Алексей

Я музыкально всеяден. Не люблю только мёд и рэп. Мёд - есть, рэп - слушать.

Формирование вкусовых пристрастий началось с найденного на чердаке сломанного патефона и удачного запуска пластинок на 78 оборотов. Летели красиво и с последствиями. Потом было препарирование радиоприемника "Нева". Я всегда работал качественно, так что, вызванный папой реаниматор, взглянув на тело, молча покачал головой и ушел не попрощавшись. В доступной мне тогда форме отец объяснил, что сладкий запретный плод всегда имеет некоторое послевкусие и послечувствие. Оно слегка горчило и зудело, положив начало периоду моей полной музыкальной безграмотности. За исключением утренних "Радио-няня", вечерних "Спят усталые игрушки" и оркестра пожарников по праздникам.

Качественный скачок произошел примерно в классе четвертом, когда старший брат поступил в медицинский институт. Вместе с ним туда же поступили и наши братья из развитых и не очень стран. Так как они ничего не понимали в Софии Ротару и Эдуарде Хиле, то везли с собой сюда, для души и коммерции, проклятый рок-н-ролл и прочие джинсы. Жили мы в центре, в двух минутах ходьбы от Меда, что и определило статус нашей не маленькой квартиры как дыры в железном занавесе. В плане студенческого обмена культурой и штанами.

Приходя из школы, я часто заставал дома этакий фестиваль, рассасывающийся к приходу родителей. Брат вообще был очень интернационален. Он переписывался с китайцем, изучавшим русский язык, хранил фотографию Фиделя Кастро с подписью и иногда, вместе с пивом, воблой и друзьями, пел песню кубинских героев Барбудос: "Куба, отдай наш хлеб, Куба, возьми свой сахар..." Ну и так далее, кто в теме - помнят.

Штаны меня тогда мало интересовали, да и, временно выгоняемый взашей в другую комнату, я мало что видел. Но слышал! И бешеная энергетика часто звучащей за стеной музыки заполняла все свободные в моем теле места, вплоть до костного мозга. Так я, еще мало что понимая, заочно познакомился с многоликим дьяволом, являвшимся то в образе Чака Берри*, то Херман Хермитс, то сразу в четырех Битлах.

Примерно через год существование квартиры имени Дружбы народов эффектно завершилось вечерним появлением в ней нетрезвого брата в обнимку с двумя поющими неграми. И отцовской фразой: "Вот это встреча на Эльбе..."

Я мало что тогда понял из утренних маминых слёз и разговора отца с братом. Загадочные "кегебэ" и "какой, к черту, Патрис Лумумба" у меня ассоциировались только с детским фильмом "Тамбу Ламбу". Но отец умел доступно убеждать словами. И разноцветные и разноглазые дневные посетители закончились.

Но музыка осталась! Она приносилась братом домой в красивейших пластинках и звучала сначала из радиолы Беларусь, переносясь в магнитофон Чайка, а позже из шикарного по тем временам Днипро-14А. Обретались мы со старшим в одной комнате, и через пару лет я стал разбираться в исполнителях и стилях. К моему восьмому классу, брат, застукав в очередной раз теплый магнитофон и непорядок в расстановке бесчисленных бобин, принял радикальное решение. Им был проведен обширный ликбез по пользованию техникой, обращению с кассетами и выдан уксус для склейки часто рвавшейся пленки. Прозвучали божественные слова: "Слушай что хочешь, главное - порядок!" И понеслось...

Надо сказать, что к этому времени я уже был в несколько более выгодном положении, чем брат. Родители определили меня в серьёзную языковую школу и уже со второго класса я учился просовывать язык между сжатых зубов, выговаривая «the» и складывать губы трубочкой. Не для поцелуя, а для звука «W». Три предмета на английском языке, включая техперевод и английскую литературу. До сих пор помню треклятого и нудного Беовульфа. Но зато... Тексты Битлов и других англичан считывались на раз. С американцами было похуже, но тоже вполне.

Это было удивительное время. Элеонор Ригби, Дом Восходящего Солнца, Летнеее Вино и первая любовь одноклассницы. А потом как обухом по голове - Дорз. И мир перевернулся. В мою жизнь вошли Странные Люди, Оседлавшие Шторм и ждущие Когда Смолкнет Музыка. Я сам стал тем самым Ящером, который:

Not to touch the earth

Not to see the sun

Nothing left to do, but

Run, run, run

Let’s run…

Моррисон, с его удивительными текстами, поселился во мне навсегда. Как, впрочем, и многие другие. Контркультура (слово-то какое, почти подрасстрельное) взяла верх, и крестик под дьявольским договором я поставил вместе с Джеймсом Брауном. Но кровь и соул были мои. Сердце мощными толчками прокачивало внутри меня рокабилли и ритм-н-блюз. Пропитанная фанком и роком жизнь бурлила, бобины вертелись, счетчик считал. Не только метраж, но и время. И вот шумная компания, состоящая из меня, Дженис Джоплин, Рэя Чарльза, Чикаго и всех других, допелась до школьного выпускного. Вроде как этап. Под влиянием брата я попытался поступить в Мед, куда меня, слава богу, не взяли. Так что, поехал я служить. Военкомат отправил меня в Германию, а вот вернулся я уже с Обратной Стороны Луны. В обнимку с Дэвидом Гилмором.

Пинк Флойд стали вторым взрывом мозга после Дорз. От вокализа из Великого Шоу На Небесах у меня шевелились даже уши. Концептуальные альбомы с сумасшедшей музыкой всасывали в себя и, прожевав, выплёвывали отстиранное и выжатое насухо тело. Ежевечерний катарсис помогал существовать и прятать внутри ненужные вопросы. Сейчас я вот думаю, а как жили те, у кого не было этого волшебного порошка для стирки? Может вопросов не было? Это вряд ли.

Надо было определяться со светлым завтра. Учитывая мой неугасимый интерес к анатомии всяких электронных штук, я вступил в Политех и одновременно - в диско. Вначале всё было хорошо. Чувствуя Любовь и Люди Заката заокеанской Донны Саммер как нельзя лучше вписались в моё студенчество. Но классика стиля быстро сменилась коммерческим компотом, который жидко растекся по бесчисленным дискотекам. Изуверски подобранный ритм камлал отовсюду, синхронизируя вечернее движение незанятых частей тел и мозгов. Дешевые поделки были прилипчивы, но быстро надоедали. Их я уже воспринимал плохо. Да и начитан был. "Хищные вещи века" с их "дрожкой" и цветными фонарями были неплохой кольчужкой для головы.

К этому времени я обзавелся первым своим, прилично звучащим, комплектом аппаратуры. Именно звучащим, а не орущим. Кайфовал свободными вечерами от заново услышанных любимых групп, шелеста маракасов и скрипа пальцев на гитарных струнах. Любопытства ради взял послушать несвойственную мне тогда музыку. И опять серьезно влип. По уши.

Утверждаю. Невозможно понять и полюбить джаз и классику, слушая Коулмена Хокинса из радиоточки на кухне. Или Чайковского из телевизора во время очередных похорон. Ноль эмоций, разве что веселье от списка фамилий в оркестре Русских Народных Инструментов (я абсолютно толерантен, это просто шутка). А вот наличие дома классной акустики и хорошего усилителя позволяет понять, зачем существуют обертона, что такое на самом деле клавесин и рояль, и почему они не пианино. А так же то, что Пещера Горного Короля в исполнении Оркестра Электрического Света (ELO) - сильная штука, но дело все-таки в Григе, исполнение которого симфоническим оркестром плющит аж до первого этажа. Да так, что ноги потом не ходят, а ползать начинаешь только минут через пять. Что же касается джаза - мне уже сложно представить бытие без саксофона Бена Уэбстера и его знаменитого "пфе-пфе". Или без Дайаны Кролл. В общем, и там, и тут такое количество имен, что перечислять их просто бессмысленно.

Вот примерно так я стал всеядным меломаном. И соседей давно не удивляет то, что звучащие за стеной Семь Слов Христа На Кресте могут смениться Шклярским, Бадди Гаем или того хуже - Раммштайном. Со мной не соскучишься! А всё потому, что я совершенно безграмотен в нотах, аккордах, гаммах и скрипичных ключах. И слуха с голосом у меня нет, и услугами музыкальных сомелье не пользуюсь. Я просто ищу то, что вкусно звучит и пахнет. Пробую на слух и язык. И если по спине бегут мурашки, а в животе загорается лампочка - ем. Даже, если это смертельный яд.

Просто надо соблюдать дозировку. И избегать фаст-фуда.

 

 

* - Лицам, не познавшим вкуса газировки с сиропом, читать с Гуглом под рукой. Почти все англоязычные названия даны в русской транскрипции