413

«Папа, я и Ленин»

23 окт 2021

Уважаемый читатель, это прозаический этюд - воспоминание. Если букв для вас слишком много, то не читайте пожалуйста. Коли найдёте ошибки и опечатки, то пишите пожалуйста. Ежели захотите высказать своё мнение, то пожалуйста))

Когда я был маленький в нашем областном центре трёх революций во многих местах висели транспаранты и лозунги социалистического содержания, но значительно реже и скромнее, чем современные рекламы иностранных фирм, услуг и товаров, названия которых мы, коверкая русский язык, пишем то кириллицей, то латиницей от чего и грустно и смешно бывает одновременно. Агитки того времени конечно приукрашивали действительность и даже лукавили малость, но нынешние наглядные образчики менеджмента границ вранья и приличия вообще не знают. О чём это я? А, так вот, я конечно читал те плакаты, но поскольку был маленький, то у меня возникали большие вопросы. Например: «Кто такой Слава КПСС» то есть, что Слава это имя я понимал, но кто такой КПСС? Это было сложно. Или ещё такой лозунг «Идём дорогой Ленина дорогой октября». Про Ленина мы знали все, но не всё. Он, а точнее его образ, как тень Гамлета старшего, следил за нами со стен, лацканов и площадей. От, в ручную стираных, пелёнок до детского садика и школьного класса, от собрания до съезда, в виде фильмов, картин, памятников, фотографий, бюстов и значков. Хотя при этом, одновременно он лежал в мавзолее, и это немного пугало моё хрупкое сознание. Большинство же граждан СССР, по авторитетному мнению газет и чёрно-белого телевизора, вся эта история вдохновляла на подвиги, досрочную посевную и перевыполнение плана. План в те годы имел только одно, трудовое значение. К тому времени я уже освоил не только буквы и слова, но и лексику словосочетаний, а посему иногда негодовал от прочитанного. Мне казалось, что правильнее писать «Дорогой Ленин и дорогой октябрь», ну в смысле «не дешёвый». А, как с ними идти одной дорогой, при условии, что один давно умер, а второй вообще месяц, я понял много позже.

Не помню когда, но ещё по малолетству, папа завёл меня в квартиру-музей Ульянова-Ленина, которая располагалась в обычном доходном доме 19 века и принадлежала какому-то весьма обеспеченному рабочему. Меня немного смутило, что угнетаемый буржуями рабочий-революционер квартировался в хоромах с прислугой, а мой папа-полковник, мама, я и старшая сестра жили в однакомнатной квартирке на Таврической. Не знал я тогда, что мне уже повезло, и хоть и не было у нас дома ванны, но до меня они вообще мыкались по коммуналкам. Так вот, в квартире-музее Ульянов-Ленин (или они оба?) провёл всего несколько дней, скрываясь от царской охранки и ненавистных жандармов. То есть нарушая тогдашний закон и прячась от того государственного порядка, который он (муж Крупской, он же Ленин-Ульянов), используя все свои незаурядные умственные способности, старательно пытался уничтожить. И ведь получилось! Вот уж действительно верно то, что с древних времён известно: кто победил, того и правда, а историки, когда прикажут, легко докажут и перепишут эту сомнительную науку - историю, перекрашивая кого нужно в кого им теперь надо. Экскурсоводша показала стол за которым писал Ленин, стул на котором сидел Ленин, диван на котором лежал Ленин, самовар из которого пил, пол по которому ходил, лампу, которую включал и при свете которой, за тем самым столом, и на том самом стуле он писал что-то очень революционное. Комната была аккуратно разделена столбиками с оградительным бархатным шнуром, за который могла заходить только экскурсовод. Для наглядности, или для глухих, тут же висела табличка «Запрещено». Получасовая обзорная лекция «По Ленинским местам» заканчивалась, нужные слова о важности, значимости и величии, сказаны и наша дикторша подытожила: «Товарищи, у кого есть вопросы?» Тишина, все ждут заветное «До свиданья, приходите ещё». Вот тут-то я и отличился! Быстро подлез под ограждение в запретную зону и громко, слишком громко и разборчиво задал свой вопрос: «А где Ленин писал?» В маленьком помещении образовалась скрипучая тишина, а экскурсоводша, через паузу, видимо собрав в кучу мысли и слова, спросила, неожиданным хриплым басом: «Чей этот мальчик?». В её стальном взгляде чувствовалось негодующие беспокойство КГБ, а в голосе ржавела заботливость МВД. И вот тогда мой любимый папа, который только что сонно стоял в первом ряду, внезапно исчез, а точнее растворился в серой массе посетителей. Кио и Коперфильд – отдыхают. Ответа на свой, простой и вполне конкретный вопрос, я не получил. Инстинктивно почуяв неладное, я увернулся от заботливых ручёнок гневной тётеньки, шмыгнул обратно под ограждение, и тоже растворился в серой массе.

Мой папа не был, ни большевиком-фанатиком, ни функционером-карьеристом, ни активистом-демагогом, но по долгу службы состоял в миллионной армии членов КПСС. Его отец - мой дед, погиб в 1942 под Сталинградом, а мой папа честно служил в ВВС СССР с 1943 года и воевал, а потом окончил академию Можайского и работал с утра до позднего вечера в «почтовом ящике». Где, где работал? Ну, ящик, это термин... закрытое оборонное учреждение, завод, или КБ, или НИИ. Мне он объяснял свой род деятельности так: «Вот пускаем мы ракету во вражеский самолёт, а как она его найдёт? Или, что сделать что бы их ракета наш самолётик не нашла? Вот, сынок, на эти вопросы мы даём ответы в металле и тротиле». И добавлял весело для рифмы: «Трали-вали и тили-тили». Для того времени мой отец был весьма неординарным человеком. Он молчал и говорил о разном, при этом знал и видел многое, умел пошутить аккуратно и тонко. Но всё-таки время наложило свой отпечаток и молчал он о многом больше, чем говорил. Не договаривал от того, что знал не только цену слов, но и возможный срок и номера статей УК со всеми вытекающими для семьи последствиями. Его выручало и ему помогало чувство юмора, ибо, какой с шутника спрос? Ну пошутил неудачно, бывает. Юмор спасал его от Сталина до Брежнева, а ирония помогла выжить при Горбачёве и Ельцине. Ну так вот, КПСС папу не тяготило, ну разве что финансово, ибо ежемесячно от весьма приличного полковничьего оклада партия брала свою «церковную десятину» - взносы на издание «Правды», проведение демонстраций, ремонт мавзолея и его гениального постояльца. Каким ветром нас задуло в тот тщедушный музей, спросите вы? Элементарно! Есть такое словосочетание «в нагрузку». Вы не знаете что оно значит? Вот например дают вам дефицитную годовую подписку на журнал «Наука и жизнь», а в нагрузку вы обязаны подписаться на партийный рупор – еженедельник «Блокнот агитатора». Тут ключевое слово «обязаны». Как, вы не знаете что такое дефицит?! Да вы счастливчик, и жизни не знаете! Однако вам и слово «обязаны» ивестно только от родителей… Ну-ну.

Ладно, вернёмся к моей истории. Вот так было и в тот раз, папе дали контромарки в Кировский театр на что-то весьма классическое, балетное или оперное, ну а к ним пристегнули билеты в эту сомнительную квартиру... А случай имел таки продолжение. Оказывается, среди посетителей музея были и папины товарищи по работе, более того из его парторганизации. Тут я слово «товарищи» использую не в смысле друзья, а с классовой окраской. Так вот один из этих товарищей потом на собрании выяснял у папы: «Понимает ли ваш сын, сын офицера и члена партии, что, где и о ком спрашивает? Как это трактовать в свете современной политической обстановки и обостряющейся классовой борьбы с идеологическим противником?». А папа ответил просто: «Мальчик ничего этакого в виду не имел, так как маленький. Он просто хотел свою малую нужду справить. Ну и, будучи воспитанным советским ребёнком, спросил, где туалет. А Вы что подумали?». Последняя фраза была весьма удачна, я и теперь ей пользуюсь, ибо человек думающий вообще вопросы в такой ситуации не задавал бы, а ежели он скудоумен, то, от такого поворота беседы на свою собственную персону, может и в ступор впасть.

О мой славный город, моя малая-великая родина – модный и деловитый Петербург, интеллигентный, но пьющий Ленинград. В твоих именах борьба царизма и марксизма, нового и старого, богатого и бедного, культурного и ... «Тут надо мягче» - сказал бы мой отец... Напишу округлее: привозного, громкого, бесцеремонного, с семечками, с шавермами и тонированными стёклами... Как сочетаешь ты - "державное окно в Европу" в себе, и обшарпанные дворы Петроградской стороны, и спальные районы Девяткино? Ты ещё един? Или, как Таллинн, делишься на верхний и нижний город, для разных сословий... А может уже и для разных цивилизаций?

Когда-то краеугольную фразу «Здесь каждый камень Ленина помнит», я, уже будучи студентом ЛГУ, вспоминал неоднократно и весьма конкретно, в бытовом её смысле. Дело было так: Студенты геофака ЛГУ – народ бедный, но весёлый, вольный и пьющий. Такой вот образ создали наши предшественники, и мы его поддерживали. Коньяк и водка не по карману, да и на вино порою не хватало, к тому же собирались мы компанией по 10-17 человек. Жили все далеко или по съёмным "углам", или в общаге, тоесть в гости идти некуда. Оставалось только два выхода из ситуации, точнее два входа: пивной бар «Петрович» у метро «Василеостровская» и пивная «Бочонок», на две остановки ближе к гавани и дальше от универа. Стоимость «входного места» - 26 копеек. К месту прилагалась рыбка, сушки, сухарики на узкой железной тарелочке и кружка пива по прейскуранту. Гудели, пели, спорили, рассуждали – много, пили меньше, в складчину. Выкладывали всё, что в карманах есть и никто не жмотничал и свои копеечки или рублики обратно не спрашивал. А "просидев все финансы" мы шли «пёхом» по Ваське и через мост на Невский, или на Петроградку... И вот тут-то пиво начинало требовать выхода. С общественными уборными дело обстояло туго. На вокзалах они работали (4 штуки на 4 миллиона горожан), в парках только по выходным, а в "обычном"городе, да ещё в буднив их почти не было. А те, единичные, что функцианировали, эстетического удовольствия посетителям не добавляли. Вот и шли мы, студенты-горемыки, на сделку с культурной совестью, то есть в парадные, или дворики... В подобной ситуации я и натолкнулся на стену с табличкой «В этом доме в таком-то году был Владимир Ильич», а снизу та самая заученная фраза «Здесь каждый камень Ленина помнит». Окропил я асфальтовую твердь и освежил в голове историю из детства, про Ленинский туалет, и меня осенило: «Не было у Володи туалета, как у меня ванной, вот каждый камень его и помнит!»

Несколько лет назад занесло меня в Женеву. Женева - славный маленький городок в Швейцарии на берегу одноименного живописного озера из которого на 147 метров торчит всемирно известный фонтан Же-До. Береговая линия представляет собой широкую каменную набережную XIX века весьма приятственную для пешего променада местной чопорной публики и зажиточных, неспешных туристов. Всюду фонари, вазоны с цветами, скамейки, урны и даже бесплатные уборные. И вот, что забавно, и что особенно интересно, учитывая финансовые кризисы, слабый рост экономики, санкции, нищенские пенсии и тд. и тп. в нашей стране: гуляя по набережной практически не было и пяти минут, чтобы я не слышал, хотя бы и отдалённо, русскую речь. Вот значит где вы по вечерам гуляете, земляки мои бюджетные!

Известно, что Ленин жил в Лондоне, в Берлине, в Цюрихе, ну и в этом курортном городке он тоже жил. Катался на лодочке, пил пиво, ходил в библиотеки, гулял вот по этой самой конкретной набережной, сидел на этих вот скамейках, любовался озером, лебедями и Альпами, а ещё много работал, то есть писал о русской революции и готовил её методическую базу. Думая обо всём этом я присел на скамейку, закурил сигарету и осмотрелся. Вокруг дома – пряники с флагами и цветными ветринами, гладь прозрачного озера, пять лебедей на берегу, чистый воздух, спустившийся со швейцарских Альп, синее небо – красота и умиротворение. Ну вот скажите, как тут писать про революцию в далёкой холодной стране? Нет, я бы навеное не смог. А через мгновение мысли о Ленине улетучились, как те евро (в перещёте на франки), что я оставил в гостиннице и ресторане. Но зато мне там, на той самой скамейке, удалось дописать стих "Бумажный Ангел", и я посвятил его своему отцу:

Я всего лишь сказки сочиняю,

Не браните глупого меня...

Люди спят ночами... Я - летаю,

Мне темно в обыденности дня...

Не боюсь о горести разбиться,

Но грущу от холодности глаз...

А ещё я не умею злиться

И могу расплакаться за вас.

Одеяла, облака и крыши

Не спасают от зимы людей,

Чьё-то сердце мается, я слышу,

И спешу обнять его скорей.