Серёжкин

То был самый обычный день, когда, после столь долгой зимы, уже чуть начинало припекать по-весеннему просыпающееся солнышко. Грачи весело чирикали, и играли среди деревьев парка друг с другом в чехарду. А по дорожке того самого парка шла Она, и в душе у неё царило приятное возбуждение, чему причиною было всего лишь только то, что именно вот сегодня ей захотелось увидеть некоего Поэта, чьими стихами она восхищалась с тех самых пор, как ею была приобретена в книжной лавке тоненькая брошюрка, которая ею была уже полностью и прочитана, и ещё раз перечитана, и (можно так сказать), что и выучена почти вся наизусть.

Своё решение увидеть автора сих стихов (кем она уже столь заранее весьма восхищалась) она ничем для себя не мотивировала, но просто вот так вот вдруг ей захотелось увидеть того, кто теперь прочно поселился в её легкомысленных думах о возвышенном и прекрасном, а потому, в той же книжной лавке она (немного смущаясь своей смелости) разузнала точный адрес проживания этой творческой личности.

Ах, эти ветреные, молодые девушки, что уже (вроде бы) и не те наивные гимназисточки, которым так легко вскружить голову совершенно любым пустым проявлением к ним своего внимания, но которые чуть повзрослев, так ещё и не набираются ума, и которые и сами (порою) готовы поддаться своим первым влечениям... Молодости свойственна глупость, и именно она была причиною тому, что в этот весенний день Она шла дорожкою парка в гости к тому, кто об этом совсем и не ведал. Но опустим подробности, и продолжим свою историю, более не отвлекаясь на побудительные причины того, что же движет обычными, бывшими гимназисточками, когда они выбирают себе объект для тайных вздыханий, и мечтаний при луне, когда эта настойчивая особа заглядывает в окно к ещё не замужним девушкам, навевая на них сии сладкие грёзы, что можно было бы назвать первой влюблённостью. Тем молодым девушкам ещё только предстоит (впоследствии) выйти замуж, а вот уже потом они хоть как, но погрязнув в бытовых проблемах, немного поумнеют, и будут менее впечатлительны, и куда чаще будут готовить и стирать, чем то в их жизни было прежде, что и составит их основной досуг, тем самым, уберегая от излишней впечатлительности, столь свойственной молодости...

Итак, Она шла к нему. Уже и затихло на пустой лестнице эхо от её каблучков, а она всё ещё стояла перед его дверью, не решаясь позвонить. Однако, она была особой хоть и молодой, но весьма настойчивой, что и составляло одно из лучших, немногочисленных качеств её только формирующегося характера, так что это можно было бы поставить ей только в похвалу.

На робкий перезвон колокольчика (со скрипом давно несмазанных петель) открылась дубовая дверь, и её взору (взору этой ухоженной и следящей за собой бывшей гимназисточки) предстала какая-то подозрительно-неухоженная личность в старом халате и с растрёпанными волосами, первоначально принятая ею за слугу. Ведь у творческих личностей просто непременно должны быть слуги, что будут непрестанно оберегать тех творческих личностей от бытовых контактов с этим презренным миром, где правит бал бытовая проза, увы, не способная пробудить сердца, и выпустить душу наружу, что легко воспарила бы ввысь (туда, к белым облакам в синем небе) аки белая голубка...

Так вот, последовал недоумённый обмен взглядами, но дверь уже была открыта во всю свою ширь, тем самым приглашая войти в это логово Поэта, где он и пребывал доселе наедине со своей Музой. И вот теперь ему, за все его труды, за все те бессонные ночи, когда он являл этому миру самое лучшее из того, на что только он был способен придумать и изречь из себя, провидение ниспослало ему в награду сие чудно-дивное видение вполне себе так реальной, ещё весьма молодой, а потому, и хорошенькой девушки.

Но время идёт, и автор не желая расписывать весь тот процесс обмена любезностями (между мало друг с другом знакомыми людьми) подетально, а может быть, и просто уклоняясь от того избыточно-подробного повествования, где он уже не сможет правдиво подобрать слова, просто перейдёт к тому моменту, которого так ждала Она и вот совсем не ждал этот самый Поэт.

Повторимся - шли первые недели наступающей весны, того самого времени, когда природа просыпается, и желает она своего обновления, и уже готова она к тому, чтобы снова (как то было и доныне) произошёл акт творения всеобщей любви и гармонии в этом самом. И возвопила в нём плоть, и возжелал он от ниспосланной ему свыше читательницы чувственных отношений. И стали его руки всё нахальней обнимать её стройный стан, а губы шептали (совсем как заклинания) строки из своей же проникновенно-любовной лирики. И (вроде как бы) и начала она поддаваться тем сладким словам, и уже было склонила головку на плечо того, кто словно хищный ястреб с отрогов Гималаев углядел внизу, в долине, маленькую, белую козочку, и (взмахнув крыльями) вспорхнул с вершины, и вот он уже в стремительном полёте, и уже готов вонзить свои когти в то трепетное (и жаждущее любви) молодое и беззащитное тело...

Всё бы было и хорошо, но вот только количество застёжек на её одежде послужило тем непреодолимым препятствием, что смогло уберечь юную, бывшую гимназисточку от нравственного падения с высот своего высокоморального облика. Поэту (в виду отсутствия постоянной практики) была совсем неведома та наука, как нужно уметь правильно раздевать женщин, когда они упакованы в свою одежду по всем нормам приличий, что полагаются в нормальном обществе. Совсем не такой и она представляла эту первую встречу с тем Поэтом, стихи которого она знала теперь так же хорошо, как и он сам.

И вот тут уже и возник у них диалог, когда чары высокой поэзии (столь доселе опутывавшие её сознание) рухнули и разбились вдребезги о булыжную мостовую. И тогда с её стороны пошли в ход такие (совсем нелестные для Поэта) выражения, как - "какое же вы грязное и похотливое животное", "не прикасайтесь ко мне своими ручищами", "какая же я была наивная, когда вы вовсе не мой идеал". В этот момент она была готова вмиг исчезнуть из этой проклятой квартиры, и уже давала себе обет, что непременно уйдёт в монастырь, и будет там пребывать в несокрушимом целомудрии (хотя она ещё толком и не знала, что сие обозначает), а затем посвятит себя служению в просвещении всяких отсталых народов в любой точке земного шара, привнося в их жизнь нормы истинной морали. Лишь бы только не быть здесь, лишь бы уйти из этого капкана этой гнусной личности, что имеет наглость именовать себя Поэтом, но совсем не имет познаний в том, как расшнуровывать корсет...

Спускаться с горы всегда легче, и вот уже снова на пустой лестнице торопливо зазвучали её каблучки, и она (вырвавшись из этого ада) весело сбегала по лестнице, и с каждой ступенькой вниз на душе у неё становилось всё легче. Она вышла на улицу и зажмурилась от удовольствия, когда лучики весеннего солнца ласково прикоснулись к её милому личику, и перед ней был всё тот же парк, и в нём (как и прежде) весело чирикали грачи...

Перейдя дорогу, она оглянулась назад, и увидела в окне на третьем этаже недоумённую физиономию того самого (теперь уже бывшего для неё) Поэта, и дерзко показала ему свой язычок, и рассмеялась тому, что была такой глупышкой, но вот теперь она снова на свободе, в этом весеннем парке, где уже начали распускаться первые, клейкие листочки, и на душе у неё была благодать, что ниспосылается молодым и легкомысленным натурами (память которых не имеет свойства долго помнить о своих дурачествах) абсолютно бесплатно.

И то был обычный, весенний день, и шла по парку бывшая гимназисточка, не обременённая в своём сознании абсолютно никакими проблемами высокой поэзии...