Dr.Aeditumus

Что вы думаете о воскрешении из мертвых? Нет, не о том, про которое толкуют христианские догматы, и поется в Символе веры. И не о том омерзительном измышлении психотиков с «пограничниками»* про зомби, которым сладостно пугают себя нынешние инфантилы, переставшие от хронического переедания и пресыщения своей чувственности ощущать вкус жизни и томящиеся в эфемерном комфорте тщательно выстроенного быта предчувствием реального ужаса бытия. Нет, я говорю о простом и ясном возвращении в вашу жизнь горячо любимых и покинувших этот свет близких.

 

Вот, к примеру, вам 35, вашей обожаемой супруге 43 (но всем знакомым кажется, что наоборот), у вас нет детей, но есть дом и любимая, можно сказать, работа, или дело жизни, иной раз у вас случаются размолвки по пустякам или от сбоя привычного порядка вещей, у неё есть изъяны характера, которые в начале вашего знакомства казались милыми чертами её индивидуальности, а теперь не так уж и редко вызывают досаду и даже раздражение, особенно в сочетании с неприятными сюрпризами, на которые всегда было щедро человеческое существование, но! – но вы не мыслите без неё своей жизни в той же степени, как не можете представить себя без возможности проснувшись утром ощутить запахи своего дома, увидеть в окне солнечный свет, сделать глоток горячего кофе и съесть бутерброд с сыром. Я думаю, вы поняли. Речь идет не о том, что стало (кто стал) частью вашей жизни или её содержанием, а о САМОЙ этой жизни.

 

Ну, вот, ваша жена умерла, вам 35, и вас больше нет. Есть видимая форма прежнего существования, которая продолжает действовать почти как раньше, но жизнь, подлинная жизнь покинула это наблюдаемое извне как её подобие явление. Это даже не некробиоз. Не вполне себе здоровенький на вид зомби. Это – пустота. Полое существо, которое спасается от страха собственной пустоты добросовестным до скрупулезности исполнением своих прежних функций. Однако третий закон термодинамики может, конечно, некоторое время позволить такому отклонению от необходимости его неотложного действия оставаться незамеченным, но по достижении сей флуктуацией некой критической массы накопленных следствий (и неважно в этическом смысле позитивных или негативных) что-то неизбежно должно произойти в направлении восстановления пресловутого status quo.

 

И когда вероятность ожидаемого события достигла единицы, событие совершилось. Жена вернулась, заполнив вакуум, оставленный своим преждевременным и, если признать Случайность явлением возможным, то и случайным уходом – ведь если бы пациент пришел на прием, как ему было назначено, она не возвратилась бы домой слишком рано, и если бы текущий беспорядок вашей жизни не был нарушен вторжением – по случаю твоей болезни – чрезмерно заботливой сослуживицы, опустившей уровень энтропии на вашей кухне почти до нуля, у вас не вышло бы размолвки, вы не разбежались бы, надувшись, по разным углам, и дерево, – чортов старый дуб, про который ты сто раз говорил чортовым рабочим, что он болен и может упасть, а они уверяли, что этого не случится, – оно все-таки упало, раздавив в щепки веранду, где отсиживалась обиженная жена, и холл, где стоял этот чортов телевизор, – старый тяжелый гроб, потому что новый, плоский вам был не по карману, – и тонкую перегородку сшиб ствол с тебя толщиной, и телевизор вылетел на веранду, прямо на жену и раздавил ей грудь, а сверху их накрыли сучья, и сломанные ветки, и обломки дома, а когда спасатели распилили дерево, разобрали завал и добрались, наконец, до неё, то пульс ещё прощупывался, и её отвезли в реанимацию, и она ещё неделю, или десять дней, или двенадцать – ты потерял ощущение времени и счет дням – лежала вся в проводах и шлангах, неподвижная, без признаков жизни, но всё-таки живая, а потом все эти пластиковые лианы с неё сняли, и ты понял, что такое эта настоящая неподвижность.

 

А теперь вы снова вместе, и ты не спрашиваешь у неё, как такое возможно, и что это значит, и не заберут ли её у тебя опять в любой момент и без предупреждения, и она тоже об этом не заговаривает, и вы просто живете как раньше, будто ничего не было, а если и было, то всё равно, теперь все идет как должно быть, а соседи и знакомые не знают, как себя вести, избегают с вами встречаться, или разговаривать, а если нечаянно сталкиваются на улице, то делают вид, что не узнали или не заметили, и спешно, отворачиваясь, переходят на другую сторону, и вообще, ведут себя как полные идиоты, а вам смешно, и вы умышленно, если возможно, ставите их в ещё более неловкое положение, машете им рукой или весело окликаете по имени.

 

И все-таки тебе страшно. Это не тот рациональный страх от общего знания неизбежного. Теперь у тебя есть опыт, ты это Неизбежное пережил, и твой новый страх иррационален как смерть, которой ты уже умер. Поэтому ты нашел, а может, вы вместе нашли избавление от ужаса возможности повторения неизбежного. Вы не говорите, и даже не позволяете себе думать о том, что будет. По крайней мере, ты не думаешь. Ты занял у буддистов – нет, не их веру или философию, но практику сознательного пребывания в настоящем моменте своего существования. Ты упразднил время как течение и последовательность причинно связанных моментов бытия. Тебе это (уже!) не нужно. Есть только то, что есть, и нет никакой взаимосвязи между тем, что есть, и тем, что будет, или тем, что есть, и тем, что было. Есть заведенный и нерушимый порядок вещей, есть вы и то, что должно быть как данность каждого момента настоящего. Так ты можешь сохранять покой и умиротворенное состояние бесконечно, и для страха не оставлено лазейки в ваше безмятежное «сейчас». Очень может быть, что тебе удалось достичь блаженства абсолютных идиотов. Это твой личный дзэн, а ты – будда. Нет, не ты. Конечно, вы, вы вместе.

* * *

Это не то, чтобы пересказ текста Энн Тайлер, это то, как я его прожил (кстати, почему не перевели название как "Прощание для начинающих"? ...хотя, если дилетантское, в смысле, неумелое, то сойдет и так). Мне мнится, что это нечто близкое к поведанному автором (Энн), и всё же, это мое личное. Есть пара забавных моментов, или точек сближения, которые позволяют, при всей своей незначительности, пройти куда-то вглубь всеобщего человеческого единства, через экзистенциальное, так сказать, к онтологическому. Первый – из детских воспоминаний Дороти, как мальчишки жевали разогретый солнцем гудрон и предложили угоститься и ей, а она отказалась, сказав: «С какой стати я стану есть шоссе?» Вот этот гудрон, который в детстве жевали все мальчишки нашей планеты, и есть портал всеобщности человеческой расы. Второй момент – это то, как Аарон с возрастом стал разговаривать с телевизором – ещё один портал человеческого всеединства. Конечно, это – экзистенция, но экзистенция с эссенциальными корнями.

 

Теперь буквально два слова о языке и стиле повествования. Влияние Паланика ощутимо безусловно, и хотя рассказ ведется от лица мужского персонажа, и это несомненно мужская психология и мужская рефлексия, но если по ходу развития сюжета анализировать нарратив чуть отстраненным вниманием, то замечаешь в рассуждениях по неудобным вопросам некое благотворное - в сторону женственности - смягчение Паланиковского цинизма (может быть даже и не цинизма, а бескомпромиссной прямолинейности). Ведь это фирменная фишка Чака – вышелушивание тем неловких и неприятных для обсуждения (он как клест шишку шелушит темы не просто неприятные для обсуждения, но и неудобоименуемые, практически непристойные). У Энн это вышелушивание житейских неприглядностей обернуто шалью, но шалью достаточно ажурной. Непотребство рассмотрено, так сказать, через тюль целомудрия, и я говорю сейчас о вопросах более интимных, чем секс.

 

Итак, резюме: Энн получает от меня высший балл без всяких сравнений с лучшими мастерами её цеха. В числовом выражении это будет тот же балл, что и у Паланика, Антонии Байетт или Кристофера Мура – для меня это как верхняя ступень пьедестала почета, но в разных видах спорта. Впрочем, нет. Пожалуй, нет. Или даже: конечно, нет. Энн не только в другом виде спорта, она все-таки ниже по степени ... чего? Мастерства? Да. Мастерство - это спонтанность и свобода. Энн, как мне это видится, дерзнула, очертя голову, стартовала с отчаянной храбростью, но на финишной прямой "сдулась", сама испугавшись своей смелости. Поэтому она - на третьем месте. До уровня Антонии ("Обладать") ей не хватает энциклопедичности, глубины, тонкости и масштаба, а до Чака ("Невидимки", "Призраки", "Дневник" и проч.) – смелости и остроты, бескомпромиссности обнажения запретных тем и, пожалуй, абсолютной любви к своему персонажу. У подонков Чака большой размер души, им сочувствуешь, их хочется любить. Аарон (наш главный герой) мелок и мелочен. Возвращение его жены Дороти – это, конечно, психоз на почве чувства вины (как тут не вспомнить доктора Криса Кельвина и иже с ним из Лемовского «Соляриса», или лучше, из фильма Андрея Тарковского ).

 

В такой форме Энн, видимо, хочет сказать нам: Будьте внимательны и великодушны к тем, кого судьба назначила вам в спутники жизни, кто вам близок и дорог, у вас всего одна попытка, и если вы её просрёте от избытка эгоизма и по недостатку терпения и любви, то осознание вины и непоправимости катастрофы может свести вас с ума или, как минимум, загнать в глубокую депрессию. Ровно это самое и случилось с Аароном, но потом Энн всё же сжалилась над своим персонажем – плохонький, но свой! – и дала ему второй шанс, отправив воскресшую Дороти обратно в лимбо. Это, конечно, слабость. У меня, как читателя, Аарон таким, как он раскрылся к концу повествования, жалости отнюдь не вызывает. Обратно тому, совершенно не понятно, чем он заслужил те милости, которыми Энн, в конце концов, его осыпала, а именно, избавила от безумия (маниакального психоза) без помощи специалистов, одним лишь росчерком своего пера – небольшая истерика с обличительной речью всю жизнь безответно влюбленной в него подруги детства (а ныне сотрудницы), и, па-бам!, Аарон всё осознал, стряхнул с себя злые чары, пригласил её на свидание, женился и стал счастливым папашей. С хрена ли? Ведь он только что посреди улицы беседовал с призраком, который сообщил ему дотоле совершенно не известные Аарону факты о его прежней супружеской жизни. М-дя, финал меня сперва вроде как растрогал, а потом сразу же и огорчил: какого чорта?! Просто античная драма какая-то с её «Deus ex machina» (лат. "бес из табакерки"). Книжка мигом поползла у меня на глазах из разряда серьезной литературы в отдел романов для домохозяек, радостно помахивая мне на прощание своим зефирным финалом. Побойся Чака, Энн! Он ведь всё видит. За такие заигрывания с массовым читателем ты рискуешь не попасть в его книжный рай. Да и от меня чуть не лишилась выданного авансом третьего места и бронзовой медали призеров моего личного первенства среди зарубежных беллетристов. Однако, поразмыслив, балл за стрёмный финиш снижать я ей не стал. И вот по какой причине.

 

В определенные моменты поведение Аарона вызывало у меня сильно ощутимое раздражение, которое даже при самом поверхностном анализе его причин указывало на то, что я опознаю в поступках и действиях главного персонажа самого себя, и что в таком его поведении проявляется совсем не то, что мне хотелось бы обнаружить среди качеств, усвоившихся моему характеру. Каждому ведь желательно думать о себе хорошо, и полагать, что это суждение справедливо, а поэтому и не велико удовольствие, когда какой-нибудь Аарон выскочит на тебя из зеркала в ванной комнате. Вот за это сдирание с меня моей лубочной хари я и не отобрал у Энн её заслуженных лавров.