Чернова

как было сказано, война — это в другой части глобуса. В провинциальном административном центре она максимально отдалена и присутствует только голосом по радио, периодически вещающим, что американцы уже в Руане. Сознательные и бессознательные «примазавшиеся» верят — нормандский десант звездно-полосатых победит, и гитлер скоро капут, но скоро — еще не сейчас. Сейчас ожидание, скука, пьянство, рейды по сочувствующим сопротивлению, перестрелки с невидимым партизаньем, отъем ценностей у населения.

 

Зритель, воспитанный на странной иллюзии, что кино обязано воспитывать, нравоучать и вести всех в светлое гуманистическое будущее, напрасно ждет: еще немного и с отсутствующим видом блуждающий по кадрам Люсьен придет в себя, обретет национальное сознание, поймет всю глубину своей ошибки и совершит какой-нибудь подвиг, из антигероя превратившись в полноценного героя. Хотя бы в страдающую, то есть, рефлексирующую личность. Но. Этого. Не будет. Это вообще не задача режиссера (что было в уме у ноблеата Модиано, написавшего сценарий, неизвестно, но не задача Луи Маля) — показывать нам личность, показывать героя. С некой удивленной точки зрения перед нами — безучастное бесчувственное животное, живущее на скупых инстинктах и время от времени подрастающее до классической быдлоты. Собственно, пытки учителя и пылкость гестаповской разливальщицы, приютившей недоросля в своей постели, не вызывают у него никакого эмоционального отклика. Определенный всплеск сладко-неуклюжих чувств пробуждает только власть. Люсьену нравится пистолет, как ее атрибут, нравится удостоверение немецкой полиции, как ее гарант, а в целом нравится то, что он, ранее бесправная деревенщина, теперь хозяин. Классический синдром вахтера? Не совсем. Люсьен в целом не знает, что с этой властью делать. Не потому, что молод-зелен, учится у старших товарищей он быстро, а потому что месье Лакомб — животное.

 

И Луи Маль — он именно про людей и про животных.

 

И про животных меньше, чем про людей.

 

Потому что в сюжет о коллаборационизме и о свинстве коллаборационизма на всех уровнях (а здесь Вам и буржуазная актриска, любящая посмотреть на пытки партизан ради веселья, и остервенелый фанатик-ненавистник-жидов, и торгаши несбыточными надеждами, и качания прав бесправным, и вот в этот зоопарк) входит Человек, - скрывающийся в замкадье, то есть, в провинциальном административном центре парижский портной и по совместительству еврей, сферический рефлексирующий интеллигент в вакууме, или в удушье, как кому понравится. Новоявленный гестапо-друг приводит Люсьена к нему за заказом — пошить костюм (первый костюм в жизни мужчины — событие), а заодно состричь со скрывающегося еврея денег за «переправку в Испанию». У еврея-портного — птичьи права, пассивная старуха-мать и дочь, Франс, талантливая пианистка. В эту дочь недоросль влюбляется, периодически насилуя ее с ее же согласия. Но сначала, как и водится обретшему власть быдлу и почуявшему свою безнаказанность животному, он превращает жизнь рефлексирующего интеллигента в ад. Вторгается в герметичный мир «квартирного спасательства от чумы», открывая дверь с ноги, заставляет терпеть себя дни и ночи, не понимая, что его терпят, начинает командовать, с достаточной долей самодовольства, в конце концов, и вовсе поселяется в доме на правах хозяина. И тонкость не в том, что еврей терпит, потому что в силу своего еврейства боится гестапо. Ничего он не боится, когда нужно показать «человек — это звучит гордо». Тонкость и смысл в том, что он терпит животных именно в силу своей сферической интеллигентности, своей рефлексивности. Не понимает, что они — не люди. Даже его престарелая немецкая мать, живущая в доме в роли прислуги, видимо, по своей воле и раскладывающая пасьянс в момент тотального краха, - больше в царстве животных, чем в рядах людей. Недаром, ох, недаром, в финальных сценах Люсьен зеркалит ее пасьянс, выкладывая наворованные купюры с той же тщательностью. Вот они оба — из одной породы. Не людей. Примитивных животных, лишенных каких-либо человеческих чувств и обладающих сознанием, пожалуй, только сороки-воровки: взять то, что блестит.

 

Главный слой Маля как раз в этом: вы, умные, интеллигентные, рефлексирующие люди со всеми вашими моралями, сочувствиями, пониманиями и прощениями, со всеми вашими любовями к своему делу, к своим детям, к своей стране, к Бетховену, черт возьми, со всеми вашими гуманистическим достоинством и «человек — это звучит гордо», вы абсолютно уязвимы перед животными. Они будут унижать вас, третировать, гнать, убивать всегда, и вы будете терпеть это — всегда.

 

Ибо ничто не сделает вас животными, а их — людьми.

 

Вы — беззащитны.