Чернова

Здесь не будет лишним сказать, что иногда (и чаще, чем хотелось бы признавать) мы любим не одного конкретного человека за него самого, а ту семью, тот дом, среду, модель жизни, которую он в своем лице персонифицирует. Наверное, это особенно работает по вертикали вверх и в довольно компактных сообществах. Какие именно психологические механизмы тут включаются — тема для большого дискурса. Но влюбленность эта более воображаемая, чем отношение к отдельному конкретному человеку (которое тоже с самим человеком имеет мало общего). Опираясь на разрозненные факты из жизни других, пришивая эти факты к цветастому лоскутному одеялку собственной восторженности и собственных объектов желания, любим мы по сути только то, что сами себе про них нафантазировали.

 

Для книги достаточно важно, что Джорджо, представитель такого среднего класса, такой буржуазии 30-х годов, с малых лет влюблен в целую аристократическую семью, тех самых Финци-Контини. Посвященные фильму англоязычные статьи одинаково проводят параллели с «Возвращением в Брайтсхед» Ивлина Во, где ситуация [практически] идентична.

 

Есть экстравагантная, интеллигентная, несколько эксцентричная, но в целом весьма замкнутая в свой собственный мир семья, которая располагается наверху социальной пирамиды, и которая по этим причинам отчасти сакрализируется.

 

Ведь почему «Сад Финци-Контини»?

 

Вовсе не потому, что это некое реальное место в Ферраре, огромный частный парк, отгороженный действительной стенкой. В пространстве романа Боссани — это Эдем, сад, который райский. В мировоззренческой системе Джорджо там обитают загадочные, крайне привлекательные, но непонятные божества. В мировоззренческой системе самих Финци-Контини — это тот же рай, но несколько другого свойства. Это их собственный, нежно любимый заколдованный лес, их ковчег, в котором они не пережидают библейские заканчивающиеся потопы, а живут постоянно. И насчет ковчега там есть другая параллель. Фильм начинается с того, что на корте внутри парка собирается поиграть компания молодых людей, и без романа не совсем ясна подоплека, причина этого собрания. А причина в том, что Муссолини начал выполнять программу Гитлера, и молодым буржуазным евреям Феррары в официальных аристократических клубах сказали «извините, но сюда больше не приходите». Богатые, влиятельные в Ферраре Финци-Контини открывают свой домашний парк и приглашают всех выгнанных и невыгнанных играть в свое удовольствие. Вообще, все англоязычные статьи ссылаются на то, что семья продолжает жить в своем заколдованном мире, несмотря на приближающуюся катастрофу, вроде как из-за своей инертности, из-за своей пассивности, абсолютной уверенности, что их не тронут. Мол, мы такие особенные, мы такие божественные и мы такие погруженные в самих себя, что нам наплевать на творящиеся беспределы. Эти беспределы касаются людей вроде отца Джорджо. Но с учетом того, что де Сика изменил книге только в двух вещах, а в остальном остался ей достаточно верен, то поведение Финци-Контини в данном случае — это не несмотря на, а вопреки. Поиграть в теннис собирается как раз довольно ковчежная компания: евреи, не-евреи, социалисты, не-социалисты, леваки, не-леваки. Ну, то есть, все кроме самого потопа — рьяных итальянских фашистов. И здесь нужно сказать, что тоже обозначенный на этом корте, завязанный на всех ключевых героев Мальнате, возлюбленный брата, любовник сестры и ситуативный друг Джорджо в последствии за кадром гибнет на русском фронте в известных исторических реалиях.

 

Но мы возвращаемся к семье, и возвращаемся к тому, что для Джорджо, с самого детства живущего в ореоле некого общественного обожания этой семьи, Миколь Финци-Контини — олицетворение, персонификация Эдема. Как-то там в десять лет она дерзко зовет его, расстроенного провалом на экзаменах, за стенку, в этот заколдованный лес, в эти воображаемые райские кущи, чем порождает долгое эхо, которое в итоге, подогретое загадочностью, непохожестью, недоступностью, перетекает в двадцатилетнюю восторженную влюбленность. Я не знаю, насчет мискастинга, я сначала думала, что если Лино Каполиккьо там очень попал в Джорджо, то Санда с ее монолитной телесностью, с ее некой эмоциональной непробиваемостью советской чемпионки по плаванью или героини пропагандистской «Олимпии» Лени Рифеншталь — не в строку. Но мнение мое изменилось. Санда в роли Миколь очень на месте. Особенно в паре с Бергером. Ведь по сути разыгрывают они скольжение по инцесту, и там совсем не даром читает Миколь «Les Enfants Terribles» Жана Кокто. И уж, конечно, совсем не даром выбирает она в качестве темы своей дипломной работы Эмили Дикинсон. А Джорджо — Джозуэ Кардуччи. Это поэты совершенно разного мировоззрения, совершенно разных миров, и они рассказывают нам о героях "Сада" все, полностью.

 

И вот здесь необходимо сказать, что фильм де Сики на основе антифашистского романа Боссани обходится с «ужасами фашизма» очень фоново, они там до самого финала такая очень опосредованная трагедия. И обманчиво кажется, что главная трагедия — это то, что Миколь не любит столь преданного и столь страдающего от ее нелюбви Джорджо. В своем юном ослеплении и в своих юных соблазнах она говорит ему - «мы такие одинаковые, что эта самая любовь между нами просто невозможна». Это неправда, это не так, конечно.

 

Де Сика делает два важных изменения: во-первых, в книге связь между Миколь и Мальнате (вот эта самая сцена, когда Лино вуайеристски видит Доминик в чем мать родила, с ее остановленным взглядом, сидящую рядом со спящим и целомудренно прикрытым Бруно Тести) — только предполагается. Во-вторых, настоящий Джорджо не знает, что стало с настоящей Миколь, а де Сика в сценах дома (о, эта прекрасная, говорящая все о характере лучше тысячи слов лестница!) и школы ясно утверждает, что произошло, а еще ясно демонстрирует огромное понимание в глазах избалованной, до того метавшейся между черным и черным девчонки. И главная трагедия по Витторио — это крах веры, крах прекрасного мира, хоронящего под своими руинами всех своих обитателей, которые не могут не погибнуть с ним, потому что живут только, пока он существует.

 

Гибель богов?

 

Трагедия как раз в том, что Финци-Контини выбирают гибель.

 

Ведь что в итоге: вся семья Джорджо за исключением отца благополучно спасается от потопа, а отцу и Миколь, человеку, чей мир рухнул, и девушке, которая не может выбрать другое, — траур, Аушвиц, смерть.