Про ножницы

В очередном моём разговоре с Серёжкиным о длинной и короткой строке я сказала, что длинная строка в его стихах искусственно раздута и раздувание это новых смыслов не приносит, более того, и без того прозаический экзерсис, обвешанный искусственно утяжеляющими конструкциями, окончательно прозаизируется. Покажу это на примере предложенного мне автором стихотворения. https://poembook.ru/poem/1467283-zakonchen-shumnyj-bal Закончен шумный бал... Серёжкин Закончен шумный бал; лакей потушит в опустевшем зале свечи. И растворятся в длинных зеркалах остатки призрачных теней. Пред кавалерами весь вечер в платьях белых дамы обнажали плечи, В круженьи дивном пар под звуки музыки среди мерцающих огней.   Здесь в канделябрах свечи оплывали, как слезами, жёлтым воском. Но свет уже погас, и лик свой серебристый кажет бледная луна. Среди пустого зала бродит эхо, вдаль затухая плавно отголоском. И сонный сумрак наполняет дрёмой, и словно тина вязка тишина.   Последние шаги людей, зал опустел; на ключ закрыты плотно двери. Сколь много новых встреч произошло, признаний трепетных в любви. И добрый сказочник тут почерпнёт сюжет в сём волшебстве феерий, Что словно факел угасают, лишь в небесах зардеют отблески зари. Я взяла ножницы и поудаляла слова и конструкции, без которых можно обойтись, так как это или избыточность, или штамп. Это не правка, просто попытка показать, а что, собственно в стихотворении вообще происходит, о чём тут сказано? Закончен бал; лакей потушит свечи. И растворятся в зеркалах остатки призрачных теней. весь вечер дамы обнажали плечи, В круженьи пар среди мерцающих огней.   Здесь свечи оплывали жёлтым воском. Но свет уже погас, (лишь) бледная луна. Среди пустого зала бродит эхо, вдаль затухая плавн(ым) отголоском. И сумрак наполняет дрёмой, и словно тина вязка тишина.   Последние шаги, зал опустел; на ключ закрыты двери. (Так) много встреч, признаний трепетных в любви. (в них) добрый сказочник (найдёт) сюжет среди феерий, Что факел(ом) угас(нут), лишь в небе зардеют отблески зари. В сухом остатке мы получаем следующее -- бал кончился, свечи потушены, в зеркалах погасают отголоски веселья, приходит ночная тишина, в которой можно отыскать сказку, пока не пришла заря. Всё, больше тут ничего нет. И поэзии тут тоже нет. Есть ли хоть что-то своё? Да, пусть и не оригинальное, но всё же, две последние строки во второй строфе и вторая строка в первой. Они, кстати, меньше всего пострадали от моих ножниц. Из этого понятно, что именно двигало автором, когда он хотел писать это стихотворение -- он видел переход от шума и веселья, от суеты и огней в бальной зале к тишине и тающим теням, смолкающим звукам. И именно это волшебство и хотел передать. Но не смог. Увлёкся наматыванием словесной ваты в размер с целью удлинить строку и нарастить ей мяса, в итоге нарастил пустого жира. Автор забыл о дословесном сгустке стихотворения, который и побудил его к перу, увлёкшись чисто техническим складыванием слов. Что мы видим на этом примере? Мы видим, как эволюционируют в современной поэзии метры и ритмы, как работает интонация. В данном случае автор считает, что количество слогов в строке должно быть приведено к классическому виду. Но, что в итоге? В итоге промежутки заполняются случайными словам, тем самым жиром (ибо автор настаивает на длинной строке в любом стихотворении), именно от этого современная поэтика уходит, практикуя неравностопные строки, вольные ритмические рисунки, отказываясь от непременной рифмы на конце любой строки, пользуясь рифмой как акцентом, подсвечивающим важные места в стихотворении. Что мы видим здесь? Здесь мы видим, как автор просто собирает конструктор, потому, что видит задачу именно в том, чтобы нагнать длины, а та картинка, тот образ которые и побудили его к перу, забыты и заболтаны. Не подумайте, что выше я предложила правку, я просто отрезала жир, и показала, а что же есть тут вообще? Совсем немного. Но и то, что есть не тянет на поэзию. Поэзия не состоялась. А чтобы состоялась, нужно помнить о том, что побудило к перу, стремиться выразить именно это и именно так, как сам образ того требует, но помнить, что поэтическое пространство не пустое, в нём за сотни лет многое отыскано и названо, мы стоим на плечах гигантов, которые были до нас, и, следовательно, должны и можем пойти дальше. Спасать в стихотворении нечего, проще вернуться к образу, разбудившему перо, и написать заново. Каждое слово, каждый звук должны быть оправданы, но не отговоркой "я так хочу" -- это мы можем критику сказать, но внутри себя должны точно понимать, чем именно внутри стихотворения это слово вызвано, и достаточно ли веска эта причина. Причина "люблю длинную строку, хочу сделать любую строку длинной" -- не является достаточно веской. Надо понимать, как работает длинная строка (и строка вообще), почему в одних случаях она желательна и удачна, а в других пустое баловство. Понимать, что слова, соединяясь в пределах строки (стиха), приобретают дополнительные связи, и что именно построчное деление и есть то, что делает стихи стихами в самом своём корне, исключения тут только подтверждают правило. Ибо само происхождение стихов от латинского versus, то есть "поворот", как раз и показывает, что длина строки -- это важный выразительный приём стихосложения, пользоваться которым надо с пониманием задачи и на благо поэзии.