ГЛАВА 4 СУРОВЫЕ ДНИ

И молю, чтобы Бог проявил свою милость

И молю, чтобы я позабыл

Все, над чем слишком долго душа моя билась

Чтобы слишком понять

Ибо я не надеюсь вернуться опять

И твержу это, чтобы

Завершенное не начиналось опять

Чтобы к нам судия проявил свою милость…

Томас Стернз Элиот. Пепельная среда

 

 

Натали лишь на секунду ощутила легкость стремительного падения, а потом ей показалось, что она со всей скорости врезалась телом в беспросветную тьму, словно в гладь бескрайнего гематитового океана. Соприкоснувшись с темной поверхностью, девочка вызвала небольшой всплеск и тут же почувствовала, как ударяется об жесткое бессердечное дно, словно она упала в бассейн, из которого выкачали почти всю воду. Тьма брызгами взлетела вверх и густой кофейной жижей заструилась по телу. Натали с удивлением обнаружила, что ее руки, ноги и грудь раскололись, а темная жидкость выливается из ее, как оказалось, полого тела.

«Я кукла, всего лишь керамическая кукла…»

Сознание Натали резанула неприятная до остроты ножа мысль: оказывается, все это время она была куклой, простой фарфоровой куклой. Ей стало на секунду очень грустно и даже немного обидно.

Девочка лежала некоторое время совершенно неподвижно, без возможности, да и без особого желания шевелиться. В полном молчании смотрела на то, как вокруг валяются отколовшиеся от ее тела кусочки-черепки, и около них струится из образовавшихся на коже разломов темная смолянистая вода. Она текла и постепенно превращалась в миниатюрные потоки, которые охватывали черепки, словно медленно струящиеся воды реки лениво обнимают острова; затем потоки незаметно исчезали, сливаясь с общим пространством темноты. Натали подумала, что теперь, когда она упала и разбилась, тьма выливается из трещин на ее теле и наконец-то смешивается с мировой тьмой. Странно, она и не предполагала, что кто-то уже наполнил ее тьмой, возможно, и сама могла это сделать? Или не могла? Впрочем, она умерла, и это уже не важно, неважно даже то, что она умерла, ведь она ничего не чувствует. Натали лежала и с сожалением размышляла, почему же она раньше не догадалась, что она кукла? Ведь это так ясно, все ее беды, радости, хорошие и плохие дни... И все-таки она умерла?

«Я умерла? Умерла? Умерла?.. Умерла. Скорее всего. Такая худенькая. Наверное, от голода».

До Натали вдруг дошло, что последние слова родились не в ее голове, а где-то рядом. Она почувствовала болезненный тычок в спину. Пространство вокруг нее потекло, помутнело и в мгновение померкло. Вместе с кромешным мраком пришло ясное ощущение, что надо открыть глаза.

«Как же, разве до этого они были закрыты?.. Наверное, она чем-то болела».

Последняя фраза опять принадлежала не Натали – это был голос откуда-то сверху и со стороны. Почувствовав еще один неприятный тычок, она все же открыла глаза и обнаружила себя лежащей плашмя на животе на площадке из грубо отесанных камней. Сухая колючая трава, проросшая между стыков булыжников сотней острых стебельков, болезненно врезалась в ее ноги и руки. Ее голова лежала на боку, и взору девочки представились какие-то здоровенные крепкие ноги, обутые в сандалии на тонких ремешках.

- Папа, она шевелится!

- Да брось ты, это же не червь. Чего вопишь? – произнес глубоким мужским басом владелец сандалий.

Голос, говоривший до него, напоминающий детский, продолжил кричать на более высоких тонах:

- Она открыла глаза! Папа, осторожней, а вдруг внутри нее червь!

Еще лежа, не поднимая головы, Натали ощутила, как вокруг нее в теплом воздухе витают различные знакомые и не очень запахи: какой-то травы, чего-то сладковатого, песка и ветра, даже находившийся под ее носом камень пах, правда, он пах обычным камнем, но, тем не менее, девочка осознала, что привычные ощущения возвращаются, мир вокруг стал оживать, приобретая звуки запахи и цвета.

- Спокойно, Миоломиа, нет в ней никого, я же тебе показывал личинок...

- Ага, но только мертвых, - с сомнением произнес детский голос.

- Не будь глупышкой, нет в ней червей, разве что черви могли напасть на ее семью. Это возможно, да. Неизвестно, сколько она здесь лежит, и если она совсем одна, ей надо помочь.

Сандалии зашаркали, и перед взором девочки предстало колено и мощное бедро, состоящее все из крупных рельефных мышц, заканчивающихся плотными тугими, как резиновые ленты, сухожилиями, мышцы были до того крупные, что на них отчётливо проступала сеть мощных пульсирующих вен. За бедром показалась такая же голова, тоже с выделяющимися мышцами на лице и синими полосками вен. Лицо, несмотря на свою страшную бугрообразность и суровость, смотрело мягким обеспокоенным взглядом серых и, как Натали показалось, чуть печальных глаз.

- Живая?

Натали приподняла голову и попыталась ответить, но пересохшее горло выдало невнятные звуки. Дышать было тяжело, грудь ныла при каждом вздохе: очевидно, сильно ударилась об эти камни. Испытывая боль и ломоту во всем организме, она, поддерживаемая за плечо незнакомым мужчиной, села. Голос наконец-то появился, язык шершавой бумагой зашевелился во рту.

- Я живая, хотя все болит ужасно.

Натали скривила мину. Ребра сопротивлялись каждому ее вздоху, не желая раскрываться без болезненных ощущений. Она потрогала с разных сторон руками голову, как будто сомневалась, цела ли она.

- Родители? Близкие? Хоть кто-нибудь? Ты была с караваном?

На все вопросы Натали отрицательно покачала головой, ещё не совсем соображая, что от нее хотят.

- Здесь у меня никого нет.

- Ясно.

Тут послышался детский голосок:

- Твоих родителей съели черви? Ты давно здесь лежишь? Папа говорит, что, судя по одежде, ты из южных городов, из семьи танцовщиц. Кстати, это я тебя нашла, думала, ты умерла, я тебя даже потыкала пикой, древком, разумеется, но ты не шевелилась. Я точно думала, что ты умерла, но ты такая странная, красивая, хотя страшно худая, поэтому я папу позвала. Думала, вдруг в тебя личинки отложили, но если бы они в тебя отложили, то ты не могла бы двигаться...

Говорившая почти скороговоркой девочка небольшого роста стояла за спиной у мужчины в паре метров, правда, девочкой ее назвать можно было с некоторой натяжкой: она представляла собой миниатюрную копию своего отца. Хотя в ее телосложении и угадывались детские черты, но огромные мышцы, все те же покрывающие тело выступающие вены, широкие плечи, мускулистые руки и ноги создавали впечатление страшно до абсурда перекачанного человечка. Девочка сжимала в руке оружие, напоминавшее короткую пику с тонким плоским наконечником, отполированным до блеска. Полоски брони, походившие на кору дерева и представлявшие основной ее наряд, очень гармонично вписывались в образ этого странного ребёнка; у мужчины была похожая броня, а за спиной находилась пика сходной формы, тоже с небольшим древком, но с железной частью просто невероятных размеров, острые края которой были в зазубринах.

- Какие черви? Которые в земле живут? — непонимающе спросила Натали. Она оттолкнулась от камней, на которых сидела, и с удивлением поняла, что может стоять, даже особо не покачиваясь.

- Да погоди ты, Миоломиа. Балаболка нетерпеливая!

Мужчина усмехнулся, махнув рукой, подзывая свою дочь подойти поближе.

- Она, похоже, головой ударилась и, наверное, плохо представляет, где находится. Сначала спроси, как ее зовут, как себя чувствует, а потом все остальное.

- Натали, меня зовут Натали. И где я нахожусь?

Ответа на ее вопрос не последовало. Вместо этого девочка с пикой подошла поближе и дотронулась до предплечья незнакомки. Натали теперь с близкого расстояния увидела Миоломию, лицо той — грубое, угловатое, обросшее мышцами и унизанное венозными дорожками, — сперва ужаснуло девочку, она еле сдержала себя, чтобы не отшатнуться, но дочка большого человека, так по-детски прекрасно улыбнулась ей, с такой светлой добротой и искренностью, что Натали, поборов первое, крайне неприятное ощущение, улыбнулась ребенку в ответ.

- Ты очень красивая: такая гладкая кожа, такие волосы, лицо чудесное, как цветок. Такой становятся, если долго не есть? Я бы хотела такой быть, но только не такой худой, - Миоломиа печально вздохнула, от чего ее ноздри расширились, как два маленьких барабана, - да и голодать мне долго нельзя, не смогу держать оружие в руках, - она гордо подняла пику и слегка ее подкинула. - Это оружие для десятилеток, а я могу ее носить в восемь, мне папа разрешил, сказал...

- Погоди, дочка, — прервал поток красноречия девочки мужчина. Он присел опять на колено, и таким образом его лицо оказалось очень близко к Натали. Большой человек словно стал более мягким: интонации и тембр голоса приобрели заботливые оттенки, черты лица изменились на немного виноватые, как бывает, когда взрослый, разговаривая с ребёнком, знает, что своими вопросами может причинить ему боль.

- Ты точна одна? Уверена, что из твоих никого нет?

Натали кивнула.

- Мы возьмём тебя с собой в лагерь, ты согласна?

Новый кивок.

- Идти сможешь сама или тебя понести? Нам надо заглянуть в одно место, прежде чем возвращаться в лагерь.

Натали сделала нерешительно несколько шагов.

- Да вроде бы в себя прихожу. А далеко идти?

- Нормально, но сильно торопиться не будем, не волнуйся. Если устанешь — не стесняйся, я тебя донесу: ты сейчас, наверное, ничего не весишь, как пушинка, - подмигнув, он более весело добавил, - ничего, мы тебя откормим.

Встрепенувшись, Натали неуверенно зажестикулировала.

- Мне, наверное, нельзя есть, иначе я вернусь в свой мир, а там я с переломанной спиной или...

- Не говори глупости, есть надо всем, а ты и так, похоже, месяц голодала.

- Да я хорошо кушаю, просто в моем — другом — мире все такие.

Тут, не выдержав, к разговору присоединилась Миоломиа.

- А что это за Другой Мир, он далеко? Так город твой называется?

- Дочка, я же тебе сказал, что... м-м-м, как там тебя, - мужчина закатил глаза, - в общем, худышка ударилась головой и немного бредит.

Решив не протестовать, Натали послушно двинулась вслед за большим человеком, его дочь шла рядом с ней и не переставая болтала. С каждым шагом боль отходила на задний план, и детская легкость и непринужденность возвращались к девочке; вдыхать теплый воздух становилось все приятней. Они ускорили шаг, и через некоторое время у Натали на спине появилась легкая испарина. Втроем шагали по безлюдной местности; изредка попадались остовы разрушенных каменных строений, все та же желтая иссохшая колючая трава. Пейзаж напоминал степь, которую с неопределенной периодичностью дополняли группы деревьев с огромными толстыми зелеными иголками, тянущимися к небу, а небо было голубое и безоблачное. От своей спутницы она узнала, что мужчину зовут Лаоли, ему тридцать девять лет, и он лучший воин на свете. Что папа научил ее вот такому удару и вот такому, колоть вот так, протыкать так, а вот так уворачиваться... Потом Натали спросила про червей. Миоломиа искренне удивилась и, очевидно, решила, что ее отец оказался прав — пришелица точно ударилась головой, но про червей она рассказала. Натали узнала, что это длинные злые существа, с множеством лап и острых зубов, живущие под землей и роющие норы, они нападают на людей: некоторых съедают, а в некоторых откладывают личинок; если в человека отложили личинку, то тот уже не может двигаться, причем вынуть личинок нельзя — они сразу же выпускают яд, и человек умирает. Маму Миоломии съели черви, когда пал великий город Янумол, в котором они раньше жили. А как называется это место, девочка не смогла вспомнить, но папа всегда говорит ей, что они на граница ада. Здесь не очень весело, и из всех дел самое любимое у нее — тренироваться с пикой. Самое любимое потому, что папа очень радуется, когда она тренируется, а Миоломиа очень хочет, чтобы папа радовался, потому что после смерти мамы он радуется очень редко.

Шли они уже достаточно долго, Натали начала заметно уставать, но старалась держаться, Лаоли замедлил шаг и стал с ней болтать о разном, он старался делать это весело и с шутками, не забывая при этом и о своей дочери.

- Худышка, я могу посадить тебя на плечо, оттуда тебе будет лучше видно окрестности. Сможешь предупредить, если червь захочет укусить Миоломию за ляжку.

Миоломиа грозно подняла пику, сверкнув острием на солнце.

- Я сама любому червю ляжку укушу вот этим.

Преодолевая усталость, Натали улыбнулась.

- Нет, спасибо, я еще потерплю немного.

От Лаоли она узнала, что лагерь, куда они идут, находится на второй линии обороны, и что здесь даже безопаснее, чем в городе: маленькие скопления людей не так интересуют червей, как крупные города. Потом он попросил рассказать Худышку все, что она сможет вспомнить о себе и о том, откуда она. Имя Худышка так прочно к ней привязалось, что даже Миоломиа стала так называть свою новую знакомую. Когда Натали начала рассказывать про свой мир, Лаоли сначала присвистнул, восхищенно произнеся: "Вот это фантазия!", но потом помрачнел, погрузившись в какие-то одному ему понятные думы. А когда она поведала о своих родителях и о преследовании ее темными силами, Миоломиа, слушавшая до этого удивленно раскрыв рот, не выдержав, спросила у отца:

- Папа, ты никогда не рассказывал, что здесь на юге есть такой волшебный город Другой Мир. Неужели все, что рассказывает Худышка, правда?

Мужчина искоса посмотрел на Натали, пытаясь подобрать слова.

- Не совсем, милая.

- Так она врунья! — возмущенно и обиженно крикнула Миоломиа, презрительно посмотрев в сторону рассказчицы.

- Я не вру! — так же возмутилась Натали.

- Она не врет, просто Худышке так легче переносить боль утраты. Ты же знаешь, как тяжело пережить смерть близкого человека. Мы с тобой воины, а она, судя по одежде, танцовщица. Кто знает, что ей пришлось испытать или видеть до того, как мы ее нашли. Пусть Худышка фантазирует, если ей это помогает забыть страшное из своей жизни — это ее право, не осуждай ее.

Лаоли на секунду замолчал, Натали собралась было уже протестовать, но по лицу мужчины опять пробежала тень каких-то не очень радостных воспоминаний, и она промолчала. В этот момент он добавил немного задумчиво:

- Я бы тоже хотел кое-что забыть...

- Маму?

Мужчина затряс головой, казалось, он старается вырваться из невидимой паутины.

- Нет, нет, конечно нет, что ты. Я бы хотел забыть боль утраты, не забывая любимого лица.

Он перевел взгляд на дочь и с горечью произнёс:

- Но это невозможно. Мы будем помнить маму, пусть с болью в сердце, но мы будем помнить, да, милая?

- Да, папа. Боль может помочь стать сильным, — отчеканила девочка хорошо выученную фразу.

- Правильно.

- Прости меня, Худышка.

Миоломиа так искренне чисто это произнесла, что у Натали отпало всякое желание спорить и отстаивать свою правоту.

- Да все нормально, - примиряюще сказала она, - я понимаю, в это трудно поверить.

- А танцевать ты вправду умеешь?

- Ну да, немного, — смутилась Натали, пытаясь вспомнить, какие движения она запомнила на последних занятиях по танцам в школе, но на ум приходила только какая-то глупость.

- Здорово! Научишь меня, когда придем в лагерь?

- Можно попробовать.

- А я тебе дам пику подержать.

- Договорились.

Все трое замолчали, погрузившись каждый в свои думы. Так они прошли около пяти минут, вскоре Миоломиа начала произносить какую-то считалочку себе под нос, вертя пикой над головой, иногда она тыкала ей в стороны, поражая воображаемых врагов: «трубу-дубу-дубу-ду, по лесам, по полям...» — напевала она. Лаоли, как уже раньше заприметила Натали, по своему обыкновению щурился, внимательно и строго осматривая окружающую местность, пребывая в постоянном режиме разведки. Сама же она совсем выбилась из сил и еле волочила ноги, начиная отставать и теряя остатки мужества, собиралась сдаться и согласиться на предложение Лаоли понести ее, но какая-то назойливая струна внутри нее своим гордым звоном противилась такому решению. Однако туфли безбожно натирали со всех сторон, и ходьба постепенно превращалась в неимоверную пытку. Она отстала еще на несколько шагов. Через некоторое время мужчина знаком остановил Миоломию и огляделся, тревога отразилась во всем его напряженном положении тела, и он в мгновение ока стал осторожно серьёзен.

- Сторожевой пост, а нас никто не встречает.

Лаоли суровым коротким жестом подозвал отставшую Натали.

- Худышка, соберись, идешь за Миоломией не отставая, поняла? - и, не дожидаясь ответа, коротко скомандовал дочери: «Ми, десять шагов».

- Да, папа.

Девочка, еще мгновение назад наивно напевавшая песенку и крутившая оружие, как волшебную палочку, взяла пику обоими руками и словно превратилась в другое существо: странное, дикое, с холодным опасным взглядом.

Пользуясь вынужденной остановкой, Натали присела поправить съехавший носок; пятка горела неимоверно, кровавое пятно вперемешку с грязью расплылось на белой ткани носка. Она застонала от боли.

- Худышка, некогда страдать. Смотри во все глаза: любой шорох, любой холмик, любая странная вещь — сразу же говори.

Согласно покачав головой, Натали шагнула к присевшей в боевой стойке Миоломие и еле сдержала крик: наступать на ногу она не могла, пришлось ковылять, опираясь на носок, но, слава богу, Лаоли с дочерью шли очень медленно, озираясь по сторонам, и она, прихрамывая, еле-еле, но успевала за ними. Когда они прошли несколько десятков шагов, впереди, рядом с развалившимся домом, от которого осталось только три ступени лестницы, ведущих к высокому каменному основанию, да еще несколько расположенных в ряд булыжников, бывших когда-то стеной, показалась стоянка: чёрный котелок одиноко и неприветливо висел на треноге, темное пепелище под ним свидетельствовало о том, что костер давно уже догорел, с обеих сторон его окружали две палатки из стеганой коричневой материи. Разные предметы быта валялись на земле; некоторые, такие, как две деревянные чашки и горшок, стояли на обтесанном бревне среди прочей утвари. Лаоли скомандовал девочкам взойти на каменную поверхность и не уходить оттуда, пока он не позовет. Но стоило им подойти ближе, как они обнаружили тело, лежащее на каменном полу со свисающими к земле обрубками ног. Следы засохшей крови на траве двумя полосами тянулись к человеку, который сжимал длинное, под два метра, чешуйчатое существо, из передней части которого торчал обломок копья. Неподалеку валялось еще несколько чешуйчатых гигантских то ли червей, то ли многоножек; все они были либо разрублены, либо рассечены, по вывалившимся внутренностям ползали жуки. Как только Натали осознала всю картину целиком, она, расширив глаза, схватила за плечи Миоломию и прошептала.

- Не надо туда идти.

Та резко отстранилась и строго шикнула.

- Не трогай меня, у меня должны быть свободные руки: я оружие держу.

- Прости.

- Держи расстояние в шаг и не шаркай.

- Хорошо, — преодолевая страх и боль, еле слышно произнесла Натали. В десяти шагах от девочек Лаоли поднял руку, и их маленький отряд замер на месте.

- Вижу три трупа, один на камнях, остатки еще двух впереди на земле. Должен быть четвертый, глядите внимательно.

Натали начала осматривать местность вокруг. Невдалеке от стоянки росла группа все тех же деревьев с толстыми иголками, растущими вверх. Присмотревшись, она поняла, что это не совсем иголки, а пучки скрученных в косичку тонких листьев; у одного дерева на всех нижних ветках листья-иголки вяло болтались, свисая вниз, некоторые из них потемнели. Потом она перевела взгляд поближе, на нагромождение старых осыпающихся плоских камней в форме столбов, равномерно расположенных за палатками и создающих естественное ограждение лагерю. Прижавшись к одному из столбов, на коленях стоял человек. Лаоли подал новую команду подойти ближе и следовать за ним. Втроем они приблизились к человеку у столба. Натали чувствовала, что ее руки дрожат, конечности похолодели, страх, пульсируя, сжимал легкие, вызывая тяжелое дыхание, но это был не тот страх безысходности, который она испытывала во время преследования темными силами, доводивший ее до отчаяния и паники, это был простой страх, страх преодолимый, преодолимый хотя бы уже тем, что она не одна. Поэтому Натали вновь потянулась к Миоломие; легонько коснувшись ее локтя подушечками пальцев, она умоляюще попросила:

- Миоломиа, пожалуйста, можно взять тебя за руку? Мне с тобой не так страшно.

Отдернув руку, мускулистая девочка, обращаясь, словно к непонятливому ребёнку, стала снова объяснять:

- Ну неужели ты не понимаешь: мои руки должны быть свободными, мы на войне...

- Худышка не воин, в отличии от тебя, — прервал дочь Лаоли. Он острием своей могучей пики отодвинул человека от столба, и тот упал на спину безвольным мешком; мертвец оказался женщиной, живот которой был выгрызен вместе со всеми внутренностями. Натали отшатнулась и закрыла лицо руками.

- Она боится и просит твоей помощи.

Мужчина резко повернулся к Миоломие; присев рядом с ней на колено, он положил ладонь на затылок дочери и прислонил её лоб к своему.

- Поделись своим мужеством со слабым, и твое мужество станет еще больше. У тебя сейчас есть редкая возможность победить сразу двух врагов: свой страх и ее.

- Но я не боюсь! — возразила Миоломиа возмущенно и отчасти самоуверенно.

- Ты боишься, что она сделает тебя слабее, но если мы не будем помогать близким нам людям, то мы их потеряем.

Лаоли закрыл глаза и еще крепче прижал голову к дочери, словно пытаясь передать ей какую-то невыразимую словами мысль или чувство.

- Как маму?

Мужчина, дернувшись, открыл глаза и пристально, не отводя взор, посмотрел на своего ребёнка, как будто удивляясь вопросу. Потом он отпустил голову Миоломии, его рука легла ей на плечо.

- Да, любимая, как маму. Я думал, что отправил ее в самое безопасное место на земле, отправил ее именно потому, что хотел держать крепко оружие двумя руками... Если бы я был рядом с ней…

- Но если я буду кого-то защищать, мне нужно научиться фехтовать одной рукой, ты научишь меня, папа?

- Конечно. Я научу тебя всему, что знаю.

- Чтобы я не теряла своих близких?

Лаоли выпрямился; стараясь скрыть предательский тяжелый вздох, невольно посмотрел в сторону.

- Да, чтобы не теряла.

Миоломиа взяла за запястье Натали, которая к тому времени открыла лицо и решилась посмотреть на труп.

- Прости, Худышка, я забыла, что ты не воин, а танцовщица, не бойся, я тебя всегда буду защищать. Но, пока я не умею сражаться одной рукой, тебе иногда придётся прятаться за мою спину, если нападут черви, например.

Натали, поддавшись чувственному порыву, обняла свою защитницу; она прижалась губами к ее жесткой скуластой щеке и подумала, что на самом деле Миоломиа не такая уж уродливая, как ей показалось на первый взгляд, а ее сила и доброта делает девочку даже очень красивой, и что она вовсе не будет возражать, если через некоторое время сама станет такой же мускулистой, с венами по всему телу: для этого мира она будет нормальной, а сама к новой внешности быстро привыкнет, и Натали с некоторой радостной смущенностью почувствовала, что уже хочет поскорее стать такой же.

- Как только ты скажешь, я сразу же спрячусь за тебя. Ты теперь моя сестра.

- Но мы же не родственники, — удивилась девочка.

- Ну, это как будто бы, как игра.

- Сейчас не время играть. В лагере поиграем.

Натали, смутившись, замолчала. Тем временем Лаоли снова включил режим разведчика: поближе рассмотрел края овальной рваной раны на животе женщины, отодвинул часть кожи кончиком оружия, обнажив ребра.

- Миоломиа, посмотри, видишь следы маленьких зубов? Это сделала личинка.

Девочка с заинтересованно посмотрела на зазубрины на костях.

- Таеты.

- Да, но первыми напали Крае, атаковали ночью, нескольких убил Узиенол, тот воин без ног, я его знал, очень хорошо сражался. Что произошло с двумя другими — кроме того, что их съели, — неясно, а женщину загнали и оставили для Таетов.

- О чем говорит твой папа? — стараясь не смотреть на рану, растерянно подала голос Натали. Миоломиа удивленно повернулась к ней с выражением на лице «ну что еще за глупости», но тут же спохватилась.

- Ой, я опять забыла, что ты, — она постучала кулаком по лбу, — головой ударилась. Слушай, есть три вида червей: Крае — поедатели, глупые, трусливые, но быстрые и ловкие, едят все, что попало; Таеты, откладывающие личинки; Шасиа — те, кто делают засады, они самые опасные, это они уничтожили великий город Янумол. Но их здесь нет — они севернее, не любят жары. Остальные, должно быть, прячутся в туннелях, но ты не бойся, они охотятся только ночью, во всяком случае, днем здесь, на юге, их никто не видел, так что мы пока в безопасности.

Лаоли постоянно оглядывался, ища что-то на земле, затем снова смотрел вперёд. Не отрываясь от своего занятия, он, сокрушаясь, проговорил, ни к кому не обращаясь:

- Они приползли или прорыли туннель? А главное, откуда? И где следы...

Он с опасением и беспокойством посмотрел на девочек.

- Надо уходить; Худышка, ты сможешь быстро двигаться?

Натали хотела сказать, что постарается, но, к своему стыду, из ее рта вылетела совсем другая фраза:

- Боюсь, что нет: я стерла ногу до крови из-за этих дурацких туфлей. Надо их выкинуть. Может, я попытаюсь пойти босиком? - она почувствовала, что пытается оправдаться, и еще осознала, что ей не нравится и не хочется быть бесполезной, а еще хуже — обузой. И это сильное чувство, постепенно оживающее внутри, показалось ей если не восхитительным, то во всяком случае приятным, словно какая-то внутренняя сила неведомым образом просыпалась в ней.

- Порежешь ногу острой травой. Я тебя понесу; туфли не выбрасывай — ты обещала научить Миоломию танцевать, а это очень полезный навык для воина. Надо уходить. Днем они не нападут, но если рядом туннель, находиться здесь попусту не стоит.

Но, несмотря на собственное распоряжение, он медлил, напряженно осматривая местность вокруг; иногда он поворачивался к Миоломие и Натали, тогда рука его в тревоге тянулась и трогала оружие за спиной, словно хотела убедиться — там ли оно. Лаоли присел и погладил землю.

- Любая странность в пейзаже кочки, рыхлая земля, хоть что-нибудь! — с досадой вырвалось у него. Их группа все еще оставалась на месте. Миоломиа вертелась, приседала в точности, как отец, вставала на носки, залезла на гору камней, вернулась обратно и разочарованно развела руками.

- Я ничего необычного не вижу.

Желая быть хоть чем-то полезной, Натали начала перечислять все, что ей казалось странным, а это был внушительный список. От странных каменных столбов до травы, местами напоминавшей ковер из острых игл, а местами лохмотья собачей шерсти. Лаоли на все отрицательно качал головой, но когда она остановилась, ожидая, что мужчина попросит ее не говорить глупости, потому как увидела Миоломию, театрально закатившую глаза и печально вздохнувшую, Лаоли, в отличие от своей дочери, слушавший с глубокой заинтересованностью, попросил Худышку продолжить.

- Вот еще ветки: на всех иголки тянутся вверх, а на этих словно обмякли от усталости, как-то это смотрится не очень стройно, не то чтобы необычно...

- Где?

Натали указала на дерево впереди. Окинув взглядом место, Лаоли обрадованно придвинулся к девочке и ласково, по-отечески потрепал ее по голове, взлохматив и без того лохматые волосы.

- Умница, Худышка! Я так и думал! - воодушевленно воскликнул он, а потом более спокойно стал объяснять Миоломие, - она танцовщица и видит мир совсем иначе, чем мы, воины. Ветка, которая начала сохнуть, ей кажется неправильной, некрасивой, как ломаный танец... - Лаоли попытался подобрать образ, понятный для дочери, - как неотработанный прием. В общем, Косичковые деревья так просто не сохнут: обычно они падают и только потом высыхают, значит, кто-то задел корень, — туннель наверняка там. Вернемся с отрядом сегодня же и выкурим всех тварей ядовитой смолой.

- А разве мы не пойдем проверять? А если там нет туннеля?

- Конечно, пошлем Худышку, дадим твою пику, пусть землю потыкает.

Миоломиа с укором повела бровью, но потом до нее, очевидно, дошел смысл фразы: она рассмеялась и тут же прекратила, вспомнив, что они могут находиться в очень опасной близости к червям.

Подхватив Натали бесцеремонным, но не грубым движением, мужчина посадил ее на плечо. Оно было огромное, удобное и теплое, и девочка подумала, что зря отказывалась от помощи: ничего в этом зазорного нет, а даже приятно. Натали с трепетом и смущением обняла голову Лаоли; прислонившись к его темной густой шевелюре, она почувствовала острый запах мужского пота, ароматный, крепкий с нотками мускуса и ореха, и, сама не понимая почему, провела ладонью по его макушке, от чего у нее возникло желание зарыться в волосы, прижаться к ним щекой крепко-крепко и не отпускать.

Перестроившись, Миоломиа шла сбоку, со стороны Худышки; они зашагали обратно, проходя через лагерь, Лаоли заметил:

- Умелу и Узиенола надо похоронить вместе, они жили вместе, пусть и после смерти не расстаются.

- А если их не похоронят вместе? — поинтересовалась Миоломиа.

- Неправильно будет, — коротко ответил Лаоли, очевидно, не желая развивать эту тему. Каким-то неведомым образом девочка уловила настроение отца, но не успокоилась.

- Худышка, а в твоем Другом Мире нет таких опасностей?

- Таких нет, но там очень мрачно и темно, и я там совершенно одна, а здесь у меня есть вы.

- Значит, там все-таки безопасней?

Натали задумалась: она пыталась понять, как объяснить, почему в том мире, из которого она пришла, ей намного хуже, чем в этом, потому, несмотря на все опасности, она ни за что не хотела бы вернуться обратно... Она молчала достаточно долго, но Миоломиа неотступно, насколько позволяла дорога, посматривала в ее сторону, упорно ожидая ответа. И, наконец, девочка разродилась.

- Понимаешь, в том мире окружающие тебя люди — словно призраки или привидения, там постоянно холодно, постоянно темные силы стремятся тебе сделать больно, там чаще всего не видно того, кто тебя терзает, и это просто... просто ужасно, невыносимо.

Вдруг догадка озарила лицо Лаоли, он даже от силы своего прозрения так резко крутанул головой, желая посмотреть на Натали, что у нее екнуло сердце: «Не нападают ли на них черви», — испугалась она.

- Худышка, я понял, когда ты говорила про другой мир, ты говорила про мир мертвых, правильно? Ты же почти умерла, пока добралась до тех камней, ты побывала в том мире и видела своих родителей, которых захватила темная сила, наверное, потому, что их съели черви, и тебя тьма хотела схватить, потому что ты была на границе между жизнью и смертью. Выходит, ты сбежала от самой смерти... Худышка отнюдь не слабая девочка, слышишь, Миоломиа? То есть все, что она говорила, совсем не фантазия.

Он замолчал, шокированный собственными выводами. Натали хотела возразить, сказать, что все совсем не так, но тут и в ее голову пришло озарение, осветившее все темные пустоты ее души, каждый уголок, каждую трещинку, высветившее всю боль и все страхи. Она поняла, что все это на самом деле правда, то есть будет правдой, если она в это поверит. Она забудет свой дом — пусть ее дом превратится царство мертвых, в воспоминание.

И еще у Натали мелькнула мысль, что в этом мире — теперь ее мире, — у нее появилось прошлое, настоящее прошлое, как и у всех...

- Папа, я тоже попаду туда после смерти? — прервала Миоломиа размышления Натали, по ее лицу было видно, что молния догадок попала и в эту голову.

- В мир Худышки — нет. Я же тебе рассказывал: каждый попадает в свой собственный, особенный мир; в темный или светлый — от многого зависит... Поэтому и хоронят любящих людей вместе, чтобы они оказались в другом мире тоже вместе.

- Значит, ты никогда не сможешь быть рядом с мамой?

Лаоли помрачнел, его шаг изменился, стал более тяжелым, громким, грудь задвигалась ходуном, в такт шагам, однако ему удалось усилием воли справиться с нахлынувшими темными переживаниями, и он мягко с необычайной нежностью ответил:

- Я буду с тобой.

- А если нас не похоронят вместе?

- Как? Мы же все делаем вместе.

Мужчина переместил Натали на другое плечо и протянул руку дочери, та удивленно посмотрела на нее, потом вдруг что-то щелкнуло в голове Миоломии, казалось, она совсем по-иному стала смотреть на мир. Протянутая рука отца сотворила удивительную метаморфозу с девочкой: ее осанка выправилась, макушка устремилась вверх к небу, и если до этого она шла сквозь этот мир, казалось, упрямо и подбочась, то теперь создавалось впечатление, что мир подхватил девочку, делая ее более легкой, воздушной, трепетной, и нес ребенка по воздуху в своих объятьях. Миоломиа протянула руку в ответ.

- Да... Папа, я всегда буду рядом с тобой.

- Я тоже, любимая. Я тоже.

Так они двигались, взявшись за руки и не произнося ни слова, очень долго; бесконечная желтая трава уходила за горизонт, иногда она сменялась островами Косичковых деревьев и редким кустарником, повсюду тянулись единой приграничной полосой древние остатки каменных строений, а за ними вновь трава, трава и еще раз трава, беспредельное море желтой, колючей, вездесущей травы. И хотя губы мужчины и девочки не шевелились, Натали почувствовала, что между ними все же происходило общение, только совсем иного, необычного свойства, по невидимому каналу через их руки лился поток светлых и теплых чувств, он двигался от отца к дочери и обратно, зажигая их лица таинственным светом неисповедимой человеческой красоты под названием счастье.

Наконец впереди замаячил лагерь; выложенная из камней гряда, шатры, люди, дым от костров. Ладони Миоломии и Лаоли расстались, магия бессловесного момента закончилась.

- Худышка, ну вот мы и пришли.

- А он больше, чем я думала! — восхищенно заметила Натали.

Они прошли в импровизированные ворота — несколько деревянных бревен и два столба из тех же вездесущих камней, — поприветствовали крупного воина, стоящего в карауле; миновали множество палаток, столов со скамьями, кипящих над костром котлов с разной снедью и просто пустых котлов; мужчин, женщин, подростков, тренирующихся в одиночестве или друг с другом; людей, точащих оружие, готовящих ужин, стирающих белье; воинов, чинящих броню, просто спешащих по каким-то своим делам. Окружающий воздух вобрал в себя стуки, скрежет и топот, различные разговоры. Россыпь звуков то утихала, то с новой силой, как жужжащие пчелы, собиралась вокруг Натали, шумя своим многоголосьем.

Их маленький отряд добрался до костра, над которым висело два котла, каждый размером с бочонок; в них варилось нечто коричневое, куски этого нечто толстым слоем плавали на поверхности. Вокруг стояли столы, скамейки, сидело несколько человек, со степенной неторопливостью прихлебывающих из деревянных чашек, шел негромкий разговор. Лаоли и Миоломиа поздоровались, мужчина снял с плеча Натали и посадил ее на скамейку, рядом с крупной, такой же мускулистой, как и все, женщиной. Один из воинов в простой потертой рубахе с интересом посмотрел на девочку.

- Лаоли, когда ты успел родить еще одного ребёнка, да еще такого худого?

Люди за столом добродушно улыбнулись.

- Это Худышка, моя подруга, я ее защищаю; она танцовщица, на ее караван напали и всех ее родных съели черви. А ещё она побывала в царстве мертвых и сбежала оттуда.

Миоломиа, подойдя к столу, приложила к нему свою пику и по-деловому села на край скамейки.

- Это я ее нашла.

- Муйяза, позаботишься о Худышке? Найди ей одежду, особенно обувь — ее туфли танцовщицы для путешествий совсем не предназначены, — но сперва накорми, — обратился к женщине Лаоли, он, так же как и дочь, приложил оружие к столу и сел рядом с ним.

- Нет-нет, мне нельзя есть, я сразу же умру и попаду обратно в царство мертвых, я туда не хочу! — Натали в панике выпрыгнула из-за стола. И хотя запах от котлов шел дурманяще аппетитный, вызывающий у нее обильную слюну и бульканье в желудке, девочка всеми силами сопротивлялась прямо-таки неимоверному желанию взять миску побольше и навалить туда гору какой-нибудь еды. Она со злостью глянула на готовящуюся пищу.

Сидящие за столом захохотали. Все, кроме Лаоли. Он с ледяным спокойствием дождался, пока народ стихнет, и произнес.

- Она права: неизвестно, сколько она голодала, есть ей можно поначалу совсем чуть-чуть.

- Мне совсем нельзя!

- Да она головой просто ударилась, — прокомментировала Миоломия.

- Нет, нет, вы не понимаете, мне нельзя есть, пока я не стану... - Натали запнулась, не находя подходящего выражения, - пока не стану... такой же огромной, как вы.

- Бедная девочка! Что же с тобой произошло? — голос говорившей женщины был наполнен сочувствием, с некоторых лиц сошло веселое выражение.

- Не бойся, никто ничего плохого тебе не сделает.

- Я не боюсь, но...

- Узиенол мертв, и все, кто были с ним, тоже. Мы нашли рядом с их стоянкой туннель.

После этих слов у всех сидящих вокруг костра изменились не только выражения лиц. Всё — от скрещенных рук, сжатых кулаков, напряженных шей и плеч и с тревожным стуком поставленных чашек, — свидетельствовало о том, что общее настроение разительно поменялось. Один из людей — мужчина, с более стройным телосложением относительно остальных, — помассировав себе, лоб промолвил:

- Надо увести всех детей и подростков в поселение подальше отсюда, — он не двусмысленно обвел глазами девочек и остановил взгляд на отце Миоломии, на что Лаоли четко и ровно, как заточенный кинжал разрезает бумагу, ответил:

- Моя дочь останется со мной.

Его оппонент опять потер лоб и настойчиво, но неизменно мягко, возразил:

- Ты же понимаешь, что это неправильно.

- Когда у тебя появится дочь, Зионари, мы поговорим с тобой о детях на равных.

Но мужчину этот аргумент не охладил:

- Там им будет намного безопасней, чем здесь.

- Великий город Янумол был тоже безопасным, — не желая продолжать разговор на эту тему, Лаоли наклонился и, открыв сундук с железной окантовкой, стоящий под столом, бережно, как тонкостенную фарфоровую чашу, достал оттуда прибор величиной с блюдце; на его поверхности, от одной завитушки к другой, двигалась стрелка.

- Надо отправляться прямо сейчас, у нас будет почти три шага солнца до темноты, если все сделаем быстро и слаженно, то успеем.

Люди начали с шумом подниматься: кто ловко и быстро, кто немного лениво и нехотя. Первым встал Зионари, у него единственного накидка-доспех висела поблизости, на вбитом в землю деревянном шесте, одевая ее, он ещё раз, но уже безо всякого намерения спорить, сказал Лаоли:

- Некоторые ещё не знают, как зачищать туннель, надеюсь, ты помнишь об этом.

- Да, их и возьмем, пусть учатся. Распорядись, чтобы смешали едкую смолу и огненную патоку, зальем и потом зачистим. Муйяза, Миоломия успеет поесть, если мы выйдем через пол солнечного шага?

Женщина оттопырила нижнюю губу и развела руки:

- Извини.

- Я не хочу есть, — не прошло и секунды, как Миоломиа уже бодро стояла рядом с отцом, в нетерпении постукивая древком пики о землю.

- Ты будешь только смотреть, ясно?

- Да, папа.

В ее голосе не было ни намека на какое-либо расстройство, скорее даже проскользнула капелька веселости.

- Повязку на рот возьми, ноги одень и будь рядом.

Начались сборы; Натали смотрела на приготовления с большим интересом, но тревожное чувство не отпускало ее: в глубине души она хотела, чтобы Лаоли и Миоломиа остались в лагере, но это свое тайное желание она гнала прочь как недостойное и позорное.

Бегая от палаток к шатрам и надевая одновременно рубашки с броней, защиту на руки и на ноги разных форм и размеров, люди делали перекличку, носили чаны, плотно закрытые крышкой, какие-то тонкие полые стволы деревьев, корзины с неясным содержимым, другие непонятные приспособления; некоторые воины, собравшись в группу, уже выходили за ворота, среди них были и женщины, и совсем еще молодые мужчины, скорее даже подростки. У всех без исключения на шее весела многослойная повязка из ткани, как объяснила оставшаяся с Натали женщина, внутри повязки есть толченый уголь и другие вещества, которые будут предохранять легкие от ядовитых паров. Вскоре лагерь солидно подопустел, возникла если не тишина, то некоторый напряженный покой, нарушаемый редкими звуками и одиноко перемещающимися фигурами.

Муйяза заставила Натали снять носки и колготки, осмотрела кровавые мозоли, и со словами «какие же вы танцовщицы нежные», принесла пасту из перетертых трав, которой обработала стопы. Лекарство неприятно пахло и жгло ноги, пришлось минут пять терпеть, стиснув зубы.

Как только боль поутихла, они немного поговорили. Удивительно, но в этой женщине сочеталась одновременно забота и грубость, и вместе с тем она оказалась человеком, умеющим подмечать разнообразные детали в одежде Натали, в ее разговоре, в движениях. Муйяза обмерила всю девочку веревкой, усмехнулась, заметив, как бы между прочим, «таких мелких размеров у меня в запасе точно нет», но уже через несколько минут принесла кое-какую одежду из грубой ткани, однако просторную и удобную; потом, уйдя ещё на несколько минут, принесла сандалии, которые тут же на месте сама и подправила, подрезав длинный ремешок и пришив к нему замок-застежку. Старую одежду Натали она сложила в мешок и объяснила, что она Худышке ещё может пригодиться, когда та опять начнет танцевать.

Помешивая еду в котлах, женщина что-то прошептала себе под нос, потом, не без доли ворчливости, объяснила, что уже не раз ходила уничтожать туннели с червями, и очень рада, что ее не взяли. Если кладка у червей маленькая, то возни не так уж и много, но Муйязе не очень нравится обращаться с этой едкой черной гадостью — огненной патокой. Потом она спохватилась и принесла девочке маленький сверток мягкой ткани, со словами «бери давай» и странным выражение лица. Натали непонимающе повертела его в руках, и спросила: «Дырки зашивать?», — чем вызвала такую гримасу пренебрежения, что совсем стушевалась. «Вы там, на юге, что, попу колючками вытираете? Надеюсь, стирать ты умеешь». После этого откровения они обе некоторое время сидели молча.

Попробовав из котла непонятного варева, Муйяза удовлетворительно потерла руки и стала зазывать к трапезе; очень быстро все места за столом оказались заняты, около Натали, несмотря на все сопротивление, оказалась миска с огромным по ее меркам количеством каши и ароматными кусочками то ли мяса, то ли волокнистого растения сверху. У всех соседей девочки миски оказались на порядок больше, а уж еды в них было просто безмерное количество. Натали никак не могла позволить себе дотронуться до еды, но она была страшно голодна, и после долгих колебаний решила, что если она из этого мира и у нее просто отшибло память из-за падения, то есть все-таки придется, иначе не выживет, и верить надо именно в эту истину.

Еда оказалась превосходной, а красный горячий напиток своим ароматом, густотой и приятной сладкой терпкостью вскружил голову Натали. Она, рассеянно положив локти на стол и подперев ладонями подбородок, слушала разговоры за столом: женщина с пухлым лицом и ртом, как у лягушки, рассказывала историю из своей жизни в городе; напротив нее, чуть в стороне, молодой юноша со светлыми волосами и голубыми озорными глазами весело говорил и показывал, какую огромную рыбу он поймал сегодня в реке, когда набирал воду для обеда, и как она залепила ему пощечину, когда он собирался ее отпустить. Совсем рядом с Натали, мужчина с лицом, на котором уже вырисовывалось значительное количество морщин, и с огромным шрамом на предплечье, словно неведомый злобный зверь когтистой лапой вырвал оттуда кусок мяса, рассказывал двум своим товарищам о личинках червей. Натали прислушалась. Он пересказывал хрипло, медленно, по-стариковски свой разговор с кем-то, кого называл человеком из башни. Мужчина со шрамом спрашивал у человека из башни, почему черви стараются посадить личинок в живой организм, ведь личинки запросто питаются и мертвыми. И тот объяснил ему, что, питаясь мертвой плотью, из личинки может вырасти только Крае и Таеты — поедатели и те, кто откладывают личинки, — но чем больше личинка проведет времени в живом человеке, тем больше вероятность, что из нее вырастет Шасиа — тот, кто делает засады... Дальше Натали не смогла слушать: ей сделалось дурно, полусонное воображение нарисовало девочке картину, в которой личинки острыми, акульими зубами вгрызались ей в живот, текли реки крови, а маленькие чешуйчатые черви, извиваясь, продолжали буравить ее обездвиженное тело. По животу прошёл спазм, ком подкатил к горлу, и Натали, уронив голову на стол, схватилась за живот. Только обхватив себя руками, она осознала, что живот болит не в воображении, а по-настоящему; девочка соскользнула на землю, перегнулась через скамейку, и ее словно вывернуло наизнанку, обмякнув, она повисла как веревка.

«Вот, опять! - в промежутках между приступами подумала Натали, - какая же я дура! Захотела... вот тебе, поела, возомнила себе... Теперь опять вернёшься в свой мир мертвых. Не могла потерпеть, так хоть на один день больше побыла бы здесь, а не там...»

Из-за стола послышались обеспокоенные крики.

- Что с девочкой?!

- Что случилось?!

- Муйяза, ее надо положить на спальный мешок, я принесу воды.

- Похоже, отравилась, бедная.

- Чем? - возмутилась Муйяза, - мы все ели одно и то же.

- Да перестань, неизвестно, чем она питалась, пока Лаоли ее не нашел.

- А, ну да, конечно, положите ее, а я принесу настойку для чистки желудка.

Беловолосый молодой парень, который рассказывал о своих приключениях в реке, поднял девочку и отнес в сторону к одной из палаток, вытащил оттуда толстый клетчатый плед и положил ее на него.

- Все будет хорошо, не волнуйся, — мягко и кротко сказал парень, при этом он ей ласково провел ладонью от макушки до затылка. — Хочешь, я посижу с тобой?

Натали настолько незаметно кивнула, что даже засомневалась, поймет ли ее беловолосый мужчина, но он понял, сел рядом и взял ее за руку.

- Как тебя зовут?

- Худышка.

- Нет, я имею в виду настоящее имя.

Натали вымученно растянула губы в улыбке: «Не надо ему больше ничего обо мне знать».

- Худышка.

Парень изобразил на лице смесь понимания, хитринки и нечто наподобие «ого, а она девочка не промах».

- Хорошо, Худышка, а меня зовут Ямау. Теперь мы друзья — когда кто-то кому-то помогает, они становятся друзьями. Как мы с тобой.

Натали ничего не ответила. Ей было очень жаль, что она не успела попрощаться с Миоломией и Лаоли. Но, может быть, и лучше, что они не увидят, как она умирает: достаточно с них смертей, они и так настрадались... А все-таки жаль... Что «жаль» Натали не додумала: ее мысль потерялась в эмоциях и переживаниях.

Подошла Муйяза; она отослала молодого воина, приподняла Натали и без всяких словесных прелюдий заставила выпить густой темно-синий напиток. Ее подопечная не сопротивлялась и безропотно начала пить жидкость мелкими глотками.

- Пей, пей все, — приговаривала женщина. После того, как девочка справилась с напитком, Муйяза подложила ей под голову подушку и, утешительно погладив по руке, села рядом.

От лекарства у Натали произошло очередное возмущение в желудке, и ее начало заново выворачивать; Муйяза, как могла, помогала девочке справиться с приступом. После того, как спазмы закончились, Натали показалось, что пришло небольшое облегчение. Она взяла за руку эту массивную крепкую женщину с сетью выпуклых синих вен на лице и с огромными буграми мышц по всему телу и несильно сжала ее. Потом со спокойствием, стараясь отстраниться от накатывающей дурноты, но с предчувствием итога всех своих мытарств, заговорила:

- Спасибо, спасибо тебе, Муйяза, ты очень добрая. Я скоро отправлюсь обратно, к себе в царство мертвых, но я не боюсь, — на слове «боюсь» голос девочки ослабел и чуть потускнел, потеряв полноту искренности, — я очень рада, что познакомилась с тобой, и мне не хочется тебя огорчать... прости... - Натали сделала паузу. - Ты можешь кое-что передать Миоломие, если я ее не дождусь?

Женщина издала очень выразительную смесь из кряканья и полусмешка. Вся ее поза выражала: «Что за вздор ты говоришь, маленькая глупышка?»

- Ну ты, танцовщица, даёшь! Ты помирать, что ли, собралась?

Муйяза внезапно осадила саму себя и поменяла тон разговора в корне, она нежно, по-матерински подсела к Натали, так что голова девочки оказалась у нее на коленях, при этом женщина держала свои ладони у нее на висках.

- Не надо так говорить, надо бороться, ты должна быть сильной, девочка моя. Надо преодолевать боль и страх. Бояться можно... нужно только одного: черствого сердца. Вот если жизнь не мила, цветы, люди... каша в миске — вот этого бойся, а боли и смерти не надо, боль надо преодолевать, милая.

- Хорошо, — вяло, уже немного заплетающимся языком, протянула Натали; боль уходила, сменяясь приятной дремотой. Она решила, что не будет ей сопротивляться. - Я сделаю, как ты скажешь.

Девочка чувствовала, как проваливается в необъятную темную пропасть, которая одновременно втягивала и охватывала ее своим тяжелым бархатным покрывалом глубокого сна. Сквозь сон она почувствовала чей-то очень знакомый голос, но уже была не в силах раскрыть веки.

Натали проснулась оттого, что кто-то немилосердно тряс ее за плечо.

- Вставай. Вставай. Ты слишком долго спишь, — шептал детский голос, а маленькая рука настойчиво продолжала толкать и раскачивать девочку.

Раздался громкий бас Лаоли:

- Миоломиа, я же тебя попросил посмотреть, спит ли Худышка, а не будить ее!

- Она уже не спит!

Невдалеке несколько человек рассмеялись. Натали открыла глаза и увидела на фоне ночного звёздного неба очертание лица Миоломии. Небо глубокое, и темное, и вездесущее было прекрасным, как черный шелк, и растянулось оно наверху, украшенное сверкающими драгоценными огоньками — звездами. В траве громко стрекотали насекомые, звук был похож на то, будто кто-то неумело зажал струну на скрипке и пилил, пилил, пилил...

- Вы вернулись! — обрадовалась Натали.

- Конечно, давно уже. Было здорово: мы прокопали дыру — несколько дыр, — и залили туда огненную патоку, их столько полезло оттуда, ну тех, кто не помер, на самом деле не очень много, конечно, но все равно здорово... Потом прокопали лаз и пошли внутрь, а там по туннелю до гнезда. Еломяу укусили за ногу кстати. Папа назвал его дурнем зеленым. Ты можешь встать? Папа попросил Муйязу приготовить тебе детскую еду. А ещё ты обещала поиграть со мной в сестер, помнишь?

Приподнявшись, Натали потянулась, помассировала затекшую шею и ощутила, что, как ни странно, но есть она хочет неимоверно сильно: казалось, желудок очень обиделся на нее, и от обиды скукожился и прилип к позвоночнику, срочно требуя себя наполнить. Она встала, во тьме спотыкаясь, и, шаркая, двинулась к светящемуся цветку потрескивающего огня.

- А где можно умыться?

- До реки ночью лучше не ходить, вон кадушка стоит, возьми черпак и умойся, вода чистая — можешь даже попить, если хочешь.

Миоломиа подвела подругу к нужному месту. Умывшись, напившись вдоволь, придя в себя, Натали, посвежевшая, подошла к столу и немного развязано плюхнулась на скамейку. К ней подошёл Лаоли, поставил миску с чем-то похожим на рисовую кашу и положил руку на плечо.

- Ну как ты? Получше?

В ночи мужчина показался ей ненастоящим, волшебным, чудесным рыцарем из сказки, в пламени огня его облик трепетал, то вспыхивал, то терял очертания, как будто дышал волшебной энергией света. Натали так захотелось чем-нибудь его порадовать, сделать что-нибудь хорошее, приятное для него, поэтому она решила, что если даже и умрет от этой каши, то все равно съест ее целиком, не раздумывая, только потому, что он ее положил.

- Да, мне уже очень хорошо, я как заново родилась.

Может быть, ей показалось в полутьме, но вроде бы Лаоли улыбнулся, и Натали, осмелев, продолжила:

- Я могу что-нибудь сделать полезное, помыть посуду или ещё чего-нибудь.

- То, что ты хочешь работать — хорошо, значит, выздоравливаешь. А работу мы тебе найдем, у нас все работают, лентяев нет, но только сегодня поешь и спать. Завтра найдем, чем тебе заняться.

Далее вечер прошел без приключений: все поели, почистили зубы специальной палочкой с размочаленным наконечником, вместо зубной пасты использовались почки какого-то растения. Несколько человек осталось около костра, другие разбрелись по своим делам. Натали и Миоломию отправили в одну палатку. Свою пику Миоломиа не только взяла вовнутрь, но и положила рядом с собой. Натали занервничала, думая, что ее соседка может случайно порезаться, но Миоломиа спокойно, без кокетства объяснила: порежется, значит порежется, только вот воин должен всегда держать свое оружие рядом, спит ли, ест ли, идёт по нужде, — он никогда не расстается с ним, точит, чинит, заботится... А потом перевела разговор на другую, более интересную тему: ей очень хотелось узнать, можно ли играть в сестер ночью, прямо здесь, в палатке, на что Натали заявила, придав голосу значительное выражение: «сказано спать, значит надо спать», и все попытки Миоломии ее разговорить потерпели неудачу; разочарованная, она, повертевшись некоторое время, наконец-то замолчала. В образовавшемся подобии тишины, фоном которой служило стрекотание жуков, Натали, положив руки на сердце и мечтательно уставившись в пустой потолок палатки, призналась, с чувством разливающегося в груди тепла:

- Миоломиа, я люблю твоего папу.

- Конечно, - сонно пробормотала ее подруга, - он же самый лучший на свете.

Когда Натали проснулась на следующее утро, спальный мешок рядом с ней уже пустовал. Солнце давно встало и согрело окружающий воздух, в котором еще оставалось еле заметное послевкусие утренней свежести. Натали посмотрела на окружающий мир, на тройку птичек, беззаботно сидящих на каменной гряде, струящуюся синеву реки, видневшуюся за высокой травой, прикоснулась к одному из листьев кустарника, от чего тот дрогнул, движение листа подхватил несильный ветерок, распространяя волнение на весь куст, медленно вдохнув и выдохнув, она села на голую землю, вперив взор в далекую линию, соединяющую небо и землю. Натали долго, неподвижно смотрела вперёд, ни о чем особенно не задумываясь. В свободную от размышлений голову, как в ветряную ловушку, мысли прилетели сами собой.

«Мир Фъера был идеальным, слишком хорошим для меня, поэтому я не смогла там остаться: там нет места таким, как я, я его не заслужила, а этот... этот прекрасен, потому что не совсем совершенен, потому что здесь так хорошо сидеть на земле...»

Мысли снова вылетели из головы и пошли гулять по окрестностям, по низко летящему, растворяющемуся в небесной голубизне облаку, по темно-бурой расцветке шатра, по холмам, по зелено-желтой равнине, потом они вернулись обратно, чуть более тревожные, отрывистые.

«Но здесь так опасно... И так много добрых людей, и у всех есть дело... А что у меня?.. И все равно лучше так».

Посидев еще чуть-чуть, Натали встала и пошла искать себе занятие.

Она нашла Муйязу и еще несколько человек занимающимися кухонными делами: чисткой посуды, кипячением воды, кто-то стругал овощи, кто-то носил продукты из шатра. Натали с удивлением узнала, что, оказывается, никто в лагере, да и вообще во всем этом мире, не употребляет в пищу мясо живых существ, но есть несколько очень питательных растений, которые постоянно присутствует в любом блюде, и те кусочки, которые она ела вчера, оказались частью толстого мясистого стебля. Она поела свою детскую еду и не удержалась от того, чтобы съесть пару кусочков сладковатого на вкус растения. Настроение стало чудесным: солнце, разговоры людей и деловая суета прогнали прочь все ее страхи и сомнения. Натали старалась по возможности помогать, где только могла, в основном это была очистка стеблей бурого толстокожего растения от кожуры. Поработав примерно с час или более, она утомилась, и Муйяза отпустила ее отдохнуть.

Натали принялась бродить по лагерю в поисках Миоломии и обнаружила ее на небольшой, зачищенной от травы, площадке: та тренировалась под руководством отца. Двигалась ее подруга очень ловко, как птица: то приседала, то, внезапно вспорхнув, бросалась вперед и в сторону, отбивая пикой палку Лаоли. Но все-таки при всей ее старательности и сосредоточенности, заметив Натали краем глаза, она ни на миллиметр не повернула голову в сторону: не редки были моменты, когда девочка, замешкавшись, не успевала увернуться, и тогда ей доставался чувствительный и даже, судя по мимике лица, весьма болезненный удар. Лаоли бил палкой то по шее, то по внутренней части бедра, то по боковым мышцам пресса, в зависимости от того, какую часть тела при этом его дочь раскрывала. Весь этот своеобразный «боевой танец» с уворачиваниями, наклонами, резкими перекатами, ударами колющими и рубящими, соединенный с получением пинков и затрещин, молниеносно наносимых Лаоли с ловкостью и безжалостностью хищного насекомого, длился достаточно долго. Под конец Миоломиа, очевидно, совершила особенно грубую ошибку, в результате которой, сверкнув, вжикнула палка ее учителя и шлепком приложилась к бедру Миоломии, от чего она со стоном припала на колено и выронила оружие. Девочка тут же попыталась встать, но не смогла, так и оставшись в скрюченном положении. Подобрав брошенную пику, Лаоли подошёл к дочери и начал массировать больную ногу, говорил он при этом без жалости, но с заботой. Одобрение пронизывало всю его короткую речь.

- Очень хорошо, сегодня ты была на высоте. Главное помни: плох тот боевой опыт, который достаётся без боли.

Увидев, что Миоломиа, сжав губы, вот-вот расплачется, он, тихо произнеся: «Ну-ну, иди ко мне», — обнял ее, крепко прижав к себе. Отпустив дочь, Лаоли приветливо помахал Натали.

- Смотри, Худышка пришла.

- Я давно уже ее увидела, но не хотела отвлекаться.

Миоломиа встала, прихрамывая, и тоже подняла руку в приветствии.

- Долго же она спала.

- Ей надо восстанавливать силы.

Лаоли подозвал Натали поближе.

- С добрым утром, как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, но я проснулась уже давно, просто помогала готовить, потом Муйяза сказала, что мне нужно отдохнуть, и я решила прогуляться.

- Молодец, я очень рад за тебя. Гуляй и осматривайся, запоминай, что и где находится.

Он перевел взгляд на дочь и отдал ей оружие.

- Мне надо идти обучать свою группу. Не переживай, переведи дух и отработай этот уход с контратакой самостоятельно, перед обедом покажешь.

- Хорошо, папа.

- Худышка, не перенапрягайся сегодня, больше отдыхай.

Натали не желала казаться совсем беспомощной, к тому же она очень хотела понравиться Лаоли, поэтому она, как можно более бодро, ответила:

- На самом деле я совсем не устала.

Ничего не ответив, мужчина потрепал обеих девочек по голове и, подобрав палку, удалился.

- Привет. Тебе очень больно? — нерешительно произнесла Натали.

- Привет. Нет, нормально, бывало и хуже.

Миоломиа, опираясь на пику, как на посох, задумчиво прохромала несколько шагов вперёд и назад, постепенно ее походка стала равнее. Она резко повернулась к Натали, словно придя в себя.

- Но плакала я не от боли, просто этот элемент у меня никак не получается, очень обидно.

- Помнишь, ты хотела поиграть?

Натали решила, что за игрой можно выведать у Миоломии, что больше всего нравится ее папе. Но та отрицательно качнула головой. Перебросив оружие из одной руки в другую, она, сделав намеренно серьезным голос, подражая отцу, заявила:

- Я сейчас не могу, мне надо тренироваться.

- А когда ты освободишься?

- Через полсолнечного шага, примерно.

- А сколько это?

- Полсолнечного шага? - Миоломиа напрягла лоб. — Полсолнечного шага — это когда солнце передвинется на... — девочка, прищурившись, подняла палец, что-то пытаясь измерить. - В общем, после обеда давай, хорошо?

- Договорились.

Натали отошла в сторону несколько разочарованная, но она твердо решила, что не будет бездельничать. Найдя у палаток кусок веревки, сделав узелки на обеих ее концах, соорудила себе подобие скакалки и, не найдя свободного от травы места, взошла на невысокий каменный постамент-площадку в центре лагеря. Там, немного послонявшись туда-сюда и произнеся беззвучно какой-то внутренний диалог, наконец принялась скакать. Удивительно, сколько сил и бодрости почувствовала она, лишь только начав прыгать, и чем дольше девочка прыгала, тем больше она ощущала прилив энергии, радости и счастья. Никогда до этого момента ей не было так легко: ноги пружинили сами собой, макушка возносилась то вверх, то стремительно падала, все тело наполнялось упругой силой, грудь распирало, ломило от неимоверного, не помещающегося там восторга.

Натали удивленно остановилась и с недоверием потрогала мышцы на руках и ногах.

«Мне кажется, или они за один день так выросли? Это невероятно... Я как маленькая тонкокрылая бабочка-Худышка! - она улыбнулась внутренней улыбкой, от которой потеплело внизу живота, - превращаюсь в толстую мускулистую гусеницу. Ну и что! Здесь все гусенички. Зато какие!»

Натали принялась прыгать еще усердней, стала экспериментировать: пробовать скакать на одной ноге, с междускоками, чередовать то на одной ноге два раза, то на другой. Решившись, она сделала всегда так трудно дающийся ей скрестный — получилось; попробовала его же назад: тут произошла заминка, слегка охладившая ее пыл, но не юную, звенящую восторгом душу. Продолжая прыгать, сбиваться, невольно стегать себя веревкой, но с упорством возобновлять свое занятие, она перешла на боковой галоп и только тут заметила, что на нее смотрят несколько человек. Группа мужчин и парочка женщин, переговариваясь, наблюдали за упражнениями Натали. Она, потная, взлохмаченная, в радостном ажиотаже, залихватски махнула руками:

- Привет!

- Здравствуй, ты та девочка-танцовщица, которую нашел Лаоли? — спросила молоденькая женщина, вторая, стоящая рядом — почти подросток, — добавила немного смешливо:

- Худышка, кажется?

- Да.

- Это какое-то упражнение для танцовщиц?

Мужчина с лоснящимся лицом и густыми, сросшимися в единую линию бровями запрыгнул на площадку и подошел поближе.

- Можно попробовать? — он протянул руку. Натали, наступив на веревку, дотянула ее руками до подмышек.

- Эта слишком для вас маленькая, надо, чтобы она была до ваших плеч.

- Не проблема, сейчас достанем.

Он крикнул своим приятелям, и уже через пять минут у семи человек, стоящих перед Натали, были веревки с узелками. Натали смотрела на то, как эти крупные мужчины и женщины распределились по площадке и с шутками, подкалывая друг друга, выжидающе повернулись к ней. Она была несколько ошарашена.

- Что ж, сделаешь из нас танцоров, малышка? — шутя спросил Натали короткостриженный приземистый мужчина. Девушка, та, что помоложе, толкнула его в плечо:

- Не Малышка, Пазиол, а Худышка.

- По-моему, Малышка звучит лучше. Да, малышка?

- Мне нравится Худышка.

Увидев радостный и веселый настрой, царивший вокруг нее, Натали расслабилась, и начала объяснять и показывать. Прошло немного времени, и все присутствующие стали пробовать различные виды прыжков. Она раньше и не замечала, а если и замечала, то не придавала значения тому, как все эти люди ловко и мягко двигаются. Многими приемами они быстро овладели, меняли ритм и высоту прыжка, советовались друг с другом и с Худышкой, с ней, несмотря на ее малый возраст, неизменно с уважением и благодарностью. Казалось, что все люди здесь относились к новым упражнениям как к драгоценности, тщательно запоминая все детали, сравнивая с тем, что они сами умеют, оценивая пользу и то, в какое место в собственной тренировке полезно будет вставить этот комплекс упражнений. После прыжков Натали в качестве «обмена» показали несколько боевых стоек, потом принесли и подарили свежевыструганное деревянное копье, тонкое и легкое, как раз по силам «маленькой учительнице танцев», помогли освоить пару простейших движений. Когда у «учительницы» закончились силы, все переместились под тент, чтобы яростно поливавшее солнце перестало бить своими жаркими лучами по головам. Усевшись в кружок, они весело пообщались минут десять друг с другом и договорились встретиться завтра. Стали расходиться, с Натали осталась немного острая на язык, но в целом добрая девушка, которую звали Ильялла; они болтали о незначительных мелочах, о веселой чепухе вплоть до самого обеда. Когда ее собеседница встала, подобрав свое оружие — тонкое изящное лезвие в виде капли на длинном жестком древке, — и несколько раз им взмахнула со скупой воинственной ловкостью, Натали пришла на ум мысль, которая уже неоднократно ее посещала, но больше в форме ощущения, а сейчас же она сформировалась в слова.

- Ильялла, скажи, а как вам удается быть такими радостными и веселыми, ведь совсем недалеко могут ползать эти черви, которые убивают людей? Обычно, когда опасно, люди нерадостные.

Девушка вытянула шею и хрустнула, разведя плечи в стороны.

- А что, нужно плакать? Страшно — улыбайся, жутко — тренируйся. Жить-то хочется всем, а какая жизнь без радости? Кто-то умеет танцевать — и он танцует, кто-то умеет воевать — и он воюет, каждый занят своим делом, сопли, кроме младенцев, никто не льет. Ладно, пойдем ложками стучать.

Но Натали так не хотелось отпускать новоиспеченную подругу:

- Может, ты пойдешь к нашему костру? Ведь так можно.

- Можно, но не нужно. Мы из разных семей, у каждой семьи свой костер, так принято, - она щелкнула пальцем по лезвию, от чего воздух огласился тонким мелодичным звоном, - свое оружие и свои разговоры. Мы еще увидимся.

Ильялла спрыгнула с каменной «сцены», и через некоторое время ее спина скрылась за палатками.

За обедом Лаоли подсел поближе к Натали, которая, отказавшись от детской еды, уплетала похлебку из общего котла за обе щеки.

- Какой хороший аппетит. Но всё-таки будь осторожна: твой желудок недостаточно окреп.

Натали жадно посмотрела на оставшееся содержимое миски и, отправив в рот несколько ложек, остановилась.

- Просто я сегодня много тренировалась, - она гордо продемонстрировала бицепс, - у меня мышцы растут и еды требуют больше.

- Я наслышан о твоих упражнениях, семьи Олие и Као тебе очень благодарны, —Лаоли прочертил круг указывая на всех присутствующих за обедом. — Ты бы могла и нашу семью обучить этому упражнению?

Натали обезумела от счастья, словно тысяча маленьких крылышек начала ее приподнимать вверх, но не смогли, однако же, заставили ее тело почти потерять контакт с землей.

- Конечно, я завтра после мытья посуды могу хоть весь день заниматься, со всеми, кто хочет, и вам покажу, и Миоломию обучу; я еще кое-какие движения из танца вспомнила — и их тоже.

- Спасибо, — мужчина погладил ее по спине, от чего у Натали пошла волна мурашек.

- Я готова работать не покладая рук.

- Думаю, кухню мы тебе отменим, теперь у тебя будет новая обязанность: побудешь в нашем лагере учительницей танцев, это важнее...

- Да мне не сложно и на кухне...

Лаоли, оборвав Натали, убрал от нее руку и положил их перед собой, голос его стал нейтральным и даже отстраненным, как будто он хотел дистанцироваться от того, что говорит.

- Худышка, ты хорошая девочка и всем здесь очень нравишься, но здесь никто не сможет тебя обучить твоему семейному ремеслу: у нас нет учителя танцев. Через неделю здесь будет караван из Плаерта, тебе нужно будет отправиться с ними, там позаботятся о тебе, наверняка отыщутся родственники, не может же быть...

- Нет, нет!

Натали обхватила широкие плечи Лаоли, прижалась к его жесткой рубахе и уткнулась в нее носом, чуть не плача:

- Пожалуйста, оставьте меня здесь! Мне не нужны танцы, я буду тренироваться как воин, каждый день, утром и вечером, я не хочу уезжать...

Мужчина, непрерывно глядя на девочку, с лицом, наполнившимся скорбью и трудно скрываемыми переживаниями, тихонечко отодвинул голову Натали от плеча и посмотрел на нее взглядом умных добрых глаз.

- Пойми, милая, если ты захочешь стать воином — ты будешь плохим воином, этому надо учиться с рождения, но ты можешь стать хорошей танцовщицей, такой хорошей, что всем нам захочется походить на тебя. Понимаешь?

Натали кивнула головой, глаза на которой смачились еще не выкатившейся слезой. Но про себя она думала: «Как этот человек, которого она так любит, может отсылать ее от себя? Может быть, он не понимает? Может быть, надо ему признаться, надо сказать ему правду...»

- Я вас люблю, очень-очень сильно.

Лаоли положил ладони на щеки девочки, при этом она почувствовала какое тепло и блаженство источают руки этого человека, он хотел прислониться лбами, но на полпути остановился, спохватившись.

- И я, и Миоломиа тебя тоже очень любим, но пойми, я могу рисковать собственной дочерью, но дочерью другого человека не могу, здесь опасно, особенно для неподготовленного человека.

Положив свои руки поверх рук Лаоли, Натали, с отчаянием и мольбой тонким, пронзающим душу своей детской чистотой голосом, произнесла:

- Я могу стать твоей дочерью?

Растянув губы и сузив глаза, Лаоли убрал ладони, но Натали схватила одну из них и удержала в своих ладонях.

- Это не так просто, - он накрыл второй ладонью кисти девочки, - я не хочу подвергать еще и тебя опасности.

- Но ты же сам говорил, что безопасных мест больше нет.

Воин вздрогнул от неприятной мысли, пришедшей с этими словами.

- Нет, больше нет.

И он, встав, куда-то отошел, не произнеся больше ни слова. Натали показалось, что он засомневался в своем решении, и она почувствовала, как в сердце теплится надежда и одновременно обида и возмущение, но она всем своим существом не хотела обижаться на Лаоли, и неосознанное чувство веры в лучшее затаилось, а потом и заколыхалось внутри нее.

После трапезы девочкам наконец-то удалось поиграть. Они построили из камешков стенки замка, маленькие башенки по краям, внутри устроили комнаты и коридоры, втыкая по краям колючки, означающие факелы; Натали сделала кровати из листьев и письменный стол из палочек, а Миоломиа маленькую оружейную, ломая и обстругивая стебли травы специально принесенным для этого дела ножом, тонким, матовым, с канавкой на лезвии и рукояткой, обмотанной зеленой веревкой. Потом она разложила вокруг обрезки растений и сказала, что это черви, которые будут атаковать их замок. На что ее подруга возразила:

- Давай без червей.

- А что мы будем делать?

- Мы с тобой две сестры, которые живут в этом замке, наши родители...

- Ушли на войну с червями!

Натали вздохнула и нехотя согласилась.

- Ну, хорошо, ушли и всех их там победили. А тем временем внутрь замка пробрались темные силы, которые хотят нас замучить, поэтому мы будем собирать специальные знаки, чтобы им преградить дорогу.

Тут у девочек начался спор, после того, как Миоломиа выяснила, что такое темные силы, она наотрез отказалась включать их в игру, потому что эти темные силы нельзя было ни проткнуть, ни разрубить, да и вообще, она не понимает, зачем их бояться, Натали же не нравилось сражаться с червями, страшными и неприятными. В итоге ей удалось склонить подругу к посадке королевского сада с волшебными цветами, от запаха которых черви умирали, а злые силы рассеивались. Таким образом, мир и дружба восторжествовали. Но сад посадить оказалось довольно несложно, выкопав линейки грядок и воткнув туда стебли, траву и лепесточки, девочки перешли к созданию кукол; Натали умело сплела пучок травы, превратив его в малыша, завернутого в пеленки, чем вызвала полный восторг у Миоломии.

«Я тебя обожаю! — взвизгнула она, бросившись обниматься, а когда Натали подарила ей трех таких малышей, из которых одного она делала, в общем-то, для себя, счастью Миоломии не было предела, и она в сердцах выпалила, — как жаль, что у меня раньше не было такой сестры как ты!»

Натали ответила, что у нее тоже не было сестры, а теперь есть. После непродолжительной практики, Миоломия переняла секрет этого рукоделия, и уже скоро они вместе плели малышей, их сестер, братьев, воинов и просто людей.

Когда Натали предложила сделать коз, коров и лошадей для хозяйства, Миоломиа долго не понимала смысл этой идеи. После попытки своей новоиспеченной сестры объяснить ей замысел, она недоверчиво сказала:

- Это глупая затея. Ни одно животное не даст себя кормить человеку, а жить с ним рядом тем более, оно предпочтет умереть, но остаться вольным, а слова «приручить» вообще не существует.

- А если насыпать семена на землю, а потом уйти? Разве птицы их не склюют?

- Конечно нет, у них же будет запах человеческих рук.

- Ну и что?

- Животные не возьмут ничего от человека.

Натали так и не удалось понять, почему животные так не любят людей, но Миоломиа пообещала попросить Пуйяола, своего знакомого, прочитать отрывок из библии, где об этом написано.

Девочки еще долго играли, потом ходили купаться на реку, занимались хозяйственными делами, а когда Миоломиа пошла на вечернюю тренировку, Натали последовала за ней. Сперва, наблюдая, она попыталась повторить движения и стойки, но очень быстро запуталась и, отойдя, стала бесцельно бродить по лагерю, любопытствуя по сторонам; зашла на кухню, туда, где был шатер с продуктами, отыскала короб с продолговатыми семенами, взяла горсть с собой и отправилась искать птиц. Обнаружив небольшую стайку, она очистила от пыли несколько камней на защитной гряде, ограничивающей территорию лагеря, и рассыпала семена. Отойдя на некоторое расстояние, которое посчитала достаточным, Натали присела за куст и затаилась, буквально через минуту к корму подлетела самая смелая птица с длинным черным хвостом, похожая на грача, за ней еще одна и еще, но клевать зерно они вовсе не спешили, недоверчиво вертели клювами, пригибались, поднимали в своем птичьем танце ногу, косились то на лежащие семена, то на окружающий мир.

- Ну, давайте же, кушайте, ничего плохого я вам не сделаю, — прошептала Натали, но птицы, переминаясь, ходили взад и вперёд, кивая головой, как бы переговариваясь и обсуждая поступок незнакомой маленькой девочки. Есть они не собирались, а потом и вовсе, разочаровавшись в угощении, взлетели, презрительно хлопнув крыльями на прощание.

- Странно, может быть, они не едят семена? Хотя я же сама сегодня видела, как они сидели на колючках и ковыряли их своими клювами.

Решив потом поговорить с кем-нибудь из взрослых, она, увлеченная новой идеей, отыскала свою старую одежду, отрезала от нее радужные пуговицы, сложила в тряпочку и замотала, решив подарить их Миоломии, если им придется расстаться, хотя она очень не хотела об этом думать.

Вечером, уже практически на фоне закатного солнца, Миоломия демонстрировала отработанный самостоятельно прием, ткнув пикой несколько раз вверх и вниз; она шагнула вперед и в сторону, осела на колено, вращая оружие и поражая невидимого врага за спиной, выпрыгнув, ударила возле себя древком, развернулась и с силой нанесла секущий удар снизу вверх, одновременно шагнув в сторону скрестным шагом. Мужчины и женщины на скамейках одобрительно загудели.

- Молодчина!

- Очень не плохо!

- Я уже так не умею, состарился.

Ее позвали сесть за стол на почетное место среди опытных, известных воинов; Миоломиа, гордая, довольная, запыхавшаяся, получившая похвалу и от отца, положившего ей миску, до краев заполненную кашей, и сказавшего пару одобрительных слов, села трапезничать.

Как всегда, говорили о разном, обсуждали, стоит ли переносить теперь лагерь или выдвинуть во все стороны больше постов. Какая-то незнакомая Натали женщина пела красиво, тонко и трепетно, девочка прислушалась. Миоломиа рассказывала отцу о том, во что они играли, и вдруг неожиданно громко, на фоне всех сливающихся в единый гул человеческих голосов, спросила у отца:

- Папа, а Худышка может стать моей сестрой?

Лаоли на миг смутился, рассматривая поверхность стола.

- Она не воин и никто в лагере не сможет научить ее танцам... — тут он запнулся, видя как дочь, отложив миску с едой, преданно и вдохновенно ждет от отца чуда. — Тебе бы этого хотелось?

- Пожалуйста, она очень хорошая, добрая, но ее нужно обязательно защищать.

- Обещаю, я сделаю все, что смогу, для ее защиты.

Миоломиа аж подпрыгнула на месте от переполнявших ее чувств и нетерпеливой егозой рванулась обнимать отца. Однако до Натали дошел истинный смысл слов Лаоли, и сердце у нее сжалось, грудь сдавила неимоверно грубая невидимая сила. Но она твердо решила, что не заплачет, и с каменным лицом, борясь в себе с предательскими горькими переживаниями, сидела, боясь пошевелиться. Натали была так напряжена, что даже не заметила, как разговоры стихли, и коренастый, с темным цветом кожи человек начал читать громким, напряженным и возвышенным голосом лежащую перед ним рукопись. Сначала она слушала рассеянно, урывками, что-то о том, как Бог поручил человеку давать имена всем животным и растениям, потом какое-то злое существо соблазнило его жену, заставив ее хитростью упросить мужа назвать иначе всех зверей и птиц, чтобы они были более низкого рода, более слабыми, чем человек, с этого момента девочка начала слушать более внимательно.

- Ибо вас сделали главою всего на земле, так давайте имя всякой твари не по сути ее, а по сути вашей, пусть никто из них не будет сильнее и быстрее первородного человека, так как именно вас сделал Бог избранными в мире сем...

Человек закашлялся, перевел дыхание и продолжил; он рассказал о том, как Бог разгневался на человека за то, что тот послушался искусителя и назвал всех животных именами низкими, не соответствующими их истинной сути, и проклял мужчину и женщину, изгнав из рая. Еще Бог сказал, что теперь ни одно существо не будет служить человеку, есть из его рук или жить рядом с ним.

- ... и червь будет грызть твое тело, и сила твоя не превозможет сие...

Наконец коренастый замолчал, и наступила тишина, наполненная думами и треском костра.

- И что теперь, Пуйяола? — спросил молодой парень со светлыми волосами, кажется, его звали Ямау. — Что мы должны делать?

- Перестать обгонять Длиннонога и соревноваться в ловкости с Перьяносцем.

- Может быть, мне вообще перестать тренироваться? Так меня черви в первом же бою сожрут.

Говоря это, парень получил одобрение некоторых сидящих воинов в виде кивков и угуканья, по шуму можно было определить, что согласны с ним многие.

- Я говорю о том, что не нужно желать превзойти животных: именно это намерение родило первый грех.

- Ах, желать! — иронично заметил светловолосый.

- Да, желать, Бог видит сердце человека...

- Ну да, Бог видит сердце, и он поможет чистому сердцу победить всех червей.

Пуйяола возмутился и повысил голос, он привстал, указывая на парня. Лунный свет и свет от пламени костра, упав на темную фигуру мужчины, придали ей неестественный цвет, бронзовый оттенок.

- Посмотри на то, что мы сделали с нашими телами: они пухнут от тренировок, а голова забита одной мыслью — как бы побольше убить червей. У нас дети уже воюют, и с каждым десятком лет их возраст все меньше и меньше. А главное, ответь мне на вопрос — это все воинское искусство нам хоть как то помогает? Мы побеждаем? Может, мы становимся счастливее?

Парень не ответил, очевидно, такой вопрос поставил его в тупик, и, не зная как возразить, он гладил грубую струганную поверхность стола. Стрекот жуков наполнил пространство, ночь, казалось, растянулась, обнимая всех и вся воздушным призрачным саваном; ожидание длилось мучительно долго, но потом мысль иглой вышла из его уст:

- Я видел, как много хороших парней с чистым сердцем погибло, — медленно, делая паузы между словами, проговорил молодой воин, — почему Бог их не спас?..

Продолжение спора девочкам услышать не удалось: их отправили спать. Перед палаткой Натали протянула подруге тряпочку с пуговицами.

- Это тебе небольшой подарок, на случай, если нам придется расстаться.

Миоломиа раскрыла ткань, потрогав пуговицы и подняв одну из них, чтобы лучше оценить ее в желтом свете луны. Лицо девочки просияло.

- Какие красивые. Спасибо, я пришью их через эти маленькие дырочки к своей рубахе. Когда мы вернёмся в город, я всем расскажу... — тут она заметила, что Натали плачет. — Худышка, ты чего? Не бойся, я тебя всегда буду защищать. И почему ты решила, что мы расстанемся? Папа мне обещал, он всегда выполняет обещания.

Они обнялись, Натали немного повсхлипывала, пошмыгала носом и успокоилась, в объятиях подруги к ней пришло ощущение, что она не одна, и девочке стало легче.

Забравшись в уютное нутро палатки, Миоломиа сразу же уснула, а к Натали же сон совсем не шёл, она вертелась, и шепот ветра то и дело тревожил стенки их миниатюрного жилища словами Лаоли: «Ты не воин, - скребся он».

«Ты не воин, - вертелось у девочки в голове, - ты не во-о-о-и-и-ин».

И об эти слова, как о каменистый утес набегающие волны, разбивались ее мечты и желания, сон и реальность. В полной тьме она села, с тревожным тяжелым чувством, что ей что-то не хватает, что-то не так. И вдруг Натали поняла: жуки не стрекочат, ей стало жутко, предчувствие страшного навалилось на нее и затрясло, осыпая ледяным дождем. Девочка начала тормошить подругу, но та, вяло перекатившись на другой бок, пробормотала невнятную фразу, так и не проснувшись.

Стрекотание вновь возобновилось, Натали легла на место и обхватила Миоломию, ее рука случайно коснулась оружия, лежавшего за соседкой. Подавив в себе голос, холодным эхом кричавший ей «не надо, не надо, не надо», девочка подняла пику: оружие ее заворожило, она ощутила его вес и приятную полированную округлость древка. Сама не зная, зачем это делает, Натали вынесла с осторожностью пику из палатки. В хрупком свете желтого глаза луны оружие показалось ей тяжелым, опасным и одновременно очень привлекательным. Она, поддавшись неосознанному импульсу, побежала, прорываясь сквозь ткань ночи, как молодая волчица; не зная, куда и зачем несут ее ноги, девочка, пригибаясь, устремилась вперед, царапая голени колючей травой. Остановившись на пустом месте, она неожиданно поняла, что это площадка, на которой тренируется Миоломиа. Натали рассмеялась и встала в стойку, несколько раз взмахнула оружием, пытаясь вспомнить движения, которым ее учили. Пика вязко и непослушно, проталкивая свое тело под усилием новой хозяйки, поднялась вверх и вниз, а потом и вовсе вырвалась из рук, уткнувшись в землю. Желтый шар луны на черном куполе, не желая видеть такого позора, скрылся за облаками. Натали, помрачнев, взмахнула еще раз, и ей показалось, что оружие резко потяжелело и стало ещё более грозным. Не видя ничего вокруг, ночная воительница вертела пику вокруг себя как получится, и оружие в один момент сердито ударило ее по голове.

«Ай!» — крикнула она.

Лунный свет, вылетев из-за облачной дымки, озарил фигуру, стоящую на расстоянии нескольких шагов.

- Худышка, это ты?!

- Лаоли? — узнала голос Натали, смутившись.

- Подойди сюда.

Стыд ушатом холодной воды пролился на Натали и странным образом обдал жаром уши. Она робко шагнула к мужчине.

- Худышка, никогда, слышишь, никогда не бери чужое оружие без спроса. Поняла?

- Да, — тонко, почти переходя на писк, выдавила девочка.

- Миоломиа тебе безоглядно доверяет, ты можешь очень сильно ее... обидеть таким поступком. Понимаешь?

- Простите, я никогда больше... честно... Я сама не знаю, как так получилось. Просто как будто бы была... не я... я... Отнесу прямо сейчас.

Лаоли присел на колено, взяв из нетвердой руки Натали оружие. Увидев страдальческое лицо ребенка, он положил ей руку на плечо.

- Не бойся, я не ругаю тебя, но ты должна запомнить это важное правило. Понимаешь, оно для всех: и для взрослых, и для детей.

- Понимаю.

- Давай сделаем так: я сам отнесу пику, на случай, если Ми проснется, скажу, что проверял ее оружие. Понятно?

- Спасибо. Спасибо, — признательность Натали вылилась в слезы, она обхватила шею мужчины, прижавшись, что есть мочи. — Вы самый лучший, самый-самый, я так вас люблю...

- Пойдем, Худышка, надо спать давно уже.

Он подхватил одной рукой девочку, а другой держал пику, и таким образом двинулся сквозь тьму.

- Когда придет караван, я передам послание, чтобы из города приехала одна знакомая мне женщина. М-м-м, со своим мужем, они будут жить здесь некоторое время и одновременно обучать тебя танцам. И тебе не надо будет никуда уходить от нас с Миоломией.

Если бы Натали могла, то она тотчас бы потеряла сознание от счастья. Но она не смогла, а лишь крепче прижалась к Лаоли, уткнувшись губами в его волосы.

Уже в палатке, едва коснувшись головой валика (сушеной травы, обмотанной тряпкой, которая использовалась как подушка), Натали блаженно закрыла глаза и глубоко умиленно вздохнула. Ночь пахла мускусом и радужными переживаниями. Очень скоро тело девочки равномерно и скромно задышало. Темнота упокоила все события и переживания ушедшего дня, лишь всенепременное сухое шуршание жуков, то замирающее до почти полной тишины, то вновь возвышающееся, струилось по земле.

Встала Натали на этот раз очень рано, в добром приподнятом настроении. Закончив утренний туалет, она поела, отправилась искать желающих прыгать на скакалке, и обнаружила их столько, что все не уместились на каменной площадке. Пока некоторые счастливчики занимались, их товарищи очищали от травы, срезая ее ножами, широкую площадь на земле. Сделав перерыв после продолжительного занятия, юная учительница отошла к месту, где располагалась полевая кухня, чтобы напиться воды. Рядом она застала Лаоли, о чем-то беседующего с мужчиной по имени Зионари; мужчина восклицал:

- ... ты с ума сошел! Отдать столько ценных вещей для того, чтобы нанять учителя танцев для совершенно незнакомой девчонки! Я тебе поражаюсь, на что ты будешь жить? - он оживленно зажестикулировал, - на что дочь содержать, когда вернешься в город?

- Ты разве еще не понял, Зионари, посмотри на этот мир: наступают последние времена. Возможно, никто из нас не вернётся домой.

В отличие от собеседника, Лаоли говорил спокойно, но с решительностью человека, выдававшего мрачное откровение.

- Я живу сегодня и только сегодня. Миоломиа радуется компании этой девочки, и я радуюсь вместе с ней, на большее я даже...

- Тихо! - оборвал его товарищ, - здравствуй, Худышка! Как твои тренировки?

- Здравствуйте, - немного принужденно растянула губы Натали, - хорошо.

- Ученики не шалят?

- Нет, все очень стараются, - она улыбнулась более искренне, - я просто воды попить и отдохнуть.

- Миоломиа показала мне твой подарок, спасибо большое, она очень благодарна.

- Да ерунда, - отмахнулась девочка, - я пойду дальше тренировать.

Она уже отвернулась и сделала шаг, но потом развернулась обратно.

- Я буду очень хорошо тренироваться танцам, и все, что заработаю, потом отдам вам с Миоломией все, что у меня будет, мне ничего не надо.

- Вот видишь, - похлопал по плечу Лаоли своего друга и заговорщически подмигнул Натали, - обо мне будет, кому позаботиться в старости, а ты так и останешься на всю жизнь одиноким стариканом. Спасибо, Худышка, я уверен: мы втроем не пропадем.

Обрадованная, с чувством выполненного долга, девочка вернулась к своим занятиям. Проведя еще некоторое время на каменном подиуме и, показав упражнения новым людям, маленькая учительница окончательно выбилась из сил, и ее высокорослые ученики буквально заставили Натали пойти и развеяться: все решили, что девочке на сегодня работы точно достаточно. Естественно, она сразу же побежала искать подругу и нашла ее на том же месте, что и всегда. Натали с трудом дождалась конца тренировки, она подпрыгивала, приплясывая от нетерпения, совершенно не скрывая неудержимой радости, а Миоломиа, едва доделав последний выпад с пикой, запрыгала в ответ, показывая на пришитые пуговицы на рубахе: сегодня она занималась без брони. Девочки обнялись и провальсировали пару кругов.

- Побежали достраивать замок, я взяла веревки и тряпки, нарежем и будем делать знамена?

- Давай, — весело подхватила Натали, и они понеслись, что есть мочи, к замку.

Там они опять строили стенки комнат, гардероб, наполненный травинками, лепестками и кусочками тряпок, приемную залу для принцесс; мастерили из собранных в округе веток забор для огорода. Миоломиа прокопала плоской обтесанной палкой ров вокруг замка, но, когда они принесли в кадушке с речки воду, та сразу же впиталась в почву — пришлось оставить ров без воды. Рядом со рвом Миоломиа начала копать небольшую ямку. Натали поднесла к ней мертвого жука с переливающимся изумрудным цветом брюшком.

- Давай его здесь похороним, он такой красивый.

Ее подруга остановилась, как вкопанная:

- Точно! Надо сделать кладбище для великих погибших воителей. Хотя я хотела выкопать погреб, конечно.

- Но мы же договорились: у нас в игре не будет войны.

- Да, договорились, — загрустила Миоломиа, ее фигура стала совсем маленькой и детской, — мою маму так и не нашли, и было совсем нечего хоронить, только камень поставили. Папа сказал, что она ушла в хороший мир, но если папа или я умрем, мы не сможем быть рядом с мамой в том мире.

Миоломия прекратила копать, настороженно отодвинулась и с интересом смотрела, как ее спутница укладывает в ямку жука, словно на ночлег: сначала лист, сорванный с кустарника, потом трава, потом маленькое зеленое существо, а потом опять листок.

- Давай в нашей игре, если кто-то умирает, мы всегда будем хоронить его с родителями, и после смерти они будут вместе?

Эти слова, казалось, немного успокоили Миоломию, и она занялась вновь земляными работами. Таким образом, рядом с замком появилось скромное кладбище, ровно на пять персон, причем одна могилка оказалось уже занята: в ней завершил свое земное существование зеленый жук. Закончив кладбище, Натали предложила сделать рынок, где будут продаваться разные товары. Миоломии эта идея очень понравилась.

- Сразу видно, что ты южанка: вы очень любите торговать, и всякие разные штуки. Когда приедет караван, там будет столько интересного: белый сладкий порошок, например.

- Сахар, что ли?

- Не знаю, но очень вкусный. А еще я слышала, приезжает одна известная танцовщица с мужем, они будут исполнять танец с ножами-клювами, называется «Лучше Перьяносца», тебе наверняка понравится.

- Здорово.

 

Потом они принялись обсуждать, какие товары будут продаваться у них на рынке, и одновременно подыскивать предметы, которые могут на них походить: песок, плоские камни разных оттенков, семена растения, кривые черные корни и так далее, за эти занятием их и застал Лаоли, позвав девочек к столу. Когда они стали подходить к скамьям, расположенным под навесом, Миоломиа замедлила шаг, мрачнея и горбясь, она опустила взгляд и осунулась. Натали же, напротив, весело вспорхнула на свое место. На противоположной стороне с ещё несколькими людьми сел Лаоли, отложив, как обычно, в сторону свое оружие, от него веяло молчаливой и суровой сосредоточенностью, и это показалось девочке несколько странным, не похожим на обычное светлое расположение духа мужчины. Она увидела, как Миоломиа остановилась в нескольких шагах от тента, словно в ожидании казни, и стояла неподвижно с каменным лицом, это тоже было очень странно и необычно.

- Показывай, — без единой эмоции на лице обратился отец к дочери.

- Я не отработала.

- И чем ты все это время занималась?

- Играла с Худышкой.

- У каждого воина есть обязанности, сегодня ты их не выполнила. Когда ты будешь сражаться плечом к плечу со своими товарищами, они могут погибнуть от твоего неумения обращаться с оружием. Ты понимаешь это?

- Да.

Миоломиа так крепко сжала древко пики, что костяшки пальцев побелели, казалось, она готова сейчас же на месте проткнуть себя острием и остановить этим собственный позор. Суть происходящего только сейчас достигла сознания Натали, она испугалась, и горькое чувство вины за собственную глупую неосмотрительность накатила на нее. Из-за нее у подруги, практически у сестры, появились такие неприятности.

- Возьми мою пику, заберись вон на ту площадку на возвышенности — оттуда тебе будет хорошо нас видно, — встань на колени и удерживай пику на вытянутых руках, и жди: опустишь ниже пояса — обедать не будешь.

Не поднимая головы, девочка поменяла свое оружие на оружие отца. А он продолжил тем же суровым голосом:

- Худышка, подойди сюда.

Натали инстинктивно внутренне сжалась.

«Такого я точно не выдержу, — она глянула на свои мышцы, и хотя они казались больше, чем вчера, девочка прибывала в уверенности, что они еще недостаточно окрепли. Но ради подруги она готова остаться без обеда. — Это ничего, да и без ужина, в принципе, можно. Главное — терпеть, а уж терпеть она умеет…»

Услышав последние слова отца, Миоломия встрепенулась:

- Папа, это я виновата, я ее позвала играть — не наказывай Худышку, она еще слишком слабенькая.

- Почему я должен наказывать Худышку? — Лаоли степенно, словно патриарх, восседающий на троне, обратился к Натали: «Ты провела тренировку?»

- Да, — робко ответила девочка.

- И вторую?

- Да.

Продолжая смотреть Натали прямо в глаза, он намеренно громко, выделяя каждое слово, произнес:

- Худышка, в отличие от тебя, свою работу выполнила. Мне не за что ее наказывать.

На этом моменте наступила напряженная пауза, все окружающие сделали вид, что заняты какими-то своими делами; загремела посуда, началась кухонная суета и бытовые незначительные разговоры, люди передвигались из стороны в сторону, стараясь не смотреть на девочек.

- Можно я пойду и постою рядом с Миоломией, сколько смогу?

- Не надо, ей нужно побыть в одиночестве. Не волнуйся за нее, это хороший урок, и ей повезло, что она может сейчас приобрести этот опыт: момент подходящий, позже может времени уже и не быть.

Поменяв позу, мужчина чуть наклонился вперед:

- Закатай рукава.

Натали недоуменно обнажила руки. Лаоли потрогал бицепс, мышцы плеча, попросил их напрячь, удовлетворенно хмыкнул и отпустил ее на свое место. Она села, скинула сандалии и сердито уставилась на гору наваленной ей каши, как будто именно она была виновата в постигших ее неприятностях. Девочке было непереносимо стыдно, она решила, что не будет есть, пока не дождётся Миоломию, как бы ей не хотелось.

- Ешь, а то остынет, — прозвучал грубоватый голос Муйязы.

- Я дождусь сестренки.

- Сестренки? — женщина усмехнулась и принялась ловко орудовать ложкой в своей неимоверного размера то ли миске, то ли миниатюрной кастрюле.

Пуйяола — мужчина, читавший священные тексты, — хлопнул по протянутым ладоням молодому парню по имени Ямау и его товарищу со шрамом на руке.

- Продержится, - сказал он.

Те занекали, утверждая, что это просто невозможно для такой малявки.

- Вы не знаете этой девчонки.

Они начали спорить и делать ставки. Лаоли смотрел на это совершенно равнодушно, все его внимание было приковано к стоящей на коленях далекой фигурке. Ложки стучали, фигура стояла, Лаоли молчал, так продолжалось довольно долго: ложки некоторых едоков черпнули дно. Время шло.

- Может быть, пора? — аккуратно и тихо, стараясь забросить свои слова прямо в сердце товарищу, спросил Зионари.

- Да, ты прав. Худышка, сбегаешь...

Натали, не дожидаясь продолжения фразы, сорвалась с места и стрелой кинулась в сторону Миоломии, она побежала босиком, не тратя времени на одевание сандалий, она бежала, что есть мочи, боясь, что каждая лишняя секунда — это страшное мучение для подруги. Натали споткнулась, разбила колено, но, несмотря на боль, ринулась дальше. На ходу она закричала что-то невразумительное и не совсем подходящее, но Миоломия все поняла и с трудом поднялась с колен, руки у нее тряслись. Подбегая совсем близко, Натали наступила на какой-то острый предмет, вскрикнула и завалилась на землю, схватившись за ногу. Простонав и еле сдержав страдальческий вой, она с трудом встала, хромая и морщась от резкой боли в кровоточащей стопе, к ней подошла Миоломия, подала ей еще дрожащую, но крепкую руку, и Натали, поддерживаемая подругой, подпрыгивая на одной ноге, зашагала обратно.

- Зачем ты так бежала? Как же ты будешь завтра прыгать на своей веревке — Миоломиа старалась придать голосу сухую строгость, хотя это у нее не очень получалось.

- Про… ой! - Натали оступилась, но удержала равновесие, - пройдет! Главное, ты в порядке. — Отмахнулась — мол, ерунда.

Девочка запрыгала дальше, но на самом деле по мимике было видно, что ей очень больно. Когда они наконец доковыляли до котлов, то обнаружили, что две миски с горячим ароматным содержимым, от которого еще шел пар, ждали их на столе. Довольный Пуйяола сверкал улыбкой до ушей:

- Парни, с каждого из вас по слитку меди.

Но те не возражали. Они и другие воины хлопали Миоломию по плечам, всячески подбадривали ее.

- Молодец!

- Ерунда какая, ты, наверное, и больше бы простояла, небось, уснула там.

- Папино оружие подержала, немногим такая честь выпала, — сказал Зионари. А проспорившие медные слитки мужчины, хлопая по скамейке, наперебой приглашали девочку.

- Садись с нами.

- Расскажешь, как это, держать в руках оружие великого воина.

- А со мной такое дело произошло, один раз заснул прямо на посту, — признался Ямау.

Миоломия, смущенная от внимания, старалась держаться степенно, с достоинством, она по-деловому подсела к воинами и с почти нескрываемой радостью начала оживленно переговариваться. В это время к Натали подошла малознакомая женщина — девочка видела ее всего лишь несколько раз, — и аккуратно обработала раны на ноге какой-то щиплющей жидкостью, потом с необычной нежностью перевязала тряпкой.

- У меня дочь в городе осталась, такого же возраста, как ты.

- А как ее зовут?

Женщина стремительно отвернулась, не ответив, и отошла.

Весь день мужчины и женщины обсуждали одно и то же: кто и когда провинился, каждый хвалился неимоверной тяжестью наказания, рассказывал разные истории, порой совсем фантастические. Девочки, послушав немного, покинули собрание и нашли свободное место, где Миоломиа начала отрабатывать тот несчастный прием, а Натали смотрела и ежеминутно спрашивала, зачем нужно то или иное движение. Ее сестра по играм останавливалась, отвечала как умела , а потом продолжала заниматься дальше с завидным упорством. Затем они вернулись обратно к костру, Миоломиа продемонстрировала выученную связку из ударов и уходов, девочки вновь сели за стол, а взрослые тем делом продолжали мусолить тему своих неимоверных подвигов после наказаний так, как будто бы это было самое яркое событие в их жизни. Приближался вечер. Повсюду зажигались факелы, пошла вечерняя перекличка. Намеревались делать общий сбор, обсуждать в свете последних событий, нужно ли переносить лагерь. Натали и Миоломиа сидели у костра, Натали, от нечего делать, расчистив на земле пространство, обучала подругу игре в крестики-нолики, именно за этим занятием их застал пронзительный звон колокольчика, сначала одного, потом другого, а потом хор струящихся металлических голосов стал дребезжать со всех сторон. Миоломиа вскочила, схватив пику, ее тело приняло опасную звериную форму, которую уже видела однажды Натали: в тот памятный момент, когда они обнаружили мертвецов на посту. Люди, сидевшие на скамейках у костра, как только раздалась первая стальная трель повскакивали со своих мест, хватая оружие. Неразберихи, несмотря на наступившую ночную мглу, не было, отточенные движения, моментальная реакция, четкая и ясная задача у каждого, никаких разговоров, только суровые лица и мелькающие на них тени от света факелов. Людские блики привидениями растворялись в мрачной пустоте, шелестя одеждами и покачивая оружием. Во тьме из-за своей длинны оружие представлялось Натали чудным растением, удивительным образом растущим прямо из человеческих тел. Рядом с девочками возник силуэт, знакомый голос Зионари прозвучал резко командой:

- Худышка, Миоломиа, на каменную площадку. Ждете там.

- Ясно, — ответила Миоломиа. Силуэт скрылся. Натали поняла интуитивно: произошло самое ужасное, то, о чем все это время она так старалась не думать. Неуверенно, еще с надеждой, что она неверно поняла происходящее, девочка спросила:

- Что это?

- Черви.

Натали схватила подругу за руку:

- Пожалуйста, только не оставляй меня одну. Я не знаю, где эта площадка и плохо вижу в темноте, — ее голос предательски дрожал.

Миоломия в ответ сжала руку Натали жестко, холодно, почти механически.

- Мы не пойдем на площадку.

- Но Зионари...

- Я знаю, что нужно делать. Мы с папой давно договорились: если нападут черви, я должна его разыскать, чтобы сражаться плечом к плечу и погибнуть вместе, если нужно.

- А как же я? Я не умею сражаться.

Натали чувствовала, как ее разрывает на части. Спрятаться или следовать за подругой? Но она так боялась этих червей, она уже видела, как длинные червеобразные существа выпрыгивают из темноты и откусывают ей ноги, и она вся в крови лежит на земле и кричит от боли. Миоломиа тем временем куда-то ее тянула. Они подошли к палатке, девочка отдала ей свою пику и со словами «жди тут» нырнула в ее недра, очень быстро она вылезла, одетая в броню, сунула Натали холодный тяжелый металлический предмет и наклонилась, завязывая защиту на ногах. Натали посмотрела на кинжал в своей руке — толстая рукоятка и острое лезвие, и хотя она совершенно не знала, как с ним обращаться, холодная тяжесть в руке придала ей уверенность.

- Бей сверху вниз со всей силой, если что. Но лучше все время держись за мной, как тогда, помнишь?

- Помню: когда скажешь, отпускаю твою руку и стою у тебя за спиной, — слова сами вылетели из горла Натали, как будто бы страх заставил ее память работать лучше.

- Надо бы взять факел... хотя луна еще ярко светит, глаза скоро привыкнут.

Чувствовалось, как у Миоломии в голове крутятся, щелкают и состыковываются механизмы отработанного плана; она указала в сторону:

- Туда. Отец защищает западную стену. Идем.

Они двинулись в нужном направлении, шли молча, сосредоточенно высматривая пространство впереди и внизу. Недалеко виднелись моргающие глаза огней, слышались крики, команды и звуки, похожие на визг или шуршание, словно много мелких камушков сыпалось на каменную поверхность. Подобное шуршание донеслось откуда-то спереди. Миоломия грубо высвободилась из сжавшейся от ужаса руки Натали, шагнула вперед, повернувшись боком, нанесла короткий секущий удар снизу вверх. Еле слышный хруст и неприятный до омерзения визг. Миоломиа вскрикнула и пошатнулась: длинное чешуйчатое нечто закрутилось на земле, девочка рванула пику на себя, молниеносно приподняла и обрушила ее на червя. Потом еще раз.

- Дрянь! Дрянь! Ты не страшная, просто большой толстый червяк. Чуть не вырвал из рук... — Миоломиа, пребывая в сильном возбуждении, разговаривала сама с собой, — слишком жестко держишь древко... Мягче, мягче... Угол, запястье держи.

Она двинулась дальше, погруженная в свой диалог, совершенно не заботясь, следует ли за ней Натали. Потом спохватилась:

- Худышка, за мной. Это просто толстый червяк, он легко умирает, если знать, куда бить.

- А куда нужно?

- Спереди сверху есть такая штука — выпуклость, — если ее проткнуть, то червь начинает корчиться, кольцами изгибаться, остается только добить. Это оказывается очень легко. Только я слишком сильно приложилась, пика глубоко застряла. Папа говорил... папа говорил... не думай об оружии, двигайся... танцуй... Держись за мной.

Они приближались к линии огней: к горящим факелам, установленным на шестах, под ними стояли люди в несколько нестройных рядов, оружие в их руках взлетало и погружалось, кололо и отсекало, разрубало шипящих, визжащих и извивающихся червей, которые ползли мерзким копошащимся ковром, как морская пена бурлили их чешуйчатые змеиные тела. Они перелезали через вал из булыжников, на секунду показывая морды с жучиными жвалами и скатывались на землю, шевеля в падении многочисленными короткими лапами, быстро вставая, они устремлялись к сражающимся воинам, а те, работая оружием в неведомом хаотическом ритме, вращаясь, переступая и уклоняясь, разрезали ткань и плоть бегущего на них живого ковра.

Это зрелище заворожило Натали; воины из переднего ряда перемещались назад и вперед, рассекая переднюю часть червям, отпрыгивая от ошалевших от боли животных, иногда даже наступая на их спины, иногда поскальзываясь, падая, и тут же перекатываясь и вставая обратно в боевое положение. Второй и третий ряды длинными копьями подстраховывали их: длинное оружие мелькало, нанося меткие точечные удары, следующий ряд добивал оставшихся в живых тварей. Иногда сражающиеся из последнего ряда менялись с первым, некоторые из воинов использовали оружие с длинными тонкими лезвиями на обоих концах древка, такие были в основном в первом ряду, оружие в руках у них вращалось с сумасшедшей скоростью, и это можно было бы назвать даже прекрасным зрелищем, если бы не хрипы, стоны, визг, ужасающий запах боли, крови и агонии вперемешку с потом, пронизывающим все вокруг. Люди падали, поскальзываясь на крови и кишках червей, поднимались и снова, скользя в коварной жиже, падали, кто-то пытался отбиться лежа на земле, кого-то успевали спасти товарищи, а некоторые оказывались погребенными под тушами монстров, раздираемые их мелкими острыми челюстями.

Натали прижала двумя руками к груди кинжал, как когда-то в другой жизни прижимала к сердцу своего плюшевого медведя в надежде на то, что он защитит ее от темных сил, охотящихся за ее эмоциями. Она вздрогнула, когда услышала странный хриплый голос.

- Как мы его найдем? — и вдруг поняла, что этот напряженный ломаный хрип — ее голос.

- Идем вдоль и смотрим.

Стоило им двинуться параллельно линии сражения, как из одного из рядов раздался громкий бас:

- Дети, найдите безопасное место, быстро!

- Безопасных мест больше нет! — подражая интонациям отца, прокричала Миоломиа. — Мы ищем Лаоли из семьи Мялло!

Ответа не последовало, рядом с ними пробежал человек, держа два копья. Миоломиа кинула ему вдогонку тот же вопрос, он, замедлившись на миг, выдохнул скороговоркой «смотрите-правее» и устремился вперед. Прямо перед Миоломией возник червь в такой близости от ее ног, что стало понятно: никаких шансов ударить его пикой у девочки нет. Но она, среагировав в самый последний момент, с силой опустила вниз древко, попав деревянным наконечником в морду существа; тот изогнулся, обползая Миоломию и устремляясь к Натали, которая замерла столбом, мертвенно прижав кинжал к себе. Ее подруга, рванувшись с вращением, ткнула, что есть мочи, железным острием червю в спину, животное развернулось, подскакивая и нападая на причинившего ему боль врага, а Миоломиа, в желании вытащить наконечник пики, дернула древко и, не удержавшись, грохнулась на колени. Упав, она выставила оружие параллельно земле, попав железной частью в шишку на морде монстра и рассекая ее. Червь взвизгнул, вильнул, уходя в сторону и издавая противные истерические звуки, а Миоломиа так и осталась стоять на коленях, держа оружие на вытянутых руках. Она не вставала несколько секунд, словно продолжала отбывать наказание, назначенное ей сегодня отцом.

- Спасибо, папа... — прошептала она, — спасибо.

- Миоломиа, ты не ранена?

- Идем, надо его найти, — медленно и погруженно в себя сказала девочка, находясь еще под впечатлением вспыхнувшего в ее голове прозрения. Они двинулись вперед, идя вплотную друг к другу, обозревая линию бьющихся с червями воинов. Люди напоминали скалистый неровный берег, а ползущие змеевидные существа — потоки черных вод, которые как во время прилива все набегали и набегали, ударяясь о скалы, рассыпаясь и устремляясь в атаку вновь и вновь. Казалось, этому мрачному стихийному бедствию не будет конца.

- Вот он! - обрадованно гаркнула Миоломиа, - в первой линии!

Натали уставилась на то место, которое показала Миоломиа; там, между кипящими потоками червей, орудовал своей исполинской пикой огромный, в тот момент девочке показалось, совершенно незнакомый, широкоплечий воин. Он наносил мощные рубящие удары направо и налево, вращал пику по кругу с такой скоростью, что она иногда, казалось, вовсе исчезала, чешуйчатые монстры, соприкасаясь со столь убийственной силой, прекращая верещать, валились на землю. Но вот и Лаоли совершил смертельно опасную ошибку: поскользнулся на вывалившихся внутренностях червя. Ему пришлось уворачиваться лежа: он нанес несколько ударов вслепую, двинул по жвалам близко подобравшемуся червю плоской частью клинка, потом ударил древком и ногой, продолжая вертеться на спине. С помощью невероятной удачи и мастерства Лаоли все же удалось подняться, ему на выручку пришел другой воин, с которым они вскоре поменялись местами. Таким образом, Лаоли оказался на заднем рубеже обороны. Миоломиа с остервенением заорала ему, но он ничего не слышал в горячке боя. Девочка потащила Натали в опасную близость к оборонной линии. Человек рядом с ее отцом повернулся к ним, это оказался Зионари. Он выругался и, ударив по спине друга, громко прорычал:

- Твоя дочь здесь! Я говорил им найти укрытие, но эта девчонка никого не слушает, кроме тебя!

Лаоли ошалело посмотрел на детей, взгляд его еще был затуманен яростью сражения. Зионари толкнул товарища и крикнул ему:

- Давай, я тебе заменю. Быстрее!

Лаоли, шагнув вперед, наконец пришел в чувство. В глазах у него промелькнула разумная искра, когда он увидел дочь и ее подругу. Мужчина протянул руку, и Миоломиа бросилась к нему в объятия, он поцеловал ее в макушку, но тут же отстранил, демонстративно коснувшись лезвия своего оружия. Она все поняла: вдвоем они встали в защитную стойку, наблюдая за пространством вокруг себя.

- Я нашла тебя, папа!

- Молодец, ты сделала все, как надо.

- Я убила двух, все... совершенно все, как ты учил. Это было несложно.

- Потому что ты моя дочь.

Его взгляд, всматриваясь в окружающий мир, случайно выхватил из тьмы фигуру Натали.

- Что у тебя в руках, Худышка?

- Это кинжал, Худышка будет сражаться вместе с нами, — ответила за подругу Миоломиа. Натали дрожащим блеклым голосом добавила:

- Только я не умею, — девочка, с трудом сдерживалась от того, чтобы не шагнуть назад и не скрыться в ночь, подальше от этого страшного места.

- Сверху вниз, помнишь?

Натали в ответ неумело приподняла оружие лезвием вниз, целясь наконечником себе в живот, будто собиралась покончить с собой. Волосы девочки развивались в стороны, она напоминала жрицу, совершающую магический обряд жертвоприношения.

- Да, помню.

Около Лаоли и Миоломии нечто зашуршало, семеня множеством маленьких конечностей, отец и дочь синхронно взмахнули пиками; девочка вонзила заточенное острие в переднюю часть червя и шагнула в сторону, мужчина рассек головы двух существ одним ударом и, продолжая дугу этого же движения, занес оружие над головой. Их пики одновременно обрушились на проткнутое Миоломией, но еще извивающееся существо. Лаоли опять поднял оружие и в отблесках тусклого света факелов разглядел полное наивной радости лицо дочери, ее юную, вздымающуюся от нового неведомого чувства грудь, полную решимости боевую стойку, такую же, как у него, и перевел взгляд на Натали с высоко поднятым кинжалом, потом недоуменно осмотрел свою пику, испачканную внутренней жидкостью разрубленного червя, вновь перевел взгляд на дочь и буквально застыл, как соляной столб, глаза его расширились и закрылись на миг, невидимое стороннему человеку противоборство происходило в душе воина.

- Я не готов, — прошептал он, — я не готов.

Лаоли поднял голову к ночному звездному небу и уже громче, то ли угрожая, то ли объясняя, повторил:

- Я не готов! Я воин, а не убийца!

- Папа, о чем ты, я не понимаю? — Миоломиа выглядела ошарашенно. Через вал стала перебираться, а точнее перепрыгивать, новая партия существ, и среди них появились черви с белым гребнем от головы до хвоста, более быстрые и ловкие, с длинным мощным телом.

- Таеты. Мы их не сдержим. Ты должна с Худышкой идти к реке.

- Но папа!..

- Знаю, они не боятся воды и быстро плавают, но не смогут найти вас по запаху, если успеете далеко уплыть... Мы будем отвлекать их на себя, сколько сможем.

- Нет, я тебе не оставлю! Ты обещал! Ты обещал сражаться плечом к плечу и... погибнуть, если нужно.

Телоположение девочки изменилось, всем своим видом оно показывало «как ты можешь? Как ты можешь мне такое говорить?».

- Есть обещание отца дочери, а есть воинский долг, он превыше всего, я защищаю тебя, ты защищаешь Худышку — это твоя сестра, теперь это твоя семья, которую ты обязана сохранить любой ценой.

Миоломиа от неожиданного заявления отца не могла вымолвить ни слова, только мотала головой.

- Верь мне, милая, я никогда тебя не обманывал, — Лаоли говорил решительно, вкладывая в каждое слово всю силу своего мудрого и любящего сердца. - Я обещаю тебе, мы всегда будем вместе, всегда, даже если мне придется вернуться к тебе из мира мертвых, я обещаю, я вернусь. Худышка ведь смогла. Но теперь ты обязана защитить ее, а я тебя. Верь мне, прошу тебя.

Пауза, которая понадобилась Миоломии, чтобы переварить сказанное, казалось, растянулась на целую вечность. Лицо ее сосредоточилось на отце и наконец девочка выдохнула:

- Я верю.

У Лаоли распрямились плечи, как будто он сбросил с себя неимоверный груз:

- Бегите, быстрее!

С каменным выражением Миоломиа приблизилась к своей новообретенной сестре, которая так и стояла, держа в руках кинжал, только теперь она прижимала его рукоятку себе ко рту, преграждая железным навершием стон, который был готов сорваться с ее губ. Ее потащили, как тряпичную куклу: девочка, бездумно шевеля ногами, поддалась тянущей силе подруги, но так и не смогла оторвать взгляд от Лаоли, по ее лицу текли слезы, но она этого совершенно не чувствовала, они просто текли, как стекают капли дождя по чистому стеклу. Именно потому, что даже влекомая Миоломией она продолжала смотреть в сторону Лаоли, она успела увидеть, как в том месте, где находился мужчина, черви практически прорвали оборону, и из четырех рядов воинов остался только один, тонкой полоской отделяющий клацающую тьму от тьмы пустой, но еще спокойной. Лаоли моментально подбежал на выручку, орудуя своей пикой, как безумный, уничтожая всех ползущих гадов на своем пути. И последнее, что Натали увидела, это то, как уже в пылу сражения мужчина все-таки не удержался и бросил короткий прощальный взгляд на уходящую дочь, этот взгляд, совершенно недопустимый для такого опытного воина, мог бы стать последним в его жизни, но судьба, наверное, оказала ему очередную милость, оставив мужчину, воина и отца выполнить свой долг до конца.

Отдаляясь от зарева факелов все дальше и дальше, в освещаемую лишь луной тьму, девочки замедлили шаг, беспрестанно озираясь по сторонам. Заросли кустов, тревожимые ветром, виделись им наступающей кучей червей, плоские одинокие камни и кочки — вылезающими из земли монстрами. Их постоянно преследовало тревожное чувство, что за ними следят, что вот-вот их догонят длинные змеевидные существа или уже догнали и только ждут зажать их в кольцо и растерзать. Наконец внутреннее напряжение детей накалилось до того, что им везде чудились звуки щелкающих челюстей и крадущихся лап.

- Справа, нет, слева... Миоломиа, ты слышала? — взволнованно прислушивалась к неясным звукам Натали.

- Кажется, да. Сзади точно кто-то крадется. Или мне показалось...

- Нет, я точно слышала... Вот! Вот, совсем близко! Со всех сторон!

Миоломиа одернула подругу, уже готовую попасть под воздействие панической атаки.

- Крае и Таеты уже напали бы, значит, нам просто кажется, только если это... Но этого не может быть.

- Что не может... Ой! Я видела!

Натали теперь сама потянула подругу, указывая на несколько движущихся силуэтов, чьи контуры скрадывала ночная мгла.

- Вижу.

Миоломиа, не скрывая напряжения в голосе, угрожающе покачала оружием.

- Руку не держи так крепко.

- Я помню.

- Готовься, сверху вниз, но не со всей силы, иначе лезвие застрянет.

Дети наступали на землю очень осторожно; впереди им преградила путь старая полуразрушенная стена, ползущие силуэты полукольцом окружили девочек, но держались на расстоянии. Вдруг кто-то полностью выключил свет. Тучи скрыли и без того скудный фонарь луны, и мир вокруг девочек погрузился в беспросветную тьму.

- Я ничего не вижу, — уже с нотками истерики протянула Натали.

- Я тоже, но глаза скоро привыкнут, так папа... — Миоломиа запнулась. — Я стену нащупала. Забирайся.

- Я не могу: она слишком крутая... Ай! — металл дзынькнул, соприкоснувшись о камень, — я нож потеряла!

- Оставь его! Я нащупала здесь уступ... Вот, ставь ногу, вот так... Обопрись мне на плечо... Получается?

Натали кряхтела и царапала кожу об острые углы булыжников.

- Кажется, да, я почти наверху, осталось только подтянуться, но мне не хватает сил! - сверху на Миоломию посыпались пыль, земля и осколки камней, - здесь очень мало места: стена вся кривая.

Тонкий визг, злой, мелкий и дребезжащий звук рассеялся в воздухе, исходя с того места, где предположительно находилась Миоломия; Натали потянулась сильнее, но верхние камни крошились под ее пальцами.

- Миоломиа, что там?

- Я проткнула одного, ты залезла?

- Нет, я не могу подтянуться: камень скользкий.

Внизу опять завизжало от боли создание.

- Худышка, постарайся, они совсем близко!

- Никак! - простонала девочка, она отчаянно искала жесткую поверхность, или бугорок, или хоть что-нибудь, за что можно уцепиться.

- …одной рукой...

- Что? - не разобрала слова Натали.

О стену брякнуло лезвие пики. Сильная маленькая рука подтолкнула пятку Натали, и та, наконец-то, вскарабкалась наверх. Еще несколько дней назад даже такое подтягивание для нее было бы немыслимо, но выросшие чудесным образом мышцы и прилив адреналина сделали свое дело: девочка, балансируя на тонком крае стены, легла на живот и протянула руку вниз.

- Давай подержу пику, ты сюда легко заберешься, раз я смогла.

Натали тщетно шарила рукой в пустоте.

- Миоломиа? Где ты?! Миоломиа?!

Внизу слышались только шорохи, что-то терлось о стену, несколько щелчков раздалось с разных сторон. Скрежет и стуки. В темноте ничего невозможно было рассмотреть.

- Миоломиа!!! — отчаянно закричала Натали. Ответа не последовало. Девочка надрывно несколько раз позвала подругу. Тишина, зловещая, мертвая тишина.

Натали принялась кричать, что есть мочи, но вскоре ее крики сорвались на хрипы, сменяющиеся всхлипываниями, глухое пространство внизу не отвечало. Девочка с редкими перерывами, безнадежно сипя и давя из себя звуки, продолжала звать подругу то по имени, то умоляюще «сестренка», вскоре ее горло стало выдавать непонятные, захлебывающиеся звукосочетания. Так прошло некоторое время, луна все еще пряталась за тучами, скрежет у стены давно прекратился, и густая тишина разлилась вокруг, но это не было мягкой спокойной тишиной, дающей человеку отдохновение, то была тишина, скрывающая нечто неведомое и ужасное в своей утробе. Охватив руками стену с обеих сторон, Натали равнодушно лежала на ее узкой бугристой поверхности, как смертельно уставшая обезьяна, она уже никого не звала, ее голова покоилась щекой на камне, усталость и апатия овладела девочкой, постепенно ее веки опускались ниже и ниже.

Открыв глаза, Натали обнаружила себя лежащей на земле, высоко и ярко светило солнце, ко лбу пристало что-то липкое, как она сюда попала, девочка не помнила. Она потянулась к голове, рука двигалась непослушно, как онемевшая. Дотронувшись до липкой штуки на лбу, Натали посмотрела на пальцы — кровь. Страшно болела спина, а в грудь словно воткнули кривую рогатую палку. Она попыталась встать, сначала получилось на четвереньки, дошаркала до стены, там, придерживаясь за камни, приняла горизонтальное положение, мир слегка плыл и размывался; покачиваясь, девочка двинулась вокруг каменной развалины. С другой ее стороны она обнаружила Миоломию, лежащую с разведенными руками и в разорванной броне. Из голого живота торчали две волосатые коричневые шишки размером с кулак взрослого человека. Натали, присев возле ставшего ей таким дорогим человека, наклонилась и приподняла ей голову, та сразу же открыла глаза.

- Худышка, — произнесла она тихим и мягким голосом, — я не могу пошевелиться. Скажи, что со мной?

Натали, избегая смотреть на бугры в животе, отвернулась, и сквозь приступ душащей ее боли процедила:

- Это они.

- Убей их, - спокойно сказала Миоломиа.

- Как? Чем? - растерялась девочка.

- Найди свой кинжал.

Натали встала и принялась рыскать по сторонам, она очень боялась и не хотела смотреть на мохнатые шары в животе у подруги, поэтому яростно принялась исполнять просьбу, не особенно думая, к чему это может привести. Кинжал нашелся быстро — он лежал рядом с пикой.

- Нашла, что теперь?

- Сверху вниз, ты должна проколоть личинок, у них твердая кожа.

Сидя на коленях перед Миоломией и держа в руках кинжал, Натали растерянно замерла, эхо какой-то далекой мысли отразилось в ее голове.

- Но ведь ты умрешь.

- Они едят меня, Худышка, пожалуйста, не дай им меня съесть, - Миоломиа говорила это совершенно бесцветным голосом, едва шевеля губами.

Натали стало дурно, закружилась голова, и девочка закачалась, озноб прошёл по телу. Она попыталась поднять кинжал, но рука с оружием не шелохнулась.

- Я.. я... не могу.

- Не бойся, сестренка, мне не больно.

Помогая второй рукой, Натали, после долгих мучительных усилий, занесла кинжал над Миоломией, но лезвие оружия заходило ходуном, девочка глубоко и часто задышала носом, собирая всю мощь, всю силу и волю воедино и концентрируя ее на кончике лезвия, глаза у нее расширились, тело наклонилось, уже готовясь пойти в судорожное пике, как вдруг что-то в ребенке надломилось, и она, с воплем выронив кинжал, завалилась, утыкаясь лицом в грудь подруги.

-Я не могу, я не мо-гу-у-у-у! — всхлипывала она. — Прости меня.

Натали сложила руки перед собой, словно на исповеди.

- Я плохая, я... очень плохой человек, ты даже не знаешь, какой плохой, слабая и глупая, я... такая плохая... я даже маму с папой своих не люблю...

Девочка перестала стонать и подняла голову. Глаза Миоломии, полные надежды и тоски, смотрели на нее пристально и пронзительно, но потом сдались и отвернулись, глядя в сторону на простирающееся озаренное солнцем поле.

- Я хочу к папе, — только и сказала она. Веки покойно сомкнулись.

Натали вскочила, как ужаленная.

- Я сейчас, я сбегаю и найду его. Может быть, он еще жив.

Эта шальная мысль сконцентрировала девочку, заставив собрать весь запас оставшихся сил и, поправив сандалии на ногах, побежать к месту сражения.

- Я быстро, я скоро... — закричала она на бегу, задыхаясь.

Натали торопилась, как только могла, но буквально через минуту, тяжело дыша и раздирая рубашку на груди, сбавила темп. Идти оказалось совсем недалеко. Вскоре перед ней возникла картина побоища: мертвые тела без рук и без ног, растерзанные, почти полностью в окружении кусков плоти и частей тел, брошенное оружие и черви, множество червей повсюду, разрубленных, с вывалившимися внутренностями, раздвинутыми в стороны тонкими лапками, как будто приглашающими Натали заглянуть вовнутрь. Сперва девочка жмурилась, отворачивалась: у нее не хватало духу смотреть на этот кошмарное торжество смерти, но вскоре она споткнулась об чье-то тело и упала, вляпавшись в жидкую лужу, вытекшую из живота червя. Она встала, с омерзением вытирая руки о рубашку, и двинулась дальше, смотря более внимательно.

«Глаза быстро привыкнут», — говорила она сама себе, стараясь успокоиться. Девочка пыталась найти место, где она последний раз видела Лаоли. Вдруг она заметила на земле оружие — копье с наконечником в виде капли, и лежащую рядом женщину, ей показалось, что женщина шелохнулась.

- Ильялла! — закричала Натали, сердце у нее застучало, как бешеный метроном, она наклонилась, переворачивая тело. Но это оказалась совсем другая женщина с разбитым глазом, из которого через щеку шла полоска засохшей крови. Девочка отстранилась, постояла на месте, шепча губами, и двинулась дальше. Тело Лаоли она нашла быстро, без ноги и с рваной раной на шее, он лежал на спине, а его гигантская пика лежала на нем похоронным венком, лицо застыло суровой маской, веки раскрыты, пустые белки глаз смотрели на Натали грозно и вопрошающе.

«Худышка, где моя дочь? — сверкали они, — мы должны быть вместе, мы одна семья».

- Да, да...

Натали склонила от стыда голову и, не смотря больше на воина, отправилась обратно. Путь назад показался ей очень тяжким, ноги вяло переставлялись, тело, как травинку, на ветру шатало. Дойдя до Миоломии, она почти упала рядом с ней. Начала сбивчиво рассказывать о своем путешествии, старалась объяснить «сестре», что ее папа там лежит, и она дотащит ее до него даже ценою собственной жизни, что Миоломии придется потерпеть, так как Худышка слабая и будет тащить ее с передышками. Потом Натали принялась задавать разные вопросы, но Миоломия упорно молчала. Тут девочка заметила, что ее подруга совсем не дышит, приложила ухо к груди — сердце не билось. Натали устало и тупо уставилась на лежащее перед ней тело Миоломии, смотрела долго и бессмысленно.

- Это я виновата, я одна виновата... потому что я одна, у меня была ты, но теперь тебя у меня нет.

Он встала, взяла за руки подругу и поволокла по земле. Путь был бесконечно долгим и отчаянным, Натали падала и вставала, потом снова падала, но, сжимая губы и шевеля всеми мышцами лица, упорно поднималась. Она не разбирала дороги и медленно плелась куда-то вперед наобум. Посередине пути у нее прихватило низ живота, скрутило так, что девочка долгое время стояла на четвереньках, мыча от болезненных приступов, когда смогла двинуться дальше, нечто мокрое потекло по бедрам, она провела рукой — пальцы окрасились красным.

«Странно, — подумала Натали, — как я могла там порезаться?»

Наконец, после долгих мытарств, девочка притащила свой нелегкий груз к месту, положив дочь рядом с отцом, она почувствовала, как ее тело приобретает странную легкость: макушка становится острой и устремляется высоко-высоко, и когда это стремление истончилось, превращаясь в нить, все погасло, Натали рухнула, потеряв сознание.

Когда она сумела открыть глаза, солнце близилось к горизонту. Подобравшись на четвереньках к Лаоли — встать она не смогла, — девочка протянула руку к его оружию.

- Можно я возьму твою пику?

Она, напрягшись, подтянула пику к себе. Приступ странного холода проник в голову девочки, придавая необычайную ясность мыслям.

- Что за глупый вопрос, конечно можно. Не сходи с ума, Натали, они все мертвы.

Взяв оружие и сев на землю, Натали стала копать; почва поддавалась легко, острые края оружия разрезали траву и тонкие корни. Постепенно площадь «раскопок» расширялась, превратившись через пару часов усердного труда в небольшую яму. Наступали сумерки, и с темнотой к месту, где маленькая девочка устало ковыряла боевой пикой землю, стали подползать длинные змеевидные тела. Натали настороженно посмотрела на окружающих ее червей.

- Рано они, я еще не успела, сюда даже Миоломия не влезет, надо бы поглубже.

Она крикнула приближающимся животным:

- Подождите, мне нужно время! Я для вас не опасна, просто копаю могилу и все.

Но червей такие аргументы не убедили, они окружили девочку плотным кольцом. Среди этих существ возвышался один исполин, с розовым отливом чешуи и двумя гребнями вдоль тела — черным и белым. Он подполз совсем близко, приподнял голову, зашевелил жвалами и маленькими усиками, нюхая воздух.

- Ты, наверное, Шасиа?

Девочка судорожно сжала древко пики, прислонившись к нему лбом.

- Ты мне поможешь, поможешь, помоги...

Но оружие не отвечало, оно казалось таким же мертвым, как и его хозяин. Натали положила пику на землю.

«Похоже, я сегодня останусь без обеда», — пронеслась мысль у нее.

«Ты не воин, не воин, не воин», — вспыхнул алым цветком голос Лаоли.

Девочка, собрав последние остатки сил, выпрямилась и шагнула к большому существу. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, она неуклюже встала на колени.

- Я умоляю... я прошу вас, дайте мне их похоронить. Это все, что мне нужно, потом делайте со мной, что хотите.

Существо остановило движение усиков, приподнялось чуть выше на своих тоненьких лапах и отодвинулось назад. Натали осторожно потянулась к импровизированной лопате, взяла ее, и в тот же миг почувствовала удар. В шее что-то лопнуло, и девочка повалилась в яму, которую так долго и мучительно копала. Последнее, что она увидела — это свисающую с разорванной рубашки Миоломии радужную пуговицу на тонкой нити, и тут же девочку поглотила тьма: гематитовая, черная, настоящая.

***

Холодный ветер задувал под воротник блузки, студя голую шею; Натали отодвинулась от окна. Внизу на асфальте громоздкая неуклюжая ворона, подпрыгивая рядом с мишкой, клюнула его в глаз-пуговицу, отпрыгнула, повращала головой, глянула на девочку в окне, насмешливо каркнула и, схватив игрушку когтями, взмыла в воздух.

«Это все, что вы можете? Забрать игрушку у маленькой девочки?» — горечью упрекнула пустоту над своей головой Натали; она спокойно, почти с безразличием, проводила взглядом шумно и тяжело летящую птицу. Как только та скрылась из виду, у девочки в груди начало клокотать, буря чувств овладевала ее душой.

«Ну? Что вы еще мне сделаете? — с вызовом бросила в окружающий мир свою мысль Натали. — Накажете меня? Как? Убьёте?»

Она недобро улыбнулась последней мысли. Из коридора донеслись топот шагов и обрывки фраз. Помедлив, как бы размышляя, стоит испытывать судьбу или нет, девочка все же закрыла окно и положила ручку-ключ на шкафчик. Разговор из коридора стал громче и яснее.

- ... я против физических наказаний, это слишком грубо, есть более тонкие и эффективные методы воздействия, чтобы добиться желаемого...

Сильному, уверенному в своем превосходстве мужскому голосу возразил другой, вдумчивый и рассудительный:

- Но если ребенок совсем отбился от рук? Ничего не боится? Бунтует, в открытую нагло начинает...

Натали заторопилась: она узнала один из голосов, завуч, неприятный и едкий человек, говорящий вежливо и степенно, но от этой вежливости даже при коротких встречах с ним всегда становилось ужасно противно. Придерживаясь за шкафчик для переодевания, она вытянула вниз ногу, готовясь спрыгнуть, в этот момент шкаф качнулся, рука соскользнула, и Натали, потеряв равновесие, упала, ударяясь лицом об угол злополучного шкафа. Удар пришелся по губам, разбив их в кровь, хрустнул и сломался зуб на нижней челюсти. Боль была адская, Натали закричала, зажимая руками рану; сквозь пальцы потекла алая теплая жидкость, во рту почувствовался привкус железа.

- Что тут происходит?

- Губу разбила?

- Покажи. Крови-то сколько!

Суетились голоса вокруг Натали.

- Несите ее в медпункт!

- Господи, за что ж такое наказание ребенку...