Чернова

Возвращаться к своим текстам нельзя. Ибо [зачеркнуто первое, пришедшее на ум] что произошло, то произошло, как говорил герой Паттисона в нолановском Доводе. Или переводя на русский нелитературный: что написано, то написано. Даже перечитывать нельзя. А иначе, как Репин, которого Третьяков все-таки запретил пускать в галерею имени себя с переносным мольбертом, начинаешь поправлять прямо в раме, то есть, там, где это висит в данный момент. Зарекаешься и обещаешь себе даже не думать о таком раш-броске на вражеские окопы, а после оказываешься на сто тридцатой странице ворда, яростно колошматя на клавиатуре свою нетленку заново, просто потому что. Потому что гештальт должен быть завершен?

Ни боже мой.

 

Детство-детство, отпусти меня на волю.

 

А то как-то не смешно уже.