Мелькир

До этого дня

 

Утро встретило солнцем, что вдохновенно жарило своей единственной конфоркой блины на завтрак пробудившейся весне. Светило тонкими лучами нежно гладило фиалку, кокетливо тянущую к нему мохнатые листья, а мне на радость неизменно выпускающую всё новые бутоны. За оном просыпался город, отходя от беспокойной ночи. Запахи весны проникали в комнату сквозь приоткрытую дверь балкона. С ними вливались приятные звуки, которые издавали птицы, озабоченные своими весенними хлопотами. Природа жила и двигалась вперёд, несмотря ни на что.

 

А вот людям приходилось сложнее. Выспался-не выспался — надо подниматься и собираться на смену в госпиталь. Дел невпроворот, а нечто, застрявшее внутри холодным металлическим прутом, словно палка в колесе, отравляло сознание минорно-бемольными тональностями.

 

Нужно было поговорить с Настей по поводу Виты и детей. Зазнобушка уже встретила и помогла пристроить наших девчонок. И сразу стало легче, пружина, сжимаемая обстоятельствами, уже почти достигшая предела, немного разжалась. Дело ясное, как-то спокойнее спать, когда твои родные в относительной безопасности, когда ты знаешь, что самое страшное, что может прилететь им на голову — это капли дождя. Теперь я хотел и Виту тоже отправить в вынужденное путешествие по европам.

 

— Киць, привет! Я в норме. Ночь была музыкальной, но без спецэффектов. Относительно выспался. Собираюсь на смену. — Бодрый смайлик завершил мессагу, полетевшую прямо к Насте.

 

Прошло несколько минут прежде, чем вайбер осчастливил ответом:

 

— Змеище, спокойного утра тебе! Просто отлично. Ты ещё не забросил свои волонтёрские бирюльки? Вот же неугомонное шило... в пятой точке.

 

— Это не шило, это жало. — Сабж венчал ухмыляющийся смайл.

 

— Ты бы поберёг себя. Ну чего надрываться? Тебе ж эти смены непросто даются.

 

— Да нормально. Втянулся я уже. А что дома сидеть, булки по квартире катать из угла в угол. Хоть на что-то сгодился, уже счастье. И вообще, ты там сама, поди, не сидишь в своём отеле на удалёнке, тоже ж волонтёришь.

 

— Ну если что надо из продуктов для твоих подопечных, ты пиши, я всё направлю. Правда, сейчас есть некоторые трудности. Но это решаемо.

 

— Спасибо, Киць, пока всё есть. Я тебе чего пишу. Хочу отправить в вашем направлении мамочку с тремя детьми. Поможешь?

 

Была минутная пауза, а потом вайбер тренькнул:

 

— Ух ты, лихо. И когда успел? Пока я тут опикуюсь твоими, ты там мне изменяешь, да? Когда аж троими обзавестись успел? — ехидно подмигивающий смайл завершал послание.

 

— Ога. Видишь, я по всем фронтам маладец! А если серьёзно, как там обстановка?

 

— Да так себе. Но пусть приезжают. Я похлопочу. Найдём для них место. Ну вот чего ради тебя не сделаешь, а? Змей же, он везде змей. Наверное, в бытность пианэром таскал домой бездомных котят и щенят? Признавайся?

 

— Спасибище тебе! Вот просто агромное змеиное спасибище! Не... Змеи котятами и щенятами не питаюца, — смайл игриво высунул язык.

 

— Ой да ладно! Напишешь тогда, кто, куда и когда. И контакты пришлёшь.

 

— Хорошо. Давай. Целую. Люблю.

 

С Настей никогда проблем не возникало. Она всегда могла дать верный совет и помочь, сделав ровно то, что нужно. Теперь осталось убедить Виту, что эвакуироваться подальше от этой сцены военного оркестра — для неё и детей самый лучший вариант.

 

В госпиталь я приехал чуть раньше. День выдался спокойным. Большого аврала не наблюдалось. Да и мои коллеги просили пособить в приёмном, только когда приезжали автобусы массово, а так справлялись сами. А мне поручили уход за уже стабильными больными.

 

Хотя как сказать, легче ли мне было. Терпеть не могу тёток забальзаковского возраста, которые из достижений имеют полный кожаный мешок жира, весом чуть больше центнера, и озлобленность на весь мир, особенно это касается всех носителей у-хромосомы. В их вселенной весь наш подвид — козлы и негодяи.

 

Зайдя в палату, ещё с порога послышалось ворчание и недовольство про то, что в бомбоубежище было сыро и воняло постоянно, что водитель эвакуационной маршрутки вёз их так, будто везёт дрова, что в приёмном отделении умеют лясы точить, а не заниматься пациентами т.д. и т.п. Когда же подошла очередь обрабатывать раны этой цокотухи-центнерухи, я со своими послековидными шестьдесят пятью, ощутил себя муравьём, который пытается поднять некий кусок фрукта, весящий в два раза больше. Но в целом, с задачей удалось справиться. Потом постарался перевернуть пациентку, чтобы как-то предотвратить появление пролежней. А это дело быстро появится при тучном телосложении и вялой подвижности.

 

Но вместо благодарностей, получил кучу недовольства, что, мол, не надо взрослую тётю учить, она сама учёная, что я не как с людьми, а как с мешком картошки обращаюсь. И полилось много интересного по поводу меня лично и по поводу моих профессиональных качеств. Остановить этот поток получилось только громким и резким употреблением обсценной лексики. Внезапно в палате стало тихо-тихо. И я смог дальше продолжить работу в комфортной обстановке.

 

Понадеявшись, что инцидент исчерпан, со спокойной совестью и приятно щекотавшим чсв ощущением выполненного долга, я отправился на свежий воздух. Курить не курил, но немного прояснить голову от угара антисептиков и естественных запахов тел иногда просто необходимо. Но внезапно столкнулся в коридоре с завотделением. Он кивнул следовать за ним. Оказывается, мадам нажаловалась, что я хамлю пациентам. Правда, зав тоже осадил её, предложив, если не устраивает наше медучреждение, отправиться восвояси там, где ей окажут помощь, какую она захочет. В палате опять повисла тишина.

 

Правда, и мне от него досталось. Мол, ты ж с людьми, с женщинами работаешь, а не с мужиками на стройке. На что про себя я подумал, что лучше уж с мужиками, чем с этими, пожизненно неудовлетворёнными.

 

Когда вышел во двор, подставляя лицо добрым лучам ещё несмелого весеннего солнца, пытаясь выдоврить засевший в носу больничный запах, внезапно завибрировал телефон. Это пришло сообщение о том, что комендантский час продлится ночь и сутки.

 

Вот чёрт! Я же хотел побеседовать с Витой, а завтра отправить её на эвакуационном поезде подальше от этого кошмара. Но! Завтра может и не наступить! Нужно действовать прямо сейчас!

 

— Привет! Как вы там? — послал я сообщение Вите.

 

— Дети уже успокоились. Я нормально. Поели только что. Отдыхаем. Тебя ждём всей семьёй.

 

— Слушай, тут некогда долго объяснять. В общем, пока в метро ходят поезда, едьте на вокзал и там ждите меня. Вам будет лучше отправиться за границу. Я уже договорился, вас встретят, помогут пристроиться.

 

— Но... Мне надо подумать. Так сразу... Вот. Очень неожиданно. Я и сама подумывала... Но...

 

— Некогда уже думать. Бери малых и дуй на вокзал. Постарайся там занять очередь на поезд. Я приеду после смены, посажу вас.

 

— Ладно. Но вещи... Они ж у тебя дома остались.

 

— Я скажу Дизу. Он привезёт вам на вокзал. Давай. Мне надо работать. До встречи. Очередь займи. Если что, там тоже есть подземка. Будет куда спрятаться.

 

Дальше смена прошла спокойно. А как только дежурство завершилось, я сразу рванул на пятой крейсерской в сторону вокзала.

 

Поезд должен был прийти через полчаса. Потому время для маневра оставалось. Вита с детьми ждали меня на перроне. Но нормально очередь занять у неё не получилось: вся платформа кишмя кишела народом. Шум, ругань. Облако страха и растерянности становилось практически осязаемым.

 

Тревога начала переполнять меня, ведь не хотелось ждать следующего поезда. Это пришлось бы сидеть на вокзале ещё неизвестно сколько. А ведь очень нужно отправить их сегодня, чтобы быть спокойным, что они наконец-то в безопасности.

 

Ещё и Вита начала сомневаться, готовая удариться в панику.

 

Наши сомнения прервал голос диктора, объявляющего поезд. Народ сразу плотной стеной обступил межевую полосу платформы. Отправиться на родину колбасных изделий было много желающих.

 

Видя всё это, решил, что нужно действовать иначе:

 

— Ладно. Стойте пока, я сейчас, — сказал Вите.

 

А сам побежал на другую колею, где объявили эвакуационный поезд в другом направлении, но в данной ситуации тянуть не хотелось. Я, будто маленький Мук, обутый в туфли-скороходы, пробежал на следующие пути за считанные минуты. Там народу было меньше, но это пока, в сложившихся-то обстоятельствах.

 

Тем же галопом я кинулся назад. Схватил увесистую сумку — нехитрый скарб семейства. Закинул на плечи Анюту. И мы побежали к перрону другой колеи.

 

— Не попадёте на родину колбасы, поедете в гости к графу Дракуле, — подмигнул я Вите.

 

Она была слишком растеряна, молчала, только огромные перепуганные глаза смотрели на меня, часто-часто моргая.

 

Когда мы прибежали, поезд уже подходил. Толпа начала плотно смыкать ряды поближе к вагонам. Я понял, что надо что-то делать. А то и визит к Дракуле накроется медным тазом.

 

Стал протискиваться к дверям вагонов и просить у тех, кто стоял впереди, пропустить.

 

— Пожалуйста, пропустите мать с тремя маленькими детьми. Очень нужно сегодня уехать! — обращался я к людям. Но никто не хотел уступать. Одна злобная тётка даже прикрикнула:

 

— Совесть бы поимел, дылда. Ты мать с тремя детьми?!

 

И даже сидящая на моих плечах Аня не была аргументом. Я понял, что надо действовать иначе. У следующего вагона, также попросил уступить место, но уже за вознаграждение. Люди помялись, но одна молодая парочка согласилась.

 

— Анечка, помаши маме, пусть идут сюда!

 

Малявка активно замахала руками, и Вита, увидев это, стала протискиваться сквозь галдящий поток, тут же смыкающийся за ней и мальчишками. Я помог забраться в поезд, а дальше меня оттолкнули, едва успел забросить в вагон сумку.

 

Словно гора с плеч свалилась. Теперь хоть немного можно было успокоиться за это семейство. По крайней мере, они уже находились в вагоне, удобно размещаясь на сиденьях и махая мне руками.

 

Я отошёл подальше, чтобы не мешать посадке других пассажиров, которые, словно крупа из треснувшей банки, лились и лились. Загрузка поезда произошла быстро. Все люди, находившиеся на перроне, естественно, не уместились, даже в увеличенный наполовину состав. Разочарованно одни начали расходиться, другие так и сели прямо на платформе. А я смотрел вслед уходящему поезду. На мгновение показалось, будто это я вместе с перроном уезжаю, а поезд стоит на месте.

 

Внезапно ощутил, что картинка стала размытой, поезд начал терять чёткие очертания, смазались в бесформенные кляксы силуэты людей. Что-то ползло и щекотало щёки, делая их мокрыми. Так некстати появившиеся слёзы катились и катились, застилая панораму.

 

Кажется, напряжение этих недель накрыло, словно плотное одеяло. Хотелось орать, вопить, просто сесть здесь, прямо на перроне, и зареветь, будто мне три годика. Закричать на весь мир о том, о чём я так долго молчал все эти годы.

 

Нет более жалкого зрелища, чем титан с переломанным позвоночником. И я ощущал себя именно таким. Все долгие двадцать два года. Я бежал. Бежал. Потому что не было сил. Потому что нужно было молчать. А это страшно — молчать, когда хочется говорить. Но тебе либо нежно прикрывают рот ладошкой, намекая, что не стоит выносить сор из избы. Или же показывают плошку с расплавленным металлом, намекая, что заставить замолчать могут и подобным образом.

 

И тогда приходится делать замес на фантастике и фэнтези, размазывать ситуации, вплетать тонкими лентами образов в сюжет, подавать холодным и беспристрастным. Только люди разучились прожёвывать все слои блюда, слизывая лишь вершки.

 

Бежать? Опять бежать... Но куда? Если постоянно бежишь от всадника на рыжем коне, а он тебя настигает. Будто специально гонится за тобой, будто ты ему служишь наводкой. Хватит. На этот раз нужно просто остановиться и принять бой. Чем бы это всё ни закончилось.

 

Дурацкая ситуация, которая заковала меня в кандалы обстоятельств, разрушив все границы времени и пространства, развернула через двадцать с хвостиком лет на сто восемьдесят градусов в зеркальное отражение. Господи, за что? Зачем? Чтобы увидеть этот мир в три де проекции, чтобы понимать, как по ту сторону и как по эту? Так это понял уже давно... Ещё тогда...

 

Я прислонился к стене. Предательская влага текла и текла, не желая останавливаться. Девушка в оранжевом пуховике с эмблемой медпомощи вокзала подошла ко мне:

 

— Парень, тебе плохо? Может, помочь?

 

Я только и смог, что покачать головой.

 

Девушка пошла дальше, а я набрал в лёгкие побольше воздуха. Вдох-выдох. Медленно. Запахи железнодорожных колей, который ни с чем не перепутаешь, далёкие запахи какой-то еды, мокрой псины и ядовитых дешевых духов, которыми обильно полили несвежую одежду, отвлекли от зарождающейся истерики.

 

Так! Это что тут такое? Забыл, что слёзы мужчин разрушают озоновый слой? Ах ты, гад! И без тебя хватает, кому озоновые дырки делать в нежном куполе атмосферы! Отставить!

 

Да-да. Надо бы поторапливаться домой. А то скоро уже близилось время кч да и поезда метро завершали свой дневной график в вечернее время.

 

Продолжение истории