Чернявская Инна

Я знала много людей, которые пережили блокаду, это было предыдущее поколение, друзья моих родителей, соседи, родственники. Сейчас уже никого из них нет в живых. Мне сейчас пришло в голову, знаете что? Раньше удивительно было слушать рассказы о том, что человек видел живого Александра Вертинского, Петра Лещенко, Марка Бернеса, Клавдию Шульженко. А очень скоро наступит время, когда уже удивительно будет слушать рассказы людей, видевших живых блокадников, может быть это покажется вам неподходящим сравнением, блокадник и народный артист, но ключевое слово здесь редко. Редко встретишь человека, видевшего на сцене живого Вертинского. Скоро, в этой фразе можно будет поставить слово блокадник. Почти все они умерли и не смогут больше рассказывать о себе, поэтому я попробую поделиться с вами своими воспоминаниями о некоторых из них.

Кудрявцева Тамара Павловна была нашей соседкой по лестничной площадке. Толстая, добродушная выпивоха, она жила одна от пенсии до пенсии и всё время курила Беломор. Частенько она приходила к нам домой посидеть, поговорить и перекусить. Иногда у неё что-то перемыкало в голове и она звонилась посреди ночи, громко удивляясь, почему мы не открываем ей дверь. Мне не очень она нравилась, от неё часто пахло спиртным, у неё был красный нос и всё время дурацкая, непонятного цвета потёртая тряпочка-бантик держала на затылке её седой хвостик. Мне не понятно было, почему моя мама так хорошо к ней относится? Гораздо позже я узнала, что довелось пережить этой женщине.

Они встретились в Александровском парке, где Тома гуляла с подругами перед сеансом кино. Сергей - высокий, черноволосый парень, был студентом шестого курса Техноложки, он любил стихи и великолепно умел их декламировать, чем и завоевал Тамарино сердце. Они встречались почти год. Однажды, он принёс ей красивую сиреневую ленту для волос и, смеясь сказал, что бантики девушкам к лицу. Тома тогда не догадывалась, что эта ленточка целых 50 лет будет единственным доказательством её недолгого счастья. Расписались они в январе 40 года. (Хочу обратить ваше внимание на то, что сейчас влюблённые люди женятся, а тогда расписывались.) В июне Сергея призвали в армию, провожали его всей семьёй, он просил Тамару не плакать и обещал, что обязательно вернётся. Убили его в июле под Псковом. Вскоре и отец ушёл на фронт. У Тамары была возможность уехать, но она осталась в Ленинграде с матерью, которая работала врачом в больнице. Тогда ведь еще никто не знал, о "масштабах катастрофы", никто не догадывался, какой ужас ждёт их впереди, иначе она непременно бы уехала. В октябре Тамара родила мальчика. Мне кажется, что она так и не дала ему имя, не успела выбрать, или ей тяжело было его вспоминать, но, рассказывая, она называла его мальчик. Почти сразу после родов, Тамара начала работать в госпитале санитаркой, ребенка брала с собой, потому что ей разрешали оставлять его в ординаторской. Поверх пелёнок она укутывала мальчика во все имеющиеся в доме одеяла. Рассказывала, как тяжело ей было носить этот огромный кулёк, в середине которого находилось маленькое, слабое, лёгкое тельце младенца, хоть и привязывала его к себе большой шалью. Город бомбили постоянно, в одной из таких бомбёжек погибла Тамарина мать. Мальчик умер, когда начались сильные морозы, уснул и не проснулся. Вскоре пришла похоронка на отца. Она осталась одна. Всю войну проработала в госпитале. Рассказывала, что ее сосед сошёл с ума от голода и вскоре умер прямо под своей дверью. Потом разбомбили их дом и Тамара перестала уходить из госпиталя. Замуж она больше не вышла, не могла забыть своего Серёжу. В конце войны ей дали комнату в коммуналке на Обводном канале, а в шестидесятых - однокомнатную квартиру в нашем доме, так мы и стали соседями.

Моя мама приехала в Ленинград в 1950 году поступать в институт и

познакомилась с Диной Леоновой. Дине было 8 лет, когда началась война. В мае она уехала с бабушкой в деревню, в Ленинграде остались родители и старший брат. Когда деревню оккупировали немцы, всех взрослых расстреляли, а детей посадили в поезд и куда-то повезли. Сначала Дина попала в Германию, а потом оказалась в Польском концлагере, где находилась до 44 года. Она никогда не рассказывала подробностей своего пребывания в концлагере, отмахивалась, сразу начинала плакать и говорила, что не хочет об этом вспоминать. После освобождения Дина, будучи двенадцатилетней девочкой, пешком пришла из Польши в Ленинград, рассказывала, что ночевала где придётся, пряталась в развалинах, иногда ее пускали на ночь в сарай, иногда удавалось поспать в каком-нибудь доме и что все, встреченные ею по дороге люди, жалели и подкармливали чем-нибудь худенькую бледную девочку. Я не знаю сколько она шла, но когда вернулась домой - её никто не встретил, потому что все её родные погибли.

Мои родственники дожили до эвакуации благодаря посылке от друзей из Грузии, в которой были сушеные пластины, сделанные из винограда. Посылка лежала на антресолях, пока не начался голод, потом про неё вспомнили и это помогло всем выжить. Спасибо, дорогие друзья из Грузии, жалко, что я вас не знаю.

Люди, пережившие голод, отличались удивительно трепетным отношением к еде. Пища никогда не выбрасывалась, даже если по какой-то причине портилась. Забродившее варенье заново переваривалось, суп тщательно кипятился и все равно съедался. У них в доме всегда были запасы крупы и других долгохранящихся продуктов. И самое главное, они отличались какой-то удивительной жизнестойкойстью и силой духа. И никто из них не мог рассказывать о пережитом без слёз.