VILKOCZYNSKI Богуслав

Он явился ко мне неожиданно. А я думал, что мне предстоит по жизни и дальше так существовать, в полном внутреннем противоречии с нею (с жизнью). И уже начинал верить, что в жизни не говорят о сокровенном, и что моя сиротливая душа – вечный узник в тёмной клетке. И ей остаётся лишь тихо горевать и плакать в одиночестве. Но я не девочка - дерзкий, угловатый, шальной я найду выход, чтобы заглушить эти терзания. Веселье! - конечно же. Только карнавал жизни есть лучшее обезболивающее лекарство. Ну, и немножечко себя предать и забыть, как принято на карнавале…

И он пришёл ко мне… По-мессиански, во сне. Когда семья собралась за хлебом и зрелищем в выходной день у телевизора в далёкие 80-е. Это была «Ночная программа», а я, будучи отроком, заснул на просмотре. И в этом состоянии кто-то вдруг заговорил с нею, кто-то неведомым образом проник в мою темницу. Я услышал красивые лирические слова, которые каждый раз заканчивались обращением ко мне:

 

...Изящней рук на свете нет,

Туман зеленых глаз опасен.

В тебе всё музыка и свет,

Но одиночество прекрасней...

 

Твоих речей виолончель

Во мне всегда звучит, не гаснет...

С тобою быть - вот жизни цель,

Но одиночество прекрасней...

 

Я буквально вскочил, и, оцепенев, внимал этому благородному красивому человеку с экрана, так тихо, правдиво и умиротворённо разговаривающему со мною о моей душе и моём одиночестве. Не знаю, в строках ли или между строк, но он сказал о значимости моего внутреннего мира, приоткрыл глаза на то, что это и есть главное, та точка отсчёта координат в мире.

Было спето им ещё несколько песен в этом телеконцерте. Впервые, наверное, мне предстал не кривляющийся, а вещающий настоящий человек со сцены, ангел во плоти советского гражданина с именем Александр Дольский. Видение артиста ушло, а остался корявый, шальной юноша, но уже несколько просветлённый…

Через пару дней я отправился в магазин грампластинок за Дольским. К счастью, нашёл его, принёс домой, и приступил к новой работе души с помощью альбома, состоящего из 12 мантр от Александра…

Я не знаю, Александр Дольский лучше ли, хуже ли кого из поэтов. Тогда я в другие миры не проникал. Он же ко мне явился сам, и мне на долгие годы хватило его света и пищи для души. Если и говорить о высоком назначении поэта, то, в моём случае, Дольский полностью себя оправдал…

Дольский всегда шёл со мной по жизни где-то рядом. А всё, что я узнавал о нём – узнавал из его песен. И о его нелёгком тыловом детстве, о его маме, мечтавшей ещё девочкой стать балериной, о его непростых и возвышенных отношениях с женщинами… Даже такая деталь совпала в моей и его жизни – судьба нам обоим преподнесла троих сыновей. Посему, эти слова звучат и для меня:

 

Пытаюсь зажечь в них хотя бы свечу,

Не худшая всё-таки участь…

Мне кажется – я их чему-то учу,

А это они меня учат.

 

Мы также с Александром оба польских кровей. И нас время от времени посещает общая дилемма:

«Я и сам не знаю, чей я - люблинский ли, курский...»

 

Ну, а вот это уже совсем про меня:

 

Я живу - в росе колени,

Удивляясь каждый час

Чудесам и откровеньям,

в Государстве Синих Глаз...

 

Желания наши с Александром тоже во многом совпадают:

 

Так хочется, пока живёшь на свете,

Наслушаться прибоя и скворцов,

Настроить фантастических дворцов

И не бояться быть за них в ответе.

На громкие слова, слывя скупцом,

Не замечать обиды и наветы,

А если и придётся быть купцом –

Иметь в кармане ветры да планеты….

 

Дольский подкупает своей непредвзятостью и мудрой объективностью. Разве возможно не согласиться с ним и не последовать его принципу:

 

Не уворуй чужих ключей,

Но постучись в любые двери

Предощущение проверить,

Что корень истины — ничей.

 

В мире современной поэзии Александр Дольский вряд ли является крупной величиной. Но в кругу его почитателей царит атмосфера благодарности и признательности за правдивость, высокий дух и человечность, которыми пропитано творчество поэта и музыканта. И он верит своему слушателю – тем, ради которых всё было так не напрасно в его жизни. В своём завещании он нам говорит:

 

Вручаю вам, друзья, судьбу мою.

Я верю вам, и вы мне тоже верьте,

Я напечатан буду после смерти,

И потому сегодня я пою.

 

Будешь ли ты востребован, напечатан после смерти, Александр? Не знаю. Но я скажу, что ты уже напечатан и высечен на многих сердцах. И твоё большое и безмерно утончённое сердце всегда будет желанной находкой, откровением для очередного странника, не ведающего, зачем он пришёл в этот мир...

 

На тротуаре сердце лежало,

На тротуаре, солнцем согретом.

Оно чуть дышало, оно чуть дрожало,

Мягкое, грустное сердце поэта.

Его уронила нечаянно утром

Женщина с добрым рассеянным взглядом,

Когда доставала из сумочки пудру

Или помаду.

…И о него спотыкаются люди,

А кто-то спешит, пробегая с ним рядом,

Но ищет, и вечно искать его будет

Женщина с добрым рассеянным взглядом.