XXVI

Моей мозолистой гордыни роскошный пузырь.
Моей издергавшейся зависти злая клешня.
Нет ни работы, ни любви. Только острый язык,
как меч Дамоклов, угрожающий кончить меня.
 
В Питере слякотно. Не люди вокруг, — ходоки.
Просто фигурки. Не ебёт, что у дамы под лифчиком,
какой объём бедра.. И мысли нависли в штыки.
Мысли идут в атаку, окрещённую панической.
 
По эскалатору справа — эскалация лиц.
И мнится: все глаза упёрлись в тебя неподвижно..
Я не смотрю. Заперт внутри. Но внутри всё горит
и паникует бесполезно, как "Зимняя вишня".
 
В нутре вагонных, испражнившихся массой, кишок,
глист хляет тельцем и макушкою машет, неистов.
Как псевдо-исповедь, как матерный детский стишок,
молитва "Отчим наш", сломавшая связь с машинистом
.