Cюлли Прюдом. "Глаза". /с франц./
Как много ярких, бесконечно милых
Очей, встречавших солнечный восход,
Не видят больше света, спят в могилах,
А солнце так же, ночь гоня, встаёт.
Для них на небе звезды загорались,
Прельщая блеском и к себе маня.
Искрились, улыбаясь, укоряли,
виня. Угасшие, не видят дня?..
О нет! Огонь и блеск их не утрачен
Забытые, по-прежнему горят.
Дар сотворенных зреть земля не спрячет.
В неведомое устремляют взгляд.
На время покидают нас и звёзды.
Потом опять взойдут на небеса.
Взор умерших – ушедшее на отдых.
Изгонит смерть нетленная краса.
Глаза живут, сокрытые могилой,
И видят свет зари и звёзды все.
Не нужно слез!..Лиц скорбных и унылых!..
Пусть грусть уходит каплями в росе!
Подстрочный перевод
Голубые и карие, все, любимые,
глаза «без числа» видели восход /рассвет, зарю/.
Они спят « на глубине их могил»,
А солнце поднимается еще /как и прежде/.
Ночи, более сладкие, чем дни
Чаровали глаза «без числа» /бесчисленные/.
Звезды сияют всегда.
Глаза же «наполнены» тьмой.
Что же, они «потеряли» взгляд?..
Нет! Нет!..Это невозможно.
Они «повёрнуты» в какую-нибудь /неизвестную/ сторону,
К тому, что называют невидимым.
Но как «склоняющиеся» звезды,
нас покидая, живут /по-прежнему/ на небе,
так зрачки глаз закрываются.
Неправда, что они умирают.
Голубые или карие, все, любимые,
открыты какому-нибудь необъятному /бескрайнему, неизмеримому, безмерному/ восходу
с другой стороны могил.
Глаза, которые закрывают, еще видят.
Sully Prudhomme. Les Yeux.
Bleus ou noirs, tous aimés, tous beaux
Des yeux sans nombre ont vu l’aurore
Ils dorment au fond des tombeaux,
Et le soleil se lève encore.
Les nuits, plus douces que les jours
Ont enchanté des yeux sans nombre;
Les étoiles brillent toujours,
Et les yeux se sont remplis d’ombre.
Oh ! qu’ils aient perdu le regard
Non, non, cela n’est pas possible!
Ils se sont tournés quelque part
Vers ce qu’on nomme l’invisible;
Et comme les astres penchants
Nous quittent, mais au ciel demeurent,
Les prunelles ont leurs couchants,
Mais il n’est pas vrai qu’elles meurent.
Bleus ou noirs, tous aimés, tous beaux,
Ouverts à quelque immense aurore,
De l’autre côté des tombeaux
Les yeux qu’on ferme voient encore.
