Лаврик Андрій

I

 

- Значит, вы утверждаете, что являетесь актёром? А вся наша реальность – всего лишь спектакль.

- Нет.

- То есть, не являетесь?

- То есть, не утверждаю. Я – актёр. Мир- театр. Это ещё Шекспир подметил.

- Продолжаете настаивать?

- Бабушка моя настаивала самогон на травке-зубровке. Вам бы понравилось.

- Не исключено. Но сейчас не об этом.

Кабинетик у психиатра маленький. Копчёная колбаса, которой он тут отобедал вчера, уже покинула организм, а душа бутерброда ещё летает по комнате. Скорее даже душок.

- Тогда о чём же вы желаете поговорить, доктор?

- Здесь вопросы задаю я. А вы в роли пациента.

- Следовательно, вы не отрицаете, что играете роль врача?

- Что значит играю роль?

- Вы же сами только что заявили, что я тут в роли пациента. Верно?

- Да.

- А вы ведёте со мной диалог. Стало быть, вы тоже лицедей.

- Но у меня ведь есть диплом, подтверждающий квалификацию.

- А кто вам его выдал?

- Как кто? Государство!

- А его кто назначил?

- Ну …

- Вот видите! А может они тоже …

- Что тоже?

- Тоже актёры. Как и мы с вами.

- Да как они могут быть актёрами?

- Заметили? Вы уже отстаиваете их, не оспаривая, что сами вы – хорошо вжившийся в роль актёр.

- Хватит! Устроили тут цирк с конями. Вы – Коваленко Никита Артурович – пациент, страдающий мегаломанией. Это такой вид навязчивого состояния сознания, при котором человек переоценивает собственную важность, желая казаться особенным.

- И в чём, позвольте поинтересоваться, моя важность?

- В нелепом, лишённом здравого смысла предположении, что весь мир занят тем, что разыгрывает спектакль, чтобы и вам нашлось место в труппе. Да-да, я внимательно читал анамнез, составленный вашими предыдущими лечащими врачами.

- Ах, уважаемый Захар Николаевич! Как приятно, что вы со всей ответственностью готовитесь к своей роли.

- Перестаньте!

- Вот и те – прошлые специалисты – всё твердили перестаньте, да перестаньте. – переходит на заговорщицкий шёпот. - Ладно, подыграю, помолчу.

Какое-то время психиатр листает справки и анализы больного. В окно едва слышно дробно стучат. Это ласточка свила гнездо между стеклом и решёткой. Носит птенцам корм, то и дело барабаня в окно крыльями.

- Раз уж вы упомянули о предыдущих медицинских работниках, которые занимались вашим лечением, не подскажете, почему они передали вас в наше учреждение? На моей памяти впервые из области привозят в район, а не наоборот. Обычно от нас психи … то есть, конечно же, я имел в виду больные переводились. Так сказать, шли на повышение.

- Как же! Как же! Утолить жажду вашего любопытства очень даже в моей власти. Доктор Кулябкин подался в художники. Профессор Николаенко пошёл получать второе образование. Кажется, что-то техническое. Академик Гречишин уехал на дачу – писать книгу о котиках.

- О каких котиках?

- О самых разных. Всю жизнь любил этих пушистиков. Решил, так сказать, изучить и систематизировать.

- Хм. Странно. Такая резкая смена основного вида деятельности.

- Ничего удивительного! Странно как раз играть роль, написанную не для тебя. А сменить чужое амплуа на своё – логично, и даже в высшей степени похвально.

- Опять вы за своё? Обширная у вас история болезни.

- Вот видите! Сами говорите – история. А это суть то же, что пьеса, или сценарий.

- Это вы складно подметили.

Углубившись в изучение симптомов и методов предшествующего лечения, Захар Николаевич, по всегдашней своей привычке, постукивал пальцами по столу.

- Джоаккино Россини?

- Что, простите? – не понял врач.

- Вы выстукиваете увертюру из оперы Росссини «Вильгельм Телль».

- Действительно. Даже сам не заметил.

- Любите классику?

- Обожаю! – оживился доктор. – Ни одной премьеры не пропускаю. Правда у нас в городе театра нет. Приходится в столицу кататься. Жена академическую музыку терпеть не может. Говорит, зубы от оперы начинают болеть. А сын с удовольствием составляет мне компанию.

- Сами владеете музыкальными инструментами? – с искренним интересом интересуется больной.

- Признаться, всю жизнь мечтал освоить фортепиано.

- А почему в прошедшем времени – «мечтал». Мне вы кажитесь пока ещё живым человеком.

- Да куда мне? Семья. Работа.

- Так может вам роль музыканта ближе, чем роль психиатра?

- Мне? Ближе? Роль? Так, Коваленко, вы эти свои … экивоки бросьте.

- Как скажете. Но вы, когда симфонию слушаете в филармонии, о своём кабинете мечтаете? И чтобы приём начать поскорее?

- Скажете тоже.

- Вот видите! А беседуя со мной – то бишь с пациентом – играете на невидимом пианино. А ведь даже не умеете.

- Не пианино, а фортепиано.

- А в чём разница? Никогда не понимал, - наклонился больной к эскулапу.

- Э-э-э, дорогой! Фортепиано – это класс инструментов. А пианино – конкретный его представитель.

- То есть, всякое пианино – это фортепиано. Но не всякое фортепиано можно назвать пианино?

- Верно! А мне бы хотелось изучить все клавишные. А можно вас спросить о личном?

- Пожалуйста.

- Почему вы здесь? Ну то есть, я, конечно, читал диагноз. Но вы кажетесь мне умнее многих, свободно расхаживающих по ту сторону забора.

- Я проходил комиссию для получения водительского удостоверения. Необходимо было заключение психиатра. С этой целью, посетил вашего коллегу. Он совсем не подходил на каст его должности.

- И вы ему об этом сказали?

- Разумеется.

- Забавно. А он что?

- Попросил уточнить, что именно имею в виду. Слово за слово, и вот – я здесь – беседую с вами в следующем акте пьесы и в иных декорациях.

- Но вы ведь можете обмануть любую комиссию и выйти за пределы лечебницы хоть завтра. Я ведь вижу.

- Предлагаете выучить текст, который от меня хотят услышать?

- Просто не могу понять, зачем вам всё это?

- Мне комфортно в своём амплуа. Я – прирождённый подрыватель устоев. Как и Христос, Будда, пророк Магомет.

- Ставите себя с ними в один ряд?

- А кто составляет ряды, списки и прочие табеля о рангах?

- Этот вопрос мы оставим на следующий сеанс.

- Как пожелаете. И знаете, Россини хорош. Но Бах – совершенен.

- Не могу не согласиться. Медсестра сопроводит вас в палату.

- Очень жаль.

- Кого вам жаль?

- Марину. Медсестру. Она мечтала стать парикмахером. В детстве даже кукол подстригала под модных в то время актрис.

- И ей голову задурили?

- Что вы? Я просто умею слушать. И вам бы не помешало.

- Значит, все проблемы мира от неправильного распределения персонажей?

- Так точно. Художники играют роль банкиров, пиарщики изображают писателей.

- А воры у нас в роли депутатов?

- Нет, в этом случае как раз наблюдается соответствие.

 

II

 

Захар Николаевич настолько поглощён размышлениями о состоявшемся разговоре, что забывает купить хлеб и молоко. Жена заставляет его вернуться в магазин.

- У тебя никогда не возникало мысли, что ты играешь чужую роль? – робко интересуется он, обуваясь в прихожей.

Благоверная выглядывает из кухни, вытирая полотенцем тарелку.

- В таком ключе не думала об этом. Но мне порой кажется, что кто-то, где-то играют мою роль за меня. И делает это жутко неуклюже.

На лестничной площадке мужчина встречает сына. Тот сидит на ступеньке, кивая головой в такт мелодии. Захар Николаевич забирает один наушник. Вслушивается. Группа «Twenty One Pilots» поёт про «good old days».

- Ты, как и прежде, горишь желанием научиться играть на гитаре?

- Ещё бы!

- Завтра первым делом пойдём и купим тебе самый дорогой инструмент.

- Честно?!

- Клянусь простатой Гиппократа. И запишем тебя на курсы к хорошему учителю музыки.

- А математический кружок? – при упоминании оного лицо юноши кривится так, словно он закусывает лимон лаймом.

- Можешь не ходить.

- Ты что, с ума сошёл?

- Кажется, да.