XXVI

Моей мозолистой гордыни роскошный пузырь.

Моей издергавшейся зависти злая клешня.

Нет ни работы, ни любви. Только острый язык,

как меч Дамоклов, угрожающий кончить меня.

 

В Питере слякотно. Не люди вокруг, — ходоки.

Просто фигурки. Не ебёт, что у дамы под лифчиком,

какой объём бедра.. И мысли нависли в штыки.

Мысли идут в атаку, окрещённую панической.

 

По эскалатору справа — эскалация лиц.

И мнится: все глаза упёрлись в тебя неподвижно..

Я не смотрю. Заперт внутри. Но внутри всё горит

и паникует бесполезно, как "Зимняя вишня".

 

В нутре вагонных, испражнившихся массой, кишок,

глист хляет тельцем и макушкою машет, неистов.

Как псевдо-исповедь, как матерный детский стишок,

молитва "Отчим наш", сломавшая связь с машинистом

.