Кольцевая Виктория


СЕРГІЙ ЖАДАН "СПИСОК КОРАБЛІВ" ("СПИСОК КОРАБЛЕЙ") И КАРТИНЫ КАТЕРИНЫ КОСЬЯНЕНКО В ЭТОЙ КНИГЕ (14)

 
14 дек 2021СЕРГІЙ ЖАДАН "СПИСОК КОРАБЛІВ" ("СПИСОК КОРАБЛЕЙ") И КАРТИНЫ КАТЕРИНЫ КОСЬЯНЕНКО В ЭТОЙ КНИГЕ (14)
+++
 
Стихи, состоящие из молчания и тишины.
Из снасти, которой закреплены лодки,
что бьются о берег,
не в силах сорваться в безвестность,
не умея порвать крепление.
Стихи, подобные руке, прибитой
к крестовине.
 
Книги, дарящие радость недоговоренности.
Спрашивай меня, спрашивай обо всем, что тебя волнует.
У меня есть письмо,
у меня есть тысяча способов быть честным с тобой,
у меня есть возможность
снова промолчать.
 
Вот здесь я не признался в первом восторге пред твоим именем.
Здесь смолчал, когда ты впервые оборвала разговор.
Здесь не договорил о темноте, о том, как она резко
охватила нас на пустой улице,
при вечерних огнях.
Не договорил, обломал яблоневую ветку времени,
породил паузу в созревании осени.
 
И вот теперь эти стихи состоят из упрека стеблей,
с обиженным дыханием дерева.
Ломаный ритм, словно ломаная ветвь.
Язык как узел, что будет крепко держать нас до зимы,
речь, как шрам, напоминающий не столь о боли,
сколь об исцелении,
язык, как способ придать человечность
дыханию и поцелуям.
 
Пока мы ждем и молчим,
трогаются на юг птицы,
и медные деревья звенят на ветру,
как оружие.
 
Будет зима, будет завершение года.
Будет тягость заснеженного междуречья.
Свет станет между нами.
Перелески очертятся снегом.
 
Крепко стянуты эти узлы.
Крепко объединяют.
Никто не сможет их развязать.
Никто не отважится.
 
+++
 
Пусть это будет не для голоса, не для скандирования на улице,
под деревьями, согласно кивающими каждому
услышанному слово.
 
Пусть это будет, как в разговоре детей,
впервые увидевших море, пробующих
объяснить, что такое волна.
 
Каким словом назвать
намывание золотого песка сочувствия
в руслах речи,
это кропотливое ежечасное насыщение грунта тяжестью?
 
Каким словом назвать
растворение дождя в полночном море?
Что этот звук? Так звучат легкие, когда выдыхают:
где-то по контуру тишины, по ту сторону эха.
 
Так звучит движение голоса в горле, за миг до явления,
за полвдоха до узнавания. Буквы, лишь достигшие
звучания, лишь обретшие форму в мастерской крика.
 
Пусть это останется
черновиком шепота, чертежами на берегах,
опытом, еще не набравшимся смелости.
 
То, что я должен сказать — это фразы, вырванные
птицами из страниц наших книг, наши с тобой усилия
переиначить язык, сделать его понятным для всех,
кто не нашел слов для благодарности и сомнений.
 
То, что мы не успели поговорить в сентябре,
будет нас преследовать, не отступать от нас,
как давний страх перед одиночеством.
 
То, что я смог оставить себе, чем не поделился с городскими
акациями, острыми и пытливыми, как дети,
чьи родители расстаются.
 
Время фиксируется голосом и огнем.
Холод прочерчивает рубежи изгнания и возвращения.
Начинается самое главное —
насущная потребность ответить за то,
во что по-настоящему веришь.
 
Вы готовы? — спрашивают тех, кто уходит навсегда.
Вы готовы? — спрашивают остающихся здесь.
 
Грозная вода уже вздымается среди ночи.
Укрепляется речь,
как береговая линия.