Шелест Владимир

Леонид Георгиевич Губанов (20 июля 1946, Москва — 8 сентября 1983, там же) — русский поэт, создатель неофициального литературного кружка СМОГ. При жизни за исключением самиздата практически не публиковался.

Писать стихи начал с детства. В 1962 году поступил в литературную студию при районной библиотеке. Несколько его стихотворений были опубликованы в газете «Пионерская правда».

Тогда же увлёкся футуризмом и создал неофутуристический самиздатовский журнал «Бом», вместе с друзьями провел несколько поэтических выступлений в московских школах. Затем поступил в литературную студию Московского дворца пионеров. На него обратили внимание известные поэты. В 1964 году Евгений Евтушенко помог напечатать отрывок из поэмы Леонида Губанова в журнале «Юность». Эта публикация стала последней публикацией Леонида Губанова в советской прессе.

В начале 1965 года вместе с Владимиром Алейниковым, Владимиром Батшевым, Юрием Кублановским и другими участвовал в создании независимого литературно-художественного объединения СМОГ («Смелость, Мысль, Образ, Глубина»), стал одним из авторов его программы, устроил на своей квартире «штаб» СМОГа. Первый поэтический вечер объединения состоялся 19 февраля 1965 года в одной из московских районных библиотек.

Весной 1965 года стихи Леонида Губанова были опубликованы в трёх самиздатских поэтических альманахах: «Авангард», «Чу!» и «Сфинксы».

По его предложению СМОГ 14 апреля 1965 года провёл демонстрацию в защиту «левого искусства», а 5 декабря 1965-го принял участие в «митинге гласности» на Пушкинской площади.

Через некоторое время госпитализирован в психиатрическую больницу, где у него потребовали показаний против Александра Гинзбурга, который в июне 1966 года передал Леониду Губанову вырезки из зарубежных газет о СМОГе.

Родителей Леонида Губанова вызвали в горком партии, где предупредили, что их сын будет арестован, если не прекратит выступать со стихами.

Под давлением властей СМОГ в конце 1966 прекратил существование. В годы застоя Леонид Губанов не принимал участия в официальной литературной жизни. На жизнь зарабатывал неквалифицированным трудом (был рабочим геофизической экспедиции, фотолаборантом, пожарным, художником-оформителем, дворником, грузчиком…). Шумный успех 1960-х к концу 1970-х сменяется почти полным забвением. Лишь в 1994 году, по прошествии более 10 лет после смерти поэта, в издательстве «ИМА-ПРЕСС» вышел первый сборник Леонида Губанова «Ангел в снегу».

Умер 8 сентября 1983 года в возрасте тридцати семи лет, похоронен в Москве на Хованском кладбище.

 

ПЕРВАЯ ПРОСЕКА

С. Есенину

 

Я — Дар Божий. Я, дай Боже, нацарапаю.

Улыбнутся ветлы: на царя, поди?

И заплещут — берег наш любимый,

И за плечи белые обнимут.

Скоро тёплый ливень красных губ —

Подставляй лицо, гори под струями

И твори, лепи себя, как в студии —

Скоро-скоро тёплый ливень губ.

Скоро, одиночеством запятнанный,

Я уйду от мерок и морок

Слушать зарифмованными пятками

Тихие трагедии дорог,

Замирать и бить в ладоши с гусем,

Ждать, когда же, наконец, от горя

Пастухи, беременные Русью,

Стадо слов к моим устам погонят.

 

Я ВБИТ КАК ГВОЗДЬ В КОРАБЛЬ СТРАСТИ...

 

...Всё это было, было, было...

А. Блок

 

Я вбит как гвоздь в корабль страсти,

Ушёл на дно твоих пучин,

Ты черноглазое мне счастье

У беленькой дала свечи.

И я открыл тебя, как замок,

И дал торжественный зарок,

И танцевали мы в тех залах,

Где поцелуй и ночь — залог.

Смели мы горя паутину,

Печали плесень извели.

И вот, где дамы в кринолинах,

Где офицеры пили вина,

Мы как тюльпаны расцвели!

Ну а над нами тучи плыли,

Как рыбы — чёрным косяком.

А мы, как перед казнью, пили,

Хрустально-насмерть рюмки били,

По ним ходили босиком.

 

***

Я подожду и твой октябрь, я подожду,

Когда оранжевой ладьёю лес отчаливает

И улепётывают мысли по дождю

По замкам замкнутости, к очагам отчаянья.

Я выслан в ваше тихое «люблю»,

Я откомандирован к слову осени.

Где журавлями льнут душе на юг

Слова повесы о волшебном озере.

Стал кабинетом мне твой рыжий лифт,

Я был там, как соломинка в стакане.

Сентябрь тянул через меня твой лик

И баловался белыми стихами.

А я давал названья площадям,

Твоих ступенек дни рожденья праздновал,

А ты меня лупила по щекам,

В субботу белая, а в понедельник красная.

За все победы и за все грехи,

Как красный всадник, поцелуй подарен,

Я рвал над головой свои стихи,

И лишь обрывки ласточки хватали.

А ты смеялась, а потом в ладонь

Клала мне тихо медь и сигареты.

Прощались... Поцелуй, как красный конь,

Кусал мундштук и торопил поэта.

Уже воды немало утекло,

Как пишут нам старинные поэмы.

Твоё лицо я спрятал под стекло,

А ты стеклом свои открыла вены.

 

***

Ты яблочно грустна.

Я — тайно даровит.

И я теперь узнал,

Что осень догорит.

 

Что на святой пирог

И шаткость корабля

напишет эпилог

Промокшая земля.

 

Что, как бы ни молил

Я — пьяное весло,

Что, как бы ни хвалил

Счастливое число,

 

Ты преображена

Для юности моей,

Как тот бокал вина,

С которым я светлей!

 

Ван Гог

 

Опять ему дожди выслушивать

И ждать Иисуса на коленях.

А вы его так верно сушите,

Как бред, как жар и как холера.

Его, как пса чужого, били вы,

Не зная, что ему позволено -

 

Замазать Мир белилом Библии

И сотворить его по-своему.

Он утопал, из дома выселясь,

Мысль нагорчили, ополчили.

Судьба в подтяжках, словно виселица,

Чтобы штаны не соскочили.

Ах, ей ни капельки не стыдно —

Ведь в ночь, когда убийство холила,

Морщинистое сердце стыло —

И мямлило в крови — ох, холодно!

Эх, осень-сенюшка-осенюшка,

В какое горюшко осели мы?

Где нам любить?

Где нам висеть?

Винсент?

 

Когда зарю накрыла изморозь,

Когда на юг уплыли лебеди,

Надежда приходила издали

С веселыми словами лекаря.

Казалось — что и боль подсована

И поднимается, как в градуснике,

А сердце — как большой подсолнух,

Где выскребли все семя радости.

Он был холодный и голодный.

Но в белом Лувре, в черной зале,

Он на вопрос: "Как вы свободны?"

— "На вечность целую я занят", —

Ответил, чтоб не промахнуться,

С такой улыбкой на лице,

...Как после выстрела, в конце.

Великие не продаются!

 

***

Крылья ветром продую

и с небес - упаду:

Я тебя заколдую.

Я тебя украду.

Над тобою как коршун

вознесу два крыла,

чтобы краше и горше

никогда не была.

Когти в тело вопьются,

и, не выдержав боль,

наши губы сольются

в этой тьме голубой.

Слов оранжевых банда

делит жемчуг в бреду.

Я по телу атлантов

ту черту проведу.

Был я счастлив иль не был.

Друг единственный мой!

Удержали бы небо

над моей головой.

Чтобы не был раздавлен,

словно мартовский снег.

Чтобы души как ставни

Распахнулись навек.

Чтоб упавши в густые

травы слов твоих, ласк,

не сгубить мне простые

васильки твоих глаз.

Не росою - слезами,

не огнем, а мечом,

нас с тобою связали

тем небесным ключом.

До грядущего веча,

до победной трубы

мы - пасхальные свечи,

в гордых пальцах судьбы!..

 

РЕМБО

 

Я — одноногая река.

И мне сама судьба велела

Качать зеленые века

Паршивый парусник Верлена.

 

Я — мот. Я — ряба. Я — поклон,

который ветх, как песня гуся.

На мне нашивочки погон.

На мне ошибочки всех гуслей.

 

В продрогшем ивняке — ау!

Среди публичных ног ракиты.

Мы у судьбы не ко двору,

Когда рождаются рахиты.

 

Судьба немыта и пошла.

Среди эпох, больных и юрких,

Ей надо что-нибудь пожрать

И подержать на мутной юбке.

 

Ей надо что-нибудь извлечь,

И я готов на это дело —

Сахаре в доменную печь

Несу отравленное тело!