Wowk

31 августа 1941 года не стало Марины Ивановны Цветаевой. Она покончила с собой в Елабуге, маленьком городке на берегу Камы.

 

Марина Цветаева… Её как-то неловко называть «поэтессой». Она была великим русским поэтом-женщиной. Если Ахматова – хранительница русских классических традиций, то Цветаева – новатор, взрывная поэтическая сила которой беспредельна. Стихи её похожи на могучую Ниагару страсти, боли, метафор, музыки. В её поэзии есть что-то от старинных русских наговоров и причитаний. Гений Марины Цветаевой чувствуется и в её стихах, прозе, статьях, переписке и в человеческом поведении. Она обладала внутренней силой гиганта-молотобойца, и эта сила, заключенная в хрупкую женскую оболочку, разорвала её.

 

Тайна поэзии Марины Цветаевой… Сегодня это имя знакомо каждому. Хотя ещё лет 40 – 50 назад его мало кто знал. Даже гибель Марины Ивановны 31 августа 1941 года не вызвала откликов в прессе, хоронили её чужие люди, свезли гроб на кладбище, не отметив могилы. Проникновение в сложный и многоликий мир поэзии Марины Цветаевой открывает нам истины бытия, непреходящие человеческие ценности, помогает познать себя. Но познание будет неполным без сопричастности к жизни самой Цветаевой, без ощущения атмосферы её бытия.

 

Исключительность, одарённость Марины Цветаевой проявляется уже в раннем детстве: «Четырёхлетняя моя Маруся, - записывала в своём материнском дневнике Мария Александровна, - ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы», а любимые произведения маленькой девочки – «Цыганы» и «Евгений Онегин» Пушкина, из которых она выносит главное для себя – стремление к любви самоотречённой, «несчастной – единоличной – всей на себя взятой». Впоследствии этот роковой дар проявится не только в поэзии, но и в жизни самой Марины: выйдя замуж за Сергея Эфрона в 1912 году и проведя с ним пять-шесть счастливых лет, она должна будет мужественно переносить долгосрочные разлуки с мужем, омраченные страхом его потерять, переживаниями о его участи белого офицера.

 

Характер у Цветаевой был трудный, неровный, неуступчивый. Илья Эренбург, хорошо знавший её в молодости, говорил: «Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовь к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту. Её жизнь была клубком прозрений и ошибок».

Судьба не была милостива к Цветаевой ни в детстве, ни в молодости, ни в зрелые годы. И в самые тяжкие минуты боли и потерь она находила спасение в творчестве. Это была возможность уйти в мир любви, верности, человечности, где «всё сбывается», забыв мерзости и горести настоящей жизни, уйти в мир поэзии, на «седьмое небо». Со страстной убеждённостью провозглашённый ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чём не зависеть ни от времени, ни от среды – обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.

 

Самая резкая, самая глубокая черта её человеческого характера – своеволие, постоянное стремление быть «противу всех», оставаться «самой по себе». Строптивость порой толкала Цветаеву на крайние поступки. Она сама признавалась: «Моё дело – срывать все личины, иногда при этом задевая кожу, а иногда и мясо». По стихам 1917 – 1920-х годов можно судить о душевных страданиях поэта. Уже в начале революции Цветаева разделила судьбу той части интеллигенции, которая обрекла себя на духовный плен эмиграции. Жизнь вне России – это крик страдания, боли, тоски, отчаяния и неискупимой вины: перед собой, перед родиной. И лишь короткие мгновения счастья скрашивают состояние безысходности. После рождения сына в 1925 году Марина Цветаева испытывает обострённое чувство вины перед ним за отнятую Родину, что запечатлелось в цикле стихов «К сыну» и явилось толчком к возвращению в Россию, оказавшемуся роковым для семьи Марины Цветаевой.

 

Жизнь М. Цветаеву не баловала, она вобрала в себя много из того, что суждено было пережить русскому человеку – младшая дочь Ирина погибла в приюте от голода, муж расстрелян НКВД, дочь Ариадна оказалась в гулаговских лагерях. Ей было 29 лет, когда она уехала из России, 47 лет исполнилось через 3 месяца после возвращения на Родину. Эмиграция оказалась тяжким для неё временем, а под конец и трагическим.

 

Цветаева не хотела возвращаться в Россию («Можно ли вернуться / В дом, который срыт?»). Она очень хорошо понимала, чем «плохо» здесь отличается от «плохо» там: «Здесь я не нужна, там - невозможна. Здесь меня не печатают, там – не дадут писать».

Но муж, Сергей Эфрон, рвался в Советскую Россию и готов был заплатить за это любую цену. Он начинает тайно сотрудничать с НКВД. После выполнения сложного задания он совершает побег в СССР, который организовала советская разведка. Цветаева знала одно: если муж туда вернётся, она последует за ним, как в 1922 году последовала к нему за границу. 12 июня 1939 г. Цветаева уехала в СССР. Семья наконец воссоединилась, но это последнее счастье длилось недолго: в августе 1939 г. арестовали дочь Ариадну, а в октябре – мужа, которые подверглись страшным пыткам. Сергей Яковлевич дважды в тюрьме пытался покончить с собой, но никого не оговорил. «Сероглазый гений», как в семье звали Сергея Эфрона, был расстрелян, а Ариадна провела 16 лет в сталинских лагерях. Начавшаяся война привела поэта в состояние паники, безумного страха за сына, полной безысходности. Тогда-то, вероятно, и начала слабеть её воля к жизни… 8 августа 1941г. Цветаева с Муром уехали пароходом из Москвы в эвакуацию, восемнадцатого прибыли в Елабугу на Каме. Навис ужас остаться без работы. 31 августа 1941 г., когда все ушли из дома, Марина Ивановна Цветаева повесилась.Она оставила три записки: тем, кто будет её хоронить, Асеевым и сыну: "Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик". Здесь, у последней черты, все чувства её достигли своего абсолюта. Тоска полнейшего одиночества и заброшенности; предстоящие впереди мрак и зима в глуши; трагическое ощущение собственной ненужности, ненадобы, беспомощности; роковое убеждение, что она ничего не умеет; паралич воли; страх за сына, которого она невольно втягивала в лабиринт отчаяния и безнадежности…Через три года Муру суждено будет погибнуть на войне.

 

Марина Цветаева похоронена на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение ее могилы неизвестно. На той стороне кладбища, где находится ее затерявшаяся могила, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, установила крест, а в 1970 году было сооружено гранитное надгробие. В 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой (отпевание состоялась в день пятидесятой годовщины кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот), тогда как отпевать самоубийц в РПЦ запрещено.

Основанием для того послужило прошение Анастасии Цветаевой, а с нею — группы людей, в том числе диакона Андрея Кураева, к патриарху.

Марина Цветаева ушла из жизни, когда в ней погасли остатки последней энергии. Жизнь задувала этот огонь со всех сторон…

 

Быть нежной, бешеной и шумной

 

Быть нежной, бешеной и шумной,

— Так жаждать жить! —

Очаровательной и умной, —

Прелестной быть!

 

Нежнее всех, кто есть и были,

Не знать вины...

— О возмущенье, что в могиле

Мы все равны!

 

Стать тем, что никому не мило,

— О, стать как лёд! —

Не зная ни того, что было,

Ни что придёт,

 

Забыть, как сердце раскололось

И вновь срослось,

Забыть свои слова и голос,

И блеск волос.

 

Браслет из бирюзы старинной —

На стебельке,

На этой узкой, этой длинной

Моей руке...

 

Как зарисовывая тучку

Издалека,

За перламутровую ручку

Бралась рука,

 

Как перепрыгивали ноги

Через плетень,

Забыть, как рядом по дороге

Бежала тень.

 

Забыть, как пламенно в лазури,

Как дни тихи...

— Все шалости свои, все бури

И все стихи!

 

Моё свершившееся чудо

Разгонит смех.

Я, вечно-розовая, буду

Бледнее всех.

 

И не раскроются — так надо —

— О, пожалей! —

Ни для заката, ни для взгляда,

Ни для полей —

 

Мои опущенные веки.

— Ни для цветка! —

Моя земля, прости навеки,

На все века.

 

И так же будут таять луны

И таять снег,

Когда промчится этот юный,

Прелестный век.

 

***

Не так уж подло и не так уж просто,

Как хочется тебе, чтоб крепче спать.

Теперь иди. С высокого помоста

Кивну тебе опять.

 

И, удивлённо подымая брови,

Увидишь ты, что зря меня чернил:

Что я писала — чернотою крови,

Не пурпуром чернил.

 

***

Вспомяните: всех голов мне дороже

Волосок один с моей головы.

И идите себе... — Вы тоже,

И Вы тоже, и Вы.

 

Разлюбите меня, все разлюбите!

Стерегите не меня поутру!

Чтоб могла я спокойно выйти

Постоять на ветру.

 

Что ты любовь моя

 

Что ты любовь моя —

Пора бы знать.

Приди в полночный час,

Скажи, как звать.

Приди в полночный час,

В полночный бой.

Спит матушка с отцом,

Мне спать — с тобой.

Рукою стукни в дверь!

На этот стук

Спросонья скажет мать:

— Еловый сук!

И в горенку скорей!

Скорей в постель!

Тебя теснее обовью,

Чем плющ и хмель.

Что ты любовь моя —

Пора бы знать.

Приди в полночный час,

Скажи, как звать.

 

Сказавший всем страстям: прости...

 

Сказавший всем страстям: прости —

Прости и ты.

Обиды наглоталась всласть.

Как хлещущий библейский стих,

Читаю я в глазах твоих:

«Дурная страсть!»

 

В руках, тебе несущих есть,

Читаешь — лесть.

И смех мой — ревность всех сердец! —

Как прокаженных бубенец —

Гремит тебе.

 

И по тому, как в руки вдруг

Кирку берешь — чтоб рук

Не взять (не те же ли цветы?),

Так ясно мне — до тьмы в очах! —

Что не было в твоих стадах

Черней — овцы.

 

Есть остров — благостью Отца, —

Где мне не надо бубенца,

Где черный пух —

Вдоль каждой изгороди. — Да. —

Есть в мире — черные стада.

Другой пастух.

 

Под дождём

 

Медленный дождик идет и идет,

Золото мочит кудрей.

Девочка тихо стоит у дверей,

Девочка ждет.

Серые тучи, а думы серей,

Дума: «Придет? Не придет?»

Мальчик, иди же, беги же скорей:

Девочка ждет!

С каждым мгновеньем, летящим вперед,

Детское сердце мудрей.

Долго ли, мальчик, у первых дверей

Девочка ждет?

 

Рыцарь на мосту

 

Бледно-лицый

Страж над плеском века.

Рыцарь, рыцарь,

Стерегущий реку.

 

(О, найду ль в ней

Мир от губ и рук?!)

Ка-ра-ульный

На посту разлук.

 

Клятвы, кольца...

Да, но камнем в реку —

Нас-то — сколько

За четыре века!

 

В воду пропуск

Вольный.— Розам цвесть!

Бросил — брошусь!

Вот тебе и месть!

 

Не устанем

Мы — доколе страсть есть!—

Мстить мостами.

Широко расправьтесь,

 

Крылья!— В тину,

В пену — как в парчу!

Мосто-вины

Нынче не плачу!

 

«С рокового мосту

Вниз — отважься!»

Я тебе по росту,

Рыцарь пражский.

 

Сласть ли, грусть ли

В ней — тебе видней,

Рыцарь, стерегущий

Реку — дней.