Батаева Светлана

В прошлом году читала биографию Чехова за авторством Бориса Зайцева. И вот дохожу до абзаца, где написано: «Весной 1879 года он кончил "учение", получил даже стипендию города Таганрога, сразу за четыре месяца, сто рублей -- сумма по-тогдашнему немалая -- и уехал в Москву...» И тут вспоминаю, что Чехов родился в 1860 году. Стоп. Что же это получается, он в 19 лет закончил гимназию? А почему так поздно? Пропускал классы из-за болезни или пошёл учиться с опозданием из-за переездов родителей и материальных трудностей? Или это просто описка автора, такое часто случается в книгах...

 

В тот момент мне и в голову не могло прийти, что Чехов мог окончить учёбу позже из-за неуспеваемости. Тем более, что Зайцев написал про стипендию, а стипендию двоечникам вроде бы не выдавали!

 

И вот решив, что автор что-то перепутал, я продолжила читать дальше и через несколько страниц наткнулась на новую информацию: «В 1884 году Чехов окончил Московский университет, вышел врачом. Кончилась и Трубная полоса его жизни. В конце этого года у цветущего и крепкого, казалось, молодого человека, случилось первое кровохарканье...»

 

Для меня всё стало ещё запутанней... Выходило так, что Чехов закончил вуз в 24 года и что у него до этого всё было в порядке со здоровьем, и значит — никакой описки про год окончания гимназии не было, а туберкулёз не мог быть причиной его отставания по школьной программе. Стала читать дальше ещё усерднее, но ответов на свои вопросы у Зайцева так и не нашла.

 

И вот открываю недавно биографию Чехова, написанную Александром Чудаковым, и вижу: «Дни в родительском доме в изображении старшего из детей чеховской семьи проходили так:

 

«Антоша, ученик 1-го класса таганрогской гимназии, недавно пообедал и только что уселся за приготовление уроков к завтрашнему дню […]. Отворяется дверь, и в комнату входит отец Антоши.

– Тово… – говорит Павел Егорович, – я сейчас уйду по делу, а ты, Антоша, ступай в лавку и смотри там хорошенько.

– На завтра уроков много…

– Уроки выучишь в лавке. Ступай, да смотри там хорошенько… Скорее!.. Не копайся!..

Антоша с ожесточением бросает перо, захлопывает Кюнера, напяливает на себя с горькими слезами ватное гимназическое пальто и кожаные рваные калоши и идет вслед за отцом в лавку.

[…] В лавке так же холодно, как и на улице, и на этом холоде Антоше придется просидеть по крайней мере часа три. […] О латинском переводе нечего и думать. Завтра – единица, а потом – строгий нагоняй от отца за дурную отметку».

 

Неудивительно, что в младших классах Антон учился плохо и дважды – в 3-м и 5-м – оставался на второй год. Справедливо заметил первый биограф писателя, Ф. Мускатблит: «Когда Павел Егорович […] перебрался с семьей в Москву, сын, перешедший к тому времени в VI класс, […] вздохнул свободно и “вдруг” обнаружил такое прилежание, что помимо обычных успехов по любимым предметам […] стал получать пятерки даже по бесконечно ненавистному ему греческому языку».

 

А далее читаю такие пояснения: «Но и вечером, после лавки, отдохнуть или заняться своим делом детям удавалось не всегда. Два-три раза в неделю были спевки церковного хора, который организовал Павел Егорович. В этом хоре старшие братья исполняли партии дискантов, Антон – альта. Спевки затягивались до полуночи...»

 

Или вот ещё: «Павел Егорович во всем, что относилось к церковным службам, «был аккуратен, строг и требователен. Если приходилось в большой праздник петь утреню, он будил детей в два и в три часа ночи и, невзирая ни на какую погоду, вел их в церковь […]. Ранние обедни пелись аккуратно и без пропусков, невзирая ни на мороз, ни на дождь, ни на слякоть и глубокую, вязкую грязь немощеных таганрогских улиц...»

 

Ну что тут сказать, самодуром был папенька у Чехова! Будить детей в два и в три часа ночи... в холод и слякоть вести в церковь... заставлять петь в своём хоре, сидеть в промерзшей лавке... мешать им учиться и за плохие оценки тут же бить... неудивительно, что старшие дети вспоминали потом об этом с возмущением и грустью («Разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная», – скажет Чехов уже зрелым человеком).