Глава 1

 

~~~~~~~~~~~~~~~ЭФФЕКТ ЖИЗНИ~~~~~~~~~~~~~~~

 

Ни лиц, ни движенья, ни гула

В мокром мраке искрошенного пролета,

Который похож на беззубый рот старика

И зубастую пасть одряхлевшей акулы.

 

Томас Стэрнз Элиот.

 

 

Она прятала ото всех своего потрепанного затертого плюшевого медведя. Он был для нее скорее другом, чем игрушкой. Ее амулетом от страха и одиночества. Родителям не очень нравилось, что их дочь всегда таскала его с собой, они считали, что она уже выросла из того возраста, когда можно так привязываться к какой-то игрушке.

 

 

Давно, еще после первой стирки, черный коготь на одной из медвежьих лап стал бледно-серым, отец сказал, что это потому, что он сделан из дешевого материала. Но от этого мишка не стал для нее менее дорог.

 

«Сегодня все вроде бы как всегда».

 

В небольшом зеркале ванной комнаты, уляпанном засохшими мыльными пятнами и брызгами зубной пасты, отразилось ее лицо с воспаленными глазами.

 

«Натали, это точно ты?»

 

Нельзя долго тереть глаза, особенно с утра – ее за это ругали, но она никак не могла избавится от этой привычки. Вчера отец неожиданно вошел в комнату и застал ее за этим занятием. Натали в испуге опрокинула стул, упала на его ножку и сильно расцарапала ногу. Было очень больно. Странно, но отец не стал ругать ее. Наверное, рана – это наказание за то, что она трет глаза.

 

«Если бы не холод, то не было бы так больно».

 

Рана покрылась противной чешущейся корочкой, которую так и хотелось сорвать, поэтому она и не заживала.

 

«Это невозможно терпеть!»

 

Громкий хлопок дверью. У Натали дернулось плечо.

 

– Натали, почему ты ходишь до сих пор в трусах? Тебе не стыдно? Одевайся быстрее! – и, уходя: – Опять в школу опоздает…

 

Жалко, что она не успела одеться, теперь что-нибудь наверняка случится. Она так и знала. Куда-то запропастились теплые носки. По рукам пробежали мурашки, а от них холод ушел вглубь тела. Если она будет ходить в тонких носках, то из носа опять потечет, а платки постоянно терялись, как будто их кто-то специально прятал.

Постоянно вдыхая воздух и пытаясь проглотить скользкие сопли, она зарабатывала головную боль, которая мучила ее ночью, не давая уснуть.

 

«Нельзя тереть глаза».

 

Воду она не любила. Папа заставлял ее умываться холодной. Она неприятная и щиплет, грязь размазывается, и какая вообще радость от холодной воды?

 

«Нашла теплые носки».

 

Но если надо, Натали могла помыть своего мишку даже в холодной воде. Могла потерпеть ради него.

 

Недавно к ней пришла странная, страшная идея: Натали взяла большой овощной нож и разрезала мишке лапу, а потом и свою руку – так глубоко, как смогла. Пришлось поплакать, не только от боли, но и от того, что она не знала, как зашить мишке лапу втайне от родителей.

 

 

«Почему я об этом не подумала!»

 

 

Потом она прислонила раны друг к другу и отдала мишке частицу своей крови. Натали так хотелось верить, что этот ритуал, эта боль – свидетельство ее верности и любви к мишке и сейчас, и потом, когда у ее защитника появится сила и он сможет помогать ей. В доказательство своей верности Натали могла бы сделать что-нибудь отчаянное – к примеру, показаться на глаза отцу с мишкой. Только зачем? Это еще одна глупость. Его наверняка отнимут под каким-нибудь правильным предлогом, а потом как?..

 

Она много раз думала уйти из дома, но знать бы куда. Ведь даже думать об этом опасно. Мама узнает! Мама… Мама – это вообще самое страшное существо. Если отца Натали просто боялась, стараясь обходить стороной, то мама… Мама знала про то, что делается у нее в голове.

 

Натали тоненькими пальцами разгладила волосы, наклонив голову. Много-много, бесчисленное множество нитей волос. Если потянуть посильнее, почувствуешь боль. Оттуда, из того места, где больно, растут волосы – так можно точно определить начало каждой пряди. Она так часто играла, иногда волосы обрывались.

 

«Отец это видел».

 

Наказание пришло ночью. Когда она, устав шмыгать носом, стала проваливаться в сон, открылось окно и в темную спальню налетели насекомые. Они жужжали и жужжали, кружились где-то рядом, мешали уснуть.

 

Наутро все чесалось, а один комар укусил в веко, и глаза... иногда кажется, уж лучше б их не было, хотя бы иногда, к примеру – ночью. Зачем ночью глаза?

 

А вот мать, мама, делает по-другому… Она может узнать про самое дорогое.

 

«Нет, нет, даже думать про это нельзя».

 

Мама, входящая в комнату, резко открывающаяся дверь, из двери – струя зловещего воздуха. Сердце бешено заколотилось. Не думать об этом. Стук каблуков, сердитый ритм – мама идет ругать. Не думать об этом. Страшное бледное лицо. Не думать...

 

Черно-белое отражение в зеркале.

 

«Это отражается моя душа».

 

Натали отчаянно прижала мишку к груди. Если бы ее сожгли в огне, она бы прижала к груди мишку и не испугалась костра.

 

«Только не отнимайте его от меня!»

 

У меня больше ничего нет, кроме этой игрушки, ничего и никого! Она заплакала тихонько, маленькими слезами. Крошечные два-три всхлипа, больше не надо. Щелчок двери, совсем не страшный.

 

– Ты еще не оделась! – хрипловатый, чуть приглушенный отцовский возглас.

 

Мысли разлетелись как воробьи – она забыла, забыла, что стоит с голыми ногами, без теплой юбки. Мгновение назад ей было так тепло, так хорошо, она ничего не чувствовала, и вот опять – холод, мурашки, бегущие по ногам к спине и дальше – к шее. Если она не найдет одежду, отец по-настоящему может разозлиться и вечером, потом, сидя за уютным столом с зажженными свечами, специальным предательским голосом расскажет маме... Его простые слова, хрустящие, словно плесневелый старый сухарь, поплывут над столом, вызывая нежную улыбку матери, и она (в этот момент Натали казалось, что у мамы увеличиваются губы) неожиданно что-нибудь скажет. О да! Мама скажет, предложит как-нибудь наказать, разобраться что к чему и наказать с толком, мама умеет...

 

«Я не нашла юбку! Не нашла!»

 

Натали внезапно остановилась, уставившись вникуда. Может быть, стать сумасшедшей? Она знала, вернее, видела в фильме, что детей, ведущих себя ненормально и странно, могут забрать в психушку, и там можно будет сидеть с другими детьми, раскачиваться, что-нибудь напевать себе под нос и так проводить целые дни. Никто тебя не трогает, не мучает, нет постоянного страха. А Натали так хотела, иногда до безумия, чтобы родители не трогали ее, пусть будет одиночество, она вытерпит его, она вытерпит все: и плохую еду, и молчащих детей, и сможет прожить без игрушек. Но мишка! Ведь они могут не разрешить взять его с собой! Мама обязательно заберет его, если узнает, что он дорог Натали, как он дорог…

 

«Не отдаст!»

 

Ей не хотелось так жить: без единственного друга, в полном одиночестве и отчаянии, как будто все во тьме, в черно-белом цвете. Казалось, комната поблекла и начала расплываться, постепенно наполняясь неизвестно откуда взявшимися клубами пыли. Как здесь душно, почему она раньше этого не заметила? Натали верила, что если она случайно не сдержится и неосторожно покажет окружающим свои яркие чувства, то мир сразу же померкнет, начнет видоизменяться, превращаясь в темное страшное пространство. Это будет иной мир, населенный теми же людьми, родными и знакомыми, только они будут наполнены злобой и жестокостью.

 

«Вот опять началось!»

 

Натали содрогнулась от ужаса – она и не заметила, как комната превратилась в то самое темное и страшное место.

 

«Это очень, очень плохо!»

 

Она съежилась и притихла, стараясь выдыхать как можно меньше воздуха. На какой-то момент ей даже показалось, что окружающее пространство не видит ее, но, как облако пара в холодную погоду, вокруг Натали скапливались испарения чувств, переживаний и страха, которые выдавали ее. Это было все равно что кричать: «Посмотрите, вот он, лакомый кусочек теплого беззащитного существа! Ищите, ищите его по теплу, которое исходит из его тела, кто первым найдет его?» Стук-стук-стук-стук – шаги матери, привычно страшно. Идет ругать. Это первая волна, иногда ее удавалось выдержать почти безболезненно. Так, ближе, еще ближе, уже у самой двери, щелчок, как всегда неожиданный, слегка сжимается сердце, – мать не слишком сердится.

 

– Собирайся быстрее, иначе опоздаешь в школу! С сегодняшнего дня вместо вечерних игр со своим медведем ты начинаешь прибираться у себя в комнате, и если еще раз я увижу, что ты оставляешь носки на полу, будешь сама их стирать! И еще: наклоняйся над раковиной, когда чистишь зубы, мне каждый раз приходиться мыть зеркало после тебя. Ты совсем не ценишь мой труд! Попробуй как-нибудь сама приготовить себе еду, постирать белье, погладить его!

 

И вдруг мама устало и даже нежно добавила: «Пойми, детка, ты должна научиться ценить чужой труд», – она внимательно посмотрела на разрезанную лапу мишки, – «И ценить свои вещи».

 

Натали показалось, что последней фразой мама вынула какой-то орган у нее из тела.

 

«Она уже знает».

 

Эта пронзительная мысль ледяным осколком впилась Натали в грудь и процарапала все внутренности до низа живота. Можно было подумать, что девочка, одиноко стоящая посреди неприбранной комнаты, в смущении осматривает кончики пальцев на ногах. Но уже в следующее мгновение она со стоном прикусила губу, стараясь не дать выйти изо рта дыханию. Вдруг какая-то неведомая сила тряхнула ее тело, и Натали сухо и отрывисто зарыдала.

 

«Все кончено, проклятые слезы, проклятые глаза!»

 

- Ну что ты, милая, что ты! - мать попыталась обнять Натали, осторожным движением вынимая медведя из рук дочки. И с удивлением заметила, как та, перестав рыдать, мертвой хваткой вцепилась в игрушку и, насупившись, смотрит на нее с яростью и отчаянием.

 

«Ничего нет, ничего нет, не отдам!»

 

В голове Натали настойчиво звучала эта фраза, как единственное спасение от страшной беды, которая вот-вот наступит. И она наступила! Жестокое и страшное существо, которое жило в складках лица матери, проявилось, словно почувствовало наиболее благоприятный момент для своей разрушительной силы.

 

- Я тут переживаю, думаю, что ты раскаиваешься, а ты мне решила спектакль устроить?!

 

Неожиданно демон исчез, будто бы надел на себя маску – привычное, со знакомыми острыми и опасными чертами, лицо матери.

 

Натали знала, на какую маску и как нужно реагировать, чтобы уменьшить риск – где нужно заплакать, где виновато понурить голову, а где и вовсе сесть на пол и беззащитно сжаться. Мама последнего очень не любила, и неоднократно после этих сцен в разговорах с отцом упоминала неприятную и какую-то мрачную фразу : пора отвести ее к матушке. Вот и сейчас страшно-неприятный стук материнских туфель об пол вызывал жуткое, тошнотворное ощущение этой опасной фразы.

 

- Я заберу у тебя твои любимые игрушки, если ты не будешь прибираться в комнате. Приберешься - играешь, не приберешься - будешь наказана!

 

«Теперь я точно в аду!»

 

Ясная до остроты мысль коснулась разума Натали. С каким-то страшным смирением, обреченно согласилась она с тем, что теперь придётся жить в вечном страхе. Матери как всегда удалось вытащить из головы Натали на поверхность ту мысль, которая была наиболее ужасна.

 

В любой момент, в любой день и в любой час она могла лишиться единственного и самого дорогого в жизни!

 

 

- Папа ждет тебя в машине, чтобы через пять минут ты была одета и с портфелем в руках!

 

Уже подходя к двери, мать добавила:

 

- Кстати, юбку свою ищи в коридоре, там, где ее и бросила вчера!

 

В том, что юбка специально спрятана в коридоре, Натали была полностью уверена и даже знала, для чего это было сделано! Она потратит на ее поиски все отпущенное ей время и так и не найдёт, а потом придет рассерженная мама, достанет юбку из какого-нибудь незаметного угла, - она уже проделывала такое несколько раз, - и тут мать... Дальше мысли у Натали теряли ясность и путались.

 

На вялых от тяжёлого предчувствия ногах, осторожно и недоверчиво осматриваясь по сторонам, она прошла в коридор и сильно удивилась: юбка была бережно сложена и лежала на тумбе!

 

«Значит, так и задумано».

 

Неведомые темные силы играли по своим жестоким правилам: издевательства над Натали должны быть настолько утонченными и изощренными, чтобы окружающие ничего не замечали, а если и заметят, то для их оправдания всегда найдутся естественные причины. А главное – они должны быть неожиданными и разнообразными, чтобы Натали ни в коем случае к ним не привыкла! Она и не привыкала. Она часто забывала о самых простых вещах – например, что одежда должна быть обязательно сложена на стуле, или что надо положить тетрадку в портфель, когда сделала уроки, - и каждый раз бывала жестоко наказана. Непременно всплывало что-то новое, к чему она совсем не была готова.

 

 

В тот момент, когда Натали увидела свою юбку, она вдруг услышала чудесную небесную музыку, словно тихий тонкий голосок тихонько пел невыразимо прекрасную песню. Ей стало хорошо и спокойно, и даже подумалось, что она живет в этом мире не зря. Хотелось, чтобы эта песня звучала вечно, но Натали усилием воли оборвала музыку, и еще одна тонкая струна исчезла из ее души, как будто умерла какая-то часть неведомого никому, даже ей самой, чувства. Натали рассуждала так: «Если я что-то убила в себе прекрасное, это значит, что я себе сильно навредила и, может быть, злые силы, эти ужасные жизневысасывающие черви, хоть ненадолго оставят меня в покое. Ведь я частично выполнила их работу и сделала эта сама, что для человека значительно хуже! Ну ведь хуже, когда сама?..»

 

Краем своего сознания эта маленькая девочка догадывалась о страшной правде: те струнки в своей душе, которые она так неумолимо обрывает силой воли, неизменно приведут ее туда, где она может ослепнуть, замерзнуть – или случится еще что пострашнее.

 

«Но что мне было делать?»

 

Эта мысль вызвала слезы, которые, однако, задержались где-то в груди, не дойдя даже до горла. Привычка.

 

«Ой, я совсем потеряла счет времени».

 

Натали испуганно прислушалась, посмотрела в конец коридора - не двигаются ли оттуда тени или пронзительный, словно миллион иголок, поток воздуха. Схватила юбку, смяла ее в комок и бросилась в свою комнату. Но время уже было потеряно. Натали суетливо засунула учебники и тетради в портфель, опасливо оглядываясь по сторонам, положила медведя, на самое дно, бережно прикрыв бумажным пакетом, в нем лежала булочка со сливочным кремом, которую в последнее время давала ей в школу мать. Одевшись и спустившись по лестнице на первый этаж, она вдруг приостановилась: как-то все не так, все слишком уж хорошо, где же месть и привычные издевательства? Взявшись за ручку двери, ведущей из подъезда на улицу, Натали решила спокойно с достоинством принять все, что принесет этот день. Возможно, плохое начнется только в школе, а до этого можно немножко пожить, свободно подышать, а папа не в счет, он ведет машину, в этот момент он не опасен.

 

Дверь, ступеньки, перила, дверца машины предательски захлопывается слишком громко, как будто кашляет, - папа поморщился, но промолчал.

 

«К добру это или нет, не знаю».

 

Эти моменты были одни из самых любимых. Можно было прислонить голову к стеклу и в полудреме отдаться теплому и светлому потоку беззаботности. По ощущениям это походило на то, будто бы Натали выкапывает из земли давно забытые сокровища - достает сундучок, отряхивает его, раскрывает, примеряет на себя всякие драгоценности: колье, серьги, медальоны…

 

Ее сознание знало путь в параллельное измерение, и самым быстрым способом туда попасть было выпадение из этого мира, иногда даже буквальное. Вот и сейчас она специально не пристегнулась ремнем безопасности, а лишь сделала вид, незаметно придерживая его на груди. Неожиданно она увидела, как блестящая машина цвета металлик резко вырулила из противоположного ряда и грациозно, как пантера, кинулась в их сторону. Удар...

 

«...мамочки...»

 

Чудовищная сила приподняла Натали в воздух. Она почувствовала, как ее тело, вылетая с заднего сиденья машины, со страшной силой влипает в переднее стекло, кости хрустят, мышцы лопаются, стекло оказывает такое сильное сопротивление, что даже самая крепкая (это рассказал ей отец) кость в человеческом организме - череп - трещит под неимоверным давлением… Натали внутренним взором увидела, как мозг внутри черепа вот-вот выдавится, словно паста из тюбика при резком нажатии, но тут стекло сдалось и выпустило ее наружу.

 

 

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

 

~~~~~~~~~~~~~~ХИМЕРА~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

 

Ибо я не надеюсь

Ибо я не надеюсь вернуться

Дарованьем и жаром чужим не согреюсь

И к высотам стремлюсь не стремиться в бессилье

 

Томас Стэрнз Элиот.

 

 

 

«Вот это да! Как же это здорово!»

 

Натали простодушно радовалась. Место, в котором она оказалась, было завораживающе восхитительно. Девочку окружали стройные деревья, похожие на невысокие баобабы, на тупой макушке каждого чуть в сторону и вверх росли крупные ветки, образуя что-то вроде гнезда. А от веток шли почти незаметные полосы – тонкие прямые трещинки, делящие дерево на несколько идеально ровных частей. И вода! Вода! Ноги по щиколотку погрузились в кристально чистую жидкость, через которую была видна земля и зелено-розовые водоросли.

 

Натали спешно сбросила туфли и, держась за приятно гладкий ствол, сдернула носки. Дерево пульсировало изнутри! Оно дышало. Как будто девочка дотронулась рукой не до ствола, а до живота спящего младенца или животного. Она прикоснулась к нему второй рукой и почувствовала внутри, под корой, нарастающее бульканье. Натали приложила к дереву ухо и, закрыв глаза, прислушалась. Там, внутри, творилось невероятное – одновременно со вдохом и выдохом, переливаясь, бурлили соки и казалось, что маленькие камушки стучат о внутреннюю поверхность ствола. Дерево задрожало, и трещина под ладонью шевельнулась.

 

- Что ты делаешь! Оно сейчас раскроется!

 

Дернувшись, Натали открыла глаза. Рядом стоял мальчик примерно одного с ней возраста, красивый и загорелый, с гладкой кожей. Лицо его было напряженным, а ноги в штанах-панталонах стояли в боевой позиции. Еще на нем была немного просторная рубаха-косоворотка, а с плеча свисала маленькая расшитая узорами тряпочная сумочка. Он подбежал к ней и, обхватив, увлёк вниз. Они плюхнулись в воду, а над их головами начало происходить чудо. Части дерева ровно по швам-трещинам резко раскрылись, словно лепестки гигантского цветка. Внутри оказалась серебристая с прозрачными прожилками сердцевина, из которой с мокрым шлепающим звуком стали вылетать и падать вокруг блестящие насекомые. Одно приземлилось рядом с её ногой и с шипением погрузилось в воду. Оказалось, это были вовсе не насекомые, а небольшие прозрачные кристаллы. Несколько попало на плечо и щеку Натали – они были скользкими и совершенно не горячими, просто тёплыми. Удивительно, что они шипели, погружаясь в воду.

 

Наконец мальчик отпустил ее из своих объятий и, поднявшись, стал ловить кристаллы на лету, складывая их в свою наплечную сумочку.

 

- Ну вставай же, чудная, помоги мне поймать Мнемиков, а то из-за тебя я вернусь домой с пустой сумой.

 

Встав на ноги, Натали поняла, что промокла до нитки, и даже ее красивые светлые волосы сбились в спутанную паклю. Но это её ничуть не волновало, радости и ощущения счастья ничуть не убавилось.

 

- Да не стой же ты столбом, - парень коротко рассмеялся, бросив на нее тёплый взгляд. – Может, ты сумасшедшая? Или шаманка, и твой дух еще не вернулся... - он покрутил пальцем у виска, показывая, куда должен, по его мнению, вернуться дух.

 

- Не, с головой у меня все в порядке, только мокрая, мне бы высохнуть теперь где-нибудь и переодеться.

 

Продолжая ловко ловить кристаллы, вылетающие из дерева, мальчик спросил:

 

- А зовут тебя как, сумасшедшая?

 

- Нат... Наташ... Натали, - не сразу решив, как представиться, произнесла она.

 

- Слишком длинное имя для такой маленькой девочки. Может лучше – Сумасшедшая Нат?

 

- Да говорю же тебе, я не сумасшедшая, я из другого мира!

 

Схватив кристалл, который её новый знакомый назвал Мнемиком, Натали шагнула и протянула ему добычу, но тот отшатнулся так, что выронил пару кристаллов, и они с шипением погрузились в воду.

 

- Ноги! Твои ноги! Что с ними?

 

Приподняв над водой сначала одну ногу, потом другую, и бегло на них посмотрев, Натали неуверенно проговорила:

 

- Вроде все в порядке...

 

 

- Они без корней!

 

Мальчик поднял ногу, и теперь настал черёд Натали ужаснуться. Она оледенела от накатившего страха: стопы её нового знакомого были сплошь покрыты короткими корешками разной толщины, совсем как у растений. Впрочем, приступ страха быстро превратился в неудержимое любопытство:

 

- Ты дерево или человек?

 

 

- Я? Человек. Меня зовут Фъер. А ты кто такая? Ах, из другого мира, точно.

 

Мальчик подошел к Натали и, указывая пальцем на её ноги, робко спросил:

 

- Можно потрогать?

 

Она кивнула головой. Фъер наклонился, одной рукой придерживая сумку, а указательным пальцем другой провел по стопе, которую Натали храбро выставила вперед. Заметив, что его необычная знакомая морщится, Фъер резко убрал руку.

 

- Тебе больно?

 

 

- Да нет, просто щекотно. А твои корни можно потрогать или они сломаются?

 

- Сломаются? Нет, ломать их не надо. Только дотронься и всё. Ты ведь не монстр в теле девочки, правда? Не укусишь меня? Вообще-то я самый сильный в семье.

 

После того как Натали потрогала корни Фъера и, вопреки его опасениям, не сломала их, напряжение между детьми поубавилось. Девочка разрешила Фъеру внимательно рассмотреть своё лицо, и никто не набросился друг на друга кровожадным хищником, и даже наоборот – Фъер с восхищением сказал: «Какие у тебя красивые глаза!» Зародившееся доверие быстро перерастало в симпатию.

 

Мальчик принялся уговаривать Натали пойти в их деревню к человеку, который обязательно должен увидеть необычную и очень красивую странницу из другого мира, на слове «красивую» он сделал особенный акцент, и тёплые нотки в его голосе заставили сердце Натали трепетно сжаться в каком-то томительном предчувствии прекрасного. И они, взявшись за руки, пошли.

 

Вскоре они пришли в небольшое поселение, застроенное двухэтажными домами на сваях. На улице веселились маленькие дети, они играли. Высокий мальчик поворачивался ко всем спиной и бросал тряпичную куклу, остальные с радостными криками наперегонки старались ее поймать, удивительно было, что в этой толпе смеющихся детей никто никого ни разу не толкнул. Несколько прогуливающихся молодых людей с удивлением посмотрели на новую девочку. Фъер отпустил руку Натали и указал на домик, под навесом которого, словно парочка старичков-лесовичков, стояли два пустых кресла-качалки.

 

- Нам туда. Не волнуйся, я буду рядом.

 

 

- Я не боюсь, мне здесь очень хорошо. И спасибо что ты мне помогаешь.

 

 

- Если ты у нас задержишься, то я тебе всё здесь покажу и со всеми познакомлю. У меня есть сестра, я думаю, вы подружитесь. Сейчас она с мамой ушла собирать Мнемиков.

 

Озорная улыбка озарила лицо Фъера.

 

- Ох и обидятся они, что я ничего не собрал. Но зато я нашел тебя. А ты стоишь всех выговоров и обид. Главное, что скажет дедушка.

 

Покраснев, Натали пригладила волосы и, обнаружив, что их, наверное, стоит отжать, остановилась.

 

- Там живет твой дедушка?

 

 

- Да, он знахарь. И умеет путешествовать между мирами, но не телом, как ты, а духом.

 

Войдя внутрь, Натали поняла, что еще никогда не была в таком замечательном месте как это. Ей нравилось всё: и маленькие окна, и развешанные всюду деревянные игрушки. и скромная лесенка на второй этаж, и уютная мебель – простая, но ладно скроенная. Два пожилых человека, мужчина и женщина, стояли у стола и перемалывали в ступке кусочки желтого корня.

 

- Фъер, кого ты привел?

 

Седой мужчина с добрыми и какими-то веселыми морщинами выпрямился и остановил легким прикосновением руки женщину, одетую в сарафан, сшитый из материи приятных тонов.

 

- Это Натали, она из...

 

 

- Я вижу. И знаю. Девочка, подойди сюда, сядь. Можно мы с женой поговорим с тобой?

 

 

- Её зовут Ната... дальше не помню.

 

- Ната, какое красивое имя, - произнесла женщина, легким движением откинув волосы, ещё не потерявшие естественного цвета, убирая со стола посуду.

 

Сев на деревянную скамейку напротив старика, Натали положила руки на колени и трепетно и одновременно смело посмотрела ему в глаза, словно ожидая приговора, который обязательно должен был быть строгим, но непременно ей во благо. Ещё она решила, что раз уж тут иной мир, пусть и имя её будет иным. Ната. Ей нравилось быть Натой.

 

- Меня зовут дедушка Риер. А мою жену – Тарионара.

 

Женщина ласково махнула рукой, и Натали вежливо улыбнулась в ответ, потом посмотрела на старика и почувствовала, что он совсем не опасен, а прост, добр и украшен мудрой старостью.

 

- Я видел, как ты попала в дыру боли и провалилась между мирами, случайно попав сюда к нам. Но не волнуйся, ты скоро сможешь вернуться обратно.

 

 

- Нет. Я не хочу возвращаться. Я хочу остаться здесь, с вами.

 

 

- Не хочешь? - женщина недоверчиво скользнула взглядом по необычной гостье, - Но почему?

 

 

- Нет места хуже, чем то, откуда я пришла.

 

 

- Что же это за мир такой, где дети...

 

Дедушка Риер остановил её на полуслове, прижав палец к своим губам. Потом задумчиво произнес:

 

- Значит ты хочешь остаться.

 

Вытянув шею так, что на ней проступили жилы, Натали торопливо заговорила:

 

- Я буду делать всё что вы скажите, учится… - она сбилась, - Хорошо учиться, прибираться, работать на кухне или в саду, буду делать любую работу, которую захотите, всё-всё что скажете, я на всё готова!

 

Тарионара обеспокоенно покачала головой:

 

- Мы не можем такое решать, у неё есть родители.

 

Натали вздрогнула, её вдруг затошнило, она побледнела и сникла.

 

- Тариона, в тебе говорит материнское сердце, но оно видит только половину, впрочем, как и моё.

 

Дедушка повернулся к внуку.

 

- Фъер, придет время, и ты займешь моё место, и тебе придется решать многие вопросы, на которые у тебя может и не быть ответов, запомни этот момент.

 

Риер помолчал.

 

- Твоё сердце чище чем моё, скажи, что ты видишь в этой девочке?

 

Глубоко вздохнув, Фъер произнес с пронзительной детской честностью:

 

- У неё сильное сердце.

 

 

- Доброе?

 

 

- Будет, если останется у нас.

 

 

- Тогда она останется.

 

Собрав остатки сил, перебарывая дурноту, Натали сказала мальчику:

 

- Спасибо, всё... всё что скажешь...

 

У неё покатились слезы.

 

- Простите, я неважно себя чувствую.

 

Голова закружилась с такой неимоверной силой, что Натали уронила её на полированную поверхность стола.

 

- Что с тобой, милая?

 

 

- Ната!

 

Тарионара и Фъер одновременно вскочили и подбежали к девочке.

 

- Надо положить её на кровать.

 

Не в силах поднять голову, Натали чуть слышно прошептала:

 

- Ничего страшного, я сейчас встану.

 

Через мгновение её, слабую и беспомощную, подхватили и подняли сильные руки дедушки. Ноги поддерживал Фъер, а Тариона побежала расстилать кровать. Как только девочку перенесли и уложили, она приподнялась и села, облокотившись на подушку.

 

- Мне уже лучше, - смущенно проговорила она.

 

На край кровати подсел дедушка Риер.

 

- Раньше со мной такого никогда не случалось. Простите...

 

Дедушка успокаивающе погладил её по руке:

 

- Не волнуйся, тут никто тебя не обидит.

 

 

- Еще бы обидеть! Я никому этого не позволю...

 

Дедушка предупреждающе поднял раскрытую ладонь, призывая внука замолчать.

 

- Ты должна выслушать меня очень внимательно. Твоё тело, духовное тело, отторгает твой мир. Это для тебя хорошо, но дело в том, что оно не может пока что принять наш. За то, чтобы остаться в нашем мире, тебе придется побороться.

 

- Я готова.

 

 

- Самое главное. Запомни. - тут его голос приобрел совсем иные интонации. - Тебе ни в коем случае ничего нельзя есть. Через несколько дней твои ноги прорастут, и тебе станет легче, жажда сильно мучить уже не будет. И как только ты сможешь питаться корнями, мы проведем обряд посвящения. Ты станешь полноправным жителем нашей деревни.

 

- А когда ты вырастешь, тебе придется выбрать мужа, – с серьезным выражением лица произнес Фъер. Дедушка не без хитринки улыбнулся, подмигнув Натали.

 

- Но до свадьбы еще есть немного времени.

 

Девочка удивленно оглядела лица всех присутствующих.

 

- И это всё? Просто ничего не есть? И вырастить на ногах корешочки? Как-то это слишком просто.

 

Дедушка покачал головой.

 

- Это совсем не просто. А сейчас тебе нужно немножко полежать.

 

Тарионара взяла мужа за руку и с беспокойством сказала:

 

- Милый, пожалуйста, нам надо поговорить.

 

Риер нежно погладил пальцы жены.

 

 

- Давай выйдем и пройдемся. Фъер, надо дать твоей подруге отдохнуть немного. Ты побудешь немного одна, Ната?

 

Натали послушно кивнула и легла, закрыв глаза. Провалявшись так неопределенное время и совсем утомившись от ничего неделания, она села на край кровати и обнаружила Фъера. Оказывается, он сидел тут, в углу, на деревянном стуле, положив подбородок на высокую спинку. И зачарованно смотрел на неё. Как только Натали села, мальчик сообщил, что дедушка разрешил показать Нате деревню. Разумеется, если девочке из другого мира станет лучше. Натали радостно согласилась, её недомогание прошло, осталось лишь легкое головокружение. Весь оставшийся день они гуляли по окрестностям. Играли в разные веселые игры с местными детьми. Было непривычно бегать по щиколотку в воде, но в зато там, где нужно было мастерить что-нибудь руками или отгадывать загадки, новая девочка оказалась на высоте.

 

- А у вас есть места, где нет воды на поверхности? – в один из непродолжительных перерывов между играми спросила Натали.

 

- Есть конечно, но не много, да и жить там тяжело – всё время пить хочется.

 

 

- А эти Мнемики, которые ты собирал? Зачем они нужны?

 

 

- Из них можно сделать лекарство, а еще они чистят воду, да вообще много для чего нужны. Смотри.

 

Фъер вынул из заплечной сумочки кристалл, положил на ладонь и зачерпнул ей воду. Кристалл зашипел, слегка тускнея.

 

- Видишь?

 

 

- Ага. Здорово. Может быть пойдем их соберём? Чтобы тебя мама не ругала.

 

 

- Ругала? В каком смысле? Ты, наверное, как-то не так используешь это слово. Разве родители ругают своих детей? Только разве в шутку... Впрочем, пойдем соберём, мне вместе с тобой нравится заниматься даже самыми обычными вещами.

 

Они нашли несколько деревьев, которые должны были вот-вот распуститься, и весело с улюлюканьем ловили Мнемиков наперегонки. Потом Фъер познакомил свою необычную подругу с сестрой – невысокой тонконогой девушкой со светлыми волосами, ниспадающими вниз подобно льющемуся водопаду и разбивающимися об изящные плечи. Её звали красивым именем Майонара. Приветливая и спокойная, она расчесала и уложила Натали волосы. Вместе они долго копались в сундуке, смеялись, примеряя Нате старую одежду Майонары, из которой она выросла, и под конец всё же нашли удобное платье, подходящее по размеру.

 

Натали, поддавшись какому-то непонятному импульсу, спросила у сестры Фъера, как бы её звали, если бы она родилась в этом мире? Майонара насупила брови, сжала губы, оценивающе посмотрев на пришелицу, потом закрыла глаза, приложила ладонь к сердцу сидящей на коленях напротив неё девочки, и через несколько секунд она неожиданно выдала: Ниотонарис. И потом это имя, как тайное заклинание, Натали постоянно повторяла про себя. Оно вселяло такое чувство любви и блаженства, что у неё периодически немели кончики пальцев.

 

К вечеру усталость и голод привели Нату-Натали обратно в постель. Ночью она почувствовала чудовищную слабость, руки поднимались с трудом, вернулось головокружение, скрутило живот. Она часто и глубоко дышала, казалось, воздух, который она выдыхает, наполнен злым жаром, а вдыхаемый – оздоровительной прохладой. Она старалась не стонать, чтобы никого не разбудить. Голова кружилась нестерпимо, её стошнило, а поскольку сил не хватало, Натали не смогла даже свесится с кровати, лишь повернулась на бок, испачкав рубашку и одеяло.

 

Риер и его жена проснулись. Тарионара привычным движением налила в блиновидные лампы под потолком вязкую жидкость из стоявшей в углу бутыли, комната озарилась розоватым светом. Дедушка откинул одеяло и мягкой, источающей сладкий аромат тряпкой, начал вытирать подбородок и грудь Натали.

 

- Я все постираю...

 

 

- Все хорошо девочка, это всего лишь тряпки, Тариона принесет новые.

 

Дедушка говорил ласково, с такой добротой, любовью и какой-то светлой, волшебной, успокаивающей заботой, что Натали заплакала, прижавшись головой к его щеке и плечу.

 

- Ко мне никто не был так добр. А я... - у Натали от переизбытка чувств встал ком в горле, - Я... ничего хорошего вам не сделала, одни... - она с трудом выдохнула, - Ф-ф-ф... волнения.

 

- Какие странные мысли, добро не делается за что-то, оно, - дедушка, не зная, как сформулировать мысль, на секунду замолчал, - Оно просто делается.

 

Тарионара принесла целый ворох белья и какую то одежду.

 

- Риер, надо постелить новое белье и принести воды. Потом выйдешь, я переодену Нату.

 

Дедушка взял девочку на руки, пока его жена перестилала кровать, потом посадил подопечную в кресло и принес воды и смотрел, как Тарионара вытирает мокрой тряпкой лицо девочки.

 

- Полоскать рот нельзя, всё, что можешь, выплюни, неприятный запах придется потерпеть.

 

Пересиливая немощь, Натали тихо, прочти шепотом, проговорила:

 

- Простите, я не буду вас больше беспокоить, положите меня на кровать, я сразу же усну.

 

- Разумеется, милая, но ты же разрешишь мне немного посидеть рядом, я тебе расскажу что-то очень интересное.

 

Тарионара покосилась на мужа и сделала движение бровями, чтобы он вышел.

 

- Мы тебя переоденем вот в эту красивую просторную накидочку, её носила моя дочь, когда была маленькой.

 

Она стала переодевать девочку в бежевое одеяние, но Натали судорожно изогнулась и её опять вырвало прямо на новую накидку.

 

- Ничего, ничего, у меня есть еще много таких, у меня трое детей и шесть внуков, ой, знаешь у меня какой запас.

 

Бледная как полотно, Натали промолчала, её лицо выражало мольбу, какое-то безнадежное «простите». Женщина положила её на кровать голой и прикрыла одеялом, затем вышла ненадолго и снова вернулась, переодела молчащего ребенка и села на край кровати.

 

- Дедушка Риер говорит, что это даже хорошо, что тебя тошнит, из тебя выходит тот страшный мир, в котором ты жила. Ты молодец, у тебя всё будет хорошо и ты скоро поправишься, надо перетерпеть эту ночь – она самая трудная, и самое плохое уже позади...

 

 

- Я опять...

 

На этот раз Тарионара успела наклонить девочку, и её вырвало в вовремя подставленную кадушку.

 

- Риер!

 

Мужчина немедленно вошел, и в комнате приятно запахло и будто добавилось тепла. Он опустился на колено у изголовья кровати.

 

- Все будет хорошо, Ната.

 

Он ласково провел рукой по её растрепанным волосам.

 

- Послушай меня. Ты знаешь кто ещё не спит этой ночью?

 

Натали вопросительно посмотрела на него.

 

- Один, знакомый тебе мальчик. И он не ляжет, пока не сможет тебе чем-нибудь помочь, вот такой он упрямец. Он дежурит возле дома.

 

Дедушка улыбнулся девочке и обратился к жене:

 

- Пусть Фъер вынесет кадушку и помоет пол.

 

- Не надо, - изо всех своих слабых сил запротестовала Натали. - Не заставляйте его...

 

- Ты что, - взмахнула руками женщина, - Да он знаешь как обрадуется, он готов всю ночь полы мыть, лишь бы быть рядом с тобой.

 

- Сходи за ним, - повернувшись, сказала она мужу.

 

Риер вышел, а Тарионара продолжила:

 

- Фъер хороший мальчик, он тебя не оставит, если тебе плохо. У него есть тайная сила: рядом с ним все быстро выздоравливают. Такие способности у всех мужчин в нашей семье.

 

Под её тихий спокойный голос Натали начала засыпать. Сквозь дрему она видела, как Фъер таскает воду, оттирает пол, достаёт из шкафа какие-то коробочки и рассыпает на пол порошок, кладет у её изголовья пряно пахнущие травы. Ей казалось она вот-вот только сомкнула веки и сразу же их раскрыла, а в дом через многочисленные маленькие окошки уже лился утренний приветливый свет. Он блестел на полированной мебели, гулял по полу, охватывал со всех сторон кровать. Натали казалось, что она снова маленькая и лежит в колыбельке, но не в той неудобной и холодной из старого мира, а в другой, теплой, райской. Полочки на стенах, заполненные непонятной утварью вперемешку с куклами, солдатиками и пучками сушеных трав, казалось, радостно приветствовали девочку. Однако блаженство длилось недолго – попытки Натали подняться оказались безуспешны, тело отказывалось её слушаться.

 

- Лежи, лежи! Я тебе помогу.

 

Краем глаза она увидела, как Фъер, до того дремавший на стуле, по-кошачьи стремительно вскочил и очутился около кровати.

 

- Фъер, - простонала Натали, - Фъер, помоги мне сесть.

 

Мальчик только и ждавший какой-нибудь просьбы от своей Наты, откинул одеяло и посадил её, прислонив спиной к стене.

 

- Фъер, сядь рядом со мной, подержи мне голову, что-то я совсем никак...

 

Мальчик вскочил на кровать, прижался к Натали плечом и прислонил свою голову к её.

 

- Так?

 

 

Потом замер и краем глаза посмотрел на Натали.

 

 

- Так удобно?

 

 

- Да. Мне очень хорошо, не волнуйся.

 

В голосе девочки звучало недетское спокойствие, она как будто враз повзрослела. Черты бледного худого лица приобрели то светлое ангельское выражение, которое иногда появляется перед смертью. Отодвинув штору, в комнату тихой тенью зашел дедушка Риер. Не решаясь подойти к кровати, он молчал и смотрел то на своего внука, то на бледную изможденную Натали. Напряженно сглотнув, он начал говорить:

 

- Мой дух всю ночь путешествовал. Есть женщина, очень сильный шаман, она привязана к тебе кровавой пуповиной, Ната, это она... не отпускает тебя. Она очень, очень сильна, я даже не думал, что шаман может обладать такой злой волей.

 

- Моя мать...

 

 

- Не может быть. Это старуха. Люди, которые с ней общаются, часто называют её матушкой.

 

 

- Значит всё.

 

Фъер встрепенулся, не отпуская свою подругу, и протестующе закричал:

 

- Нет, нет! Дедушка, пожалуйста, ты же можешь что-нибудь сделать! Прошу тебя…

 

Риер прикрыл слезящиеся глаза рукой и усилием воли заставил свой голос быть ровным:

 

- Ты знаешь, внук, что я не в праве обманывать тебя.

 

Он с горькой гримасой пригладил свои седые волосы.

 

- Я еще раз попытаюсь...

 

Не договорив фразы, Риер наклонил голову и вышел. Фъер подавленно молчал. Он никогда не видел деда таким.

 

- Фъер?

 

 

- Да?

 

- Каждая секунда рядом с тобой мне в радость... - Натали говорила полушёпотом, с трудом шевеля губами и языком, каждое слово давалось ей всё тяжелее.

 

- Я хотел женится на тебе, когда ты вырастешь.

 

- Я тоже... - сказала девочка совсем тихо.

 

Фъер аккуратно, стараясь не потревожить Натали, повернул голову и с ужасом посмотрел на неё:

 

- Нет! Нет! Я знаю, как это сделать. Надо соединить нашу кровь. Я пойду с тобой в твой мир, - мальчик говорил это упрямо, с яростной решительностью молодого попавшего в капкан тигра.

 

- Ты там погибнешь.

 

 

- Почему?

 

Натали испустила то ли стон, то ли это был такой громкий выдох. Сил у неё уже не хватало даже на шёпот.

 

- Ты слышишь гул? Как будто машина едет?

 

 

- Что?

 

 

- Неважно. Достаточно того, что есть ты. Ты и это хорошее место.

 

Фъер почувствовал, что что-то произошло тут, возле его плеча, что-то доселе неведомое ему.

 

- Ната?

 

Он обхватил неестественно спокойное лицо девочки своими маленькими руками, потом закричал, как будто вспомнил что-то важное:

 

- Натали! Натали!

 

Но девочка больше не отзывалась.

 

 

* * *

 

 

- Натали! Натали! Мы приехали. Ты что там, грезишь наяву?

 

Папа говорил с легким раздражением. Нестрашным и неопасным. Надо было выходить. Натали отстранила лоб от прохладного стекла и нажала на ручку двери. На секунду задержала руку.

 

«Меня бы звали Ниотонарис».

 

Натали подумала, что может быть вот прямо сейчас, если она подождет чуточку, какая-нибудь машина, какой-нибудь пьяный водитель врежется в них, или на них упадет самолет, и она вернется обратно к Фъеру.

 

- Ты опять заснула? Прямо на ходу. Может, попросить маму, чтобы она укладывала тебя пораньше?

 

- Нет, я выхожу, я просто задумалась, всё ли положила в портфель.

 

Вот так! Из-за одной глупости, из-за того, что я всего лишь на секунду задержалась, он может рассказать маме.

 

«Только не рассказывай! Не рассказывай!»

 

Но Натали уже знала, что худшее всё же случится.

 

- Давай посмотрим твой портфель.

 

Она моментально сообразила, что под пакетом с булочкой лежит мишка. И о нем он тоже может рассказать. Девочка почувствовала себя в какой-то мрачной и тугой скрипучей петле.

 

- Нет, всё на месте, мне пора идти. Не хочу опоздать на урок.

 

И она, быстро схватив портфель, выскочила на улицу, устремившись к тусклому, неуютному возвышающемуся впереди зданию школы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 3

 

САМОУБИЙСТВО~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

 

Ибо знаю, что время всегда есть время

И что место всегда и одно лишь место

И что сущим присуще одно их время

И одно их место...

 

Томас Стэрнз Элиот

 

Пока она бежала по мощеной дороге к входным дверям, фигурный поребрик по бокам сопровождал ее, словно льющийся каменный ручеек. Натали вспомнила, как отец рассказывал, что не все могут позволить себе обучение в частной школе и что ей повезло. "Да, - по- взрослому подумала она, - Частный ад не многие могут себе позволить, тебе повезло, девочка." Ой! Поребрик вдруг прервался дырой, похожей на отверстие от вырванного гнилого зуба.

 

"Не вздумай шутить".

 

 

Нельзя привыкать к веселью, не дай Бог это подумать при маме. Надо молчать и не выпускать из себя цветные эмоции. Стоит только позволить проявиться подобным чувствам, как сразу же произойдет что-нибудь ужасно плохое. Натали остановилась перед витражной дверью с изображением раскрытого учебника. Массивная, утяжеленная по краям полированными балками, она служила границей, переступив которую, Натали ощутит обрушившееся на нее чудовищное давление школы. Она внутренне собралась и толкнула дверь.

 

Ощутив себя рыбой, нырнувшей в глубоководную впадину и торопящейся найти безопасное место, которого по определению здесь существовать не могло, она проплыла мимо охранника в гардероб, скинула верхнюю одежду, обула сменку и побежала в класс. Кругом была гнетущая тишина. С одной стороны это хорошо, никто ее не трогает, нет непосредственной опасности, а с другой в такие моменты всегда создавалось впечатление готовящегося против нее злодеяния. Она шагала по лестнице, цокая туфлями. Их тупые глянцевые носы перечеркивали несколько шрамов-царапин.

 

 

«Ты не умеешь носить аккуратно обувь».

 

 

«Нет! Это мамины слова, не мои. Что мне делать? Они царапаются сами, я ничего специально с ними не делаю».

 

Натали один раз попыталась сохранить обувь в порядке: почти не ходила в школе, даже на переменах все время сидела за партой, однако умудрилась на выходе зацепиться платьем за угол школьной доски и порвала его. Темные силы с ней просто играли, издевались. А когда Натали пыталась им противостоять, они, как призрачные духи, бросаются и тушат безжалостно любое проявление тепла. Все бесполезно, можно лишь попытаться скрыть эмоции, демонстрируя, как тебе плохо и грустно. Иногда это срабатывало.

 

Рука девочки заскользила по лакированным перилам, их прохлада и гладкость ее не успокаивали – наоборот, возникла та предостерегающая тревожная легкость, которая обычно не сулила ничего хорошего.

 

«Сейчас, что то случится!»

 

 

Приближаясь к двери класса, она пересекла границу мертвого теплого воздуха. Девочка представила, как перед ней маячит свод небольшой пещеры – вход в иное измерение: теплое, мягкое и обволакивающее как грязь, и ей туда придется войти.

 

 

Как ни странно, она не опоздала, все только рассаживались по местам. Свет, который должен был уничтожать все темное и мрачное, предательски растекался по классной комнате, являясь бездушным свидетелем, а то и сообщником любого злодеяния. От того, что этот свет был так тяжел и маслянист, Натали предполагала, что внутри него скрывается другой, черный поток света, как в животе у красивой матери таится злой ребенок.

 

 

Она села, осторожно огляделась. За соседней партой справа доставала из ранца и раскладывала свои вещи Эвелина, начало ее длинной косы пролегало от уха и уходило к плечу, дальше коса льнула к сарафану и заканчивалась у бедра. Зелено-желтый пенал скраю от учебника, тетрадь рядом перед собой: отличница и тихоня, совершенно не опасная. Позади Натали сидел Иван, потом – Федя, впереди Александра. Все они могли представлять угрозу. Некоторые – к примеру, Иван – более опасны, некоторые могли сделать плохое случайно, только как слепые орудия темного света – например, Саша. Но это не значило, что с ней не нужно быть осторожной. Это иногда вообще ничего хорошего не значило, только служило ложной надеждой. Пока не начался урок, нужно было достать все принадлежности, но Натали медлила, озираясь по сторонам. Кто-нибудь смотрит в ее сторону?

 

 

«Почему все так спокойны? Это плохо или хорошо?»

 

 

Она достала из портфеля бежевый пенал с изображением широкой черной стрелы, вынула из него ручки, карандаш, резинку и точилку, расположила их в особом порядке. Тайный символ, который она изобрела. Один раз, когда Натали играла с вещами из пенала на перемене, она случайно составила из них такой символ и оставила на столе. Этот день прошел просто фантастически! На уроках не было ни одного неприятного инцидента, ей поставили пятерку по истории и она чувствовала себя как ангел, совершенно бестелесной. Такое больше никогда не повторялось, но Натали сомневалась, что правильно запомнила символ и каждый день меняла один из предметов, надеясь, что когда-нибудь он все-таки сработает. Иногда бывало хуже, иногда лучше, но так как в первый раз - никогда. Возможно, она в тот памятный день еще не достала учебник или тетрадь, но нельзя же просидеть весь урок без учебника. Хотя можно попробовать, пока ей не сделают замечание.

 

 

«Меня точно за это накажут».

 

 

Пока она размышляла, ручка Эвелины соскользнула с тетрадки и закатилась под парту Натали. Хозяйка, привстав, потянулась за ней и, поднимаясь, задела стол. Предметы посыпались на пол, символ разрушился.

 

 

- Извини, - шепнула Эвелина Натали и добавила: - Ой, Евангелина идет.

 

 

В классе возникла небольшого роста, смуглая и темноволосая молодая женщина в бордовом с серыми точками платье. Натали всегда казалось, что от Евангелины Ахметовны шел тончайший запах скрывающегося под оболочкой учительницы приведения, которое может даже иногда пожалеть и обнять, но призрачными, зыбкими объятиями. Подходя к своему столу, она привычно, будто отмахиваясь от детей, поздоровалась, положила на желтую поверхность стола журнал и книгу и, опершись на него ладонью, оглядела учеников мирным, приветливым, но поверхностным взглядом.

 

 

- А одна девочка спряталась от вас под столом, - заявил Иван таким голосом, словно выдавал важный секрет.

 

Эта фраза хитро улыбающегося полного мальчика вызвала взрыв дружного хохота.

 

По телу сидевшей под партой Натали прошла мелкая дрожь - предвестница страха.

 

«Буду сопротивляться – погибну».

 

 

Она усилием воли сдержала чувство страха, не давая ему перерасти в панику.

 

 

«Приму удар и покажу себя более глупой чем он хочет».

 

 

Иногда у Натали срабатывал животный инстинкт – выжить любой ценой, и тогда она шла на необдуманный риск и доверялась интуиции.

 

- Я ягоды собираю и грибочки. Осенью всегда собирают урожай.

 

 

Хохот перешел все границы, грозя превратиться в стихийное бедствие классного масштаба. Натали, собрав все, вылезла из-под парты.

 

 

«Вроде бы удалось».

 

 

Она почувствовала себя человеком, случайно избежавшим смертельной опасности да еще и получившим приз зрительских симпатий.

 

 

- Очень рада, Натали, что ты заботишься о запасах на зиму, но теперь все успокоились.

 

 

Евангелина терпеливо, как хищник, замерла на некоторое время. Дождалась, пока под действием ее строгого выражения лица поток спонтанного веселья приутихнет.

 

 

- Настроились на урок, - сказала она, наполнив голос эмоциональной энергией такой силы, что после этих слов утихли последние смешки.

 

- Теперь достали из портфелей учебники, тетради и все остальное, особенно те, кто этого еще не сделал.

 

Сообразив, что последняя фраза относилась к ней, Натали решила, что проверять сегодня силу действия символа без учебника чревато большими неприятностями. Лучше не рисковать. Она положила рюкзак на колени и открыла главное отделение. То, что она там обнаружила, повергло ее в ступор. Из бумажного пакета вывалилась булочка, крем размазался по тетрадке, портфелю и мишкиному животу. Натали, сморщив лицо и стиснув зубы, молча смотрела внутрь рюкзака. Понимая, что время уходит и учительница в любой момент может заподозрить неладное, она собралась было вытереть крем мишкой, а потом на перемене помыть его в туалете. Но не смогла решиться на это.

 

 

«Я не хочу! Это предательство!»

 

 

Она с надеждой посмотрела на потолок и представила, как его белый свод трескается, штукатурка сыпется на голову и плечи белой крошкой, как на вытянутую руку, прямо на ладонь, приземляется тонкая хрупкая пластинка, Натали зачарованно разглядывает ее, растирая пальцами в белый порошок, и тут наконец сверху обрушивается бетонная плита, сминающая ее тело своим весом. Поток мыслей чувств и воспоминаний мгновенно обрывается... А потом темнота, и больше ничего.

 

 

Евангелина Ахметовна попросила класс открыть тетради и записать тему урока. Раздался шелест страниц, сопровождаемый невнятным шумом от усаживающихся детей – скрипом стульев, шарканьем кроссовок, шелестом одежды.

 

- Натали, ты долго будешь копаться?

 

 

Женщина шагнула между короткими тонконогими партами, похожими на маленькие спасательные плоты и, словно обнаружившая тонущего моряка акула, неумолимо приближалась к Натали.

 

«Думай, думай, думай!»

 

Но ничего не приходило в голову Натали и она, безропотно раскрыв портфель, показала его Евангелине.

 

 

- Что у тебя стряслось? - учительница заглянула в раскрытый ранец. - Ох, да. Как же ты так умудрилась? Давай я аккуратно все выну, чтобы больше ничего не измазалось.

 

 

Натали кожей почувствовала легкое покалывание, знакомое и очень тревожное. Так и есть! Вокруг Евангелины уже клубились серые сгустки воздушной субстанции. Лицо ее заострилось, кожа потемнела – она больше не была тем человеком, который вошел в класс десять минут назад. Внешне это было не так заметно, но внутри нее, Натали уже знала, спряталось иное, злое существо. Клубы тьмы нависли над оконными рамами, сглаживая их ровные линии, над головами учеников, и только над Элиной воздух был чистым. Темная взвесь вылезала из углов, из-под учительского стола и двери, стелилась, рассеиваясь по полу, концентрировалась разводами на потолке. Потом все внезапно исчезло, но девочка была уверена: окружающие люди каким-то образом изменились.

 

Евангелина Ахметовна стала доставать испачканные вещи из портфеля. Дети замерли, уставившись пятнадцатью жадными до зрелищ парами глаз на происходящее действо. Женщина, неумело скрывая брезгливость, двумя пальцами, если не сказать – ногтями, накрашенными в светло-голубой цвет, вынула сладкую расплющенную булочку и пакет, затем настала очередь медведя.

 

 

«Не надо, только не при всех, пожалуйста!» - беззвучно закричала Натали.

Ей казалось, что именно сейчас случится то событие, на которое копилась темная сила весь день, и это станет точкой невозврата, после которой все плохое пойдет по нарастающей.

 

Со всех сторон послышался шепот, самые любопытные и смелые привстали с мест, чтобы все хорошенько разглядеть. Евангелина, уже взявшись за медведя, резко скомандовала:

 

 

- Сели все за парты. Открыли учебники, нашли там четырнадцатый параграф и начали его изучать, через пять минут начну спрашивать.

 

 

Дети немедленно уселись и зашелестели страницами, однако большинство глаз то и дело украдкой посматривали в сторону Евангелины. Она вынула из рюкзака плюшевого медведя.

 

 

- Игрушку свою испачкала.

 

 

Приподняв медведя, женщина продемонстрировала его классу, вертя его так и эдак у себя перед лицом.

 

 

«Она увидит разрезанную лапу...»

 

 

Натали запаниковала. Ничего хорошего из этого выйти не могло. Она была уверена: разрез на лапе это след, ведущий к ее самому сокровенному секрету, ее уязвимое место, то, чем они обязательно воспользуются. Это дверь, которую она неразумно оставила открытой. Злые силы отыскивали дыры в ее обороне, и с каждым разом они становились все коварнее и изощреннее. И она не знала, сколько она еще сможет продержаться.

 

 

«Когда же это все закончится?»

 

 

Евангелина обнаружила дыру на лапе, недоуменно скривила губы и задумалась. Позади нее раздался детский голос, сдобренный ехидными нотками.

 

 

- Просто Натали грибами медведя не накормила, вот он ее булочку и схавал.

 

 

Это сказал Данил, пухлый парень с толстыми губами. Он заговорщически глянул на своего друга Ивана, стараясь определить по его реакции, нравится тому шутка или нет. Лицо Ивана растянулось в одобрительной улыбке. Сделав глуповатую мину, он с деланным простодушием заявил:

 

 

- Евангелина Ахметовна, может быть, Натали еще поищет грибы под партой и накормит своего медведя, а то я опасаюсь за свою булочку – вдруг он и ее съест.

 

 

Детский смех как полноводная река, которую не могут сдержать никакие преграды, прорываясь и снося все запреты, затопил помещение.

 

 

- Иван и Данил! Быстро рты закрыли и уставились в учебник. Я сейчас возьму, Иван, твой дневник и поставлю неуд за поведение. Сел на стул и успокоился.

 

 

Такая угроза оказалась весьма действенной, она охладила эмоции в классе, но когда Иван с Данилом начали корчить друг другу рожи, с первого ряда, не поднимая головы от учебника, как бы между прочим, Саша сказала:

 

 

- Иван и Даня, вы уже достали всех, прижмите свои толстые булочки к стульям и успокойтесь, иначе медведь их точно откусит.

 

 

Все началось заново. Евангелина, желая восстановить дисциплину, рассыпала угрозы налево и направо.

 

 

«Только бы мама об этом не узнала».

 

 

Натали все это время сидела затаившись, надеясь, что если она не будет двигаться и задержит дыхание, любая атака темных сил ее минует.

 

С трудом успокоив класс, Евангелина Ахметовна сердито посмотрела на Натали и резко сказала:

 

 

- Возьми свою игрушку и портфель, приведи их в порядок. В туалете есть вода и салфетки. Только быстро.

 

«Кажется, я слишком легко отделалась».

 

Но внутреннее чутье говорило Натали, что здесь что-то не так. Она взяла в одну руку медведя, в другую рюкзак и направилась к двери. И опять, как тогда на лестнице, она чувствовала себя невообразимо легкой, настолько воздушной, что даже тела своего не ощущала, и это пугало Натали. Уж лучше бы ее тошнило или что-нибудь болело, тогда бы она могла надеяться, что плата от злой силы пришла в таком, понятном и открытом виде, а не как очередное невидимое коварство.

 

 

- Не забудь попу медведю подтереть! - крикнул вдогонку Иван.

 

И тут же разъяренный голос учительницы его перекрыл:

 

 

- Дневник принес сюда...

 

 

Продолжение Натали не расслышала, она двинулась по коридору, мягко ступая по чистому светлому полу. Неся медведя на вытянутой руке, как цапля тащит лягушку в клюве, девочка на цыпочках проходила мимо белых дверей с надписями: музыкальный класс, медкабинет, столовая, учительская. Когда ей доводилось попадать в школьный коридор во время уроков, казалось, она делает что-то запретное, о чем лучше никому не рассказывать, и одновременно таинственная секретная свобода вращала внутри свои невидимые колесики, вызывая желание поделиться своим секретом.

 

 

Выложив из рюкзака тетрадь и учебник, она положила их на край раковины, оторвала солидный кусок туалетной бумаги и принялась с энтузиазмом оттирать крем. Надо сделать все идеально, чтобы и следа не осталось. Но тут ее настигла мысль, которой девочка попыталась преградить путь, но та мерзкой пиявкой пробралась внутрь и присосалась к сердцу.

 

 

«Забудешь какую-нибудь мелочь. Обязательно».

 

 

Это правда, я слишком легко восприняла наказание: не обиделась, не заплакала не запаниковала, и вообще не слишком-то испугалась... Натали вдруг спохватилась, вспомнив, что такие мысли думать нельзя. Она не имела представления, в какой момент злые силы могут их прочитать. Возможно и такое, что они всегда рядом... Но ведь нельзя совершенно не думать о хорошем! С другой стороны, темные силы не всегда реагировали на ее хорошее настроение, иногда позволяя один или два дня быть счастливой. Значит ли это, что они не всегда могут определить что она чувствует, или просто выжидают нужный момент? Дают ей позабыть о своём присутствии, чтобы потом с новой силой начать пытать?

 

 

Про пытки Натали немножко знала. Однажды папа смотрел черно-белый фильм о войне, и хотя обычно ей запрещают смотреть кино для взрослых, в этот раз папа слишком увлекся и не заметил, как дочь вошла в комнату и затаилась, уставившись в экран с необыкновенным вниманием. Там показывали вторую мировую войну, диктор рассказывал сначала о физических, а потом о психологических пытках, которые применяли фашисты к узникам концлагерей. Тогда она узнала, что иногда узников специально не трогали несколько дней, потому как из-за длительных издевательств их чувствительность притуплялась. Пленникам давали отдохнуть, чтобы потом с новой силой начать свои жуткие измывательства. Голос из телевизора говорил, что людей хотели сломать. Что такое сломать Натали понимала интуитивно, рисуя в своем воображении картины, в которых человек от сильной боли сам себе ломает позвоночник или ребра или... В общем, что-то в нем должно сломаться, предполагала она. Натали слушала сопровождаемую громом выстрелов и взрывающихся бомб речь из динамиков телевизора, замерев от удивления. Сами слова казались ее уху громоподобными, ведь это говорили про нее! События предыдущих лет стали ясней, словно лампочка вспыхнула в голове ярким, злобным светом, выхватив из тьмы элементы паззла, благодаря которым картина сложилась. Через некоторое время отец повернулся и, как ни в чем не бывало, словно все время знал, что его дочь находится рядом, произнес:

 

 

- Тебе не страшно?

 

 

Удивительно, что он не стал ругать ее за то, что она подсматривает, не заставил выйти из комнаты. Натали неопределенно покачала головой, боясь сказать «да» или «нет».

 

 

- Да, это жуткие вещи, но они происходили на самом деле, доченька. Это не какие-то страшилки, а самая что ни на есть реальность, и потому об этом надо знать. Понимаешь?

 

 

Она поняла и запомнила.

 

 

«Я всегда в опасности».

 

 

Приподняв медведя, Натали заметила на его животе жирные пятна. Если их сразу застирать, есть шанс, что они исчезнут. Об этом она как-то раз услышала от мамы. Здорово, что она это запомнила. Сейчас это очень кстати. Все-таки иногда темные силы делают промахи, и она этим обязательно воспользуется, она умная девочка – надо просто хорошо потрудиться. Несмотря на неприятные обстоятельства, в которые она попала, настроение у Натали было боевое. Закатав рукава и вооружившись бутылкой с жидким мылом, она нажала на дозатор, поливая медвежонка густой желтой жидкостью и подставила игрушку под мощный поток воды.

 

«Я всегда в опасности».

 

Она повторяла это себе снова и снова, но все ее естество словно захотело бросить вызов самой тьме, сопротивляться этой бесконечной безнадежности и беспросветности. Закусив губу, Натали усердно терла медведя, с удовольствием наблюдая, как пена, вспухая белыми клоками-облаками, приятно обволакивает кисти рук, пузырится, лопается и падает на дно раковины. Там она вальсирует, растворяется и затягивается в воронку, отправляясь в неведомое путешествие по трубам, в конце которого обязательно ее ждёт огромное море. Ноги приплясывали под шум переливающейся воды. Натали решила, что мыла может быть недостаточно и, подняв бутыль, ещё раз нажала на дозатор. Бутылка выскользнула и сбила учебник и тетрадь, они свалились в раковину и тут же попали под мощную струю.

 

 

«Будь, осторожна!» - запоздало мелькнула предупреждающая мысль. Натали принялась быстро вытаскивать вещи, но они уже намокли, особенно раскрывшаяся тетрадь. Что же теперь делать? Натали отчаянно трясла тетрадь, стряхивая с нее капли. Потом раскрыла ее и, пытаясь себя успокоить, произнесла вслух:

 

 

- Вроде не так уж и намокла.

 

 

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

 

 

Надо положить ее на батарею, она быстро высохнет, просто надо подождать. Может быть, Евангелина вообще не заметит ее отсутствие, у нее своих дел хватает, тем более ее Иван с Даней наверняка отвлекают. Только бы не заметила. Натали, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, пока сохнет тетрадь и учебник, стала усердно вытирать туалетной бумагой портфель, а затем принялась достирывать медведя, проверяя, не исчезают ли жирные пятна. Получалось неплохо.

 

Дверь туалета неожиданно хлопнула, девочка повернулась – на нее с сердито смотрела Евангелина Ахметовна. Сейчас она была очень похожа на мать Натали –такой же злой демон показался из-под маски.

 

 

- Натали ты понимаешь, что ур-рок прогуляла?

 

 

Раскатистое «р» так резануло, что девочка поморщилась, словно звук ее на самом деле поцарапал.

 

- Что морщишься? Тебе должно быть стыдно!

 

 

Евангелина шагнула ближе, но в метре от Натали остановилась – казалось, она наткнулась на невидимый щит, который не пускал ее дальше, однако раздражения учительницы он не остановил.

 

 

- Ты что, с медведем здесь играла?

 

 

- Нет. Я его постирала, он ведь тоже грязный был, - попыталась оправдаться Натали.

 

Она чувствовала себя ужасно, от напряжения дышать было почти нечем.

 

 

- Какая стирка? Натали, ты соображаешь, что урок идет? Ты вообще понимаешь, что это прогул?

 

 

Натали молчала, не шевелясь.

 

 

«Только бы это был сон, этого не может быть на самом деле».

 

 

- Я сегодня позвоню твоей маме и попрошу, чтобы ты не брала игрушки в школу, если они тебе не дают заниматься, поняла?

 

 

- Да.

 

 

«Они добрались до него».

 

 

Я сказала «да». Не надо было соглашаться! А что я должна была сказать?..

 

 

- Собирай все, и немедленно в класс.

 

 

Евангелина хлопнула дверью, удаляясь, застучали ее каблуки. Помещение погрузилось в тишину. Чуть в стороне белоликая крышка унитаза укоряюще смотрела на девочку, беззвучно произнося свое многозначительное «о-о-о». Натали вдруг почувствовала резкий запах хлорки. Она медленно, как робот, начала собирать вещи.

 

 

Остаток урока она провела в ступоре, бессмысленно глядя перед собой. Натали не слышала учительницу, не реагировала на крики учеников, за все время механически записала какую-то фразу в тетрадь. Мысли сталкивались в голове, не успевая сформулироваться во что-то конкретное, иногда неся невнятные переживания, иногда просто сумбур. Внутри девочки копилась нечто тяжелое, плотное прижимающее ее к земле, сотканное из грусти, сожаления, уныния и тоски. Такого она раньше не испытывала, во всяком случае так сильно. И под этим спудом, как под оболочкой земной коры - раскаленное ядро планеты, обманчиво-мягко шевелилось внутри набирающее огромную силу еще не воспринятое до конца умом решение. Какое оно будет, девочка в точности не знала, но давление чувствовала явственно.

 

 

После звонка Натали взяла медведя, нежно прикрыла его полой кофты и вышла из класса. Она несла его по коридору как драгоценное дитя, на всем протяжении пути ведя кончиками пальцев свободной руки по гладкой с оливковым отливом стене. Дойдя до шкафчиков для переодевания, она остановилась: здесь никого не было, все предпочитали играть в классе. На подоконник села птица: маленькая, симпатичная, с зеленым оперением на груди. Птица посмотрела на Натали восторженно, повертела головой и клюнула в стекло. Глухой звук, как будто кто-то забивает гвоздь.

 

 

- Что ты хочешь, маленькая? - ласково спросила Натали.

 

Птичка отпрыгнула в сторону, потом вернулась обратно и опять постучала в окно. Почувствовав, что рубашка и майка промокли насквозь, Натали вынула медведя из-под кофты. Она его плохо выжала, побоялась, что порвется.

 

 

«Только бы моя кровь в нем осталась».

 

 

Она слышала, от кого-то, что кровь не отстирывается полностью. Но все же не была в этом полностью уверена. «Тук-тук», - громко раздалось за окном.

 

 

- Что ты хочешь, птичка?

 

 

Зеленогрудая в ответ вновь постучала клювом. Натали проследила за направлением взгляда птицы и с удивлением поняла, что птичка смотрит на медвежонка.

 

 

- Хочешь познакомиться?

 

 

Девочка усмехнулась и тут же увидела рукоятку-ключ, отпирающую окно, она лежала сверху на шкафчике с светло-зеленой дверцей, на которой была изображена синица.

 

«Это же не всерьёз. Натали, это не сказка».

 

 

Натали понимала, что если сделает то, что пришло ей в голову, и ее кто-нибудь застанет за этим занятием, то все будет очень и очень плохо, даже думать о последствиях было не просто страшно, а зябко до сковывающего конечности ужаса. Но тут вмешалась в события та накопленная за время урока неосознанная сила, до сего момента отяжеляющая Натали, а теперь прорвавшаяся, словно вулкан, наружу. Перестав думать и бояться, девочка схватила ручку, запрыгнула на подоконник и вставила рукоятку в квадратный паз на раме. Птица испуганно сиганула вниз.

 

 

«Вот и сказке конец», - с разочарованием и, одновременно, облегчением вздохнула Натали. Она раскрыла окно и подставила лицо и грудь свежему прохладному воздуху.

 

 

- Вдохни, мой друг, ветер свободы, - сказала она, вытягивая вперёд руку с зажатым в ней медвежонком. - Третий этаж, падать высоко, тем более внизу - асфальт. Понимаешь...

 

 

Натали не договорила: на голову медведя уселась зеленогрудая птичка. У девочки от неожиданности болезненно сжалось сердце, стараясь не шевелиться, она пристально всмотрелась в странного пернатого пришельца. Ее промокший бок ощутил подбирающийся к ребрам холод.

 

 

- Ты пришла спасти меня?

 

Натали передернуло от озноба, руку повело в сторону, но птичка, цепко схватившись за медведя, не улетела. Девочка с удивлением почувствовала, что в хватке зеленогрудой птицы скрывается огромная, не пропорциональная размеру сила.

 

 

- Я поняла, ты хочешь спасти мишку? Не меня.

 

 

Скомкав свободной рукой кофту на груди, Натали прижала ее к себе так крепко, что ощутила биение сердца, потом голосом, в котором появилась слабо ощутимая дрожь, продолжила:

 

- Пускай он попутешествует с тобой. Я не против. Ты ведь знаешь, я очень люблю его, но пусть он повидает мир, спаси, спаси его, я не смогу, может быть... - по щеке девочки потекла, оставляя мокрую дорожку, слеза, голос задрожал еще больше, - Может быть другая девочка найдет его, наверное, кому-то он больше нужен, чем мне..., а я справлюсь, честное слово.

 

 

Натали разжала пальцы и произнесла более тихо и проникновенно:

 

- Позаботься о нем, я тебе доверяю.

 

 

Почувствовав, что медведь потерял устойчивость, птица взмыла вверх, а игрушка от резкого толчка когтистых лап накренилась и выпала из руки Натали. Пролетев за пару секунд три этажа, медведь шлепнулся на асфальт вниз лицом и одиноко и нелепо застыл в таком положении. Натали не двигалась несколько секунд, на ее лице было написано крушение всех надежд, она побледнела, потом с усилием вдохнула носом воздух и задержала дыхание. Она подумала, что если упадет сама, то наверняка сломается. А если она уже сломалась? Тогда значит не страшно? Теперь Натали стала лучше понимать значение этого слова. Можно сломаться до того, как упадешь, и тогда не важно с какой высоты падать...

 

 

«Значит мне пора».

 

 

Она раскинула руки в стороны, как птица крылья, и, закрыв глаза, подалась вперед.