Шелест Владимир

Владимир Васильевич Казаков (1938—1988) — русский поэт, прозаик и драматург.

Родился 29 августа 1938 г. в Москве. Учился в военном училище; был исключен в 1956 г. Поступил в пединститут, откуда был исключён в 1958 г. В 1959—1962 гг. работал на Колыме (на золотых приисках, лесорубом и т. д.). Стихи писал с детства, 1965 г. считал началом серьёзного писательства; в 1966 г. познакомился с Алексеем Кручёных, по совету которого начал писать прозу. Впоследствии называл встречу с А. Кручёных одним из главных событий своей жизни.

Владимир Казаков — продолжатель традиций русского авангарда, особенно футуристов и обэриутов. В прозе, стихах и пьесах, основанных на абсурдизме, игре слов, гротеске, он обращался к темам человеческой отчужденности, одиночества, жестокости общепринятых жизненных норм. Сочинения Казакова распространялись в самиздате, а начиная с 1971 г. публиковались на Западе. В СССР в 1966 г. несколько прозаических миниатюр выходили в журналах «Радио — Телевидение» и «Сельская молодёжь»; следующая публикация состоялась в 1989 г., уже после смерти писателя.

Написанный в 1970 «роман» Казакова «Ошибка живых» (1976) — это вольное объединение 17-ти фрагментов, в которых еще сильнее выступает абсурдный характер повествования. Название обосновано лишь намеком на драму В. Хлебникова «Ошибка смерти» (1916). Единство достигается не сквозным сюжетом, но возвращением имён, повторяющимися приёмами передачи абсурда (перестановки в системе субъект-объект, одухотворение вещей и др.) и частым использованием семантического поля слов «зеркало», «часы», «фонарь». Короткие прозаические произведения Казакова очень насыщены. Автор полностью сосредоточен на слове. Это — его реакция на уверенность в логическом познании мира и исключение всего трансцендентного, свойственные иному мировоззрению.

Жил в Подмосковье, умер в Москве 23 июня 1988 г.

 

ВЕЧЕРНИЕ СУМЕРКИ

 

входите! видите, как тесно.

мы у окна поставим кресла,

ни людям не видны, ни крышам,

спокойно сядем и подышим.

но где же вы? исчез, негодный!

стена с тоскою новогодней.

глядь, пальцы камня оживают,

за горло сумерки хватают,

те, хрипло выпучив глаза,

о снежный корчатся базар.

ночь в треуголке и очках.

как лед, за пазухою страх -

отнимут, стукнув побирушку,

ее фонарную игрушку.

но что ж, один? плечам сутуло

мерцает лампа. спинка стула

затылок трогает, стуча,

как пальцы мертвого врача

 

1967

 

КОРАБЛЬ

 

корабль бежит волной махая

на мачте выгнулась луна

и капитан без малахая

в себя кладет бокал вина

 

команда видит и синеет

ей море грозное видней

со дна гудит голодный невод

а рыбы строятся на дне

 

и капитан и рыболовы

тресковой страстию горя

пропели много бы худого

когда б откашлять якоря

 

1967

 

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

 

пишись пишись моя поэма!

ходи бездумное перо!

сижу таинственно и немо

про что писать не зная про

 

толпятся странные виденья

толпятся странные виде

брожу один средь привидений

крестясь при виде привиде

 

то вдруг в стекло стучится воздух

то вдруг в стекло стучится воз

открыть окно впуская звезды

впуская воздух и мороз!

 

то вдруг свеча то вдруг ресницы

то вдруг свеча то вдруг ресни

опять божественное снится

с стихами дивными проснись!

 

1968

 

* * *

 

ярый враг овечьей шерсти

во главе фонарных шествий

и стучат русалки крыш

стук холодный и хвостатый

ты же каменно молчишь

ливень возле грозных статуй

 

1968

 

* * *

 

ночь была. кудрявый воздух

душно бился о сирень.

на зубах скрипели звезды.

было призрачно и лень.

 

я любил кого не зная.

небо падало к шатру.

громыхало в небе знамя

уставая по утру

 

1968

 

РИСОВАНИЕ

 

увидев девушку с волнистой светлой прядью

волос в которые вонзало солнце свет

я быстро подошел и вежливо: присядем -

сказал ей - написать желаю ваш портрет

 

немного смущена и польщена немного

присела юная потупя чистый взор

я стал чертить углем моля неслышно бога

чтоб древний мавзолей не втиснулся во двор

 

но скоро детвора ко мне на плечи села

и деву заслонив вскружился рой старух

я уголь заменив куском большого мела

на черной простыне стал рисовать на слух

 

о солнечный пробор! о гребень частых звуков!

вонзающийся хор летящих голосов!

в то время как спины невыносима мука

как прочен чистых глаз задвинутый засов!

 

1969

 

ДИТЯ

 

старик исчез. темно. стена и дверь наощупь.

усталый звук шагов и скрип из темноты.

и лампа, как дитя. за нею сумрак тощий.

и женщина из тьмы спросила: "это ты? -

 

ее рука легла на узкие перила -

пожалуйста, молчи и лампу не буди.

ты знаешь, здесь стена во тьму глаза вперила,

и даль над головой над фабрикой гудит"

 

старик опять исчез, хоть и не появлялся.

я вижу темноту: она худа, бледна.

и пальцы, побелев от скомканного пляса,

сжимают боль свою, как камушки со дна.

 

а даль над головой, над фабрикой усталой

хотела разбудить уснувшее дитя.

и лампа, закричав, в постели биться стала

и ножками сучить, болезненно светя.

 

1969

 

ТОРГ

 

графиня

глазами грохоча

было к полночи

секунды мужали

я подошел слегка насвистывая

и пачку денег перелистывая

напевая ...............

спросил: почем ветчина ш?

спросил графиню с декольтом

вокруг стояли колонны слуги повара

форейторы

я прикрикнул: поскорейторы!

лягнув собачонку Бузю

графиня сорвала с себя одежды

и не стесняясь поваров

сказала: 88 руб.

я осмотрел товар почтенный

в раздумьи шпорой позвенел

между мной и бабой здоровенной

какой-то пламень пролетел

я прошипел: уф-ф!

она показывала дальше

а меня вдруг одолело раздумье

я зарядил висок картечью

трах-х!

и сказал: пива!

мы чокнулись трое: я -

графиня - форейтор

чулок свисал с одной ноги

другая нога улыбалась сквозь зубы

вдруг - любовь!

тогда графиня вырвалась и убежала

оставив в моих когтях кусок плеча

вот и все

плохо! - скажете вы

плохо! - молча кивают форейторы

 

1969

 

НАБЕРЕЖНАЯ 4

 

я вас люблю я вас поверьте

моей любви тяжел чугун

но она молчит перчатку вертит

глядит с печалью... я не лгу!

 

я не не не не не не не не!

я не не не не не не не!

а по воде скрежещут тени

и мы недвижные над ней

 

хотите каменно останусь

накрытый тяжкою спиной...

она молчит склонясь над сталью

реки изогнуто-стальной

 

1968

 

* * *

 

дочь фонаря

упавшего насильным ливнем

сжигая с крыш просторы

она и с костылем стройнее всех могил

то пачкает о золотые пальцы небо

то свищет сквозь его простреленную грудь

то имя забывает

и ночь своим углам теряя счет

к ее губам отточенным подносит

улыбки лезвие с которого течет

кровавой звездицей еще живая осень

 

1974