Копман Пиня

Правда ли этот рассказ, или не совсем правда, уже не важно. Но, может, кому интересно.

Я очнулся от боли. Нет, боли как раз не было. Я очнулся от того, что мне показалось, что больно. Как будто в меня врезалась машина. В грудь, разрывая кожу, разбивая вдрызг ребра, выдавливая воздух из легких. И сердце расплющилось в лепешку.

Бред какой-то. Кошмар. Съел что-нибудь паршивое на ужин.

Все, начинаю здоровый образ жизни. Регулярное питание, зарядка по утрам. Стоп. А уже утро? И вообще где я? Серые стены, серая постель. Серый воздух. Кошмар какой - то. Я что, продолжаю спать? Сердце забилось, как кузнечик запрыгал. В висках застучало. Во рту пересохло. ГДЕ Я?!!! Я в больнице? Я действительно попал под машину?

Странно. Почему все серое? Если день, должен быть свет. Это не больница! В больнице белые стены и белая постель. Что со мной? Ноги на месте, руки, голова, живот.

Все есть. Если была операция - где же бинты, где шрам, в конце концов? Почему ничего не болит? И на мне какая-то не то пижама, не то роба: серые мягкие штаны и серая рубаха без ворота.

И почему все серое? Я что, в тюрьме? За что? Нет, какой бред! Постель мягкая. Окна нет. Но дверь... Ага, есть дверь! И не железная. Так, без паники! Встал, подошел к двери, осмотрел. Пот прошиб. Дверь без ручки! Значит, тюрьма? Господи, за что же?

Голова наливается свинцом, руки вспотели. Прикоснулся к двери. Боже мой, она открывается наружу! Просто открывается. Нет запоров! Это не тюрьма. А… что это?

Длинный серый коридор. И двери, двери. Так, у моей двери ручка есть. Она снаружи.

Пока все в порядке.

Вышел в коридор. На моей двери номер. Черные цифры: 2, 3, ни большие, ни маленькие. Как раз такие, какими на двери следует писать номер. Почему-то меня это очень беспокоит. Коридор тоже без окон. И без ламп, но свет есть. И тоже какой-то серый. Такой бывает иногда поздней осенью, если тучи небо затянули.

Вот, конец коридора. Серая дверь без ручки, как у меня в комнате. Почему «у меня», тоже мне, собственник. Та комната, что я спал, то есть, в которой спал. Это не моя комната. Это не мой дом. Это не мой коридор. Стою, боюсь открыть. Ничего себе! Собрался! Толкнул, вышел решительно. Е-мое! Это что? За дверью - поле. Такое же серое как все. Ни домов , ни деревьев, ничего. И воздух как неживой: тяжелый, и не движется.

Обернулся - мой дом. То есть не мой, но это все равно. Серый тяжелый куб. Никаких окон. Одна серая дверь. Казарма или тюрьма. Обошел дом. Что же это?! Ни справа, ни слева, нигде ничего. Что происходит? Где я?

Все, это перебор! Я просто сплю! В жизни такого не бывает. Мне стало тошно. Во сне такого тоже не бывает. Нужно лечь в постель, хоть в эту, серую. И заснуть. А проснусь - и все будет хорошо. Пусть даже будет нехорошо! Пусть хоть как-нибудь будет! Какой у меня номер? Опять - «у меня»? Да Бог с ним! В постель! Была тройка, потом… нет, двойка, тройка. Ага, вот 23. Вхожу. Боже мой! Это не моя комната, но тут человек! Схватил его за плечо, трясу! Просыпается. Тяжело просыпается, но человек!

Он тоже в серой пижаме. Но лицо нормальное, мужик такой здоровый со щетиной.

Просыпается!

-Тебе чего? - спрашивает, - Чего надо?

-Мужик, я где? - задаю первый и какой-то глупый вопрос.

-Ты в моей комнате, - отвечает, - и спать мне не даешь!

-Постой мужик, не спи! Где мы все? Куда я попал?

Мужик вроде проснулся, Внимательно, но недобро посмотрел на меня, сел в постели.

-Так бы и сказал, что новенький. Не страшно. Где мы все -не знаю. И никто не знает. Мы тут появляемся вдруг. Где? Я бы тоже хотел знать наверняка! Ты верующий?

-Да не очень. Как то крестили, но в церкви не был с тех пор. Постой, ты на что намекаешь?

-А вот на это на самое! Те, которые верующие, говорят, что мы в чистилище. Есть у христиан такая сказочка. А которые неверующие про пришельцев говорят, или про эксперименты спецслужб.

-А ты? Ты знаешь?

-Никто не знает, говорят тебе! Ты поживи немного, пообвыкнись. Тут вот только и есть, что сон и служба. А больше нет ничего. Сам все увидишь! А я сплю!

И мужик опять повалился на постель.

Я глядел на него в полной растерянности. Пришельцы, чистилище, эксперименты. Ну, попал! А что было раньше? Жил себе, не тужил. Но ничем таким особым не выделялся. Если я умер, так это, значит чистилище. Потому что ни на Рай, ни на Ад не похоже. А я умер? Интересно, чувствует человек после смерти свое тело, как я его сейчас чувствую?

Что там, в Библии про воскресение? Ну да, там что-то про то, что после Страшного Суда (или до?) все мертвые воскреснут, и плоть оденется, нет, кости оденутся плотью.

Или облекутся? У меня кости явно облеклись! Тело все же признак жизни. Значит, пришельцы или злобные спецслужбы? Чего им надо- то? Мужик этот, храпит вон!

Видно, тоже, живой! Он говорил так спокойно. Если эксперименты и ставят, то это не больно. Все, нужно спать! Утро вечера мудренее! Хотя сейчас, наверно, утро и есть? Или вечер?

И я поплелся в свою (свою, блин!) комнату. Номер которой, теперь я знал, 32.

Проснулся я сразу. Огляделся. Все серое. Я все помню. Приключения ходячего мертвеца продолжаются! Где же эти сраные экспериментаторы, или дежурный ангел, или кто-нибудь?! Мне бы… и тут я понял, что мне, собственно, ничего не нужно.

Мне не нужно даже почистить зубы! Я всю жизнь чистил после сна зубы! Мне нужно было чистить зубы! Но не сейчас! Сейчас я чувствовал… нет, я НЕ чувствовал что нужно почистить зубы или помыться. Я не чувствовал голода, и нужду справить я не хотел. Нужды не было! Еще раз ощупал и осмотрел себя, где мог. Все без изменений.

Я готов был уколоться чем-нибудь, чтобы проверить, потечет ли кровь. Но нечем было. Изо всей силы ударил кулаком по стене. Увы! Боль была, и сильная, но даже кожи не расцарапал. Стена была какая-то пластмассовая, не мягкая, но и не твердая. Она как бы чуть поддалась, чуть спружинила, и в результате - ни царапины. Ничего не понял, и вышел в коридор. И зашел в соседнюю комнату. На кровати спала женщина.

Дама средних лет тяжело посапывала. Я не стал ее будить. Просто стал заглядывать во все комнаты. Комнат было 99, и почти половина были пустыми. То есть там ничего вообще не было. В остальных были кровати, и на многих спали люди. Но были и пустые кровати. Люди были разные: женщины, мужчины, молодые и пожилые. Не было стариков и детей. За этим исключением - зайди в любой автобус - как раз таких увидишь. Все одеты одинаково. На этом мои исследования закончились, потому что в коридор вышла молодая женщина. Я мог что-то у кого-то узнать!

Но не узнал. Женщина отвечала коротко, и как-то непонятно. Может, я ей не понравился, может, нет у нее настроения с утра (так утро сейчас или вечер?). Мужик вчера сказал больше и ясней. А к этой информации женщина добавила только одно: времени здесь тоже нет. Ни дня, ни ночи. Всегда одинаковый серый свет.

-А что такое служба?

-Идите в поле прямо, там увидите.

Вот и весь разговор.

Пришлось идти в поле. Поле как поле. Только трава какого-то серо-зеленого цвета. Скорее, даже, серого. Не густая и не высокая. Была бы трава зеленой, да свети солнце, было бы, наверно, красиво. Степь без конца.

Шел я долго (времени нет, но шагов-то проделал много). Дом был виден, хотя уменьшился в размерах. Значит, законы перспективы здесь работают, но кривизна поверхности либо отсутствует, либо отрицательная.

Наконец увидел что-то. Оказалось - палка, даже не палка а доска, и на ней полотнище, вроде флага. И рядом на земле молодой человек с черной жиденькой бородкой. И волосы длинные, черные, разделенные посреди головы пробором. Сидит, вертит в руках сорванную травинку.

Задумался о чем-то.

Я кашлянул. Он покрутил головой, как бы отбрасывая дурные мысли, и слабо так улыбнулся:

-Поддержка пришла? Вы новенький? Я вас на службе раньше не видел.

-Я новенький и ничего не знаю.

-А тут и знать нечего. Нас всех похитили пришельцы. Некоторые тут свихнулись на Боге, так они нас считают покойниками. Вот Вы скажите: Вы себя чувствуете покойником?

-Вроде нет, но я еще хотел бы разобраться. Ударил по стенке, но не расцарапался даже!

- А укусить себя не пробовали? Тут многие пробовали! Кровь идет нормально. Сворачивается только быстро. И пот есть, и слюна. Но это еще не все. Вы знаете, что мы не едим и не испражняемся? А то, что во время сна потная и грязная одежда превращается в чистую, а порванная заменяется новой? А то, что мы здесь ни любить ни ненавидеть не можем? Еще узнаете! Но у меня есть аргумент! Если бы это было чистилище, то народу здесь было бы полно! А так нас всегда немного. Правда, какое-то время почти все комнаты были заняты. А теперь опять меньше половины. Люди появляются и исчезают. Точно говорю, это инопланетяне! Нас ведь, кстати, собрали говорящих на одном языке. Ни детей ни стариков! И эти черные дыры!

-Какие?

-А вот Вы сейчас посидите, и увидите.

И мы еще долго (сколько долго, если времени нет?) сидели молча. Я все порывался задать хоть один вопрос, но студент (я его так мысленно назвал) прикладывал палец к губам, предупреждая о молчании

Наконец я увидел, что воздух прямо передо мной как бы плотнеет. Это было как проявляющаяся фотография. Только проявлялась пустота. Я откуда-то знал, что это именно ПУСТОТА. И я захотел, чтобы ее не было. Сильно захотел. И ее не стало.

-Ну вот, Ваша служба началась, - сказал «студент», - поздравляю! Кто первым сломал кровать, прикрепил к доске простыню, и поставил здесь как знамя, я не знаю. Это было до меня. Но мы вот так, приходим сюда, к знамени, и боремся с черными дырами. Боремся и спим. Видно эти самые инопланетяне сильно страдают от черных дыр, вот они и нашли расу, которая запросто их рассасывает. А чтобы мы не страдали - лишили нас всяких страстей. Здесь ведь и не играет никто ни во что, и не гуляют, и не целуются даже.

Не плачут и не смеются. Только служба и сон. А послужишь, свое количество дыр закроешь, они наверняка потом домой возвращают. Жаль, проверить этого ничем нельзя! Я то предпочитаю приходить сюда в одиночку, может так быстрее моя служба кончится?

Да, самое главное! Это может быть опасно! Сам я не видел, это до меня было. Одна женщина вот так пошла служить, а потом еще люди подошли - а ни знамени, ни женщины. Только черная дыра. Дыру - то они все вместе рассосали, а женщину больше не видели. Хотя, может и неправда. Записей здесь вести нечем и не на чем. Один тут пробовал кровью на простыне. Заснул. А проснулся - чистая простыня! Зря, выходит, старался! И на земле следы недолго остаются. Так что списки никто не составляет. Да и незачем.

Все, я устал, пойду спать. А Вы, когда другие подойдут, можете сразу уходить, а можете тоже посидеть. Только на службе разговаривать не любят. Боятся: отвлечешься, а тут дыра. И в одиночку потому служить почти не ходят. А вон уже идут!

Подошли две женщины. Не поздоровались, и имен не назвали. Сели рядом. А студент ушел. Я несколько раз пытался заговорить с женщинами, но они как-то нехорошо отвечали. Видно, на службе хотели молчать. Было еще несколько «дыр». Ну не дыр, а того, что появлялось. Мы вместе их растворили. Я говорю что вместе, потому что одна другой все время говорила: «Поднажми!», или «Сильнее, дави ее!». И «дыры» в общем, довольно легко рассасывались. Потом я почувствовал, что устал. Сказал им: «Ну, я пойду?» «Иди уже!» ответила старшая. И я пошел. Поспал. Проснулся - и вправду чистый, не голодный, и даже на свою судьбу, которая меня вот так предала пришельцам (или кому?) не очень злой. Главное вчерашнее ощущение - удовлетворенность перед сном. То есть я перед сном ощутил, что день (какой, к черту, день?) прожил не зря.

И поэтому я встал, и пошел в поле. Там уже сидела одна из тех женщин, что вчера со мной служили, и мужчина - толстячок с большими залысинами.

Женщина была хмурой и неразговорчивой, как вчера. А мужчина видно хотел поговорить.

-Вот вы новенький, вы скажите, похоже это на Землю?

Он как бы включал меня в разговор с женщиной.

-Я же говорю, что не похоже. И травы такой не бывает. Я, конечно, не специалист.Я раньше снабжением в легкой промышленности занимался.

Но я точно говорю, не земная это трава. Да Вы сами такую видели?

Но моего ответа он не ждал, и увлеченно вел свой монолог о неземной жизни, приводя массу примеров из своей, и вправду разнообразной биографии. Он рассказывал о траве в Казахстане, и о хлопковых полях Узбекистана, даже о ягеле, который едят олени в тундре.

Мужичок, по его словам, «поднимал» ткацкие, прядильные и швейные фабрики на всей широкой территории бывшего СССР. Между делом спросил у меня, откуда я.

-Из Днепровска.

-А, бывал, конечно. Я в Полтаве поднимал чулочно-носочную фабрику, и у вас бывал не раз. Я тогда как раз только женился. А от вас коляску детскую привез. Синюю такую, красивую очень.

Тут и женщина отозвалась: «А у меня тоже Днепровская коляска была.». И опять замолчала. Тут стали появляться «дыры». Одна за другой. Но подошли еще люди. Я не очень всматривался, некогда было. Дыры все появлялись, и я сильно устал. Уходя спать, я оглянулся и увидел, что сидит и стоит на земле человек двадцать.

Когда после сна я вышел из комнаты, по корридору шла высокая красивая женщина. Она внимательно посмотрела на меня, и спросила: "А вы тоже не верите?"

- Не верю во что?, - не понял я.

- Что мы здесь во искупление.

-Да за какие, простите, грехи? И что это за искупление - дыры заделывать?

- Это самое важное! Это борьба со злом. Ведь пустота, отсутствие добра, как раз самое зло и есть!

- Простите, а как же с телом? Мы ведь здесь не духи бесплотные! Вот у меня и слюна, и пот, и кровь! Тело, словом. Искупать, как я понимаю, не тело должно, а душа после смерти.

- А что вы знаете о своей душе? Из чего она состоит? Вы видите, что среди нас нет ни детей, ни стариков? Дети невинны, а старики искупили грехи старостью!

И она взглянув на меня, как на проигравшего спор, решительно пошла к своей комнате.

Неужели она права?

То, что происходило здесь со мной, со всеми нами, имело какой-то смысл, только я не понимал, какой.

Я спал, и шел служить. Один раз попробовал не пойти. Я ходил по корридору, заглядывал в комнаты... Сейчас почти все они были заняты.

Видел знакомые лица спящих и встретил в корридоре двоих, идущих служить. Было нудно, но я старался перебороть себя. "Вот не пойду! Не буду как все!", - уговаривал я себя.

Потом я понял, что если буду маяться так очень долго, то лягу спать с чувством невыполненной работы. И пошел в поле.

В другой раз я решил уйти отсюда. Есть же граница у этой степи?

Я пошел в противополдожную от поста сторону. Когда уже очень устал, дом все еще был виден - крошечная точечка, чуть темнее окружающей степи. Я лег на землю, прижался к ней щекой, и опять затосковал.Я уже не хотел идти дальше, потому что понял - дальше - все та же степь. Конца ей нет. И я вернулся, чтобы опять спать и служить, служить и спать.

Многих людей, приходивших служить вместе со мной, я теперь узнавал.

Здесь никогда не называли своих имен, и друг к другу по имени не обращались.

Я спросил у лысого снабженца (он был самым разговорчивым), : "Почему так?"

Он ответил: "А из суеверия! Та женщина, которая в поле исчезла, говорят накануне назвала свое имя. И все, засосала ее дыра. А в дыру никто не хочет. Вот так, когда я работал в Ташкенте, никто не хотел на хлопок ехать. Каких только болезней не придумывали! Там, на бело-зеленом хлопковом поле, может, и не так плохо было.

Солнце, правда, жарко! Но в поле хоть воздух свежий. А в институтских кабинетах жарко и воздух мертвый. Опять же, в поле старик узбек на ишаке воду привозил. В двух больших глиняных кувшинах. Какая вода была!" И он тяжело вздохнул.

А я после этого разговора о своей жизни задумался.

Как я жил? Жизнь была чередой мелких повседневных делишек. Хлопоты и ожидание. Вот через месяц - каникулы! Вот вечером свидание! Вот завтра интересный фильм по телевизору! Вот в отпуск пойдем с ребятами по Днепру под парусом!

И так всю жизнь, как на вокзале, ждал своего поезда.

Да, конечно, были и веселые каникулы, и нежные свидания, и парус в пол-неба.

И радость, когда сын впервые сказал: "Папа".

Но как мало было этой радости!

А ведь все вокруг, каждый миг той изни был счастьем!

Было над головой голубое небо. Была вода, которую можно пить, и был дождь, - вода с неба.

Были деревья зеленые и деревья в снегу. Был ветер и тихий закат. Был вкус земляники, пьяное вино и голоса друзей. И было много главных дел, которые можно было не откладывать. Счастьем было жить каждый день, каждую минуту.

Слышать смех и смеяться самому. И даже плакать было счастьем.

Только я всего этого не понимал.

А теперь, вдруг, - понял.

И я закричал: "Вы, все! Бог, или инопланетяне, или спецслужбы, вашу мать!

Я хочу, чтобы та, настоящая жизнь вернулась!"

И я захотел этого так,как хотел на службе, чтобы растворилась пустота. Я просто научился желать по-настоящему.

И услышал голос: "Смотри-ка, какая станная осциллограмма! Да он очнулся! Ну вот, еще одного с того света вернули! А что с этим пьяным водилой?" "А ничего! Троих угробил, а у самого только ушибы." "Не троих!" "Да, точно не троих. Этот теперь будет жить"

Я слышал этот голос и про себя твердил: "Конечно, буду жить!. Вы даже не подозреваете, как я буду жить! Счастье в каждой секунде! Целая вечность счастья!

Вот как я буду жить!"

И я живу.Я выздоровел, хотя грудь еще болит при вдохе. Ребра срослись и легкие зажили. Но...

Я не могу радоваться каждой минуте, как я этого хотел.

Я просто живу. Я пью воду, стою под дождем и любуюсь закатом. Я делаю полезное дело и воспитываю сына. Но я не радуюсь.

Да, теперь я умею хотеть по-настоящему. Только мне, кажется, нечего ТАК хотеть.

Перед моими глазами бесконечная серая степь, и то проявляющееся пятно пустоты, которое я так и не уничтожил в последний свой день в той степи.

А на душе тоска.