтесь на месте и не усугубляйте.

 

Минуты не прошло, как у выхода монументально нарисовались аж два таких же плотных, улыбчивых милиционера.

 

— Дебоширим? — нахохлился один из них и ощутимо взял его за локоть. — С нами придётся проехаться. А приличный такой с виду.

 

Он хотел добавить что-то ещё более внушительное, но у него застрекотал телефон. Он глянул дисплей, что-то хмыкнул, неопределённо кивнул второму милиционеру и вышел в коридор. Вскоре, однако, вернулся.

 

— Короче, так, сержант, произнёс он недовольным голосом. — Этого перца сейчас отпускаем. Дело-то копеешное: не дебоширил, матом не высказывался, имущество не портил. Трезвый опять же.

 

— То есть как не дебоширил?! — гневно верещала старушка. — Натурально дебоширил! Ведь подумать только, посмел…

 

— Короче, гражданин Евграфов, — не слушая её продолжал Первый милиционер. — Идите сейчас домой. Бога благодарите, что Никите Вадимычу сейчас скандал не нужен. Выборы на носу. Но учтите: ещё раз учудите такое — сядете. И не на пятнадцать суток. У нас над каждым человечком статья висит. У нас ведь младенчик народился — а над ним уже и статья готовая. Всё ясно?!

Иннокентий молча кивнул и, отодвинув плечом охранника вышел.