Лакоя Ирина

Старость. Что я знала о старости в свой двадцатый год?

Я не любила Старость. Я не принимала ее как данность, не хотела понимать. Я всего лишь дочь и внучка.

Шесть дней назад меня госпитализировали с острым воспалением роговицы, я потеряла зрение левого глаза. Речь, как вы уже догадались, пойдет не о больнице, а об ее пациентах.

А именно – отдел офтальмологии.

Сейчас – я самый молодой пациент всего отделения, до меня самой молодой была 62-х летняя женщина. Я не сталкивалась с людьми старше 60-ти, за исключением своих родственников или случайных встречных на улице, в транспорте, в торговых точках, учебных заведениях. Разочарование и чувство несправедливости сопутствовало мне весь день, утро следующего и не отступало вплоть до обеда.

В палате нас было трое: бабушка Фрося, маленькая сухонькая старушка 84-ех лет, «баба» Мария, ей было около 76-ти, тучная, раздражительная женщина и я. Я сталась быть вежливой и, кроме «доброе утро», «до свидания», и «вам помочь?» - молчала сутки. Следующим вечером въехала четвертая соседка – еще одна Мария, веселая, полуглухая, болтливая до чертиков и страдающая сахарным диабетом. Ей было до 70-ти, кажется, даже до 65-ти. Ее поселили возле меня и, на том закончилось мое спокойствие. Она шутила, хихикала, рассказывала о детях из Краснодарского Края. И опять шутила. И хихикала. Не скажу, что меня это раздражало, нет, она была забавной и довольно приятной. Только что шумной. С ее приездом бабушка Фрося сообразила, что не так уж я опасна и нелюдима, что даже разговаривать умею. И пошла рассказывать похабные анекдотики. Смешней было наблюдать, чем слушать: она заливалась хрипловатым хохотом и мотала ножками в голубых носках.

Баба Мария ворчала и вертелась в кровати.

 

Первым телефон зазвонил у бабушки Фроси. Заспанная она подскочила с такой скоростью, с какой я не смогла бы. «Нокия» верещала на всю палату пронзительно и долго, пока бабушка Фрося пыталась принять звонок. Стихло. Она поднесла телефон к уху, несколько раз спросила, но не дождалась ответа и страшно помрачнела. Зазвонил снова и все случилось так же, только расстроилась бабушка еще сильней. Третий звонок.

- На зеленую, Фросенька, на зеленую жми! – крикнула Мария и захихикала. – Не тыкай в красную!

Действительно, бабушка Фрося отменяла звонок красной кнопкой, вместо того, чтобы принять зеленой. Она просияла после разговора. Достала из тумбочки бежевый гребешок, поправила халат в цветочек и принялась бережно расчесывать волосы. Коротенькие, пальца в четыре длинной, рыжие с проседью и проплешинами на затылке. Потом убрала гребешок и двумя пальцами аккуратно пригладила завиточки за ушами. И пошла на прогулку по отделению: ей было положено ходить.

Шла – сияла.

К слову, так было со всеми. Каждая вскакивала удивительно прытко и расторопно: успеть, не пропустить, услышать. Каждая говорила много, почти не слушая, что говорят в ответ. За своей бабушкой я тоже это замечала. Обижалась, что она не слушает меня, что ей важнее выговориться самой. Сейчас я вижу, как это происходит на другом конце линии, как они прижимают телефоны, как торопятся сказать любую мелочь, только бы сказать, поделится с родным человеком. Пусть другие не знают, что постель в больнице точно такая, как была у дочки друга брата Сережи, что гречка сегодня была сухой, а вчера был двухминутный дождик, но очень важно, чтобы это знали свои. Она ведь видит это? Она делится всем, что есть и не так уж важно, сможете ли вы этим воспользоваться. Важно, что делится она именно с вами. Всем, что у нее осталось – мыслями.

 

На следующий день бабу Марию выписали, и все мы вздохнули с облегчением. Через несколько минут санитарки сменили постель, вселилась новая соседка. Ею была 73-х летняя Людмила, уроженка России.

Жить бок о бок с ними несколько необычно. Я стала понемногу понимать Старость, странные ее поведенческие свойства, глубокие морщины как следы случившегося и еще не произошедшего, сгорбленные спины и непослушные пальцы. Меня быстро полюбили, то ли за вежливость, то ли за скромную помощь, но чуть позже стало ясно, что дело вовсе не в моих заслугах. Они скучали по детям. Они страшно скучали и, каждая видела во мне что-то схожее со своим ребенком. И оттого я старалась быть лучше, не фыркать в лицо капризам возраста, не избегать контакта, в котором они нуждались, не кривить душой перед всеми неприглядными деталями чужого для меня мира.