Неизвестность Натка

Эссе

 

Амок - АМОК — (малайск.) внезапно возникающее психическое расстройство (возбуждение с агрессией и бессмысленными убийствами), описанное преимущественно у аборигенов ...

Википедия

 

Тема любви и смерти является основой многих рассказов С. Цвейга., Но в данном произведении и любовь, и смерть являются следствием психического состояния героя. Дав волю бешеному чувству ненависти, главный герой погубил свою душу и стал причиной смерти прекрасной и волевой женщины.

Повествование начинается с описания летнего морского пейзажа, а заканчивается гибелью никому неизвестного человека.

Композицией служит форма рассказа в рассказе.

Автор описывает случайное знакомство на борту корабля с немецким врачом, сопровождающим страшный груз. Незнакомец решил излить душу первому встречному и во время ночной прогулки поведал писателю о своей личной драме.

В начале он рассказал о своих неудачных любовных приключениях и о причинах его появления на африканском острове.

Работа заполнила все время врача. Он давно забыл о нежных чувствах и о белых женщинах, как однажды к нему в кабинет вошла незнакомка.

Она жаловалась на головокружение и тошноту и намекнула, что ей нужно срочное хирургическое вмешательство. Пообещав за работу и молчание хорошую сумму, пациентка настаивала на отъезде врача на континент.

Мужчина возмутился. По какому праву пациентка так бесцеремонно влезла в его жизнь и решила купить его, как нужную ей вещь?

"Все она рассчитала — и сумму, и способ платежа, принуждавший меня к отъезду; она меня оценила и купила, не зная меня, распорядилась мной, уверенная в своей власти. Мне хотелось ударить ее по лицу… Но когда я поднялся (она тоже встала) и посмотрел ей прямо в глаза, взглянув на этот плотно сжатый рот, не желавший просить, на этот надменный лоб, не желавший склониться, мной вдруг овладела… овладела… какая-то жажда мести, насилия. Должно быть, и она это почувствовала, потому что высоко подняла брови, как делают, когда хотят осадить навязчивого человека; ни она, ни я уже не скрывали своей ненависти. Я знал, что она ненавидит меня, потому что нуждается во мне, а я ее ненавидел за то… за то, что она не хотела просить.Но эта женщина — не знаю, сумею ли я объяснить вам, — она волновала, раздражала меня с той минуты, как вошла, словно мимоходом, в мой дом. Своим высокомерием она вызывала меня на сопротивление, будила во мне все… как бы это сказать… будила все подавленное, все скрытое, все злое. Меня сводило с ума, что она разыгрывает передо мной леди и с холодным равнодушием предлагает мне сделку, когда речь идет о жизни и смерти. И потом… потом… в конце концов от игры в гольф не родятся дети… я знал… то есть я вдруг с ужасающей ясностью подумал — это и была та мысль, — с ужасающей ясностью подумал о том, что эта спокойная, эта неприступная, эта холодная женщина, презрительно поднявшая брови над своими стальными глазами, когда прочла в моем взгляде отказ… почти негодование, — что она два-три месяца назад лежала в постели с мужчиной и, может быть, стонала от наслаждения, и тела их впивались друг в друга, как уста в поцелуе… Вот это, вот это и была пронзившая меня мысль, когда она посмотрела на меня с таким высокомерием, с такой надменной холодностью, словно английский офицер… И тогда, тогда у меня помутилось в голове… я обезумел от желания унизить ее… С этого мгновения я видел сквозь платье ее голое тело… с этого мгновения я только и жил мыслью овладеть ею, вырвать стон из ее жестоких губ, видеть эту холодную, эту гордую женщину в угаре страсти, как тот, другой, которого я не знал. Это… это я и хотел вам объяснить… Как я ни опустился, я никогда еще не злоупотреблял своим положением врача… но здесь не было влечения, не было ничего сексуального, поверьте мне… я ведь не стал бы отпираться… только страстное желание победить ее гордость… победить как мужчина"…

И он возмущённо ответил ей, что не нуждается в её деньгах, но, если бы она его попросила...

- Нет, я не буду вас просить - лучше умереть,- возразила женщина.

- Я думаю, мне не нужно выражаться яснее — вы знаете, чего я от вас хочу,-хладнокровно произнёс врач,- тогда… тогда я вам помогу.

В ответ женщина расхохоталась и хлопнула дверью.

Мужчина был огорошен таким поведением гордячки. Он бросился за ней вдогонку, чтобы все ей объяснить. Но догнать автомобиль ему так и не удалось. Проведя расследование, он узнал о ней многое и о том, что через три дня должен был возвратиться её муж. Хирург был уверен, что кроме него ей помочь некому, она ни за что не обратится к городскому врачу. Время шло, женщина была беременна и сгоряча могла решиться на страшный поступок.

— Теперь я думаю, что у меня была лихорадка, - вспоминал попутчик,- во всяком случае я был в состоянии крайнего возбуждения, граничившего с безумием, — человек, гонимый амоком. Но не забудьте, что я приехал во вторник вечером, а в субботу, как я успел узнать, должен был прибыть пароходом из Иокогамы ее муж; следовательно, оставалось только три дня, три коротких дня, чтобы спасти ее. Поймите: я знал, что должен оказать ей немедленную помощь, и не мог говорить с нею. Именно эта потребность просить прощения за мое смешное, необузданное поведение и разжигала меня. Я знал, как драгоценно каждое мгновение, знал, что для нее это вопрос жизни и смерти, и все— таки не имел возможности шепнуть ей словечко, подать ей какой-нибудь знак, потому что именно мое неистовое и нелепое преследование испугало ее. Это было… да, постойте… как бывает, когда один бежит предостеречь другого, что его хотят убить, а тот принимает его самого за убийцу и бежит вперед, навстречу своей гибели… Она видела во мне только безумного, который преследует ее, чтобы унизить, а я… в этом и была вся ужасная бессмыслица… я больше и не думал об этом… я был вконец уничтожен, я хотел только помочь ей, услужить… Я пошел бы на преступление, на убийство, чтобы помочь ей… Но она, она этого не понимала.

Я выхватил пачку почтовой бумаги и начал писать ей… я все написал… я скулил, как побитый пес, я просил у нее прощения, называл себя сумасшедшим, преступником… умолял ее довериться мне… Я обещал исчезнуть в тот же час из города, из колонии, умереть, если бы она пожелала… лишь бы она простила мне, и поверила, и позволила помочь ей в этот последний, роковой час… Я исписал двадцать страниц… Вероятно, это было безумное, немыслимое письмо, похожее на горячечный бред. Когда я поднялся из-за стола, я был весь в поту… комната плыла перед глазами, я должен был выпить стакан воды… Я попытался перечитать письмо, но мне стало страшно первых же слов… дрожащими руками сложил я его и собирался уже сунуть в конверт… и вдруг меня осенило. Я нашел истинное, решающее слово. Еще раз схватил я перо и приписал на последнем листке: «Жду здесь, в Странд-отеле, вашего прощения. Если до семи часов не получу ответа, я застрелюсь!»

Медленно текли часы. Но мальчишка - китайчонок принёс ответ:

«Поздно! Но ждите дома. Может быть, я вас еще позову».

Ближе к ночи в дверь к доктору поскрёбся бой и повёл его в хижину, где истекала кровью гордячка.

- Она была изувечена неумелой, преступной рукой,-рассказывал врач,- и истекала кровью, а у меня в этом гнусном вертепе не было ничего, чтобы остановить кровь… не было даже чистой воды… Все, до чего я дотрагивался, было покрыто грязью…

Я сказал, что ей срочно нужно в больницу.

- Нет,-шептала она,-домой!

Видя, как она страдает, я дал ей морфий.. Мужчина пережил страшную ночь. Он ничего не мог делать, ему оставалось только молиться Богу, в которого он не верил.

- Потом умирающая очнулась.,- продолжал воспоминания доктор,- узнав меня, она спросила:

— Никто не узнает… Никто?

— Никто, — сказал я со всей силой убеждения, — обещаю вам.

Но в глазах ее все еще было беспокойство… Невнятно, с усилием она пролепетала:

— Поклянитесь мне… никто не узнает… поклянитесь!

Я поднял руку, как для присяги. Она смотрела на меня неизъяснимым взглядом… нежным, теплым, благодарным… да, поистине, поистине благодарным… она хотела еще что-то сказать, но ей было слишком трудно… Долго лежала она, обессиленная, с закрытыми глазами. Потом начался ужас… ужас… еще долгий, мучительный час боролась она. Только к утру настал конец…

Врачу удалось уговорить своего коллегу из городской больницы написать ложное заключение о внезапной смерти женщины.

- А потом у меня застучало в висках, - описывал своё состояние визави,- все закачалось и завертелось передо мной, и у самой ее постели я рухнул на пол… как… как падает в изнеможении гонимый амоком в конце своего безумного бега.

И вскоре появился он, тот, которого врач считал виновником гибели.

... Мне хотелось обнять его… потому что он был именно таким, каким я хотел видеть человека, обладавшего этой женщиной — не соблазнитель, не гордец… Нет, полуребенку, чистому, нежному созданию подарила она себя.

Даже ему не выдал я тайны покойной. Все эти дни мы были как два брата, словно озаренные связывавшим нас чувством… Мы не поверяли его друг другу, но оба знали, что вся наша жизнь принадлежала этой женщине… Иногда запретное слово готово было сорваться с моих уст, но я стискивал зубы — и он не узнал, что она носила под сердцем ребенка от него… что она хотела, чтобы я убил этого ребенка, его ребенка и что она увлекла его с собой в пропасть. И все же мы говорили только о ней в эти дни, пока я скрывался у него потому что — я забыл вам сказать — меня разыскивали… Ее муж приехал, когда гроб был уже закрыт… он не хотел верить официальной версии… ходили темные слухи и он искал меня… Но я не мог решиться на встречу с ним… увидеть его, человека, заставлявшего, как я знал, ее страдать… Я прятался… четыре дня не выходил из дому, четыре дня мы оба не покидали квартиры… Ее возлюбленный купил для меня под чужим именем место на пароходе, чтобы я мог бежать… Словно вор, прокрался я ночью на палубу, чтобы никто меня не узнал.

Понимаете вы теперь… понимаете… почему я не могу видеть людей… не выношу их смеха… когда они флиртуют и жаждут сближения?.. Потому что там, внизу — внизу, в трюме; между тюками с чаем и кокосовыми орехами, стоит ее гроб… Я не могу пробраться туда, там заперто… но я сознаю, ощущаю это всем своим существом, ощущаю каждую секунду… и тогда, когда здесь играют вальсы или танго… Это ведь глупо, на дне моря лежат миллионы мертвецов; под любой пядью земли, на которую мы ступаем ногой, гниет труп, и все-таки я не могу, не могу вынести, когда устраивают здесь маскарады и так плотоядно смеются. Я чувствую, что она здесь, и знаю, чего она от меня хочет… я знаю, на мне еще лежит долг… еще не конец… ее тайна еще не погребена… Покойная еще не отпустила меня…

Писатель хотел поддержать несчастного и стал просить разрешения навестить его.. Но тот категорически отказался, сказав, что у него уже есть друг - револьвер.

Вскоре корабль пришвартовался у берегов Генуи.

И утром автор обратил внимание на множество полицейских , которые что-то искали на дне моря. Спустя два дня он узнал из газет, что один из пассажиров вёз цинковый гроб с трупом жены. Этот гроб стали пускать в лодку по верёвочной лестнице .

Но в этот миг что-то тяжелое рухнуло с верхней палубы и увлекло за собой в воду и гроб, и мужа, и матросов. Одна из газет утверждала, что это был какой-то сумасшедший, бросившийся сверху на веревочную лестницу. По другой версии, лестница оборвалась сама от чрезмерной тяжести. Как бы то ни было, пароходная компания приняла, очевидно, все меры, чтобы скрыть истину. С большим трудом спасли матросов и мужа покойной, но свинцовый гроб тотчас же пошел ко дну, и его не удалось найти. Появившаяся одновременно короткая заметка о том, что в порту прибило к берегу труп неизвестного сорокалетнего мужчины, не привлекла к себе внимания публики так как, по-видимому, вовсе не стояла в связи с романтически описанным происшествием...

Вот так вдруг вспыхнувшее чувство мужского превосходства и желание овладеть женщиной привело к моральному разрушению и последующей за этим трагедии.