Перцевая Людмила

Это была восхитительная история! Герой выскочил на свет божий, как черт из табакерки, наговорил дерзостей, всех возмутил, перевернул благостное течение дней – и был таков! Только-то и успел прослыть сумасшедшим, пережить крушение своей любви, нажить врагов. То ли как танк прошелся, то ли под танковую колонну попал – и вышел победителем. Самое потрясающее обстоятельство – ни до него, ни гораздо позже, ни у этого автора, ни у кого другого такой возмутительно-великолепной, веселой и горестной вещи не было. Её невозможно было напечатать – а потому она азартно переписывалась от руки, передавалась из уст в уста, заучивалась наизусть монологами, диалогами и вся целиком, легко и с наслаждением.

ДО публикации, что уж вовсе невероятно, критики эту комедию разобрали по косточкам, восторгаясь и ниспровергая ее одновременно. Если хвалили за великолепный язык – ругали за сатирический тон; если возносили за гражданскую позицию – порицали за легкомысленный сюжет с ночными свиданиями, субреткой и приплетенными неведомо зачем старыми девами; если восхищались динамичным сюжетом и прекрасно очерченными характерами – неизменно добавляли, что обличительные монологи тут уж вовсе выглядят неестественно. Ломая копья, критики сходились в одном: незаурядная, раньше времени явившаяся комедия… явилась очень во время!

А молодой автор, явив миру произведение, моментально разобранное на афоризмы и остроты, на сто лет вперед возмутившее критическое сообщество, оказавшееся актуальным вообще на все времена, больше ничего равнозначного по силе эмоционального воздействия на публику не создал. Он не увидел свою комедию на сцене и даже в печати, во всяком случае в полном объеме. Ее как-то стыдливо тискали в журналах то отдельными сценами, то цитатами в разборах критики. Миф гласит, что по России ходило до 40 тысяч рукописных экземпляров, что, наверное, преувеличено. Но есть сведения, что ее даже негласно и подпольно печатали в частных и полковых типографиях.

А когда царь Николай увидел, что рукописный вал экземпляров этой пьесы превосходит все возможные тиражи и велел эту возмутительницу спокойствия опубликовать, дабы прекратить ажиотаж, интерес к ней вспыхнул с новой силой! И не было впоследствии ни одного значимого героя в русской литературе, чтобы его не сравнивали с Александром Андреевичем Чацким из комедии «Горе от ума» А.С. Грибоедова.

Сам же Александр Сергеевич, убитый в Тегеране на дипломатической службе, принес Отечеству великолепный алмаз – во искупление немыслимого скандала и бунта против посольства. Он не прожил и четырех десятков лет, и печальная вдова велела начертать на его памятнике: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»

У меня в библиотеке оказался экземпляр комедии, изданный для чтения с комментарием на английском языке, то есть с ударениями, примечаниями ко всем остротам и просторечным выражениям. Можно было насладиться чтением, сравнивая с претензиями критических зануд, которые не хотели мириться ни с переносом ударений, ни с нарушениями ямбической стройности, ни с инверсиями (!!!). А еще я откопала у себя том статей «А.С.Грибоедов в русской критике» 1958 года издания - читается эта «столетняя битва титанов» как потрясающий детектив. Особенно умилили меня сетования о трудности сценического воплощения пьесы, рассказы о неудачах и провалах. В умах и представлении публики стихи звучали ярче и образы были живее, нежели то могли сыграть актеры. Но уже в наши времена в БДТ им. Горького в постановке Георгия Товстоногова я видела «Горе от ума» с Сергеем Юрским в главной роли. Да прекрасно чувствует себя и на сцене этот объявленный толпой сумасшедшим возмутитель спокойствия!

Разумеется, я перечла, насладилась. Ах, Александр Сергеевич, как мог появиться с таким произведением, когда еще русской литературы по сути дела не было…