Чернова

закадровая предыстория и постистория Мэд Макса известна каждой драной черной кошке (но как плоско любят шутить в бездне: австралийцы не боятся черных кошек, потому что черная кошка — самое безопасное среди неведомого устрашающего зверья, которое там вообще обретается).

 

В классической версии (с вечной поправкой «если действительность скучнее легенды, транслируй легенду») идея понаснимать то, что он понаснимал, Джорджу Миллеру пришла после того, как он а) подрабатывая на скорой помощи, насмотрелся на оторванные руки/ноги/головы фигурантов автомобильных аварий б) навпечатлялся топливным кризисом 1973 года. И, конечно, настоящему художнику любая зарубка на памяти идет впрок. Наскребя по сусекам полкило австралийских долларов, юный, но полный творческого зуда Миллер собрал команду и буквально из дерьма и палок снял малобюджетку, которая потом десятилетия смущала книгу рекордов Гиннеса по соотношению затраты/прибыль. Мимопроносясь с байкерами, каскадерами и камерами на капотах по австралийским насыщенным горизонталям, он еще «навсегда изменил», но спустя сорок лет и со ставшими до неприличия безграничными возможностями мира иллюзий кого бы это волновало.

 

Тем не более, для самого художника первый блин вышел комом, «я не это хотел» и «вы меня вообще не так поняли». К тому времени коммерческий успех дерьма и палок настолько потряс ушлых дядек, зарабатывающих на киноопиуме для народа, что они изъязвили готовность немедленно вложиться в едва вылупившуюся франшизу. И вложились, подарив истории и впечатлительной школоте классический вид в профиль на пыльный, бензовозный мир не-светлого будущего. Классический по всем статьям. И речь, конечно, о «Воине дороге», который для американского проката не был безумным Максом от слова совсем, а для всяких отягощенных критическо-драматическими интеллектами зрителей навсегда остался «так себе историей с большим потенциалом». Но последнее нужно пояснить, жестко обозначив три вещи.

 

Первое (и раз речь у нас тут об антиутопиях): Воин дороги — не про антиутопию, не жанрово, не идейно, и кто докажет мне обратное, пусть первый бросит в меня ржавый бампер. Люди (и их банд-формирования) в сюжетном пространстве фильма целиком и полностью предоставлены сами себе: какую дохлую змею нашел, ту и съел, какой садо-мазо костюм с перьями откопал, в том и рассекаешь по жаркой пустыне (на самом деле, ощущение жары — это Вам актерское мастерство в действии, при съемках стоял лютый австралийский холод, и голозадый Вернон Уэллс был там индикатором, посинел — рабочий день окончен). «Воин дороги» - он больше про анархию, скажем так, переходного периода, мономиф и ту самую школоту.

 

Второе: я являюсь большим поклонником именно такого визуального разрешения не бомбанувшего постапокалипсиса. Не в плане героя-одиночки, по ходу истории отращивающего себе крутизну и социальную ответственность за людей, не потерявших человеческое достоинство. Скорее, в плане пустыни, остервенелой войны за ресурсы и железа, ржавого железа. То, что Воин дороги визуальным разрешением повлиял на жанр и канонизировал пейзажную часть для двух оставшихся осколков тетралогии, не подлежит сомнению.

 

И третье: Безумный Макс для меня один, 1979-ого года рождения, а все остальное, отпочковавшееся и поражавшее школьников независимо от возраста по паспорту — окологолливудская продукция. И здесь зарыт пес по имени Пес, не требующий эксгумации. Все ясно и без нее. Ибо, давайте серьезно, что мы имеем в классике жанра? В начальной нарезке родом из прифронтовой хроники нам дают вход в сеттинг: опять мир не поделили, опять случился БП, опять люди вынуждены драться за ресурсы (здесь — за бензин, топливо), как будто они не дрались за них всю свою сознательную историю. И нас как бы пытаются убедить, что бензин (нефть) — главная ценность, не будет без него ни тепла, ни света, ни средств передвижения, ни самой культуры, полностью игнорируя тот факт, что нефтяной цивилизации от роду, может, сто пятьдесят - двести лет, а до этого и Данте жил, и Карл Великий жил, и Собор Парижской Богоматери построили, ничего, никто не расплакался. Но да ладно, давайте посмотрим что дальше. А дальше нас просто уводят в пространство вечного мифа о герое, делая ставку на то, что он сработает, как работал тысячи лет в общемировом культурном поле. И миф, конечно, работает, хотя для критически настроенного скептика в фильмической мотивировке он прошит белыми нитками. Мэл Гибсон, который в рваной кожанке надцать лет носился за рулем пыльного «Форда Фалькона» по анархической плоскости выживания только сильнейших, поедая собачьи консервы гнутой вилкой, и который «я здесь только ради бензина», вдруг обретает сердце Данко из-за упрека высокоидейного лидера окопавшихся у нефтяной вышки чистоплюев, звероватого мальчишки-немтыря и от того, что голозадые антагонисты в садо-мазо с перьями подбили ему глаз? Простите-простите, это сказка. Это очень красивая, очень вечная сказка, тот самый мономиф, то самое обожествление героя, которое Миллер вычитал у Кэмпбелла вслед за Джорджем Лукасом и который эксплуатировали экранизаторы комиксов, бесчисленное количество раз. В 2008 году, кстати, Кристофер Нолан и Хит Леджер сломали сказку о колено, убив высокие мотивировки мессианства именно в комиксной сфере, потому что главным героем стал why so serious, и он с большого экрана сказал, что нет никакой высокой мотивировки, а если у кого вскочит, словно прыщ, — в ней не будет смысла, потому что Джокер в роли Хита Леджера уделал Бэтмена в роли Кристиана Бейла со счетом 3:0. Власть мономифа они, правда, не забороли, но попытка была засчитана.

 

Мы, тем не менее, на минутку вернемся к Безумному Максу 1979-ого года и посмотрим на него.