Чернова

это, пожалуй, самое экспрессивное статичное изображение, связанное с их именами, недаром помимо ощеренной челюсти с коммунистической звездой между яростно-белых зубов «Ив Монтан с петлей на шее» перекочевал в статьи, на постеры и обложки, посвященные и vintage French movie, и самой книге за авторством непосредственного участника событий.

 

И нет, про непосредственного – здесь не злой цинизм в обертонах.

 

Я искренне, как ребенок – волшебнику, верю, что все так и было: навязанный режим, марионеточные фанатики-палачи, невинные поруганные жертвы, в остальном же, как поэтизировано (и почти не политизировано) высказался Шон Бин в голливудской Трое «а кто из них достоин славы - пусть бессмертные боги решают».

 

Я искренне не верю в невинность и отстраненность любого постановочного изображения. У [режиссера – но лучше сказать более глобально] автора (если он чего-то стоит) есть свои убеждения, свой «взгляд бога» и некоторые не дающие ему покоя обязательства перед собственной (назовем так) совестью. Даже если эта совесть заканчивается на алчном возжелании любви миллионов, нарциссическом самолюбовании или трэшевом (не всегда) фарсовом (не всегда) вырвиглазном китче (не всякие пластмассовые ангелки – мещанские, умилительные и ангелки по факту), обязательств это не отменяет. У К.-Г. (все ударения по-французски, на последний слог) они тоже были. Поэтому любое экспрессивное изображение в любом из его «режимных» фильмов – это высказывание, конечно. Ну, или удар в ту самую ощеренную челюсть, ибо К.-Г. не картиночный режиссер, не режиссер операторских красивостей, визуального шика или эстетических геометрий. Такие «штучки» у него в кадре приобретают глубину бездны. Пока. Не знаю, какой улов принесет вся тетралогия в общем (и даже эта конкретика в частности, все-таки долго и пристально смотреть на то, как человека низводят до состояния забитого животного на кафкианском процессе с привкусом петли я не всегда могу), но не удивлюсь, если в итоге статейно неудобный в 70-80-х К.-Г. придет к идее смирения. Не сломленности (затянувшаяся петля на шее шлет привет), но смирения, это другой берег реки.

 

Американцы, кстати, дали ему Оскара. Как он сам предположил, потому что любили ясность. Дали за прекрасно построенную «Дзету», конечно. За монтаж. И «лучший иностранный фильм» само собой (нельзя было бы не отдать, наверное, в 69-ом, так же, как и жюрейскую ветку, не бывает не политического кино, бывает кино, которое не надевает на Ивов Монтанов в зале или перед монитором вот эти слепящие окуляры). «Дзета» безусловно ритмизированная. Еще насмешливая (моментами даже сатирическая), но уже безысходно мечущаяся по комнате трагедией Елены Папас. Трагедией в том ключе что, когда на одной площади сходятся государство, история и людская толпа, то праву человека на счастье, свободу и саму жизнь обязательно проломят голову.

 

Но сказать мне в связи с К.-Г. хочется (пока) о другом. Где-то, по диагонали с его фильмами, мелькнуло понятие «культурной амнезии». Я бы поставила на эмоциональное отмирание. Не на выжигание, выжигания как раз нет.

 

Есть некая дисфункция сочувствия.

 

Долго и пристально смотреть на то, как разворачивается этот кафкианский процесс с привкусом застенка я все еще не могу, но это не жалость к вроде бы невинному, симпатичному, просто попавшему в мясорубку восточноевропейской истории Иву Монтану. Это и не нетерпимость к унижению некого человеческого достоинства. И не ярость, и не ненависть, и не страх. Если на «Доме волка» меня где-то на середине отсекло втягивающим в себя ужасом, то здесь всё впечатление - какое-то громадное Ничто. Отстраненность пустоты.

 

Непоколебимая уверенность, что в конечном итоге все это уже не имеет никакого значения.